(Not) Just Friends

      Среди выжженной снопами яркими, фейерверками из самой глубины сердца, земли, обломков сказочного замка, Марко она видится аномально красивой, как проросший из трещин в пустыне цветок. Фея с потрепанными крылышками, рваными по краям и трепещущими словно бы из последних сил, она стоит у развалин своего королевства, оплакивая королеву, собирая по крупицам волшебство.       Марко не быть ее принцем — есть уже один, но можно быть кем-то другим, кем-то не из сказки, случайно забредшему из Настоящего. Он может быть ее телохранителем, рыцарем, верно ступающим рядом и оберегающим ее душу и тело. Совсем как в сказке, когда принцесса полюбила простака. Беря ее за руку — вся в ссадинах, ранах, — ведет вглубь замка, разрешая плакать и виновато оглядываясь на принца-демона. Тот почему-то также виновато смотрит в ответ.       Фея не летает, фея устала. Фея плетется абы как, путаясь в ногах не то от усталости, не то от заплывших слезами глаз, не видя дороги. А та вся в обломках — кирпич желтый, путь Дороти в страну Оз; больно бьются о него ноги, и фея бы упала, не поддержи ее Марко. Друг из Настоящего. Друг ли, впрочем?       — Тебя бы подлатать, Марко, — говорит фея, нет — бормочет тихо, как тайну, — видок паршивый. Не быть тебе снова красивым.       — Кто бы говорил, — «фея». Не добавляет вслух.       Мир вокруг оживает из-под пыли не сразу, постепенно. Все и всё приходит в сознание, как в сказке о Чудовище и заколдованных слугах: из каменной статуи в живого портного или прачку. Чудовище ушло, улетело с колдуньей на волшебном зонтике в небо, — значит, все будет хорошо, значит, начнется все сначала.       Марко закрывает дверь в комнату феи; бессовестно тихо, пугающе тихо. Фея падает на постель, но затем упрямо тянет руку, жестом указывая на место, где лежат медикаменты. Просит его стащить тяжелые тряпки и парик. Сама разувается, разминает ноги.       — И что же нам дальше делать, Стар?       Спрашивает, конечно, не насчет аптечки в руках, а насчет всего: ожившего-разрушенного королевства, сбежавшей колдуньи, пропавшей королевы и самого себя — кто он, мальчик из Настоящего, есть ли ему место рядом с феей? Она тоже все это понимает, но лениво врет самой себе, отвечая:       — Садиться и приводить себя в порядок, конечно.       Марко как джинн из золотой лампы — стоит фее пальцем махнуть, загадав желание, и он уже тут как тут. Но это хоть что-то, это дает надежду: может, однажды он станет кем-то важнее. Может, это «однажды» намного ближе, чем он думает.       Фея не плачет, фея не морщится, чувствуя бинты на коже, спирт, шипящий на ранах. Фея только устало моргает и нервно кусает губу до кровавых капелек, да смеется неловко цветастому пластырю, наклеенному на бледное сердечко.       — Вот растяпа. Они же детские.       — Сама такая, — улыбается; ему легко смеяться с ней даже после войны, — И других пластырей не было.       — Плохо искал, Марко.       — Ладно, тогда я наклею два.       Смех феи звонко стучит по стенам, эхом по коридорам, как дождь. В Настоящем девушки так не смеются. В Настоящем таких девушек и нет.       — Теперь моя очередь, растяпа, — хитро прищуривается, но со свежей кровью в уголках губ ее вид довольно жалкий, — Давай-ка сюда бинты.       И Фея превращается в Рапунцель, которая могла одним лишь голосом и слезами лечить раны, даже самые страшные. Она аккуратно заклеивает царапины на руках, лице, проводит кончиками пальцев по ладоням, затем, краснея, просит его снять верхнюю одежду. Марко подчиняется и замирает, — у феи холодные руки и она бесстыдно греет их о его избитую грудь. Марко прикрывает глаза: Стар смущенно отводит свои. Кажется, с каждой секундой его место в мире становится понятнее и достижимее.       — Как ты думаешь, Марко, все кончено? — бормочет, проводя целебной мазью по наиболее поврежденным участкам кожи.       Фея спрашивает не про страшные битвы, фея спрашивает про хорошее. Про маму, про колдунью, про принца-демона. Про самого Марко. Фея, на самом деле, здорово устала от сказок и вопросов, что возникают после них. Ей бы снова в Настоящее с ним, беззаботно бегать с обычными людьми, но нельзя бросить только-только собравшееся королевство.       — Нет, конечно же нет…       Марко мешкает, но все-таки приподнимает ее подбородок двумя пальцами и осторожно прижимается губами к ее, очень легко, почти неощутимо, но этого достаточно чтобы увидеть ярко загоревшиеся сердца феи и услышать трепет крыльев. Раны больше не болят. Значит, все будет хорошо, значит, начнется все сначала.       — По моему, теперь нас ждет что-то абсолютно новое.