(Not) Just Friends

      Хекапу приходит в такие измерения со скуки. А значит — часто. Когда тебе под пятьсот лет и основная работа — ковать волшебное железо, плавить и переливать огонь из руки в руку, чтобы раскидать ненароком ключи в иные реальности, то скука нападает слишком часто. Поэтому Хекапу выбегает с помощью собственных ключей за дверцы дома, часто оглядываясь, будто боится быть пойманной с поличным. И так на Тусовочном танцполе светится раз за разом.       Измерение, где Хекапу на секунду отодвигает рутину назад, переливается только темными оттенками и всегда, всегда здесь царит ночь. Ночь тут, естественно, неповторимая: фиолетовые блики вместо звезд, большой круг ближайшей планеты в небе, пахнет воздух почему-то всегда жженой резиной. И жители этого измерения никогда, впрочем, не теряют сноровку; они всегда могут найти способ взбодриться и устроить взбучку друг другу, всему своему миру, чтобы тоже убежать от скуки и впустить в свои головы безумную ночь. Во тьме всегда огонь горит ярче, — и кому, как не Хекапу об этом знать.       Место, куда она вплывает расплывшимся в темноте призраком, называют «Черный дом». Это действительно так: вокруг графитово-серые оттенки и смоляной пол и потолок. Место просторное и богатое, даже, можно сказать, красивое. Почти незаметная подсветка в виде свечей под потолком только добавляет пикантности; барная стойка изобилует разным варевом и пойлом самых разных сортов, чтобы любой гурман смог надраться в хлам и объявить войну скуке. Пока огонь не горит. Пока никто не заметит.       Хекапу не постоянный клиент (все-таки ее заводит больше буйство красок Тусовочного танцпола, нежели плавная опасная полутьма «Черного дома»), но когда она садится за барную стойку и глубоким голосом просит у бармена, напоминающего огромного получеловека-полутаракана «зеленое, полка три справа и взбей хорошо, душка», тот мигом исполняет заказ, даже не дав Хекапу закончить. Напиток скользит вниз по глотке густо и горячо, словно Хекапу пьет расплавленное железо. Сегодня ей определенно не придется скучать.       Она разворачивается на стуле и осматривает окружающую обстановку: монстры, рыцари, низшие и высшие слои общества смешались в одну кучу, спрятались под темнотой. «Черный дом» больше, чем кажется: это и мотель, и клуб, и ресторан, и бордель. Он станет для вас чем угодно и примет всех, кто решил развлечься, как он хочет и с кем хочет. Хекапу не противны обрюзгшие тела представительниц женского пола; Хекапу не противны рычащие пенящиеся морды в пьяном угаре; не противны ей и несносные уродцы-подростки из ведьминского измерения, тайно сбежавшие сюда потанцевать. Перед скукой все равны, а благоприятная темнота вокруг скроет любые изъяны.       Да уж, Хекапу скучать не любит. Поэтому она забредает в подобные места, поэтому она играет в кошки-мышки с каждым, кто осмелится посягнуть на ее логово или померяться силой. Все то дурачье, потерявшее жизни в попытках получить ножницы — коллекция на задворках ее сознания. Они — славная закуска, они — веселая вечная забава. Некоторые сдавались быстро, некоторые упрямо шли вперед, и Хекапу постоянно наблюдала за ними с помощью клонов, думая: «наивные». И плевать, что скажет Глоссарик, если узнает; Хекапу зависима от развлечений настолько же, насколько состоит из огня.       Правда, с недавних пор ее посещают смутные тревоги по поводу приближающихся перемен. Иногда, когда воск льется по пальцам, когда костер плюется искрами над головами ее двойников, Хекапу становится немного страшно. В темноте, может, и можно отдаться веселью, но если навсегда погрузиться во тьму, то ничем хорошим это не обернется. Стараясь заглушить очередной прилив опасений, Хекапу деловито отпивает из рюмки и щурит глаз; подростки перешептываются вдалеке, глядя на нее, а большой, явно не в своем уме обезьяноподобный громила недвусмысленно приглашает «пройтись по дому».       Хекапу пьет в одиночестве, ни с кем не разговаривая и ни на кого не смотря. Но ей все равно весело. Это сладенькие мгновения, когда ловишь все мало-мальски забавное: чью-то драку в дальнем углу, чье-то пьяное бормотание, чей-то голос, подпевающий хрипло только что придуманной неизвестным мелодии. Это всяко лучше, чем тухнуть вокруг раскаленного металла и клацать ножницами раз за разом, швыряясь ими, как костями в игре. Кто выпадет на этот раз?..       «Черный дом» немного сдвигается с оси, когда открываются воротца на манер земных вестернов, и в неповторимую атмосферу вклинивается кто-то яркий, шумный и пропахший чужими мирами. Несколько существ в углах щерятся на инородные запахи, а кто-то идет дальше, скрипя тяжелыми сапогами и покачивая длинной светлой косой за спиной; за новым посетителем входит еще один, выше и массивнее, настороженно озираясь по сторонам. Хекапу и прищуриваться не надо — одного взгляда хватает, чтобы узнать их. Она рассыпается в пепел и стремительно перемещается с барной стойки до дальнего столика под тенью чучела неизвестного ей животного; попивает свой напиток неспешно, смакуя острым языком и оттопырив мизинец. Не сводя, конечно, взгляда с тех, кто зашел.       Они, оказывается, не такие уж грязные и слабенькие: искаженное зрение клонов передавало Хекапу совсем иные образы, нежели те, что предстали непосредственно перед ее глазами. А может они успели привести себя в порядок, кто знает. Но смотрит Хекапу не на подбитых раненных мешков с мясом: к барной стойке, покачивая крепкими бедрами, весьма самоуверенно идет женщина. Волосы светлые, тугая коса, ободок с рожками, жилет из кожи какого-то большого зверя (драгуара*, наверняка), под ним рванный зеленый топ, открывающий плоский крепкий живот, да шорты с сапогами. Вошедший за ней мужчина примерно в том же, только торс оголен и накидка красным пятном маячит сзади. Оба не выглядят раненными и голодными, грустными и изможденными. Женщина, вроде, даже улыбается.       И, честно? Хекапу смешно. Она глотает зелье и постепенно расслабляется, так что нетрезвая улыбочка ложится на белое лицо. Хекапу смотрит на них и с какой-то пьяной гордостью замечает: выросли. Ее настырные мышки стали опасными большими крысами: крепкие мышцы, рост; у блондинки за спиной топор, у мужчины меч прикреплен к поясу. И как бы они не увидели кошку в дальнем углу «Черного дома». Хекапу тогда вряд ли сможет продолжать играть.       — Привет, мой усатый четырехрукий дружище! Давно не виделись, ты что, сменил прическу? — бесцеремонно громко заявляет лысому бармену, конечно, Стар, своим немного хриплым, но все таким же звонким голосом. Опирается локтями о поверхность деревянной стойки, выпятив обтянутый шортами зад; кто-то с задних столов присвистывает.       — Вам как всегда, «Шесть Шесть Семь», сладкое красное? — механическим голосом спрашивает бармен-мутант, нисколько не обращая внимание на подкол Стар. Хекапу хихикает и откидывается назад, наблюдая за умилительной мизансценой, но совсем не удивляясь: принцесса Баттерфляй всегда была нахальной занозой в заднице, что, впрочем, не раз сослужило ей службу (и ровно столько же «не раз» чуть не привело к гибели). Ее спутник, Марко, становится рядом и по-хозяйски кладет руку ей на талию, затем что-то быстро вполголоса говорит бармену, вызвав смех у Стар. «Черный дом» наполняет музыка: звон бокалов, кувшинов, оружия и копыт, стоны и крики этажами выше, хохот принцессы-воина и шипение огня под потолком.       Издав смешок, Хекапу глотает густое пойло и облизывает клычки. То, что она заметила, не удивило ее ни разу; Хекапу просто своими глазами, а не глазами клонов, увидела и подтвердила очевидное. Между этими двумя еще в начале их приключений так искрило, что Хекапу невольно почувствовала себя просто простачком со своими рождающимися из огня ножницами. Ей не нравились земляне — мерзковатая раса, — но Марко производил впечатление человека как минимум неглупого и честного, который не прочь был пуститься в приключения. Принцесса Стар Баттерфляй прекрасно дополняла его своей неусидчивостью, так что, удивляться тому, что спустя все шестнадцать лет они обжимаются у барной стойки перед глазами Хекапу, не было смысла.       Хекапу делает последний глоток и подпирает щеку рукой. Мысли сплетаются в змеиный клубок: а ведь эти двое, пожалуй, одни из лучших ее «мышек». С ними правда было весело, память клонов не даст соврать. Они росли на ее глазах, находились на волоске от смерти на ее глазах, боролись и проигрывали, даже один раз переспали (о, это воспоминание лучше стереть). Может быть, это было жестоко — вырвать с корнем шестнадцать лет из жизни каждого «просто для веселья»? Может, это неправильно — так перевоспитывать бедолаг? Может, подойти сейчас к ним и…       Хекапу вытирает губы и фыркает самой себе. Глоссарик бы не одобрил, пожурил бы ее как следует, но плевать же! Она сейчас в «Черном доме», пьяная и развеселая, укрытая тьмой, а «папуля» далеко, прячется в книге и в бороду не дует. Какого ж черта? От ножниц скоро ее будет тошнить.       К тому же, глядя на Марко и Стар не скажешь, что все это было лишним. А когда принцесса, прервав беседу с барменом, хлопает по барной стойке и ни с того ни с сего заявляет «ну как же я тебя люблю!», пылко целуя Марко в губы, Хекапу даже чувствует себя благородной. Их искры, можно сказать, вспыхнули в пламя благодаря ей.       Они уходят быстро и нетерпеливо, держась за руки и перешучиваясь. В руках у Стар звенит нечто похожее не ключи; у лестницы наверх они останавливаются и прижимаются друг к другу, что-то быстро бормоча, пока Стар не хихикает и подается вперед, игриво прикусывая нижнюю губу Марко. После этого она быстро утягивает его наверх, под смешки и свист посетителей и шипение пойла в только что открытых бутылках.       Хекапу и сама тянется выпить, но вспоминает, что свою порцию осушила. Мигом переместившись на прежнее место, она заказывает еще. «Черный дом» постепенно глохнет в фиолетово-синих всполохах странного искореженного мира; Хекапу все еще весело, благодаря убежавшей наверх парочке. Чувствует себя ментором, наблюдающим за победой учеников на главном соревновании, черт все дери.       — А эти… Двое… — облизнув губы, хрипит Хекапу, моргая тигриным глазом и с присвистом дыша. Бармен отвлекается от протирания кувшина и дергает усиками, клацает челюстями.       — Да?       — Я про тех, что убежали. Девчонка с косой и ее… кто там он ей?..       — Муж, — равнодушно отвечает бармен, возобновляя работу. Хекапу хмыкает — кое-что она совсем упустила.       — Ага, я про них. Зачем приходили, если не секрет?       — Не секрет, — пожимает подобием плеч собеседник, — У них второй медовый месяц. Сказали, понравилось место, пришли сюда снова отмечать.       — Больше тут не появлялись?       — Бывало. Забегали выпить и сразу уходили.       Хекапу вздергивает бровь. Она сама не знает, зачем все это спрашивает; не знает, зачем все еще сидит тут, когда ее преследователи буквально над головой. Но знает точно, что миссия — развеять скуку — выполнена.       Пока мышки все еще рядом и искрят с такой силой, так будет всегда.

***

      — Хей-хей-хе-е-ей! — дверь не то что хлопается о стены, она слетает с петель и шумно валится наземь, взметая вверх пыль и пепел. Каблуки сапог уверенно ступают по поверхности, отстукивают победный. — Здрасте! Мы пришли не с миром!       — Шестнадцать лет, — начинает другой, глубокий хриплый голос, — Шестнадцать лет, и вот, наконец-то…       — Мы огнетушитель взяли?       — Стар, ну не перебивай меня, я эту речь четыре года продумывал и репетировал! — растеряв весь пафос, возмущается Марко, а Стар только хихикает и чмокает его в заросшую щетиной щеку.       — Прости, родной, я терпеть не могу эти «великие речи».       — Кхм, так вот…       — Так взяли или нет?       — Стар!       Огонь разрезает тьму на части — в буквальном смысле. Одним легким движением руки из густых потеков возникает пара блестящих горячих ножниц: почти одинаковые, только на других посередине расположено сердце.       Шаги за спиной все ближе. Хекапу улыбается, — она будет скучать.