Он начал сниться Мун, когда той было всего девять. Стар помнит, как в первую ночь дочка прибежала в когда-то их общую с мужем комнату и с придыханием, с испуганными глазами сообщила: к ней во сне приходит дядя. Дядя не похож ни на кого в королевстве, дядя всегда одет с иголочки, с твердой фиолетовой кожей и добрыми глазами. Он зовет Мун за собой и просит привести и ее маму, сладко так, без подвоха. Но Мун каждый раз просыпается вовремя, — отчего-то ей кажется, что протяни она секунду дольше во сне рядом с незнакомцем, и его добрые глаза отнюдь не будут внушать доверие.
Стар предпринимала многое: зелья, магия, гипноз, снотворное. Без толку — дядя в костюме продолжал навещать принцессу во сне. Это не были кошмары, это не были беспокойные яркие сны. Мун просто разговаривала с ним, так она сообщала Стар: они с незнакомцем сидели где-нибудь в беседке в королевском саду, или на берегу реки, или у длинного кукурузного поля, и незнакомец в костюме задавал ей вполне безобидные вопросы, вроде любимого цвета или как прошел завтрак. Только под конец он всегда звал ее за собой, протягивая немного мокрую, фиолетовую руку. Мун, конечно, умная принцесса, и раз мать сказала ей ни за что не брать незнакомца за руку, то она этого и не сделает, но Стар чувствует — осталось слишком мало времени. Сладкие сны, которые дядя в костюме создает ее маленькой принцессе, превратятся в кошмары. Для этого нужен лишь один жест.
Это продолжается год, пока Стар, тайно от всех в королевстве, не обращается в Магическую Комиссию. Королева встревожена и пристыжена; это ведь ее вина, что давний враг вернулся. Это ведь ее глупое сердце разрывается на части от противоречащих друг другу эмоций, кои сводят с ума уже не только ее, но и ее дочь. Поэтому помощь извне ей просто необходима — Стар не уверена, что в этот раз сможет довести давнее противостояние до конца. Комиссия вместе со Стар исследует по картам королевство и прощупывает барьеры, пока Ромбулус не высказывает предположение, что стоит отправиться по следам из снов Мун: беседка, река, кукурузное поле, и так далее. Таким образом они добираются до обрыва, с которого около одиннадцати лет назад сорвались собственные сны Стар: поломанные-переломанные, жестокие, но все равно с привкусом сахара. Скрипит на зубах.
Волосы Стар треплет ветер, пока она глядит вниз на острые камни и пытается
не вспоминать. Но память — паршивая штука, и она имеет свойство вылезать червем в самые неподходящие моменты. Стар думает, что вот уже одиннадцать лет сны ей не снятся. Видно, передались дочери: такие же обманчиво спокойные и с одним и тем же персонажем.
Комиссия ничего толкового не обнаружила, но потребовала Стар сообщать о снах дочери и вообще о чем-либо еще подозрительном им, смотреть в оба и быть готовой. Через несколько дней Мун приходит к ней и рассказывает, что незнакомец расстроен тем, что мама Мун запрещает ей с ним общаться, и что он абсолютно ничего плохого не хочет. Только лишь чтобы сны Мун были не такими скучными, и чтобы ему было с кем говорить.
— Дорогая, а почему же, — сглотнув ком, начинает Стар, держа маленькие белые ручки дочери, — он хочет говорить именно с тобой? Ты ведь еще такая маленькая, ему, наверное, лучше поговорить с кем-то взрослым…
Мун хмурится и качает головой чуть более упрямо, чем делала раньше, и Стар едва заметно вздрагивает. Это плохо — Мун начинает его защищать.
— Неправда. Он говорит, что я для своих лет очень умная, что ему со мной интересно и что я рассказываю ему много полезного!
Лицо Стар бледнеет. В камине огромной гостиной громко трещит костер.
— А… что ты ему рассказываешь?
— Про королевство. Какие тут бывают праздники, как меня учат этикету и как хорошо тут живется. Разве это не так, мама?
Стар трет виск
и. Голова грозится треснуть пополам, а еще ей кажется, что за ней наблюдают. Вот так — сверлят спину взглядом, скалятся, ждут где-то в темных углах, и уже становится непонятно, кто здесь маленькая принцесса: сереброволосая малышка напротив или повидавшая слишком много королева, с разбитым сердцем и невозможностью поймать этого нарушителя снов. Даже плетеные кружки над кроватью специально для ловли сновидений не помогают, — а Мун, тем временем, все плотнее и плотнее привязывается к своему ночному гостю, подставляя себя под удар.
— Послушай, детка, — присаживается Стар на колени напротив дочки, которая удивленно распахивает глаза. — Чтобы тебе не говорил этот… незнакомец… не слушай его! И ни в коем случае не иди за ним, понятно? Ни за что, даже если он начнет тебя пугать и угрожать.
— Но почему? Он хороший! — по-детски наивно возражает Мун.
— Да, возможно, — искренне говорит Стар, проигнорировав, как больно кольнуло в груди от этих слов. — Но он — только сон. А сны всего лишь картинки, ненастоящие и странные. Понимаешь меня? Там все иначе, чем в реальности, и некоторые личности… этим пользуются.
Мун уходит в спальню в сопровождении матери и засыпает вместе с ней в своей мягкой постели, крепко держа руку Стар и слушая ее тихое пение. Вскоре королева под натиском усталости и сама проваливается в сон, прижав к себе маленькую дочь.
Луна за окном на несколько секунд принимает кроваво-красный блеск и врезается лучом в полутьму спальни принцессы.
А затем Стар
снится сон.
***
Стар открывает глаза и осматривается. Ощущения странные — она одновременно и знает, что это сон, и нет. Она словно находится где-то между мирами, болтается на канате на самых носочках, — главное не смотреть вниз.
Небо над головой ясное; с правой стороны ярко-желтое поле, с левой — зеленая равнина. В воздухе пахнет травой и пылью; на Стар синее платье, волосы распущены, туфли удобные, без каблуков, которые она вынуждена носить ежедневно. Если бы Стар жила на Земле, то, скорее всего, сравнила бы себя с Дороти из «Волшебника страны Оз». Вон, кажется, и ураган близится.
Черная фигура из расплывчатой тени формируется в четкий силуэт. Стар прищуривается и видит лицо; живот сжимает крепко и противно, и она боится, что ее сейчас стошнит. Точнее, нет, — она просто
боится.
— Доброй ночи, королева, — слегка удивленно, но безукоризненно вежливо и спокойно говорит Марко, заведя руки за спину. Стар инстинктивно отступает на шаг и готовится атаковать, но с удивлением подмечает, что жгучую энергию, которая переполняла ее все это время, она больше не чувствует. Марко, тем временем, подходит еще ближе, и легко схватывает ее состояние. Ухмылка на его лице не злорадная и не пугающая — так, скорее, усталая, словно он наблюдает за ребенком.
— Сомневаюсь, что Вы сможете воспользоваться своей силой, ваше высочество. Это же сон, не так ли? Все иначе, чем в реальности.
— Зачем ты пристал к моей дочери? — в лоб спрашивает Стар, превозмогая собственные ощущения. Они такие же скользкие и темные, как и кожа существа напротив, как и все вокруг, прячущееся за маской спокойствия и сладости снов. — Что тебе от нее надо? Она еще ребенок и не имеет никакого отношения к тому, что когда-то случилось.
— Уверяю, мне совершенно ничего не надо от Вашей дочери. Мун очень вежливый и умный ребенок, совсем как король. Как он, кстати, поживает, Ваше высочество? — на последней фразе чувствуется такой яд, что им можно было бы легко отравиться и больше не встать. Муж Стар погиб пять лет назад на охоте.
— Еще раз повторяю, что тебе нужно? — раздраженно выпаливает Стар, предпринимая тщетные попытки собрать остатки магии. Без толку, — здесь она очень слаба.
— Поговорить, — отвечает Марко так, точно это понятная любому ребенку истина. — Я ждал принцессу, но раз меня почтила вниманием сама королева… Это великая честь.
— Не смей врываться в сны Мун. Оставь ее в покое. Тебе нужна не она.
— А кто же мне, по Вашему, нужен? — насмешливо спрашивает Марко, подходя поближе. Стар чувствует себя перед ним голой и слабой, такой наивной и маленькой; хочется сжаться в комок и заплакать, но она продолжает мысленно говорить себе: «нереально». Просто сон, просто сон. Просто кошмар.
Щупальце возникает слишком быстро и мгновенно опутывает шею Стар плотным кольцом. В этом весь Марко — завлекает, опутывает, а потом ударяет в самое больное самым острым из кинжалов. Стар благодарна себе, что сегодня уснула рядом с дочерью, потому что в противном случае хищное существо душило бы уже ее, малышку Мун. Пальцы хватаются за щупальце, пачкаются в слизи; Стар смотрит наверх, где небо начинает темнеть, рассыпаться, а потом от боли она жмурится и дергает ногами. Сил сопротивляться нет, — из этого сделаны сладкие сны, которые ей подарил Марко. Стало быть, лучше, чем ничего.
— На этот раз победят монстры, королева Баттерфляй, — твердо говорит Марко, и его голос бьется об эфемерные стены сна, причиняет боль сильнее, чем сжимающее горло щупальце.
Стар хрипит. И ей на удивление не страшно. Это ведь все сон, первый за одиннадцать лет, и напоминающий о былых временах. Все, как раньше — когда были чувства, противоборствующие друг другу, сталкивающиеся друг о друга как вода о камень, но от них нельзя было сбежать. Стар смотрит в светлые глаза напротив с узким зрачком. Последнее, что она запомнит. Ей только жаль, что дочь останется совсем одна, и уже некому будет оберегать ее сладкие сны, некому будет забирать из них всех кошмарных чудовищ.
Ее не пощадят. Щупальце нашептывает ему сжать путы сильнее, выдавить из королевы все соки к чертям собачьим, чтобы она медленно угасала, чтобы прочувствовала на себе, как это больно — умирать. Даже то, что это сон, и все тут нереально, более не поможет. А Марко всегда слушался мерзкий зубастый отросток, — во сне ли, наяву ли, неважно.
Стар закрывает глаза; хоть кто-то, наконец, закончит это неопределенное сражение, затянувшееся на года. Больно от того, что единственной общей между ними вещью были лишь сны.
***
Стар выдыхает и просыпается. Где-то с минуту сидит на постели, тяжело дыша, и вдруг слабо улыбается. Утром она обнаружит на шее синяки и дочь, которая в первый раз хорошо, без сновидений выспится.
Монстры проиграли. Снова.
