Ах, любовь… Любовь-любовь-любовь-любовь-любовь… От неё такой кайф! Будто ты накуренный и пьяный одновременно — Обдолбанный! Сутки напролёт, милый.
День Пня оставляет после себя хрустящую шапку снега на куполах башен замка и красные щеки, запотевшие окна. Легкую тоску. Абсолютно четкое желание держаться от некоторых рогатых личностей подальше, чтобы не сорваться из-за пустяка. И ко всему прочему добавляется знакомая, кружащая голову, — то, что Марко не так давно принял и что появляется каждый раз, стоит Стар взять его за руку или с улыбкой взглянуть прямо в глаза, — любовь. Он как будто пьянеет. Каждый день, каждый час все сильнее. Однажды отец разрешил ему выпить больше шампанского в Рождество, чем дозволялось обычно, но даже те размытые, сбитые в кучу мысли ныне казались несравнимыми с той кашей в голове, которая появилась с его переезда на Мьюни. Стар для него стала хуже, чем алкоголь; она — зависимость, ежедневное опьянение, она — сладкое ощущение безмятежности и счастья, и сколько не стравливай выпитое, оно не рассеется. Да и по-честному — Марко это нравится. Нравится смотреть на нее, нравится обнимать, нравится, что каждый день с ней — суббота, и Марко по прежнему веселится с ней, перешучивается, пьянеет. И пока это ощущение в нем живет, можно смириться с крутящимся рядом Томом, с ревностью и проблемами в связи с побегом Метеоры и освобождением Эклипсы. Можно смириться со всем, ведь иногда — в подобные Рождеству волшебные дни — они скрываются от всей Вселенной в собственном застывшем мире. Там можно быть пьяным вместе с ней сколько угодно.***
Постучав два раза и получив беспечное «входи уже!», Марко открывает дверь и видит Стар, застывшую возле зеркала и расчесывающую волосы. На ней мягкий розовый костюм кролика, плюшевые ушки забавно мелькают под гривой светлых прядей; ее лицо спокойное, движения уверенные, но в них чувствуется напряженность. После всего что произошло в День Пня и до него это неудивительно. Однако есть в ее движениях что-то еще. Марко закрывает дверь, оставаясь один на один с ней в освещенной одним ночником комнате. Тоже напрягается, но все же подходит. — Что-то случилось, Марко? — спокойно спрашивает Стар, глянув на его отражение. Он качает головой и, помешкав, говорит: — Хотел пожелать спокойной ночи… Нет. Вообще-то, совсем нет. Из-за всего этого безумия твой праздник был испорчен, — Марко досадливо поджимает губы; он старался устроить ей если не лучший, то хороший день рождения, но все вышло как всегда. — Мне жаль. Но, надеюсь, первая половина тебе понравилась?.. — Да не переживай, Марко, — мягко улыбнувшись, говорит она, — Какой праздник на Мьюни обходится без хорошей драки? Ничто не может меня развеселить так, как она, ты же знаешь, — Стар поворачивается к нему лицом и приобнимает, — Спасибо, мой лучший друг и прекрасный сквайр. Твои старания меня тронули. Марко запоздало приобнимает в ответ, тянет носом запах ее волос: дерево, мята. Приятно. Все в ней напоминает о празднике, путает мысли. Кажется, что пора бы привыкнуть к этим чувствам, но не выходит, а когда Стар прижимается к его груди щекой, теснее сжимает в объятиях, волна тепла по всему телу разливается как в самый первый раз. У них было много объятий, но, будучи влюбленным, каждое новое воспринимается уже совершенно иначе. Стар взбирается с ногами на постель. Старается игнорировать общую неловкость после объятий и делится с ним впечатлениями о дне — как всегда. Снегопад за окном усиливается, снежный пух засыпает Мьюни, словно кто-то порвал подушку и разбросал белые перышки. Когда разговор сводится к Тому, чей непростой характер опять привел за собой ссору, Марко садится на постель напротив нее и берет Стар за руки, глядя прямо в глаза. Она не реагирует, молчит; хмуро смотрит на Марко. Стар прекрасно осознает, что этот период «застывшего времени», когда они существуют вне мира и его проблем, наслаждаясь друг другом, приближается. Говорит ему довольно враждебно: — Даже учитывая его характер, Марко, и произошедшее сегодня, я не могу допустить ошибку, которая в итоге сделает больно всем нам троим. Но когда она говорит это, ее пальцы сжимают руку Марко; глаза не мигая глядят в его; дыхание чуть сбивается. Она тоже пьяна, и это отнюдь не из-за Тома, только сама того не может или не хочет принять. Думая об этом, Марко невольно улыбается уголками губ. — Что в этом смешного? — совсем по-детски бурчит Стар. В ответ раздается нервный смешок и почти с вызовом Марко отвечает: — Так прогони меня. Прикажи мне уйти, и все. Я уйду, — Марко неожиданно смело, возможно, не ожидая того от самого себя, наклоняется к Стар ближе, сближая их лица. Она напрягается, часто моргает. Опускает взгляд на его губы, потом на чертову омелу, прикрепленную к зеркалу, словно не решаясь последовать давней традиции. Не решаясь, но не боясь. — Марко, не надо, — сокрушенно вздыхает, и ее теплое дыхание отдается приятным ощущением на его лице, — Я не могу, а ты… ты поступаешь нечестно. — Прикажи мне уйти, Стар, — настаивает, бросает ей вызов, — Как принцесса сквайру. Это ведь ты можешь. Руки неспешно ложатся на ее коленки, закрытые мягкой розовой пижамой. Стар шумно сглатывает и сильнее хмурится, потому что тело не обманешь, и оно жаждет одного: быть легким, воздушным, как хлопья снега, быть пьяным, быть влюбленным. Забыть о жутких пнях-убийцах и прочей ерунде, сфокусировавшись на человеке перед ней, чье тепло здорово грело ее все эти месяцы. Во всех смыслах. — Могу, — тихонько замечает. Облизывает губы, смотрит на приоткрытый рот Марко. — Но не хочешь, — ответ на выдохе. И Стар сдается. Тянется ему навстречу, цепляется руками за его шею, и ладони у нее холодные-холодные, посылают вниз по позвоночнику стайку мурашек; она выглядит сосредоточенной, даже раздраженной, но это не мешает поцеловать ее, — так, как Марко никогда не целовал Джеки и вряд ли мог бы поцеловать кого-то еще — и получить ответ в виде громкого вздоха и покорно раскрывшихся губ. Стар, которая обычно ассоциировалась у него с летом, теперь была пропитана духом зимы: холодные руки, холодный язык, мятное дыхание, и, — ему кажется, — с каждым, все более смелым и глубоким поцелуем, мерное падение снежинок за окном превращается в метель. Или лучше сравнить это явление с его собственными ощущениями?.. Стар садится удобнее, выпрямив спину и закинув ноги по обе стороны от Марко. Он же кладет руки на розовые знаки сердец, аккуратно проводит по ним большими пальцами; хочется быть как никогда смелее, увереннее, не осторожничать, а прижать ее еще ближе, оставлять красные следы на шее, чтобы все, особенно Том, видели их и знали — это работа Марко и это то, что Стар делает с ним день ото дня уже целый год; делает такое, что не под силу ни одному алкоголю. Поцелуй прерывается ее тихим «стой» и Марко где-то минуту пытается прийти в себя, переводя дыхание. Смотрит полуприкрытыми глазами вперед: руки все еще находятся на ее щеках и явственно ощущается тепло от сердечек под ладонями, а лицо Стар так прекрасно-близко, она шумно дышит, глядя куда-то в сторону; ее губы приоткрыты, вспухшие и мокрые, и очень хочется снова их поцеловать. — Что? — Марко слышит свой голос как впервые — севший, тихий, хрипловатый. Обычно он так говорил либо спросонья, либо при сильной простуде. — Что-то не так?.. Стар закрывает глаза и делает два глубоких вдоха; сердечки на щеках красные-красные, будто их раскрасили, и очень теплые. Он боится, что сейчас она разозлится и в самом деле прогонит его, но вместо этого бормочет: — Свет, — и нерешительно бросает взгляд на него исподлобья. — О чем ты? Она цокает языком и нетерпеливо ерзает на постели, затем вскидывает голову и смотрит на него. Берет за края капюшона, тянет к себе и, облизнувшись, целует — быстро и неуклюже, после чего повторяет томным шепотом ему в губы: — Свет, — вздыхает, — выключи его. Щелчок ночника, — и комната ныряет в полутьму зимнего вечера, впуская только слабый свет мьюнианских аналогов луны, да пятнистые тени на прямоугольнике света на полу — признаки бешено кружащихся за окном снежинок. Марко возвращается к ней, берет двумя пальцами за подбородок и продолжает начатое с еще большим упоением. Он надеется, что через поцелуи Стар ощутит то же, что и он, это ежедневное пребывание в пьяном бреду, и похоже, что его надежды оправдываются: Стар расслабляется, слегка ерзает на месте и крепко вцепляется пальцами в края его капюшона, боясь упасть назад. Ее раскинутые по обе стороны от туловища Марко ноги сгибаются в коленках, бедра неуверенно прижимаются к его, а через несколько минут Марко издает довольный стон — Стар упирается одной рукой в постель и прижимается к его промежности своей. Мягкая ткань ее розовой пижамы трется о грубые брюки и никогда еще Марко так сильно не ненавидел свою одежду, как сейчас. Сквозь метель в голове, пьяное помутнение, Марко понимает: им нельзя заходить далеко. Потому что, когда метель успокоится, когда снова включится свет, закипит обычная жизнь, полная недомолвок, путаниц и секретов; Марко понимает, что «правильное» время еще не пришло, но хотя бы приблизилось также, как сейчас к нему Стар и если он не воспользуется этим маленьким шансом, то не простит самому себе. Ему, как и Стар, просто хочется немного честности в их отношениях. Легкости. Как от опьянения. Он нисколько не смущается, стоит Стар разорвать поцелуй, вцепиться ему в волосы, оттянуть голову назад и оставить несколько собственных красных отметин, чтобы все знали — это сделала она. Это творится с ними обоими каждый чертов день вот уже в течение года. И пусть каждый знает, как хорошо и легко им друг рядом с другом. — Хочу тебя, — бормочет между поцелуями Марко, поглаживая поочередно ее талию, ноги, ягодицы. Стар целуется пылко, с самоотдачей, немного неуклюже, но очень страстно, тем самым отвечая на его слова безмолвным согласием. Она тоже хочет. Возможно, даже сильнее, чем он. Марко упивается мгновениями, он не мешкает и больше не хочет быть осторожным. Только не сейчас, когда у них появилось время просто насладиться друг другом вдали от злодейских интриг и психованных бойфрендов. Забыть обо всем этом и представить, что так и надо: ее ногти впиваются в шею, его губы выдыхают по букве ее имени. Ему очень нравилось в Стар вот это – ощущение беззаботности, доверия, когда нет лишних обещаний друг другу, но есть «здесь и сейчас», самое важное. Марко уверенно хватает Стар за плечи и отстраняет от себя, чтобы опрокинуть спиной на постель и устроиться между ее ног, а после продолжить целоваться — то едва касаясь губ, то не давая нормально дышать. Марко нависает сверху, наблюдает за ней: в темноте Стар выглядит слишком хрупкой, невинной, однако ее блестящие глаза и властные движения демонстрируют нечто прямо противоположное хрупкости. Хватает его за капюшон, едва не опрокидывает на себя и приподнимает таз, чтобы еще раз прижаться к нему, но разочарованно стонет, ничего не почувствовав — дотянуться трудновато. Им нельзя заходить дальше. Пока что. Но оставить ее без удовольствия тоже нельзя, и Марко садится перед ее раздвинутыми ногами, бегло осмотрев розовый теплый костюм кролика, чтобы потом нарочито медленно приняться за расстегивание больших темных пуговиц на нем, не переставая смотреть в чуть увеличившиеся зрачки Стар. Она сначала испугана, но быстро расслабляется; к черту страхи. Не этим вечером, который слишком бесценен, чтобы терять его время. Распахивает костюм, открыв вид на плоский белый живот и розовый топ. Стар спускает пижаму до пояса, освободившись от рукавов, а Марко покрывает быстрыми нетерпеливыми поцелуями открывшиеся участки кожи, накрывает губами скрытый топом затвердевший сосок; слышит, как Стар зажимает рукой рот, заглушив слишком громкий стон, потому что, господи, это так опьяняет и дурманит, что об этом можно только кричать и перебудить весь замок и Мьюни. Стар, которая всегда ассоциировалась с летом, ныне — олицетворение мьюнианской зимы. Белая кожа, белые в полутьме волосы, светло-синие, как ледышки, глаза, кончики пальцев скользят по его горячей коже, кажутся такими холодными, что стучат зубы, но это все равно приятно, чертовски приятно. И Марко продолжает упиваться этой зимой, пока может. Пока он так... так сильно влюблен. Живот Стар покрывается мурашками, стоит ему невесомо скользнуть по нему сначала рукой, потом языком; он действует на чистой интуиции и прислушиваясь к реакции подруги, упиваясь ею и пьянея с каждым прикосновением губами к нежной коже. Марко поднимается выше, целует ее губы, издав сдавленный стон, когда нога Стар прижимается к скрытому одеждой напряженному члену. Марко изгибается в спине, упирается локтем одной руки в постель, а вторую нерешительно запускает под топ Стар, получая ее запоздало приглушенный писк и довольную улыбку. И, наверное, когда они так отчаянно желают быть еще ближе стоит признаться ей во всем, попросить быть с ним, всегда только с ним. Но еще не время, он понимает. Так что, пока не закончился снегопад, можно совершать безумные, но очень приятные вещи. Стар вцепляется маленькой ладошкой в его руку, пальцы которой сжимают ее левую грудь. Выгибает спину, часто дышит, откидывает голову назад, пока Марко втягивает губами нежную кожу под ухом, под подбородком, тайно надеясь, что «заклятый друг» Том все-таки заметит засосы на шее своей драгоценной принцессы. От злорадных мыслей отвлекает Стар, отталкивая его руку с груди и перемещая на живот, а когда до него доходит ее безмолвная просьба, Марко все-таки мешкает и на одном дыхании спрашивает: — Ты уверена?.. — Да, — не иначе как с мольбой бормочет Стар и смотрит на него сквозь ресницы, — Пожалуйста. Марко опускает руку ниже, Стар приподнимает таз и вновь зажимает рот рукой: рука Марко находится между ее ног, надавливает сквозь мокрую ткань, поглаживает и наконец оказывается за резинкой белья, чтобы совершить те же движения, но вызывающие уже более четкие и яркие ощущения, какие Стар не испытывала еще ни разу, даже от собственных рук. Марко неловко чмокает в губы, в щеку, утыкается носом в ее шею и пытается сохранять себя в руках, помнить — сейчас он не один и они вместе разделят пьянящее ощущение. Но сохранять себя в руках очень трудно, когда Стар, столь мокрая и очень теплая, млеет под его пальцами, держит под одеждой его за запястье своими холодными пальчиками, стонет, направляет, и умоляет продолжать. — Марко, п… — Стар не договаривает и стонет в полный голос, больше не сдерживаясь: он проводит пальцами по ней, ненадолго прижимая к влагалищу средний палец, потом - им же задевая клитор, глядя на то, как сильно Стар стиснула зубами губу и чувствуя, как вцепилась в его волосы свободной рукой. Ту же, что крепко держит его руку между ее ног, Марко аккуратно убирает, продолжая поглаживающие движения. Он плохо знает, как правильно доставлять удовольствие девушке рукой, но Стар помогает ему, подсказывает, и Марко нежно прижимает палец к мокрому набухшему клитору, принимаясь массировать его. На это Стар отвечает новым стоном, совершенно не похожим на остальные — более несдержанным и откровенным. — Если я… сделаю так, — указательный палец скользит ниже и легко, но не полностью входит внутрь, — тебе не будет?.. — Нет, — приоткрыв глаза, тихо, но твердо говорит Стар, а ее взгляд — совсем мутный, стеклянный, словно она между сном и реальностью, что Марко считает очень красивым, — Мне не больно. Продолжай, прошу тебя, Марко, — быстро притягивает его к себе за затылок и целует, возобновив встречные скользящие движения по его руке. У Марко из-за нее вся ладонь влажная и теснота в брюках и эти ощущения странные, новые, но совершенно точно приятные; он неглубоко вводит в нее один палец и вовремя прячет очередной громкий стон в поцелуе, с наслаждением ощущая, как она сжала мышцами внутри его палец и активнее задвигалась, изогнув спину. Марко нравится смотреть на нее такую: дрожащую, постанывающую, все смелее движущуюся по его руке. Хочется всегда быть тем, из-за кого она будет теряться в мыслях, путаться в словах, глушить стоны за маленькой холодной ладошкой; хочется всегда, постоянно быть пьяным и обдолбанным одновременно, сутками напролет, без всякого алкоголя и наркотиков, — и даже если сначала кажется, что скоро умрешь от передозировки, остановиться никак не получится. — Еще немного, Марко, — протяжно вырывается изо рта Стар между тихими звуками подбирающегося удовольствия, когда Марко устраивает ладонь так, чтобы средний палец был в ней, а большой раз за разом легко касался клитора, — Еще немного, прошу тебя… Я очень близко... Марко прижимается губами к ее взмокшему лбу, вдыхает глубже запахи зимы, духов и ее удовольствия, и плавно двигает рукой между ног Стар — до того момента, как она, даже не в силах застонать от пробирающего все тело наслаждения, втягивает в себя воздух и кусает губу. Ее тело дрожит, вспотело и очень теплое; она тяжело дышит и расслабленно опускается на постель, а Марко кладет голову на ее грудь, слушая частое трепетное сердцебиение. Стар — снова лето, снова вечные каникулы; метель стихает, оставляет в покое снежинки и дает им мирно спускаться с неба на землю, на башни королевского замка.И я взлетаю к солнцу, Господи, что происходит? Помоги мне, Всевышний, я так обдолбан. Просто вусмерть. Любовь опьяняет.
Более точного описания не подобрать.