Мун смотрит сверху вниз на свою тянущуюся к волшебной палочке дочь и понимает: она не была такой в ее годы. Она была сдержанной, хрупкой принцессой, которая знала, как правильно закатить глаза, чтобы не обидеть, но и показать свою незаинтересованность в беседе; знала, как обращаться с туфлями и платьями бережно и аккуратно даже во время битвы; знала, как сочетать прическу с пышной юбкой и как выглядеть прекрасно даже будучи сонной и уставшей. Мун не была вот такой в свои четырнадцать — шумной, безумной даже, не знающей спокойствия и этикета. Она была совсем другой принцессой, выросшей в прекрасную королеву.
Мун смотрит на земную обстановку скептично и свысока; у Стар глаза блестят от восхищения и, о боже, слюна застыла в уголках губ. Мун одергивает свою нерадивую дочь от переключателя света, легонько бьет ее по плечу, когда та пытается лизнуть батарею, шепчет ей тихо, что сейчас же заберет палочку, если та не прекратит кривляться и скакать там и сям. Краснеть за Стар — дело привычное, но иногда королеве кажется, что у Стар мысленно есть пометка: вывести мать из себя так, что она забудет, как ее зовут. И поместит Стар в высокую башню под охраной дракона, чтоб не повадно было маленькой смутьянке.
Мун смотрит на Стар с помощью магии и волшебного зеркала и тяжело вздыхает. Стар растяпа, Стар глупышка, Стар показывает себя крайне невоспитанной и невежливой принцессой, а еще она творит с палочкой всякие бесчинства и совершенно не любит учиться. Вот… Вот разве
Мун была такой?! Видимо, по шутке судьбы гены семьи Йохансенов проявились в Стар намного сильнее; королева с досадой стирает всю магию и уходит в королевскую спальню, вспоминая свою молодость и сравнивая ее с юными годами Стар. Нет, разумеется, Мун
такой не была, и дело даже не в строгом воспитании матери, бабушки Стар. Просто Мун хотела, чтобы Мьюни ею гордилось, чтобы ее любили, как самую прилежную и собранную королеву. Просто Мун знала, что на ее плечах — непосильное бремя, и ей
придется переступить через все — свои желания, мечты, маленьких чокнутых тараканчиков, которые сводили ее с ума и из которых, кажется, состоит Стар, — чтобы уберечь свой народ от смуты и бед.
Мун не жалеет о том, что когда-то перестала смеяться громко и бесцеремонно — совсем как Стар сейчас; Мун не жалеет, что в один прекрасный день выбросила яркие блестящие юбки, слишком короткие для утонченной скромной принцессы; Мун не жалеет, что вместо горящих радуг она наколдовывала бездомным мьюнианцам хижины и помогала кукурузе расти быстрее. Мун не жалеет, что загнала когда-то глубоко-глубоко за грудину все мало-мальски положительные эмоции к монстрам и во время большой войны с Тоффи превратилась в яростного воина, в настоящую
будущую королеву, хранителя и защитника, у которой все мысли крутятся вокруг королевства и которая
обязана… Ах, ну что об одном и том же?..
Мун смотрит на Стар, которая кусает волшебную палочку, а затем перемещает взгляд на Марко Диаза. Хороший мальчик, добрый и спокойный, Мун бы очень хотела, чтобы он повлиял на Стар положительно и вразумил бы ее тараканов. Мун жмет руку миссис Диаз, улыбается чуть менее снисходительно мистеру Диазу, — такие простые и приятные люди в самый раз подходят для «второй семьи» Стар. Таким доверишься и таких, ну конечно же, Стар сводит с ума в два счета. Бум, — и Марко Диаз, неловко склонивший голову перед королевской четой, теперь бьет кулаком по сморщенным зеленым лицам чудовищ; бум, — и миссис Диаз седлает военнорога, а мистер Диаз улыбается, пока лазерные щенки прожигают ему лысину на затылке. Мун прислоняет узкую ладонь ко лбу, качает головой, а Ривер тем временем усмехается и кладет руку на локоть жены. Говорит:
— Она же еще ребенок, дорогая. Вот выучится она с Глоссариком, и ты не узнаешь свою дочь.
Королеве бы согласиться с мужем, да только Стар даже Глоссарика ставит в тупик. Она убегает от занятий, играет с книгой как с куклой, выдумывает собственные заклинания на ходу и раз за разом заставляет напудренное лицо Мун краснеть. А придворные спрашивают, шепчутся, а соседние государства прищуриваются в ожидании, прожигают настороженными взглядами, и плечи Мун раз за разом поникают, досада накатывает волной. Стар никогда не стать такой, какой была Мун. Стар не умеет забывать о своих чувствах, они ведут ее, подчиняют себе.
Мун смотрит на свою дочь, которая звонко смеется рядом с Марко Диазом и тискает того за плечи. Почему-то тянет улыбнуться, глядя на них двоих, таких разных и так прекрасно дополняющих друг друга. И, может, Мун начинает стареть, но кажется, что Стар стала смеяться… посдержаннее, что ли? И руки у нее твердо держат палочку, когда на Марко нападают монстры, и глаза ее светятся как-то по иному, когда они обнимают друг друга так, словно стали единственными в мире людьми. А Марко все смелее и смелее прыгает от одного измерения в другое, все смелее говорит с незнакомыми людьми и все больше находит чудес вокруг своего, казалось, скучного и спокойного мира. И, может быть, Мун совсем устала от проказ Стар и проблем в королевстве, но ей бы хотелось, чтобы Марко и Стар как можно дольше пробыли
вместе. Чтобы Стар удерживалась на этой чаше весов, балансировала на тонкой веточке здравомыслия, когда того требуют обстоятельства, и чтобы Марко вышел из своего плотного кокона комплексов, поверил бы в себя.
Мун оглаживает платье, поправляет корону в тяжелой прическе, журит по-доброму Ривера за надетый задом наперед сюртук. Они сидят на местах в полутьме, глядя на сцену внизу и тысячи мьюнианцев, переговаривающихся друг с другом. Мун словно перемещается на годы назад, когда она тоже сидела вот так — взволнованная и красивая, но никак и ничем не показывающая кипящих внутри чувств. А после ее личный менестрель заливался соловьем о великолепии юной принцессы, будущей королевы, со слезами из меда и идеальными платьями…
И Мун подташнивает совсем как тогда, в ее сладкие четырнадцать лет.
Мун вздрагивает от знакомого звонкого голоса и поворачивает голову: Стар и Марко пришли. Стар в своем репертуаре, заставляет мать краснеть — юбка платья задрана до бедер, прическа растрепалась и под мышками, какой же срам, слабо виднеются влажные пятна. Марко неловко садится рядом с принцессой; в белом костюме он очень напоминает принца, и Мун бы не посмела солгать, что ей не нравится эта перемена. Когда начинается шоу, у Мун едва ли не бегут слезы. От гордости — сначала, и от шока и ужаса — потом.
Юная Мун никогда бы себе не позволила совершить
такое: заставить весь народ трястись от страха, шептаться и кричать, едва ли не поднять бунт прямо на празднике в честь
будущей королевы. Юная Мун бы триста раз подумала, еще бы столько раз помешкалась, а уже после бы сделала. Это такой позор, словами не передать, и Мун слов подобрать не может. Она просто устала, жутко устала от этого огромного булыжника ответственности за
все на своих плечах, и жутко устала от Стар, которая просто не может соответствовать своей матери даже в мелочах.
Когда Мун смотрит на Людо… Ах нет,
на Тоффи, ей становится больно. И страшно, до скользкого червя в животе, заставившего сжаться и превратиться в ту юную принцессу, которой ужасно не хотелось воевать, но пришлось — потому что так требовали обязательства. Глубокий голос Тоффи эхом бьется о каменные стены и черепушку; Мун вздыхает и отводит взгляд. Ей почему-то стыдно за свой страх, за свои эмоции, в кои-то веки вышедшие на волю, пусть и так слабо. А Тоффи бьет в самое больное, в самое сердце, и магия даже не причем. Мун стареет, как пить дать; Стар в это время постепенно падает с тонкой веточки, сваливается с весов вниз.
Мун тяжело дышит, ей хочется плакать. Нельзя. Магическая Комиссия пала, королевство бунтует, силы покинули тело и хочется всего одного — быть собой. Той личностью, что всегда жила внутри Мун и которой является Стар. Маленькой такой девочкой, с яркой улыбкой, со смешными знаками на щеках и легким сердцем. Мун бы плакать, хотя бы сейчас, когда все рушится — не может. Привыкла быть иной.
Когда Мун забирает дочь с Земли, сжигая за собой мосты и позволяя соленым каплям скользнуть на губы, ее охватывает сожаление, граничащее с раздражением. После она смотрит на Стар, которая словно поблекла и разом изменилась, — и вот тогда Мун совсем страшно, до паники, до дрожащих рук. Прижать дочь к себе, погладить по светлым волосам — самое малое.
Стар никогда не должна была стать такой, какой была Мун в ее годы.
Стар должна улыбаться ярко, смеяться громко, бесноваться и дарить кислотно-радужную радость. Она должна быть смелой и веселой принцессой, у которой чувства — на первом месте, и от которых в ее жизни зависит все, даже магия в расколотой палочке.
Такой, которую Мьюни заслуживает.
На войне чувствам волю давать опасно. Эмоционально слабая принцесса — легкая жертва, и Мун приходится учить Стар не только сильным заклинаниям ближнего и дальнего боя, но и тому, как правильно смотреть на врага, чтобы запугать, как закатывать глаза, чтобы не обидеть, но и дать понять, что разговор окончен, как правильно пожать руку и улыбнуться, чтобы тебе хотели доверять.
Стар закатывает глаза идеально, и Мун тотчас уходит, оставляя дочь. Доспехи со звоном падают на пол, а сердце сжимается, когда за спиной слышны рыдания маленькой принцессы.
***
Мун смотрит сквозь пот и слезы на дочь, вошедшую в форму баттерфляй и отважно сражающуюся с Тоффи. Мун должна бы подняться, помочь ей, превозмочь боль и спрятать ее по привычке внутри, так, чтобы до самой смерти (а она, к черту, пугающе близко), но она устала.
Дайте же ей, пожалуйста, быть собой.
Перед глазами Мун мир обретает яркие краски, неоновые совсем. Это — краски чувств, теплые и приятные. Это любовь, взращенная на балансирующих весах, на объятиях и искренности. И Мун, в кои-то веки, улыбается широко и несносно. Сразу как-то молодеет лет на пятнадцать с такой улыбкой, и закрывает глаза.
Мун смотрит вперед, ползет по твердой земле, боится за свое маленькое безумное сокровище — Стар лежит впереди бездвижно, тело Людо также. Но Мун опережает Марко, смело и безрассудно,
совсем как Стар, выбегающий вперед и хватающий на руки принцессу, будто она — единственное, самое ценное...
Сдержанная и хрупкая принцесса Баттерфляй.
***
Мун смотрит издалека на Стар в белоснежном платье, которая танцует с Марко на сцене, то и дело залепляя поцелуи ему в губы и, конечно, бесцеремонно задрав юбку свадебного платья до бедер. Под юбкой отнюдь не аккуратные чулки, а разноцветные гетры, да любимые сапоги с рожицами.
И Мун должна краснеть за дочь, одернуть ее, снова опечалиться тем, что Стар — никудышная принцесса, позор Баттерфляев…
Но Мун улыбается, и ей тепло в груди от того, что Стар никогда не была такой как Мун.
В ее не очень-то сладкие, юные годы.
