(Not) Just Friends

      1. «Смотришь на меня из своего окна. Мальчик, ты давно уже ко мне присматривался.»*       Марко было шесть, когда ее привели домой: глупые хвостики, синее платье, болезненно-бледная мордашка. Она пряталась позади Энджи, переминалась с ножки на ножку, и глаза глядели вокруг с любопытством, настороженностью, — но не со страхом. Стар не боялась войти в чужой дом, чужую семью; как позже выяснится, вообще ничего не боялась. Вытравили в приюте все страхи, закалили настолько, насколько требуется для жизни без помощи родных.       В шесть лет все воспринималось проще, и Марко не задавался вопросами вроде «как, когда и почему его родители решили взять чужого ребенка в семью?» Просто однажды мать сказала что скоро к ним приедет кто-то еще, а Марко безразлично пожал плечами, — пускай. Не было ревности, не было и обиды. Только растерянность и неловкость. И теперь этот «кто-то» стоял позади его матери, стискивал пальцами ее длинную юбку и исподлобья осматривал Марко, как загнанный в угол зверек.       — Стар, не бойся, — ласково говорила Энджи, глядя на девочку. Взяла ее за руку и подвела поближе к Марко, который вдруг понял: она не боится. Не доверяет, осторожничает, но не боится. — Это Марко, наш сын. С этого дня можешь считать его своим братом.       Им было шесть, когда после неловкого знакомства за ужином Марко беспечно, насколько может быть беспечным и простым ребенок, предложил девочке со странным именем Стар поиграть в салочки. Думал, что она все-таки испугается; он ничего не знал о жизни в приюте, но зато знал, как может быть страшно и плохо без родителей. Только Стар в очередной раз доказала, что страха для нее не существует, и вот, они уже бегают по дому друг за дружкой на радость Энджи и Рафаэлю. Разве что при этом совсем не смеются, словно это не игра, а реальное преследование.       Марко в итоге победил в первой игре в салочки. Поймал ее, обхватив руками, чуть приподнял над полом. Замер, услышав судорожный вздох Стар, и рассмеялся в ответ на ее немного нервный, но звонкий девчачий смех. Своим неокрепшим детским умом он твердо понял одно — ему хочется часто слышать, как смеется эта девочка.       Их игра в салочки с этого дня никогда не заканчивалась.       2. «Вышел месяц из тумана, поймал меня своим обманом…»       — Я не хочу идти туда, мам, — Стар кривит губы, но все равно просовывает руки в лямки рюкзака. Ей восемь лет, она уже два года ходит вместе с Марко в школу, но каждый день начинается с этих ее слов капризным тонким голосом.       — Детка, мы это уже обсуждали, — вздыхает Энджи, поправляя красный ободок на светлой макушке девочки. Так просто и легко оказалось принять ее, ухаживать за ней, и порой Энджи с Рафаэлем казалось, что Стар живет с ними не каких-то жалких два года, а намного дольше, — Тебя там никто не обижает и оценки хорошие. Надо ходить в школу, ты же не хочешь быть глупенькой?       — Я и без школы не глупенькая! — вздергивает Стар подбородок, и Марко, который стоял в сторонке в полной «боевой» готовности и ждал ее, рассмеялся. В этом Стар была права.       Помимо бесстрашия в ней наблюдались невиданное упрямство и совершенно очаровательная, живая мимика. Ее эмоции так хорошо прорисовывались на лице, что Марко не требовалось ее спрашивать — все и так было понятно. И сейчас ему тоже понятно, почему Стар не хочет идти в школу. Ей не сидится там, ей нужно постоянно бежать, двигаться, играть. Она совсем не такая, как он; она бежит сломя голову оттуда, где следует подчиняться четко установленным правилам.       Так вышло, что только Марко понимал эту ее нужду. Поэтому, стоит только машине родителей отъехать от школы, оставив детей одних, они молча переглядываются — без слов, все понятно, — и Стар хватает его за руку: сегодня они собираются прогулять. Быть ее братом — большая ответственность, ибо это означает давать ей защиту, дружбу и уют в самые трудные минуты, делить радость и победы, боль и страхи вместе, а также удерживать от глупых ошибок. Стар — ребенок непоседливый, недоверчивый и истосковавшийся по любви, а значит, если именно его она хватает за руку, тянет за собой в приключения и позволяет читать свои эмоции как открытую книгу, то свои обязанности брата он исполняет на «отлично».       Они идут молча целые пятнадцать минут — Стар впереди, Марко сзади. Когда школа исчезает вдали за домами, Марко напряженно спрашивает:       — Куда мы идем?       Не обернувшись, Стар довольно отвечает:       — Я хотела прогуляться до центрального парка или даже до пирса. Все лучше чем торчать в школе и слушать, как мисс Скалник орет на всех.       — Нам нельзя уходить далеко, это небезопасно, — качает головой Марко и торопливо подбегает к давно перегнавшей его Стар. На его слова она лишь морщится: Стар сама решает, что «безопасно», а что нет. Зачастую ее решения не сулят ничего хорошего ни ей, ни окружающим.       — Мы же просто гуляем, Марко. Я не собираюсь идти и, например, залезать на самую верхушку колеса обозрения, — Стар замолкает и ее глаза нехорошо блестят, давая понять, что невольно подкинутая идея вполне может быть осуществима. Тогда Марко берет ее за руку и не отпускает до тех самых пор, пока они не доходят до пирса, — боится, что она сорвется и сбежит.       Марко хочется верить, что полную безумных идей дурную голову Стар освежит соленый морской ветер и шум волн; она же вопреки его надеждам скидывает с плеч рюкзак и со счастливейшей улыбкой бежит прямо к краю пирса. Испуг на секунду выбивает из легких воздух, когда маленькое тельце в школьной форме и с двумя светлыми косичками наклоняется, чтобы посмотреть на лениво бьющиеся о пирс волны. Марко спешит к ней, на ходу поднимая ее рюкзак и стараясь унять бешеное сердцебиение. Будучи крайне рассудительным и осторожным ребенком, он не мог понять, как так можно: беспечно относиться к своим вещам, швырять их где ни попадя или нестись к самому краю, откуда так просто свалиться прямо в холодную воду.       А потом Стар хватает его теплой ладошкой за локоть и тянет к себе, чуть не столкнув с края, — но все равно удерживая, не давая упасть.       — Вот бы сейчас поплавать! Только я не умею, — наигранно хнычет Стар и поднимает голову, взирая на Марко, — Ты умеешь плавать, да?       Марко кивает, с опасением глядя на водную гладь. Стар садится на доски и свешивает ноги с края, болтая ими. Марко, помедлив, присаживается рядом с ней.       — Когда потеплеет, я хочу, чтобы ты научил меня плавать, — говорит Стар. Она не просит, а ставит его перед фактом, прекрасно зная, что он ей не откажет. Непонятно как, но эта девочка все сильнее и сильнее привязывала его к себе, как если бы они в самом деле были родственниками; Марко хотелось защищать ее, чувствовать себя героем и видеть, как радуются мама и папа, которые боялись, что столь разные по характерам дети не поладят друг с другом.       И еще, — в тайне — Марко нравилось, что рядом со Стар безумные идеи настигали и его.       — Ты не боишься свалиться туда? — скрывая испуг спрашивает Марко, когда Стар в очередной раз тянется корпусом вперед и смотрит вниз. Ее длинные косички касаются кончиками худых исцарапанных коленок.       — Боюсь, — отвечает, — Честно, очень боюсь. Но потом я вспоминаю, что ты, — берет его за руку, крепко сжимает, — рядом, и мне сразу становится спокойно. Я знаю, что если свалюсь, то не утону, потому что ты меня вытащишь.       — А если я не смогу? — вдруг выпаливает он прежде, чем успевает обдумать сказанное. Стар поворачивает к нему голову, смотрит своими большими удивленными глазами, и так непривычно знать, что она не настолько бесстрашная, что она — обычная маленькая девочка, и что она нуждается в нем, действительно нуждается.       — То есть?       — Что если у меня не получится вытащить тебя из воды? И мы оба утонем?       Стар не отвечает ему довольно долго, только хмуро смотрит вперед и дует губы. Ее ноги больше не болтаются в нескольких метрах от воды, а замирают, прижимаются друг к дружке. Марко покрывается румянцем, думая, что обидел ее, а потом она внезапно восклицает:       — Тогда, когда наши скелеты вытащат из воды и увидят, что они крепко обнимаются, все сразу поймут, что мы были друг другу ближе всех на свете!       Затем она вскакивает на ноги и в привычной жизнерадостной манере предлагает ему поиграть в салочки. Не дает возможности обдумать, сразу толкает в плечо («ты водишь!») и с хихиканьем уносится прочь. Светлые косички бьются о спину, качаются маятниками, и Марко смотрит на них все то время, пока носится за ней; хватает рукой прямо за косу, шутливо дергает и обнимает девочку, словно они уже — два скелета, неразлучные и всегда удерживающие друг друга от края, а если не получается, то ныряющие вслед друг за другом в беду. 3. «Буду резать, буду бить…»       Мэнсон смотрит на него с плакатов, кои облепили всю комнату, пугающими безумными глазами, но Марко не боится фрика, в которого тринадцатилетняя Стар влюбилась несколько недель назад. Он уже привык, что его сестренка из жизнерадостной девочки превратилась в сплошной ураган эмоций и бешено меняющихся изо дня в день вкусов. Кукол сменили плакаты различных групп («Мэнсон, конечно, только чертов Мэнсон»), ногти покрыты то фиолетовым, то черным лаком; юношеский максимализм прет из нее в виде постоянных ссор с каждым, кто сделает не так как ей нравится, тяжелой музыки в плейлисте, упрятанных в ящике для белья сигарет и ночных побегов из дома на вечеринки.       В этот раз она тоже сбегает: Марко просыпается среди ночи от противно скрипнувшего окна в соседней комнате. Сперва думает о том, что к ним залез грабитель, но сонный мозг на удивление быстро определяет, что никакого грабителя тут нет. Это все Стар, которой в очередной раз не сидится дома, и вот теперь Марко стоит в ее комнате в гордом одиночестве, в одной пижаме и с уродливо-прекрасным Мэнсоном на стенах вокруг, гадая, бежать за ней или разбудить родителей. Второй вариант отпадает довольно скоро — Стар будет обижена на него до гробовой доски за такое предательство.       Но он — ее брат. Ее друг. Они оберегают друг друга, они вместе уже не первый год. И он не простит себе, если просто позволит Стар сбежать куда-то в неизвестность на ночь глядя, поэтому ничего не остается, кроме как выбежать из дома, спешно накинув куртку и брюки поверх пижамных шорт, и бежать за ней — опять, в очередной раз, снова.       С бешено колотящимся от страха сердцем.       Ночью на улице тепло и пустынно, но от этого почему-то страшнее. Марко звонит ей два раза, но безрезультатно. Пытается понять, в какую сторону она побежала, набирает сообщения, с каждой минутой теряя терпение:       «Ответь сейчас же, или я разбужу родителей и все им расскажу»       «Стар, пожалуйста, хотя бы напиши, куда ты пошла»       «Перезвони мне или я позвоню в полицию! я не шучу»       Марко уже намеревается исполнить последнюю угрозу, как вдруг приходит сообщение:       «На остановке, где нас забирает школьный автобус. Не бесись»       Марко стискивает зубы и со злостью сует в карман телефон. Это ее «не бесись» так и пропитано насмешкой и усталостью, будто это он действует ей на нервы, будто это он постоянно изводит ее и пугает своими побегами и адским характером. Впервые за семь лет, что она провела в семье Диазов, Марко хочется наорать на нее. Он честно старался удерживать ее от безумств, либо поддерживать и покрывать ее в более-менее безопасных авантюрах, но Стар, похоже, ни во что его старания не ставила.       «Где ты? Я на остановке, не вижу тебя. Если ты соврала, то клянусь, вернусь домой и все расскажу родителям»       — Если бы ты носил очки не только для того, чтобы понравиться Джеки Линн-Томас, то может и заметил бы меня.       Марко оборачивается; злость подступает к горлу ответными едкими словами, но стоит приглядеться к девчонке напротив, все вылетает из головы.       — Ты… Куда ты собралась в таком виде?..       Ее худые ноги украшают ботинки с шипами и рваные полосатые легинсы, кожаная юбка чудовищно короткая, глаза густо подведены черным, а губы — ярко-сиреневым, под цвет волос: не так давно Стар решилась покрасить и сбрить с одной стороны свои красивые длинные волосы. С этим Диазы смирились, но если б мать и отец увидели Стар сейчас…       — В каком «таком виде»? — хлопает сильно накрашенными ресницами Стар, скрестив руки на груди. Ее лицо выглядит взрослым и нелепым из-за обилия макияжа и недовольного выражения.       Марко считает до трех, делает глубокий вдох и только потом как можно сдержаннее говорит:       — Предлагаю план: мы сейчас вернемся домой, ты умоешься, переоденешься, мы поговорим и дружно забудем обо всем, что сейчас произошло. Окей?       — Оу, прекрасно, но мой план лучше! Значит так: ты, — Стар тыкает пальцем его в грудь, — возвращаешься домой, в свою теплую и уютную постельку, и продолжаешь быть хорошим братом, ничего не рассказывая родителям и больше не вмешиваясь в мои дела. Окей? Вот и договорились!       — Ты себя слышишь?! — срывается Марко и отпихивает ее руку от себя. Ненадолго на лице Стар мелькает страх — она никогда не видела спокойного тихого Марко таким взбешенным, но, если уж начала гнуть свою линию, так иди до конца, и она демонстративно вздергивает подбородок, крепче сжав руки в кулаки. — Ты предлагаешь мне идти домой и спокойно спать, в то время как ты будешь неизвестно где и с кем, выглядящая как… Как…       — Как шлюха, — выплевывает Стар, покрываясь красными пятнами от злости. — Ты это хотел сказать, братик? Не стесняйся, продолжай. Ты хотел назвать меня шлюхой.       — Ты ведешь себя глупо, — говорит Марко и хватает ее за руку, — Пошли домой. Я никуда не отпущу тебя одну.       — Отпусти! — истерично взвизгивает Стар, выворачивая руку из хватки, но Марко сильнее — спасибо карате, на которое он начал ходить три года назад. — Отпусти меня! Ты ничего не понимаешь! Я просто хочу повеселиться со своими друзьями!       — С какими друзьями?! — восклицает в ответ Марко, еще крепче сжимая пальцы вокруг ее тонкого запястья. — С теми, кто сбегает среди ночи, не оповестив никого из родных? Кто учит тебя курить? Это не друзья, Стар. Друзья удерживают от глупостей и ошибок.       — Что ты понимаешь в друзьях?! Кроме меня больше никто с тобой близко не общается! А я устала сидеть дома и быть такой же занудой как ты, пока все мои сверстники веселятся и живут полной жизнью!       Марко понимает — она бесится и говорит на эмоциях, но от этого менее обидными ее слова не становятся. Тем не менее пальцы он не разжимает и насильно тащит Стар домой, пока она продолжает психовать и сопротивляться.       — Идем домой, Стар. Сейчас же.       — Отпусти меня, болван! Ты достал уже, всегда ведешь себя так, будто прожил целую жизнь, хотя мы ровесники! Поэтому с тобой никто и не общается! Какое вообще тебе дело, где и как я хожу?! Я ведь тебе даже не сестра! Иди и пристань к Джеки, идиот, она этого наверняка заслуживает больше! Почему ты просто не оставишь меня в покое?!       — Потому что я дорожу тобой! — рявкает он, больно дернув ее за руку и мимолетно подмечая ее расширившиеся глаза и захлопнувшийся рот. — Я должен защищать тебя, я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось! Я поклялся маме и самому себе! Если после подобного побега ты не вернешься домой, я не смогу… Я…       Замолкает, тяжело дышит. Ком в горле мешает говорить дальше, застревает вместе со злостью, со страхом. Представлять мир без неродной, но все же важной, чокнутой и взбалмошной Стар, невыносимо. Слишком глубоко въелась под кожу, под реберные кости, в самое сердце.       Ветер неприятно обдувает мокрые щеки. Марко вытирает непрошенные слезинки и устало говорит:       — Я люблю тебя, Стар. Я очень, очень люблю тебя… Ты единственная, кем я так сильно дорожу. Больше никто этого не заслуживает.       Стар вздрагивает как от пощечины. Шмыгает носом, стыдливо опускает глаза. Помедлив, подходит поближе, обнимает его и хнычет, а потом… Потом они целуются: неумело, слишком быстро для первого поцелуя, почти не успев ничего почувствовать, но им это нужно, чертовски сильно нужно именно сейчас. Совершать ошибки — так вместе.       Марко отходит, снова обхватывает ее руками, — ловит с удовольствием и облегчением — слизывает со своих губ остатки вызывающе яркой помады Стар и тянет ее к дому.       Плакаты с Мэнсоном вскоре исчезли со стен, краска смылась с волос, а сигареты благополучно выкинули в мусорку. О поцелуе никто из них не упоминал, словно его никогда и не было.       4. «Все равно нам не спастись».       — Вышел… месяц… из… тумана…       — Стар, даже не думай, — Марко бросает короткий хмурый взгляд на подкрадывающуюся к нему Стар и снова устремляет внимание к телевизору.       — Вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, все равно тебе…       — Нет, черт возьми! — раздраженно обрывает ее, — Я смирился с тем, что ты в тихую пробовала эту дрянь, но сам к ней не притронусь.       — Води-и-ить! — протяжно заканчивает Стар и в два прыжка оказывается на диване рядом с Марко. По голосу понятно — ее бесят вечная осторожность и нравоучения брата, но улыбка на круглом лице вполне дружелюбная и милая.       — Ну давай, Марко, это же всего лишь травка, — Стар глупо хихикает и тыкает его пальцем в щеку, — Старая добрая марихуана, друг всех подростков. И родителей как раз дома нет!       — Не делай такое лицо, — хмыкает Марко и засовывает в рот целую горсть хлопьев. — Не выйдет. Я не буду это пробовать, потому что это…       — Знаю-знаю, — небезопа-асно! — кривляется Стар, передразнивая его тон, и пододвигается ближе. Ее руки ложатся на плечи Марко и быстро опускаются к бокам. — Ну-ка, где тут кнопка, отключающая режим занудства?       Тарелка с хлопьями летит на пол и Марко громко смеется, извиваясь под ее пальцами, щекочущими его туловище. Спустя пару минут неравной (в связи с физически превосходящим Стар Марко) борьбы, она с улыбкой предлагает:       — Давай поиграем в салочки. Проиграешь — покуришь вместе со мной. А если проиграю я, то выкину эту дрянь и начну бегать по утрам.       — Серьезно? — удивленно спрашивает Марко. Стар ненавидела просыпаться рано.       — Более чем. Честное скаутское!       — Значит, салочки? Стар, тебе шестнадцать, а не шесть.       — Струсил? — хитро прищуривается она и вскакивает с дивана, на одном дыхании тараторя старую считалку про месяц, после чего с визгом и смехом уносится от Марко.       Знает же — он побежит за ней.       Пускай Стар ловкая, гибкая и хитрая, Марко все равно оказывается быстрее. Хватает ее за руку и опрокидывает на диван, начиная щекотать и громко восклицая ей о предстоящих утренних пробежках. Когда Стар сквозь смех сдавленно просит прекратить «пытку», Марко нависает над ней сверху, упираясь ладонями в диван. Глядит на нее: покрасневшая, счастливая, с блестящими большими глазами и прикушенной губой. Это странно для него, но от этой мысли никуда не деться: Стар красивая. Даже в домашней растянутой футболке, шортах и разноцветных носках, она очень красивая. И она смотрит на него, тяжело дыша и приоткрыв рот, — так странно, как не смотрела никогда. Либо он просто не замечал подобных взглядов.       Рука Стар приподнимается и ласково гладит его по щеке; Марко слегка вздрагивает от прикосновения и смотрит на ее губы в смешанных чувствах. Так не прикасаются к братьям и так не смотрят на сестер.       — Мы часто играем в салочки и ты всегда побеждаешь. А я всегда проигрываю, — тихо говорит Стар, проведя пальцами по его подбородку, — Почему так?       Марко не отвечает, только нервно облизывает пересохшие губы. Стар закрывает глаза и печально вздыхает:       — Почему у меня никак не получается поймать тебя? 5. «Вышел месяц из тумана, поймал меня своим обманом».       — Я по прежнему считаю это плохой идеей, — бурчит Марко, прислонившись спиной к стене. Стар ненадолго отвлекается от своего занятия — нанесения легкого макияжа перед зеркалом — и беззаботно интересуется:       — Ты сейчас о Томе или о свидании в целом?       — И о том, и о другом. Впрочем, ты права, этот парень — сплошная плохая идея.       — Ты стал поверхностным, Марко, — Стар сминает губы, размазывая блеск, — Судишь о человеке, совсем не зная его.       — Наоборот, я очень хорошо знаю таких как он. Ему нельзя доверять.       — Ты о каждом так говоришь, кроме Джеки, конечно. И что же теперь?       — Я просто не хочу, чтобы он обидел тебя. Он какой-то слишком… психованный. И явно что-то недоговаривает.       — Ну, со мной он ведет себя превосходно! Ладно, — Стар приглаживает волосы и улыбается сперва отражению, потом — Марко, — как я выгляжу?       — Прекрасно, — пожимает плечами Марко, давая ей пройти и провожая взглядом. Тут не поспоришь — она похожа на прелестную куколку в розовом платье. Он едва успевает остановить свою руку, потянувшуюся к ней, чтобы как всегда поймать и не пускать к подозрительному незнакомому человеку. Она кажется такой маленькой, хрупкой, и ее не хочется отдавать никому.       — Не волнуйтесь, — говорит Стар ему и родителям перед тем, как покинуть дом. Марко чувствует себя совершенно противоположно ее словам, отказываясь признавать, что к волнению еще примешивается ревность.       Через месяц Стар возвращается с очередного свидания грустной и замкнутой; она не говорит ни с родителями, ни с Марко, только молча запирается в комнате и включает музыку как можно громче. Следующие два дня ситуация не меняется — молчание, сдержанность, ни тени улыбки. Из нее словно выкачали краски, оставив только унылую серую оболочку, и только из-за расползшихся по школе сплетен Марко узнает, что Том бросил Стар через два дня после того, как они провели ночь вместе. Стар в очередной раз поступила по своему и никого не послушалась.       — Почему? Что ты хотел этим доказать? — она непонимающе хмурит светлые брови; честно сказать, никто не ожидал, что спокойный и неконфликтный Марко подкараулит Тома и устроит драку. Она хочет отругать его за глупость, напомнить о том, что нельзя совершать такие ошибки, но сама понимает — Марко не считает это ошибкой и глупостью и это видно по его лицу.       — Давно пора было ему врезать — робко отвечает он. Несоответствие тона и внешнего вида смешит ее, и Стар не выдерживает — хихикает, осторожно прикладывая к правому заплывшему глазу Марко лед. Ей даже становится немного стыдно, потому что глупо было надеяться, что у нее получится отвлечься с кем-то другим. И вот, пожалуйста, пострадали все трое.       — Спасибо, — шепчет Стар, приобнимая его, благодарит за все. Приходится признать, что ни один человек не будет для нее так важен, как Марко, — Надеюсь, ему досталось больше.       — Черт, да, — фыркает Марко и она снова смеется, но уже немного громче. — Вот почему я это сделал.       Смех обрывается, когда она замечает направленный на себя ласковый взгляд.       — Вот поэтому, — ее улыбки аккуратно касаются пальцами. 6. «Мама говорила, чтобы ты выбирал себе лучшую, ».       Марко семнадцать, и завтра у него свидание с Джеки Линн-Томас. Повод нервничать — еще какой, а Стар вместо того, чтобы помочь ему и подсказать как вести себя правильно, сидит на диване, слизывает с ложки ореховую пасту и смеется над тем, как он гипнотизирует телефон и нервно стучит ногой по полу.       — Расслабься, Марко, она не кусается, — улыбается Стар и зачерпывает еще пасты, — Она обычная девчонка, с которой легко найти общий язык. Все пройдет суперски.       — Возможно, но это — точно не про меня! — паника на его лице вновь смешит Стар, но она тактично сдерживается, — Я ходячая неуклюжесть. Что если я все испорчу?       — Что если завтра у меня вырастут крылья?       — Почему ты не можешь быть серьезной?       — Потому что ты несешь чушь!       — Спасибо, сестричка, ты очень помогаешь, — ворчливо бросает Марко с видом абсолютно потерянного человека.       Стар слизывает с нижней губы пасту и пытается унять нехорошее ощущение в животе, вызванное чертовым «сестричка». Бежать от собственных чувств сложнее раз за разом; все «правильно» и «неправильно» смазываются, мешаются друг с другом, пока подобное выражение от Марко не приводит ее в чувство, — такое отвратное, болезненное, но отрезвляющее.       Она хочет сказать ему, что он глупый, потому что недооценивает себя и не понимает, как повезло Джеки стать той, о ком он хочет заботиться. Что ему всего лишь надо быть собой, не робеть и говорить искренне, — но вместо всего этого Стар молчит. Она также ничего не говорит ему в напутствие следующим вечером, кроме скупого «удачи», эгоистично желая уходящему в старом отцовском костюме Марко провалиться на этом свидании, чтобы Джеки никогда не захотела с ним встречаться. Но за первым свиданием следует второе, третье. И даже когда Марко однажды возвращается крайне грустный и уходит в комнату, бросив Стар короткое «ничего не вышло», Стар остается только смириться: она сестричка, которая всегда будет проигрывать в игре в салочки и никогда не поймает того, кого любит гораздо сильнее, чем следует любить брата. 7. «Это я и есть».       Момент, когда все встает на свои места, выпадает на день после восемнадцатого дня рождения Марко. Когда ночь наполняет дом и родители скрываются в своей комнате, Стар решает поставить точку в затянувшихся играх в салочки, — как может, как умеет. Потому ей ужасно неловко и неуютно — впервые в жизни — находиться рядом с ним и сбивчиво объяснять, почему она больше не может воспринимать его своим родственником в прямом смысле слова и почему так ужасно боится похоронить в одночасье их протянувшуюся через года связь.       — Мы неродные по крови, конечно, но вряд ли найдется еще одна пара братьев или сестер, у которой такая же связь, как наша, и… Я понимаю, что, вероятно, сошла с ума, но я ничего не могу с собой поделать, я не могу больше видеть тебя с другой девушкой или встречаться с другим парнем, я люблю тебя, — договорив, Стар сжимает руки в кулаки и боится поднять голову: не выдержит, если натолкнется на осуждение и непонимание с его стороны, однако Марко молчит, дает ей говорить дальше и только когда она начинает плакать, то отмирает и бережно обнимает ее.       — Я не хочу, чтобы все закончилось, — Стар на мгновение прерывается, чтобы вытереть нос и перевести дыхание. — Но я пойму, если ты не захочешь больше меня видеть. Это нечестно по отношению к родителям, и вообще…       — Эй, — Марко берет ее лицо в ладони и приподнимает, чтобы она посмотрела на него, — Не захотеть тебя больше видеть для меня невозможно.       — Но это было бы верно, — Стар кривится от собственных слов, — В смысле, мы росли бок о бок, почти всю жизнь, и нас воспитывали как родственников. В этом смысле, все неправильно.       — Вообще-то, я так и не смог принять тебя как сестру, — улыбается Марко, но увидев непонимающий взгляд Стар, спешно добавляет:       — Я имею в виду, мы с тобой были довольно разные, чтобы я мог считать нас родственниками. Ты постоянно создавала хаос, никого не слушалась и была смелее всех кого я знаю. А я сидел дома и соревновался сам с собой в умении как можно быстрее дочитать книгу.       Стар смеется и кладет ладони на все еще расположенные на ее щеках руки Марко.       — Но, несмотря на это, я дорожил и дорожу тобой как самой важной частью моей жизни, — Стар замирает, ощутив на мокрой щеке теплое прикосновение губ, — Все прошлое было как игра в салочки, но она бесконечная, и мы бежали в разные стороны вместо того, чтобы поймать друг друга, — Марко берет ее за руку и целует в лоб. — Больше я не хочу бежать.       Все произошедшее пролетает перед глазами кинолентой, — так, говорят, пролетает перед смертью вся жизнь. Маленькая Стар прячется за миссис Диаз, умело скрывая страх; двое детей гоняются друг за другом по пирсу вместо того, чтобы сидеть на уроках в школе; тринадцатилетняя Стар сбегает из дома, а днем после с ненавистью срывает плакаты и шлет куда подальше своих так называемых «друзей»; Марко четырнадцать, и Бритни Вонг, избалованная самовлюбленная девчонка, унижает его при всей столовой, за что получает в подарок от Стар в рюкзак мерзкую крысу, коих до смерти боится; им по семнадцать, и каждый успел обжечься первыми отношениями только потому, что боялся проиграть в бесконечной игре в салочки.       Но теперь все встанет на свои места: не «правильно» и «неправильно», а идеальное «посередине».       Первый поцелуй не такой, как в тринадцать: он соленый, глубокий и долгий, мешающийся со сбивчивыми «прости» и смущенным смехом. Это полное поражение, финал игры в салочки. Стар обнимает его крепко, дрожит, — она все-таки победила, она поймала его.