***
В конечном итоге, они с Томом делают то, зачем сюда и пришли: пьют, треплются ни о чем и глазеют на гибких красавиц, на танцующие блики разных цветов и волны дыма от сигарет, поднимающиеся к потолку. Трудно сказать, сколько девушек перетанцевало перед глазами Марко, у которого от разнообразных костюмов, неона и алкоголя зрение начало постепенно расплываться, а все те неприятности, что происходили несколько недель, улетучиваться в совсем другой мир. Были и блондинки, и брюнетки, и рыжие, даже одна с фиолетовым «ежиком»; после «Женщины-Кошки» шла спасательница, после нее полицейская, а после той кто-то еще, некоторых Том знал лично и вполне дружелюбно с ними переговаривался, представляя им Марко. Последний старался не просадить все деньги, но под давкой Тома и выпивки это, как оказалось, стало настоящим испытанием на выдержку, да и что скрывать, — стриптизерши были хороши. Очень хороши. После слов Тома к ним хотелось присматриваться тщательнее. За показушной сексуальностью часто скрывалась усталость, тени и пудра не всегда хорошо скрывали круги под глазами, наманикюренные руки лениво гладили клиентов, вызывая у тех табун мурашек и колкие пошлые фразочки, а девушки едва заметно закатывали на это глаза. Были, конечно, действительно тщеславные дамочки, которые ловили кайф от повышенного внимания, но тех, о ком говорил Том, оказалось больше. Их проблемы нельзя было замазать помадой и скрыть за купальником. Уж Марко, как будущий психотерапевт, мог это понять. Музыка в очередной раз меняется, и Марко, устало моргая, переводит взгляд на Тома. Он ожидал увидеть друга совсем пьяным и разомлевшим но, к своему удивлению, увидел, как тот выпрямился, пригладил волосы и торопливо поправил рубашку. Помещение вдруг залил томный голос Ланы Дель Рей, а свет стал приглушенным, с оттенками розового. — Том, что такое? — тоже выпрямляется Марко. Том вместо ответа тушит очередную сигарету в почти заполненной пепельнице и кидает в рот жвачку, то и дело нервно глядя на пока что пустую сцену. — Эй, да ответь ты, что с тобой? — Просто. Смотри. На сцену, — медленно обрубает фразы Том, будто желая скорее отделаться от Марко, и кладет ладони на колени, нетерпеливо глядя вперед. Марко приходит в ступор; он за весь вечер впервые видит друга таким взволнованным, опьяневшим — но в ином смысле слова. Однако смотрит туда же, куда и Том. На сцену выходит очередная девушка: длинные ноги, длинные светлые волосы, большие голубые глаза. Она быстро переводит взгляд с одного посетителя на другого, как-то пугливо дергает плечами и хватается рукой за шест, подогнув колени. На ней короткое, крохотное зеленое платье, чулки в полоску. Декольте, бедра и лицо щедро обсыпаны блестками, звезды на ресницах застыли, скользнули вниз по губам. На щеках нарисованы сердечки, на голове — искусственная корона. Принцесса. — Какого?.. — выдыхает Марко, удивленно глядя на девушку. У нее такое круглое личико, неуверенные движения, робкий румянец на щеках и фигура не такая пышная, как у остальных стриптизерш, что создается впечатление, будто она еще школьница. В миг Марко становится противно от всего вокруг, в том числе и от себя. — Том? — помотав головой, одергивает он друга, который как завороженный смотрит на девушку. Она в свою очередь неторопливо обходит шест, выгибается, откидывает тяжелые блестящие локоны назад, сияет ярче, чем любой прожектор в этом прокуренном помещении. У нее пухлые розовые губы, маленький нос и длинная шея, на которой отчетливо проглядываются стразы и блестки. Куколка, конфетка, — неудивительно, что Том засмотрелся. — Том! — еще раз зовет Марко, дергая того за руку. На этот раз помогает — Том пару раз моргает и раздраженно глядит на Марко. — Ну что? — Сколько ей лет? Она… она выглядит как старшеклассница, не меньше! — вполголоса говорит Марко. Лана Дель Рей протягивает одну ноту за нотой так медленно и тягуче, словно кого-то заколдовывает, а девчонка подстраивается под музыку, скользит по шесту руками, шлет воздушные поцелуи и ловко, даже жадно отбирает протянутые купюры, не забыв в благодарность скромно улыбнуться. — Не беспокойся, Диаз, не найдется еще самоубийцы, который возьмет работать в стрип-клуб школьницу, — морщится Том и достает две банкноты из кошелька. Марко краем глаза замечает — сумма приличная. — Это Стар, — кивает на девушку Том, откинувшись на спинку дивана. — И ей двадцать три, кажется. Ей вечно дают такие образы: то школьница, то фея, то еще что-то милое и сказочное. Странно, но горячо. — Иди к дьяволу, Том, она выглядит лет на семнадцать! — возмущается Марко. — Ты уверен в том, что она совершеннолетняя? Потому что, если не так, то я дружу с педофилом. — Я тебе сейчас эти купюры в рот засуну! — вскипает Том, но тут же заходится смехом. Подавшись вперед к Марко, он хватает того за руку и кладет на ладонь помятые деньги. — Уверен, не парься. Можешь подойти и сам убедиться. Но подходить не приходится — Стар медленно спускается со сцены и также плавно ходит от дивана к дивану, забирая по купюре у каждого и засовывая в декольте. Фигура у нее не отличалась выдающимися округлостями, но зато она была гибкой, длинноногой и миленькой, хорошо танцевала и светилась, как, действительно, звезда. Сценический псевдоним ей подходил на сто процентов. Но кроме блесток и стразов, кроме шелеста плиссированной короткой юбки платья, кроме светлых кудрей и короны, которую она то и дело поправляла, переливалось под ярким скачущим светом кое-что еще — ее слезы. Сердечки на щеках смазались, глаза чуть-чуть покраснели: она плакала, без сомнений. И Марко становилось еще более неуютно, когда плачущая танцовщица игриво хихикала и выгибалась возле мужиков так, чтобы они могли рассмотреть ее со всех ракурсов, чтобы пускали слюни на ее хрупкое тело, игнорируя, как ей, должно быть, хреново. Тут-то до Марко доходит полный смысл слов Тома. У таких людей проблемы копятся, как монеты в копилке, и самые крупные приходится обменивать на мелкие. Так проще. Так хоть как-то получается жить. Марко не успевает заметить, как Стар не спеша подходит под тоже будто плачущую Лану Дель Рей к их диванчику и весьма уверенно садится Тому на колени, смотря только на него своими мокрыми глазами. Устало и равнодушно, без даже фикции удовольствия, как ее коллеги-стриптизерши до нее. Марко ожидает, что его друг заметит ее состояние и хоть как-то отреагирует, ибо они, судя по всему, знакомы не первый день. Но Том, как и все остальные, не обращает внимание. Он только комкает в руке бумажки и часто дышит, не сводя возбужденного взгляда с лица Стар. — Привет, Томми, — вдруг говорит девушка тихо, но все равно достаточно слышно. Голос у нее соответствует внешности: детский и звонкий, как у капризной принцессы. — Стар… — Опять куришь, дурашка, — улыбается она, медленно опускаясь вниз к его ногам и резко оказываясь перед лицом. Что бы кто не говорил, но двигалась она очень умело, прекрасно исполняя свою работу. — Не кури, мне нравятся твои белые зубы. — Только лишь зубы? — по-доброму усмехается Том и тянется к ней, желая поцеловать, но длинный тонкий пальчик красноречиво отодвигает его назад, заставив прижаться к дивану. — Без рук и без губ. Только смотрим, — заученным текстом повторяет Стар, запуская руки под пиджак Тома и поглаживая его плечи. — Жестоко, — кивает он, — Завтра свободна? — Никогда не свободна, Томми. Ни-ког-да, — шепчет ему на ухо Стар и встает с колен, но не уходит. Наконец, ее голубые глаза взирают на сидящего рядом Марко и тот подмечает в них насмешку. Стар наклоняется к Тому и говорит, назло Марко, достаточно громко: — Твой младший братик? — кивает на Марко. — Раньше не видела. — Можно и так сказать, — хохочет он, повернув голову и подмигнув Диазу. — Это мой друг, Марко. Впервые здесь. Стар распахивает накрашенные глаза и отходит от Тома, поправляя волосы и дуя пухлые губы. На ее лице читается заинтересованность, азарт, даже веселье, и Марко задерживает дыхание, когда блестящая во всех видных местах девушка становится напротив него и медленно тянется вперед, уперев руки в спинку дивана, обрубая возможность бежать. И когда она так близко, то ее слезы еще заметнее; ее проблемы еще ярче; ее хочется так сильно, что Марко хватает со стола бутылку алкоголя (уже забыл название, вот же) и вливает в себя глотка два не жмурясь, вызывая у Стар тихий смех. Когда она смеется вот так, сквозь слезы, это безумие обретает смысл. — Ма-а-арко-о, — тянет гласные Стар и забирается на диван, перекинув ноги на ноги Марко и начиная медленно расстегивать пуговицы спереди платья. Он может видеть розовую тень, частичку ее бюстгальтера, но потом перемещает взгляд на лицо и… Не может. Она снова роняет слезу. — Будешь моим принцем, Марко? — по-дурацки хлопает глазами Стар, поправив одной рукой корону. — Или тебе нечего предложить ее высочеству? — Хочешь выпить? — бормочет он, кивая на бутылку в руках, и Стар прыскает в кулак, оторвавшись от пуговиц. — Ты что, девственник? — улыбается она, насмешливо выгнув брови. Марко не обижается на ее слова, ибо чувствует себя ровно так, как она сказала. — Нет, просто все это… довольно необычно для меня. — Ути, как мило, — умиляется Стар и кладет руки на пояс его брюк, скользит по его телу руками так и эдак, избавляется от платья и остается в одном розовом кружевном белье. Песня, кажется, длится вечно. — Но тебе ведь здесь нравится? — Ну… Бар тут клевый, да. Стар снова смеется. У нее на щеках размазалась краска, застыли соленые дорожки, но она смеется искренне, без пошлости, без игры в каждом движении. Ей просто действительно смешно, и такой Стар хочется улыбаться в ответ. — Хочешь приватный танец, Марко? — шепотом предлагает Стар, приблизившись к его лицу и скользнув кончиком носа по скуле. Кто-то с соседних диванов нетерпеливо зовет ее к себе, но она игнорирует; ее небольшая грудь прижимается к его телу. Марко так жарко, что нечем дышать. — Я, может, даже разрешу тебе меня поцеловать. — Я бедный крестьянин, принцесса, я не могу себе позволить такую роскошь. — Жаль, — он кожей чувствует, как она улыбается. Потом что-то происходит — они смотрят в глаза друг другу, и Марко вдруг совершенно спокойно и серьезно говорит ей: — Не плачь, пожалуйста, — Стар вздергивает брови и краснеет, потупив взор. — Ты всегда можешь уйти. Она сидит у него на коленях — действительно смущенная и растерянная, красивая, но уже по другому. Марко не слышит музыку, не чувствует больше возбуждения; ему просто хочется еще раз вызвать у нее улыбку, услышать впервые за вечер настоящий, не фальшивый девичий смех. Стар поднимается с него, украдкой стирая новую слезу. Уходить не хочет; он не хочет того же. — Много ты понимаешь, Марко, — сдавленно отвечает Стар, стаскивая по бретельке бюстгальтера с узких белых плеч, усыпанных блестящей крошкой. — От проблем никуда не уйдешь. Потом она дойдет до сцены. Лана продолжит петь, кажется, в сотый раз одну песню; Том отберет у Марко деньги как-то грубо и нервно, не смотря тому в глаза, и положит их в маленькую ладошку, заказывая приват; розовая верхняя часть белья упадет на пол сцены, и окружающие довольно засвистят-засмеются, пока Стар будет размазывать влагу по щекам и хвататься за шест, как за спасительный круг, чтобы не упасть и не заплакать в голос. Марко не выдержит и уйдет, не дожидаясь Тома. Он вообще больше не захочет приходить с ним в «Фаренгейт».***
Второй раз они встречаются через полтора месяца: Марко снова пытается убежать от своих мелких проблем в мир неона и сигаретного дыма вместо кислорода, тайно надеясь просто вновь увидеть Стар. Почему-то эта грустная девушка запала ему в душу. На этот раз денег у него достаточно — выплата на работе, плюс стипендия, — и он один, без Тома, который все разговоры о Стар весьма грубо обрубал на корню. Марко не идиот — его другу нравится эта девушка. Вопрос в том, какой именно она ему нравится. На улице тепло и ветрено, в «Фаренгейте» все так же накурено, снуют официантки и духами пропахла вся сцена. Марко сразу идет к полюбившемуся когда-то бару, переговаривается с барменом, выпивает два стакана и сидит на высоком стуле ровно до того момента, как старая подруга Лана заходится очередной балладой о тяжелой жизни. Стар появляется на сцене в белом купальнике с маленьким подобием балетной пачки и со знакомыми блестками и сердцами на щеках. Ее волосы собраны в высокий хвост, губы растянуты в улыбке. Она, конечно, плачет; Марко поднимается с места и идет к одному из свободных диванов. Можно считать это глупостью прямиком из любовных романов для домохозяек, но когда она видит его и узнает, то ее улыбка из маски превращается в эмоцию. За резинкой бикини противно шуршат купюры, стоит ей зайти Марко за спину и неспешно провести худыми ручонками от шеи до пояса, сминая рубашку. Стар наклоняется к его уху и выдыхает: — А теперь есть что мне предложить, мой принц? — Думаю, да, — улыбается он и поднимает руку с зажатыми между двумя пальцами банкнотами. Стар с улыбкой забирает деньги. Ему слышится ее тихий смех.***
Помещение для привата с приглушенным светом, красными шторами, диваном и лакированным столом посередине. Все в лучших традициях. Не лучшее место для беседы, но какое есть. — Правила все запомнил? — спрашивает Стар, забегая в том же наряде внутрь, где ее уже ждет Марко, нервно кусая губу и гипнотизируя отражение лампы на чистой поверхности стола. В жухлом свете и красных оттенках вокруг Стар кажется совсем юной, такой трогательной, что, увидь ее при таких обстоятельствах впервые, подумаешь, что она пришла сюда по ошибке. — Да. Стар стоит на одном месте, молчит, Марко тоже не говорит ни слова. Повисает неловкая пауза, затем включается музыка и Стар немного испуганно смотрит на него, делая шаг. Еще один. Мнет в руках короткий фатин юбчонки. Да уж, когда вокруг другие люди и охрана, когда все как на ладони и чувствуешь себя хозяйкой вечера, значительно легче держать себя под контролем. Сейчас Стар чувствует себя не хозяйкой, а рабом. — Так… — начинает она, кашлянув в кулак. Марко отвлекается от рассматривания собственных крепко скрещенных рук и переводит внимание на нее. — Чего ты хочешь? Время идет. И она права, время идет. Марко стыдно от того, что ему хочется всего и сразу, но понимает: помещение маленькое, людей неподалеку слишком много и самое главное — Стар, когда она стоит и жмется, как напуганный зверек, изо всех сил стараясь придать себе смелости, заставлять раздеваться и выдавливать из себя радость просто нереально. Поэтому он ободряюще ей улыбается, встает с удобного дивана и подходит за тем, чтобы аккуратно взять за руку и усадить перед столом. — Слушай, если ты вздумаешь что-то выкинуть… — Нет, не вздумаю, — качает головой Марко и улыбается. — Правда. Скорее всего, я выгляжу со стороны как маньяк… — Именно так и выглядишь, — на одном дыхании отвечает Стар, приподняв брови. — Ну, в таком случае я весьма щедрый маньяк, — усмехается он. — Расслабься, ничего не будет. Я не хочу, чтобы ты танцевала или чтобы мы переспали. Стар скептично выгибает бровь и скрещивает руки на груди. — Ладно, буду честным, насчет последнего: может, и хочу, но не сейчас и не здесь, — морщится Марко и снимает свою толстовку, без лишних стеснений накидывая ее на Стар. Она удивленно смотрит на красную теплую ткань на плечах, затем на лицо ее обладателя и смешно открывает и закрывает рот, силясь что-то сказать, но не может. Ее щеки немного влажные от вечных слез-спутниц, розовые и блестящие; она сильно стискивает коленки и хлопает длинными светлыми ресницами, на которых все еще остаются крошечные звезды и капли, после падающие прямо на голые ноги и поверхность дивана. — Зачем ты это сделал? — Не могу разговаривать с полуголым человеком. И от блесток уже глаза болят, серьезно. — У меня тоже, — хмыкает Стар и мотает головой, — Погоди-погоди, ты что, хочешь просто поговорить? — Ну да, — отвечает Марко таким тоном, будто именно за этим в приват-комнаты и приходят. — Не думай, что подобное со мной впервые, — не растерявшись, фыркает Стар и выпрямляет спину. Но толстовку не убирает. Кутается в нее плотнее. — Обычно такие «разговоры» заканчивались обсуждением моих и чужих гениталий со всеми подробностями. Лучше не ломай комедию и скажи правду. — Как тебя зовут? Стар смотрит на него с немым вопросом и недоумением. Ее реакция смешит, и Марко улыбается. — Я пойму, если вам нельзя говорить, — продолжает он. Она молчит, теряясь. Все так странно и неправильно, как будто они на другую планету улетели. Еще эта музыка… Стар впервые за два года работы в клубе хочется провалиться сквозь землю от стыда, потому что на ней дурацкий блестящий костюм, а губы и глаза густо накрашены, как у дешевки какой-то. Она, по идее, должна соблазнять человека рядом, чувствуя себя абсолютно уверенной, но вместо этого смотрит в пол, как уличенная в воровстве малявка, и пытается подобрать подходящие слова. Она так долго убеждала себя в том, что в клубе ей комфортно, — ради того, чтобы не сойти с ума в такой обстановке. Теперь все убеждения показались нелепыми и даже ужасными. — Все нормально? — прерывает ее размышления Марко, кладя руку на плечо. Прикосновение ухает куда-то вниз вместе с сердцем; Стар вскидывает голову и мокрыми глазами смотрит на него. — Да, наверное, — она стирает пальцем слезинку вместе с тушью и, подумав, вытирает и губы. На руке остается розовый мазок. — Я Стар. Так и зовут. — Здорово, — комментирует Марко. — Мое имя помнишь? — Да. Марко, — улыбается Стар, и теперь, когда она ближе и вокруг светло, можно заметить ямочку у нее на подбородке, когда она улыбается. — Том иногда говорил о тебе после того раза, когда вы пришли вместе. — Вот как. И что еще говорил? — В основном, что ты скучный и зануда. Марко вздыхает. Честно, другого от ревнивого Тома ожидать не пришлось. — Итак, чтобы больше не было дурацких мыслей… Сколько тебе лет? — спрашивает Марко со всей серьезностью. Стар прищуривается, а потом ахает и смеется, понимая, к чему он клонит. — Ты бы знал, сколько раз меня об этом спрашивали! Однажды даже приходили копы, пришлось доказывать возраст кучей документов, — окончательно расслабившись, Стар откидывается на спинку дивана и запахивает длинную для нее толстовку, уютно устроившись. — Мне двадцать четыре, хоть и выгляжу как малолетка, а ведь я еще даже не смыла макияж. — Понятно. Извини. — Ничего, — улыбается Стар. Песня кончается, начинается следующая — у них осталось мало времени, совсем. — Знаю, не мое дело… — Только без вопросов типа «как ты до этого докатилась?», ладно? Это, во-первых, конфиденциально, а во-вторых, всегда при такой беседе чувствуешь себя шлюхой, — горячо выпаливает Стар и заправляет за уши волосы, отвернувшись, но заметно, что ей об этой теме лучше вообще не напоминать. — Мы не спим с посетителями. За это нас выпрут, без разговоров. Есть, конечно, самые отчаявшиеся, кто тайно и за крупную сумму… Но большинство против этого. У двоих танцовщиц обручальные кольца, у многих других тоже отношения, плюс есть принципы и элементарный страх… Ты понимаешь, что я хочу сказать? Марко понимает — наверное, его эмоции и мысли на лице написаны, как бегущая строка. Становится стыдно перед Стар, и он снова извиняется. Она лишь отвечает, что с предрассудками бороться трудно. Да и какая всем, по сути, разница?.. — Марко… — Да? Стар наклоняет голову набок. Глаза у нее голубые, снежные, вечно мокрые от слез и покрасневшие. Там, в нитях красных капилляров ее беды, которые она не будет рассказывать. Люди, у которых проблемы одна хуже другой, обычно не распространяются о них. Конфиденциально. — Зачем ты все это устроил? Эти разговоры вместо танца, толстовку отдал… У тебя тут, кстати, дырка в кармане. — Я не знаю, — честно признается Марко, подняв голову к потолку. — В смысле, я не про карман, а про разговоры. Просто… ты плакала. Все остальные девушки исполняли свою работу, хотя бы притворяясь, что им хорошо, а ты вышла… — И начала размазывать сопли, ага? — невесело усмехается Стар. — Грубо. Но, в общем, да, — улыбается краешком рта Марко. — Я решил, что еще немного, и ты просто развалишься среди всей этой… атмосферы. Мне стало жаль тебя, и, наверное, я сглупил. По крайней мере, сейчас тебе легче, так ведь? Она кивает и прикусывает губу, улыбаясь. Ее поведение, оказывается, могло вполне соответствовать внешнему облику, с которым Стар так мучилась. Вероятно, Марко привязался именно к такой девушке, а не той, что осталась во всех этих вычурных блестках под его толстовкой. — Слушай, я не считаю себя бедняжкой, сиротой и брошенной всем миром, окей? — храбрится она, поерзав на диване. — У людей бывают ситуации намного хуже. Я могла родиться глухой, хромой и косоглазой, но, как видишь, гены у меня отличные. — Я бы сказал, слишком отличные. Стар смущенно пихает его кулаком в плечо и смеется. — Я бы могла сейчас вместо хорошей квартиры видеть стены борделя, где меня бы колотили клиенты каждую ночь, или просить милостыню, или дурь в переулках курить. То есть, проблем у меня достаточно — настолько достаточно, что каждый раз, когда я выхожу на сцену, они мне сдавливают горло и мешают нормально дышать — но я стараюсь вспоминать, что бывает и хуже. Что есть люди, которые не могут убежать никуда, и никак. Становится немного легче. — Я понимаю это. По крайней мере, пытаюсь. Но это не значит, что нужно свыкнуться со своим дискомфортом лишь потому, что в теории могло быть ещё хуже. Не убеждай себя в этом. Я хочу помочь, — хмурится Марко, — Я могу что-то сделать для тебя? — Ты мне оплатил за аренду своим «недо-приватом», это уже ого-го! — весело восклицает она, — Не парься, сердобольная душа. Ничем ты мне не поможешь. Но за беседу спасибо, правда… Это было очень мило. Марко воспринимает ее слова как вызов, но вслух ничего не говорит. Разве что просит у нее телефон, а на фразу «и куда и чем ты его запишешь?», молча достает из кармана толстовки маленький карандаш и скрепленные вместе листики для заметок. Стар присвистывает: — У-у, прав был Том, ты чертов параноик. — Окей, что вообще вас связывает с Томом? — раздраженно спрашивает Марко, когда Стар заканчивает диктовать номер телефона и нехотя возвращает толстовку. Песня закончилась. И пора по домам. — Ах, да все как средней школе — я ему нравлюсь, он мне нет, и все такое, — отмахивается Стар. — Такие были у всех танцовщиц. Конец немного предсказуем — крики о великой любви, сталкинг и навсегда закрытая дверь в «Фаренгейт». — Да уж, весело у вас тут. — В следующий раз еще расскажу, что не история, то анекдот, — доверительно сообщает Стар и поднимается с места, начиная поправлять примявшийся костюм. Марко едва успевает заставить себя отвести взгляд от длинных бледных ног, сильных и стройных. Он бы мог дотронуться до них, но тогда рухнет вся магия, все слова, что они сказали друг другу, пока играла музыка и никто не видел их двоих. — Так, а теперь взъерошь себе волосы и сделай довольное лицо, иначе подумают, что я уже начинаю сдавать обороты! — велит Стар, делая то же самое с собственным видом. — И… еще… — Да? — Ты… Ну, это же не смертельно… В общем, — каблуки цокают по полу, когда она переступает с ноги на ногу, не находя достойных слов. Следующая фраза вылетает на одном дыхании: — Можешь меня поцеловать. Звучит как просьба. Марко удивляется, но не замечает ни тени насмешки в ее глазах. Поцеловать ее, конечно, очень хочется, крепко и прижимая к себе всем телом, но он оставляет лишь теплое ощущение в самом уголке губ, отчего Стар с прежней наивной растерянностью дотрагивается до места прикосновения. — Обещай не плакать, хорошо? Ты прекрасна, когда искренне улыбаешься. — Я… Хорошо. Ладно, — тихо бормочет Стар в ответ, пытаясь собрать свои мысли в порядок. Она выходит первой из приват-комнаты, и все равно плачет. В последний раз.