У него нет имени, да и клички тоже нет. Позабыл все давным давно. Все — и Людо (или, точнее, тот,
кто стал Людо), и товарищи, — зовут его просто по определению — Монстр. Всего лишь констатация факта, общее название для этой тугой стертой брони на грязной бурой коже, тяжелых рогов и копыт. Он похож на буйвола, на Минотавра. Но все, и он в том числе, предпочитают простое —
Монстр.
Монстр немного неуклюжий, немного глупый, немного — самую малость, — добряк. Вряд ли его можно назвать душой компании, но когда солдаты заходят за большие, дубовые стены, огороженные невидимым барьером темной магии Тоффи, и идут в свои маленькие домики-убежища и пещеры зализывать раны да затопить под зельями страшные картины битв, Монстра они непременно зовут с собой. Посидеть, потрещать о насущном, помянуть ушедших и еще раз смаковать то, что обещал им Тоффи: счастье. Свободной жизни, без угнетения ненавистными мьюнианцами, без страха обнаружить свое дитя заколотым и забитым рыцарскими мечами и щитами. И Монстр приходит, подначивает; глотает болотную жижу, скрипит клыками. Не душа компании, так, маленький сустав, без которого не идти ровно единому организму. Хорошие времена.
Клыкастые и зубастые воины — тьма тьмущая, кто на что горазд, — предпочитают называть этот круговорот битв
революцией. Монстр — немного глупый же, — зовет это войной. Она обрушилась на его рогатую голову внезапно, стеной огня: мьюнианские солдаты ворвались в его крошечную деревеньку и спалили дотла все. Выжить удалось немногим. Запомнить что-то из жизни до страшного дня — никому. Война со всем прилегающим — кровью, слезами, взрывами. Смерть каждый день на хвосте.
Поэтому Монстру ничего не осталось, кроме как пойти вместе с остальными за
ним. Захвативший тело принца Людо Тоффи глубоким и уверенным голосом обещал, что скоро все закончится. Что он свергнет тиранов Баттерфляев с трона, растопчет их короны, сожжет их дворец также, как они сжигали города и деревни. И тогда
монстры будут править и жить припеваючи, тогда все вернется на круги своя. А Тоффи ведь умел убеждать: спокойным убаюкивающим тоном, зеленцой во взгляде, ухмылкой зовущей и доверительной. Если не помогало — ударом в двести двадцать, зелеными молниями. Но не было тех, кто сильно рыпался и протестовал, — каждый из чудовищ устал от того, что их ни во что не ставят и что так легко у них могут все отнять.
Монстр не горюет по родственникам. Он даже не знает, были ли они у него или нет. Наверное, как и у всех остальных, были; наверное, их тоже забрал с собой огонь. Но как горевать по тем, лица которых совсем не помнишь? Поэтому Монстр разделял боль своих товарищей, когда те сидели возле костра, по миске с горьким пойлом у каждого, да травили байки, подкрепляли ненависть раздирающими душу воспоминаниями. И Монстру хотелось выть от несправедливости — разве так можно? Разве ж можно так обращаться с теми, кто всего лишь не похож на тебя расой и мировоззрением? Разве справедливо, что у власти сидят
настоящие чудовища, а те, кого принято ими считать, сводят концы с концами, прячась в чащах уже который век?
Монстр может и глупый, может и злой, как привыкли считать, но понять Баттерфляев и их союзников ему не удастся.
Пожалеть кого-то одного из них — тем более.
Так Монстр думает ровно до того момента, когда в лагерь за дубовой стеной мутанты и хищные ящеры притаскивают богатый улов — мальчишку. С первого взгляда удается узнать его: приближенный к королевской семье, в частности к принцессе, земной мальчишка, и ходят слухи, что он будущий принц. Разорванная красная толстовка, грязные брюки и крепко сжатые меж пальцев ножницы; явно хорошо поколоченный в битве, он мешком тащится по земле, когда его ведут вглубь лагеря. В подобии замка его ждет Тоффи, а после — темница. Возможно, даже смерть. И Монстр, провожая взглядом маленькое избитое тело, должен чувствовать удовлетворение, однако он отворачивается. Кисло так на языке, невозможно.
Мальчика по имени Марко доставляют в подземную темницу сам Монстр вместе с двумя другими товарищами. Там холодно, голодно, темно и сыро. Крысы жирные, охотчивые до мяса. По велению Тоффи парня должны оставить в одной из камер на три дня без еды, пока тот не расскажет все, что знает, и пока королевская семья не прознает, что Марко в плену. Монстр швыряет потрепанного мальчишку за дверь с маленьким решетчатым окошком, громко закрывает ее, оставляя эхо гулять по сырым каменным коридорам. Темнота за дверью не скрывает вздутых ссадин Марко и кровоподтеков также, как и не скрывает его злобный взгляд, обращенный к ним. Монстрам.
Дни тянутся долго, насыщенные событиями, словно яблоко червями. Взрывы, копоть, смех Тоффи громовыми раскатами по небу; облака темные, болотно-зеленые, затянули небеса и превратили весь Мьюни в декорации фильма ужасов. Монстр видит все своими глазами: и вскрытые глотки, и тяжелые булавы в крови, и сломанные кости. Видит, как кричат мьюнианские воины, умирая под давкой тяжелых потных тел; видит, как рычат и визжат чудовища, когда их насквозь пронзают стрелы и мечи. А Тоффи довольно смеется, играя в кошки-мышки с королевой, Тоффи отдает приказы как от нечего делать, нисколько не волнуясь о раненых и убитых. Говорит, что это все ради революции, уверяет не падать духом и бороться дальше…
Но война — это страшная правда. Голая, кишками наружу, страхом, пульсирующим в голове, и от такой не скрыться и не скрыть, какую ты мишуру «революции» на нее не напяливай.
Война, шепчет ночью Монстр. И там равны все. И смертны — тоже.
***
Проходит неделя в мелких боях и склоках. Марко так и не выпустили на свободу: редкий паек, теплая противная вода, вонь и плесень в камере, а также побои каждые два дня. На все его «не знаю» — кулаком в живот. На все его «чтоб вы сдохли» — мощный удар по лицу. Он даже не кричит, только проклинает сдавленно своих надзирателей да просится порой в агонии домой. Или к принцессе.
Монстру, — так получается, — однажды становится жалко парнишку. Молодой совсем, не здешний, не его война, но так уж вышло, что чертовы Баттерфляи втянули его в эту мясорубку. Впрочем, ходят слухи, что он сам пришел на Мьюни с помощью ножниц, которые сразу же легко сломал Тоффи. Монстр, может, и глупый. Может быть, он настоящий злодей, каких свет не видывал. Только выходя на свет из темницы, он понимает — мальчик не протянет долго, он так ослаб, что страшно смотреть. Его дорога — в один конец. И почему-то — недолго, но ощутимо — от этих мыслей Монстру становится тошно.
А потом, вот так неожиданно, Тоффи приволакивает за стены принцессу. Кошки-мышки с королевой приняли дурной оборот, а принцесса Стар прознала о том, что сделали с ее
принцем и бросилась его спасать. Когда об этом сообщается вечером во время привычной попойки, Монстр (да и не только он) удивленно приподнимает густые брови, ведь как же так: сама принцесса сжалилась над тем, кто в сущности совсем
не из ее мира?..
Ее сажают в камеру напротив Марко. Отнимают все, кроме одежды, блокируют магию. Приковывают к цепи. А затем — начинается ад. Тоффи, желая выведать очередную тайну королевы, распоряжается открывать дверь в камеру Стар всякий раз, когда уже по графику к Марко наведывается конвой, чтобы она
все видела. И у Монстра все почему-то содрогается внутри, сжимается так туго и мерзко, когда он собственными глазами наблюдает сцену: Марко лупят на глазах рыдающей принцессы, а она рвется вперед, гремит цепями, глотает слезы. На каждое ее «хватит!» — удар кулаком в живот, а на каждое ее «зачем вы все это делаете?!» злобное «а зачем
все это делаете вы?»
Потом Монстр приходит посидеть у костра один, запить суматоху горьким зельем. В ушах звенит от криков мьюнианцев — тех, кого ему
запрещено жалеть.
***
Минует третий месяц войны и четвертая неделя заточения Стар и Марко у Тоффи. Монстр понятия не имеет, чего добивается их предводитель, мучая принцессу и мальчишку. Стар не раз сказала, что ничего не знает, что просто хотела помочь Марко и что не нужна им всем эта война. Тоффи не отвечает, не слушает. И вечером в темницах слышны крики и вой.
Монстр долго мешкает, долго раздумывает, но все же спускается однажды ночью к пленникам с двумя мисками в лапах и дрожащими пальцами. Кто узнает — не сносить ему головы. Но спустя все эти кровопролития, зеленые небеса и надменные взгляды Тоффи, одержимого этой своей странной «революцией», Монстру надоедает.
Быть монстром.
***
— Я никогда не хотела допустить такое, — всхлипывает Стар, облизывая разбитые губы. Она совсем исхудала, осунулась и зачахла; синяки вместо ярких сердечек, волосы больше не золотистая дивная река. Но даже такой она хороша, только по-другому. Это вымученная красота, пронесенная сквозь страдания и потери. Самая настоящая и яркая. Монстр часто видел ее такую: плачущую по Марко, говорящую с ним с вымученной улыбкой и обещающую, что все непременно будет хорошо. И как она улыбалась, когда Марко пытался отшутиться и заверял, что да, хорошо будет, прекратятся страдания, и они снова будут вместе. Что ж, даже на войне для любви есть место.
— Я хотела, чтобы всем жилось хорошо, — лопочет принцесса, и ее руки начинают дрожать. — И монстрам, и мьюнианцам, и людям. Чтобы все были счастливы. Ведь нет ни плохих, ни хороших, все индивидуальны, и в каждом есть что-то плохое.
— Бывает, что в ком-то плохого чересчур много, — буркает Монстр, забирая пустую миску. Марко уже давно крепко уснул, но Стар все равно было неспокойно и она то и дело смотрела за спину Монстра. Боялась, что Марко попросту не проснется.
— Если он умрет, все будет кончено, — вдруг глухо говорит Стар, а затем твердо и уверенно, превозмогая боль, смотрит на Монстра. Тот неосознанно оглядывается на камеру напротив.
— Всему придет конец.
Ты понимаешь?
И Монстр понимает. Не гений, конечно, и никогда им не был; не суперзлодей, но и в нем плохого достаточно. Однако такие вещи он понимает легко — и приходит еще и еще раз с едой и новостями.
А на шестой день столь странного «объединения» Стар находит в буханке черствого хлеба ключ.
***
Монстр, наверное, не обо всем хорошенько подумал. Наверное, он серьезно ошибся, сглупил так, что не осознать. Но идя по пыльным коридорам прямиком к Тоффи — на верную смерть, — он ни о чем не жалеет, да и зачем? Память отшибло с корнем, а на чужих воспоминаниях не проживешь.
Он сделал то, что должен был, а на войне, как известно, смерть — частый гость.
Зеленая вспышка озаряет замок Тоффи, и Стар, крепко держа за руку Марко и ковыляя с ним по специальному лазу прочь из лагеря врага, роняет слезу. Но улыбается.
Может, он был глупым. Может, он был не самым добрым существом во вселенной. Но, уж точно,
Монстром, — он не был.
