(Not) Just Friends

      Вечера Джеки обычно проводит в своей комнате с наушниками в ушах, переключаясь с инди-попа на ню-метал и тихо посмеиваясь этому умению сочетать несочетаемое. Бездумно листает плейлист, отвечает на сообщения, иногда глядит в окно: осень принесла с собой не только новый учебный год, но и проливные дожди с молниями, что было нетипично для Эхо-Крика. Хотя, Джеки готова была поклясться, что за прошедший год Эхо-Крик был слишком нетипичен сам для себя.       Время близится к часу ночи. Джеки лежит на животе, покачивает ногами вверх-вниз, бездумно кусает провод от наушников и просматривает странички друзей: Дженны, Сабрины и прочих. И Марко, конечно, — с его скромной улыбкой на фотографии профиля и последним сообщением, так и пропитанным этой диазовской милой неуверенностью — «извини».       Что-то в груди слабо сжимается, что-то заставляет грустно улыбнуться в темноту. Джеки из тех людей, что рвут хлипкие связи с корнями, не станут тянуть на себе то, что заведомо обречено на провал. Однако нечто непонятное все равно жмет горло обидой, мешает ровно дышать. Что-то, что приносит с собой воспоминания — окрашенная закатом вода, мокрые лобстеры, сахарные от ваты пальцы. Может, в Джеки играет задетое самолюбие, ибо приятно было быть нужной кому-то столько лет, даже если эта нужда в итоге стала просто привычкой. А может, всего лишь неразделенная симпатия.       Джеки пролистывает его страницу, их старые сообщения, пока в наушниках играет печальная песня; Джеки смеется. Она всегда считала себя не той, кто будет ныть под заунывную музыку из-за расставания, но нынешний год в Эхо-Крике — сплошное кривое зеркало, отражающее все совсем не так, как есть, и вот, Джеки уже не крутая и беспечная девушка, и город не всегда утопает в сухости и тепле, и Марко больше не стеснительный, привязанный к ней паренек.       Песня сменяется, — с грубой на нежную, с тяжелого метала на успокаивающую попсу — и все перемешивается и искажается, как в кривом зеркале. Ее взгляд цепляется за указанную на профиле Марко дату рождения, и Джеки удивленно вздергивает бровь, сверяется с календарем в телефоне. Да, все верно, — вот уже как час назад Марко Диазу исполнилось пятнадцать.       Джеки рвет такие отношения, какие были у них — построенные на вечных попытках, недомолвках, вранье — сразу, отворачивается от кривых зеркал, чтобы потом было легче. После неудачных падений со скейта она твердо усвоила — полный разрыв и перелом всегда лучше, потому что быстрее заживают. Но сейчас она понятия не имеет, почему открывает список телефонных контактов, почему набирает его номер, почему в волнении закусывает губу и надеется, что дозвониться в другое измерение не такая уж безумная затея. Джеки, кажется, никогда в жизни не чувствовала себя настолько живой, настоящей, и почему-то так до отвратного жаль, что, чтобы это понять, надо было расстаться с Марко.       Марко отвечает на звонок не сразу. Когда за окном мелькает молния, на секунду освещая комнату, Джеки может слышать тихое «алло», — немного удивленное и такое, каким она его и запомнила. Память услужливо подкидывает день расставания — такой красивый, неправильно красивый для разрыва, — и Джеки, глубоко вздохнув, начинает:       — Привет, Марко. Не разбудила?       В трубке слышно его дыхание, какое-то неровное, частое. Молния вспыхивает еще раз; дождь опять барабанит в окно.       — Джеки? Нет, не разбудила. Не ожидал тебя услышать, — тон Марко на мгновение приобретает взволнованные нотки, раздается шуршание и затем тишина. Джеки нервно жует губу, ощущает это колючее напряжение по ту сторону, но все-таки решается сказать:       — Возможно, время не очень подходящее, но… С днем рождения, чувак.       — Оу… так ты… — Марко мешкает, и Джеки улыбается уголком губ — типичный растерянный Марко, не кривое отражение. — Да, точно, день рождения… Мой день рождения, конечно…       — Эм, Марко, все в порядке? — немного впавшая в ступор от его более потерянного, чем обычно, бормотания, Джеки хмурит брови и садится на постели, наматывая на палец провод наушников.       — Да, конечно. Просто…       — Просто забыл про собственный день рождения? — неловко хихикает Джеки и прикусывает язык, не услышав в ответ даже вздоха. Она чувствует себя странно, понимает, что совершила ошибку — у Марко другая жизнь, и кое-кто другой уже наверняка готовит ему сюрприз в честь дня рождения. Если рвать, то как всегда, с корнем. Как всегда, без возвращения к прежним временам.       Но Джеки не отключает телефон, не прощается с Марко; она тянет время, тянет минуты разговора пока не будет достигнут лимит. С тех пор как Стар появилась в Эхо-Крике, все слишком изменилось, и зеркала начали отражать совсем иные вещи. Джеки хотела бы уверить себя в том, что ей это не нравится, что стабильность ей по вкусу, но когда она чувствует себя таким… настоящим человеком, личностью, то она готова отступиться от принципов. Она согласна не рвать эту последнюю хлипкую ниточку, на другом конце которой юноша в красной толстовке несмело бормочет:       — Не забыл, и спасибо. Так это… все, что ты хотела сказать?       Джеки и сама не замечает, как ее голос начинает чуть хрипеть:       — Вообще-то нет, не все, — еще один вдох, — Марко, как ты?       — Я же говорю, — Джеки слышит звук, и она готова поставить все свои скейтборды, все свои любимые песни на то, что это был всхлип, — в порядке. На Мьюни весело… И меня сделали сквайером.       — Здорово! — как можно оптимистичнее замечает Джеки, но из головы не идет чертов всхлип. Хоть бы показалось. — Я рада, что ты, эм, наконец нашел свое место в жизни.       — Да уж.       Джеки вздыхает, морщится — пора кончать этот цирк. Она всегда считала себя из тех, кто не тянет безрезультатные разговоры, отношения, кто всегда спокоен и как будто лишен всяких эмоций. Оказалось, это не так. Но что точно навсегда осталось в Джеки и никогда не изменится — так это прямолинейность.       — Марко, ты знаешь, я не люблю когда мне врут.       — Что? — его голос подскакивает и теперь на сто процентов напоминает того нервного и испуганного Марко, которому она звонила и интересовалась, почему он опять опаздывает на их свидание. — Но я правда сквайр! Личный сквайр принцессы, и это очень хорошо, если учесть, что изначально я должен был годами быть на службе в прачечной…       — Я не это имею в виду. Ты обманываешь меня насчет того, что все «в порядке».       Где-то минуты две Джеки ничего не слышит, только как хаотично стучат в окно капли, и мучает провод наушников в своих пальцах, понимая, что у нее сейчас два пути: нажать «отбой» и оставить Марко, наконец, в покое, либо тянуть из него признание. К счастью, ни то, ни другое делать не приходится — Марко сам начинает говорить:       — Ты права, Джеки. Все нихрена не в порядке.       И даже когда он еще ни слова не успела сказать об этом, Джеки знает — вот оно. То, что видели все его друзья и знакомые, что видела она сама, но только недавно решилась принять. Это отражение кривого зеркала, суть вещей, которая дошла до Марко и которая, предсказуемо, сделала ему больно.       Не сказать, чтобы он ей очень нравился, да и против Стар она ничего не имела, но какая-то обида все равно горчит на языке, немного сбивая дыхание. И словно перемещаясь в день их разрыва, Джеки с улыбкой садится на постели и добродушно предлагает:       — Давай поговорим.       — Н-нет, я не думаю что… Сейчас у тебя около часа ночи, не хочу перед сном…       — Марко, даже если мы с тобой, — Джеки вдыхает, готовясь признаться самой себе, — расстались, то это не значит, что между нами уже ничего не может быть.       Марко молчит с полминуты, а потом вдруг рассказывает — о Мьюни и всем, что на нем происходит, он мог говорить часами. Джеки слушает, изредка подавая знаки в виде хмыканья, что она все еще там и все еще, пусть даже это так глупо после всего произошедшего, готова слушать его истории о фантастической жизни в Зазеркалье. Он рассказывает ей о том, что плащ был всего лишь шуткой короля, что ему придется еще долго и муторно добиваться рыцарского титула, что изнутри Мьюни далеко не сказочная страна, но за всем этим Джеки кое-что замечает — он ни словом не обмолвился о Стар. О причине его паршивого настроения.       — Но если ты все еще не вернулся домой, значит, ты готов ко всем испытаниям, — рассуждает Джеки, — Ты так скучал по Мьюни, что не сдашься так быстро. Ты упрямый в хорошем смысле слова, и это поможет тебе.       — С-спасибо, — с запинкой отвечает, и Джеки будто видит перед собой, как он смущенно поджимает плечо. Помолчав, Джеки как можно беспечнее спрашивает:       — Ну так… как там Стар?       Гром бьет слишком внезапно, пугая Джеки, как будто сами небеса противятся поднимать эту тему, расковыривать эту болячку. Джеки поворачивает голову, смотрит в окно — за ним только черный прямоугольник темноты, мокрой от дождя и такой мерзкой, склизкой, немного кривой, прямо как…       — Стар, — Марко произносит ее имя слишком уж безучастно, даже с насмешкой. Либо это уже Джеки начинает сходить с ума. — С ней все прекрасно. Она готовится стать королевой. Получила все, что хотела.       — О чем ты?.. — Джеки знает этот голос. Это голос обиды в человеке, голос сквозь боль, сквозь противное чувство ненужности и потерянности. То, что все вокруг знали, а теперь узнал и Марко, не просто сделало ему больно, а дало пинок под дых. Чертово кривое зеркало поменяло Стар и Марко местами.       — Ох, Марко…       — Что?       — Дело в ней, не так ли? — Джеки думает, что самое время прикусить язык, но она знает — пластырь надо отодрать сразу, и если сначала больно, то потом пройдет. — То есть, конечно. Всегда только в ней. Ты наконец-то понял, почему так хотел вернуться на Мьюни.       — Кто бы мог подумать, что ты так хорошо меня знаешь, — вздыхает Марко.       — Я догадывалась еще с концерта «Love Sentence», но окончательно приняла в день нашего последнего свидания. Только я одного не пойму, — Джеки слегка вздрагивает, стоит в очередной раз сверкнуть молнии. — Она ведь сама призналась тогда… что случилось?       — Видимо, я, как всегда, все узнаю последним, — невесело усмехается Марко. — У Стар теперь есть все — куча новых приятелей, подданные, парень — крутой принц Подземного мира, и лучший друг на побегушках. Она, как ты сказала? Наконец нашла свое место в мире? А вот я, похоже, нет.       — Не говори так, — с жалостью отвечает Джеки. Марко нарочито спокойно, хоть и дрожащие нотки выдают его, говорит:       — Теперь я не знаю, стоило ли мне возвращаться сюда и всех бросить. Наверное, это был простой каприз.       — Со мной сейчас говорит не Марко Диаз, — своим рассудительным глубоким голосом, таким успокаивающим и почти ленивым, с легкой полуулыбкой говорит Джеки. — Со мной говорит обиженный парень с разбитым сердцем, который то медлит, то постоянно спешит в своих решениях.       — Джеки, я не думаю, что…       — Чувак, помнишь что я тебе сказала на пирсе?       — Э-э… — Марко выдерживает паузу, кашляет, затем неловко выдавливает:       — Кажется-а-а, что-то про то, что пришло время отпустить…       — Нет, Марко, — смеется Джеки. — Я попросила тебя оставаться потрясным.       — Потрясным?..       — Точно, — с улыбкой говорит она, игнорируя, как подкатил ком к горлу. — Потрясный Марко Диаз, который в восемь лет ударил старшего на два года Тимоти Блейка за то, что он подложил мне крысу в рюкзак. Потрясный Марко Диаз, который дрался с монстрами вдвое больше себя совершенно без страха. Потрясный Марко Диаз, который подарил свою дружбу таким странным чувакам, как Фергюсон и Альфонсо, когда больше никто не хотел с ними дружить. Который, хоть и совершал ошибки и вел себя глупо, всегда упрямо шел к своей цели.       Марко не говорит ни слова, но Джеки слышит шорохи в телефоне, знает и верит, что он слушает ее и понимает. Она хочет показать ему суть, поставить напротив кривого зеркала, развернуть лицом — хоть немного помочь чувствовать себя живее, так, как совсем недавно почувствовала себя она.       — Я не так хорошо знаю Стар, но знаю, что она бы со мной сейчас согласилась. И я знаю, как вы выглядите друг с другом, как взаимодействуете и не можете долго быть вдали друг от друга, словно Земля и искусственный спутник. Что бы у вас ни произошло, Марко, ты должен понять, что нужен ей, даже если она не готова признаться… Боже, — Джеки прикрывает рот рукой и хрипло смеется, — Ты в курсе, что от такой тирады у меня аж во рту пересохло? Я уже давно никому столько не откровенничала. Паршивый из меня психолог, а?       — Нет, — выдыхает Марко, и с восхищением добавляет:       — Ты просто супер, Джеки.       — Я думаю, это самое меньшее из того, что может сделать друг, — улыбается она, — Марко, никогда не думай, что ты ничего не можешь и никому больше не нужен. Что ты не нужен Стар. Она любит тебя — как друга, как защитника, и как… Ну, в общем, я предполагаю, как явно не полюбит своего парня.       — Я просто не хочу мешать ее счастью, Джеки. А Том, ну, ее парень, мой друг.       — Но ни один Том, и ни одна подруга не сможет заменить ей тебя, — Джеки потирает переносицу, внезапно почувствовав себя жутко уставшей. Такие разговоры всегда выматывают и приносят с собой целый ураган мыслей. — Вряд ли я могу сравнить вас с кем-то… Я никогда не видела столько взаимопонимания среди наших ровесников. Вы больше чем друзья, даже больше, чем пара… И этого уже не изменить.       Время близится к двум часам ночи, и Джеки понимает, что пора уходить. Она только… Только надеется, что Марко ее понял. Что Стар точно так же поймет и исправит свои ошибки, и что ей, Джеки, больше не придется мучать свою голову от таких бесед.       — Спасибо, Джеки, — говорит Марко прежним, нормальным и благодарным тоном. — Не знаю, насколько правда все, что ты сказала, но я… Я не хочу все так оставлять. Я не буду все так оставлять.       — Теперь правильный настрой. Только постарайся не выбить этому Тому зубы, — фыркает Джеки, и Марко по ту сторону хмыкает. — Еще раз с днем рождения, Марко. Не забывай об этой ночи откровений, окей?       — Не забуду. И, Джеки?..       — Да? — молния опять сверкает, но ей больше не страшно.       — Оставайся потрясной. Окей?       Лимит разговора — час — достигнут. Вместо голоса Марко Джеки снова слышит любимые — уже не печальные — песни. Но отчего-то все равно слезы скатываются с веснушчатых щек прямо на постель.       Может, Джеки действительно сопливая ранимая девчонка с меняющимся сто раз на день настроением. Может, и Марко никогда не был робким мальчишкой, не умеющим связать двух слов. Может, Стар все еще любит его, да, наверняка все еще любит.       И тогда, возможно, кривые зеркала, — на самом-то деле, совсем не кривые.