Prize and surprise: vhope story

Он должен придумать план на жизнь-без-Тэхёна. Желательно с отсутствием свободного времени и возможности напиться, потому что тогда снова выкинет что-нибудь, о чем потом со стыдом вспомнит. Он должен придумать отличный план, в нем будут двойные рабочие смены (а что, он как раз хотел придумать новую программу), покупка другой симки и обязательно примирение с Юнги. Они не то чтобы ссорились, хотя бы потому что Хосок не сомневался в правоте друга, но Юнги почти не бывал дома те несколько дней, что Хосок начал новую жизнь-без. Так что, когда они наконец-то пересекутся, он скажет Юнги, что он, Хосок, молодец, он разобрался с собой, признал зависимость - или как там это называлось у таких же обреченных как он? - и готов следовать пути трезвости. Поэтому он должен придумать отличный план и начать уже этот путь. Но придумать он ничего не успевает. Потому что Тэхёна в названии плана, кажется, категорично не устраивает слово "без". Хосок понимает это, когда видит мальчишку в клубе второй день подряд. В первый Хосок сваливает все на миражи - алкоголики же тоже бредят спиртом. Первые четыре дня он мужественно держится позиции игнора, но Тэхён становится пресловутым сусликом: ты его не видишь, а он есть. О том, что он действительно есть (вот же, сидит всегда за одним и тем же столиком с открытия до закрытия), один раз даже напоминает Джексон, за что чуть не получает только что протертыми стаканами по голове. Хосок перегибается через барную стойку - ему плевать, что его зад, обтянутый платьем, сейчас выставлен так, будто он оказывает иного рода услуги - и шипит: - Выстави его. - Зачем? - удивляется Джексон, отодвигая посуду подальше от взбешенного Хосока. - Он несовершеннолетний! - Так он и не пьет. Хосок с мученическим стоном выпрямляется и оглядывается на столик Тэ. Парень не смотрит на него. Вообще. Только во время выступлений Хосок, даже не глядя в ту сторону, чувствует его пронизывающий, пристальный взгляд. Хосока от этого ощущения таращит до нервной дрожи; из рук однажды чуть микрофон не выпадает во время выступления, к счастью, зрители ничего не замечают. - В чем твоя проблема, чел? - фыркает Джексон. - Он - моя проблема. - Достает тебя? Так давай попросим Седжина выкинуть его нахер. Хосок, конечно, задолбался, но не до такой степени. - Не достает, просто... - Он снова оборачивается и смотрит, как Тэхён что-то пишет в тетради. Блять, не уроки же он делает, а... - Он каждый день приходит. Каждый! - Хосок вновь наклоняется над стойкой, отчего волосы его парика, сегодня черного и прямого, чуть не падают в чей-то Лонг-Айленд. - И смотрит на меня все время! - Тогда у меня плохие новости. - Джексон передает посетителю коктейль, смахивает темные волосы со стойки и ухмыляется. - В этом зале таких половина. Хосок обессиленно рычит и сбегает в гримерку до начала выступления, чтобы придумать план "жизнь-с-Тэхёном-чтобы-скорее-стало-без". К началу следующей недели мирные способы стряхнуть пацана с хвоста кончаются, а разумность Хосока вслед за ними. Такие фокусы обычно не про него, как бы его ни позиционировали в этом клубе в качестве "дивы", поэтому он обращается за помощью к истинной диве с большой буквы и призывает свои моральные устои заткнуться (чьи чувства ты собрался щадить, когда нет никаких чувств?). Хичоль навскидку советует пару вариантов - у него за столько лет с начала существования клуба скопился большой опыт общения со сталкерами, фанатами, нежными влюбленными душами и прочей головной болью. Поэтому Хосок правда, вот серьезно, не испытывает угрызений совести, когда вытаскивает на сцену красивого паренька из зала и устраивает с ним такое шоу, что стены клуба вибрируют от шквала оваций взбудораженной толпы. За гранью Хосок ничего не позволяет, просто изводит несчастную жертву прикосновениями и взглядами, льнет всем телом, не позволяя прикасаться, отчего к концу песни парень покидает сцену на ватных ногах. Хосок не успевает поклониться всем аплодирующим, потому что в какой-то момент выпрямляется и его к полу придавливает холодным, блестящим от ярости взглядом Тэхёна. Между ними с десяток метров, но Хосока встряхивает так сильно, будто ему колотого льда всыпали за шиворот. Это срабатывает - Ким сбегает практически тут же. Срабатывает, да ненадолго. Хосок видит Тэхёна на следующий день - и, боже, ему никаких сил не хватит устраивать шоу со зрителем каждый день, чтобы прогнать его. Хосок вспоминает, что там еще было в советах Хичоля, но мысли зависают на пол пути, врезаясь в другую, конкретную и совсем неприятную, когда он понимает, что Тэхён пришел не один. _______ - Блин, ты чертовски вовремя, он как раз пялится в нашу сторону, - говорит Тэ, забирая из чужих рук стаканы с безалкогольным Мохито. - Ты же вроде как сказал, что мы идем просто его побесить, а не вызвать ревность. - Да разница? - Большая. Ревность не вызывают у людей, на которых тебе насрать. - Ой, Гук, тебе обязательно быть таким умным? Тэхён украдкой бросает взгляд в сторону танцпола, где стоял хён, но тот уже отошел к чьему-то столику. Шумная компания сразу усадила его на свободный стул, поделилась текилой, и Хосок с улыбкой принял шот из рук какого-то парня. Тот, естественно, вмиг расплылся в счастливую лужу, фу, господи, смотреть противно. - Блин, - взволнованно говорит он, когда второй шот исчезает в Хосоке сразу за первым, - он сейчас опять напьется и попадет в неприятности... - А тебе-то какая разница? - Чонгук падает на стул и, зажав трубочку в зубах, спрашивает: - Ты его нянька, что ли? - Я просто беспокоюсь, - без энтузиазма бросает Тэ, потому что все его внимание притягивает хён, которому, кажется, ну очень весело с этой компанией. Его потрясающий смех слышно даже здесь. Тэхён бы каждый день его слушал. И парень этот мерзкий, видимо, тоже, раз залипает так мощно, что странно, как у него еще слюна в стакан не накапала. - Нет, ты посмотри, этот тип на него натурально течет!.. - А ты нет? - Что? - Тэхён поворачивается, осоловело хлопая глазами. - Ты же влюбился, - устало вздыхает Чонгук. Что еще может быть очевиднее? - Я не уверен, что чувствую именно это. - А что ты тогда чувствуешь? - Не знаю. - Тэхён с тоской наблюдает, как Хосок, солнечно улыбнувшись, заправляет длинными пальцами черную прядь за ухо, как смущенно опускает глаза, наверное, услышав комплимент. Смотреть на него хочется всегда, каждую секунду. - Мне нравится слушать, как он смеется. Мне нравится есть его еду, нравится, как он перебирает пальцами, когда думает; как откидывает волосы, когда они лезут в лицо. Мне нравится, когда он прикасается ко мне, нравится держать его за руку и целовать - очень. - Хосок шутливо шлепает по плечу сидящего рядом человека, и его собственные плечи, обхваченные темно-изумрудной тканью, дрожат под волной смеха. Он кажется расслабленным, свободным, и Тэхён запоминает его таким, отдаваясь непрошенному теплу в солнечном сплетении. - Мне хочется быть с ним рядом всегда-всегда, защищать его, смешить, говорить ему, что он безумно красивый... - Тэхён переводит невидящий взгляд обратно на Чонгука и в осознании простой истины роняет: - Я влюбился, да? Чонгук молчит, потому что это совсем не вопрос. - Вот черт, - выдыхает Тэхён, и его глаза распахиваются от удивления, - я влюбился в Хосок-хёна. - Странно, что ты этого раньше не понял. И хён тоже. - Чонгук цепляет зал ленивым взглядом и буднично говорит: - О, он смотрит в нашу сторону. Тэхён подскакивает на месте и еле успевает одернуть себя, чтобы не посмотреть в ответ. - Блин. Блин. Чонгуки, - паникует он, - возьми меня за руку. - Чегооо? - Лицо младшего кривится от отвращения. - Не буду. - Да чего ты напрягаешься! - Тэхён наклоняется ближе, кладет ладонь на стол и цедит сквозь улыбку: - Это просто моя рука, сложно, что ли! - Спрашиваешь, чего я напрягаюсь? - Чонгук, тоже приблизившись, не менее ярко улыбается, но голос его сочится ядом. - Два моих лучших единственных друга за какой-то месяц втюрились в мужиков! Тебе еще что-то непонятно? - Айщ, Гуки, ну серьезно, это не заразно, блин! - Тэхён бросает молниеносный взгляд в сторону Хосока и едва не хнычет: - Он идет сюда, Гук, ну помоги мне! Чонгук смачно матерится сквозь зубы - на себя, на мироздание, что подарило двух друзей-придурков, но не предупредило, что с уклоном в голубой оттенок их придурошность помножится надвое - и с нервным хлопком роняет свою ладонь поверх тэхёновой. При виде этого зрелища Хосок едва не застревает на полпути. Он уже хочет развернуться, ведь это так славно, что Тэхён нашел, на кого переключиться, Хосок сам этого хотел и ах, как замечательно, что все случилось так быстро. И, возможно, не менее замечательно будет пересчитать зубы этому симпатичному спортсмену, что сжимает тэхёнову руку так, будто хочет оторвать. Бешенство толкает Хосока словно скоростной экспресс, но он буквально силой заставляет себя идти медленнее, а у самого стола его движения набирают максимальной лености и небрежности. Он артист и может сыграть что угодно, даже то, что якобы не замечает Тэхёна, который без зазрения совести пожирает голодным взглядом его раскачивающиеся бедра (Хосок убеждает себя, что на таких каблуках просто невозможно по-другому идти.) Когда спутник Тэхёна медленно охватывает взглядом всю его, надо сказать, довольно соблазнительную в этом платье фигуру, и срывается на восхищенное "вау..." полушепотом, Хосок едва не ржет. Надо держать лицо. - Привет, хён, - просто говорит Ким, но его глаза подозрительно поблескивают. - А мы тут с другом пришли на твое шоу посмотреть. - Какая жалость, - с нескрываемым сарказмом отвечает старший, - нам поменяли графики, так что я выступаю завтра. - Ну, значит, - Тэхён кидает неуверенный взгляд на Чонгука, - мы придем завтра. - Никуда вы не придете. - Хосоку ну просто зубы сводит от бешенства, а всё Тэхён со своей непрошибаемостью, друг его непонятный и красивый, как неизвестно кто, руки эти их, блядские... - Хватит уже, Тэ. Я же все объяснил. - Странно, - хмыкает Тэхён. Он выдергивает руку из-под чужой и Хосоку бы вздохнуть с облегчением, но с младшего слетает его очаровательная и настолько же невыносимая маска непонимания, и он сочится колкой, торжествующей улыбкой. - Ты, кажется, сказал мне не приближаться к тебе. И сам подошел. Какие-то еще проблемы? Они врезаются друг в друга искрящими от бешенства взглядами, и Хосок всем существом ощущает хрупкую, и потому опасную границу: если бы в этом зале не было никого, кроме них двоих, он бы загнул мальчишку мордой в стол и выебал прям так, чтобы его на каждом жестком толчке таскало зацелованными губами по разлитому на стеклянной поверхности Мохито. Желание оказывается пугающе реальным, настолько реальным, что от воплощения его в жизнь Хосока останавливает даже не наличие людей - гордость, наверное. - Прекрасно, тогда, раз проблемы только у меня, я сам их решу, - бросает, прежде чем уйти. Уход его планировался как гордое шествие к выходу, но в итоге он сбегает как классическая истеричка, в дверях гримерки врезаясь в Хичоля, отчего мужчина чуть не валится на высоченных шпильках. Кажется, спрашивает что-то обеспокоенное, но Хосок не разбирает слов - обида блокирует восприятие, гонит прочь, и он впервые ей не сопротивляется. К черту планы, к черту признание зависимости, к черту Тэхёна... Правда же, чьи это еще проблемы, если не его собственные? - Хосоки! - настойчиво зовет коллега. - Да, да, хён, я здесь. - Хосок даже голову не поднимает, все его внимание уходит на то, чтобы выбраться из туфель и пересесть в кеды; взвинченный до истерической дрожи он едва не рвет шнурки, пока затягивает так туго, что уставшие ноги распухают еще сильнее. У Хосока перед глазами замыливает расплывчатыми, болотистыми пятнами, и он знает о последствиях - в прошлый раз, когда тьма с той же настойчивостью набивалась между век, следующий момент осознанности пришелся на пробуждение в больнице с нервным срывом и физическим истощением. Потому он рвется сквозь расползающуюся муть, запускает тело в автономный режим: взять куртку, надеть капюшон, потом застегнешься, уходи, уходи. - Хосок! - А? - В дверях он оборачивается. Хичоль смотрит на него испуганными глазами. - У тебя выступление через полчаса, ты куда собрался? - Хён, пожалуйста, подмени меня, мне очень надо. Я выйду вместо тебя завтра, придумай что-нибудь. - Ты прям так пойдешь? - Хичоль смотрит на виднеющееся под курткой длинное платье и парик, который капюшоном не спрячешь. А потом все становится совсем неважно, потому что его взгляд падает на бледное до неживого лицо Хосока. - Ты в порядке?.. - Да. Нет. Всё, хён, прости, мне надо... - Он рвет фразу на середине и вылетает из гримерки. Только ныряя во второй переулок сразу за главной дорогой, Хосок понимает, что не взял ни сумку, ни телефон. Он несется по темноте, избегая слепящих, неоновых вывесок, потому что каждая случайно замеченная остается цветным пятном на мутной пленке, налипшей на глаза. Хосока тошнит от буйной палитры, мотает из стороны в сторону; он цепляет плечом темноту на шершавых стенах, отчего на куртке наверняка грязные царапины. Плевать. Он понятия не имеет, куда идет, надеется на память и интуицию - когда он вообще в последний раз шел домой пешком? Хосок сцепляет зубы на рвущемся с губ испуганном "Юнги...". Хён бы его нашел, забрал, успокоил, рядом с хёном всегда бывает хорошо. Но хёна рядом нет, есть только предчувствие накрывающей панической атаки и тотальная беспомощность. Хосок сворачивает куда-то, сбивая бетонный угол здания, и нервно смеется себе под нос - он как помойная крыса, господи, бежит по этим отшибам, собирая грязь подолом платья, и молится, чтобы поскорее найти родной люк и спрятаться там. - Ух ты, и откуда к нам занесло такую птичку? Хосок останавливается около высоких, обитых железной сеткой ограждений - черт, он не туда повернул, спуск к реке давно закрыли. В закутке между двумя домами сидят трое и он не идиот, чтобы понять, что это значит. Будь там хотя бы двое, Хосок бы прямо сейчас развернулся, за неимением других выходов, и побежал в обратную сторону. Но у него долбанным платьем до колен обтянуты ноги, и здесь даже кеды не спасут. - Тебе такие птички не по вкусу, - Хосок пытается звучать холодно, но голос его подводит. Он всегда был из пугливых и ненавидел себя за это. - Воу, да ты никак из того пидорского клуба, красавчик. Да уж, слава несется вперед него. Ребята поднимаются на ноги и неторопливо двигаются в его сторону. Черт, двое едва ли старше Тэхёна, что он, с малолетками не сможет справиться? Не сможет - с приближением чужаков страх окутывает его словно паутина, примораживает к месту. Панике поддаваться нельзя, Хосок, ну же, ты ведь любому заговоришь зубы, двигайся, улыбнись, сделай что-нибудь. - Не знал, что таких ребят интересуют подобные места. - Он почти не сбивается, хотя сердце долбится у него в глотке и не дает дышать. Лицо немеет, Хосок его и не чувствует толком, но бросает все силы на то, что бы с показной расслабленностью приподнять уголок губ и улыбнуться. Многолетнее общение с ублюдками научило его двум единственным полезным способам спасения своей шкуры. Игнор и податливость - идущая тебе в руки добыча не вызывает интереса. - Ну а где еще найдешь такую красоту, - тянет незнакомец и останавливается в полушаге. Омерзительность его ухмылки оседает в животе Хосока невыносимой тошнотой. Парень сжимает его подбородок грязными пальцами, осматривает красивое тело под расстегнутой курткой - и это уже превышает лимит выносимости. Решая воспользоваться третьим, менее надежным и самым нелюбимым способом, Хосок резко вскидывает руку и вмазывает кулаком по чужому кадыку. Убежать он не успевает - пускай первого валит на асфальт с бурлящими хрипами, но двое оставшихся ловят его мгновенно и валят на колени, скручивая руки за спиной так, что Хосок срывается на крик от ощущения, будто ему выламывают плечи. А затем сгибается под мощью размашистых шлепков по лицу, крепко получает под ребра ботинком, виснет в чужих руках как шарнирная кукла с ослабевшими крючками, потому что сил на сопротивление у него никаких. Он просто закрывает глаза и, слизав гадкий вкус крови с губ, думает, что сегодня наконец-то узнает, чем могло закончиться то приключение с багажником. Ему одновременно весело и дико - точнее, дико только разумной части его сознания, он ее, слабую и потухшую, не слушает уже. Какая разница, что нормальным людям не смешно в такой ситуации. Ему смешно, правда. Ведь как еще может закончиться жизнь такого чудовища как он, если не на помойке? А может быть, ему повезет и его симпатичный труп завтра найдут драматично лежащим на берегу реки? Вот бы фотки в новостях получились красивые. Тэхён, наверное, расстроится. Хосок склоняется над землей, сплевывает кровь на пыльный асфальт, и горизонт внезапно разворачивает на сто восемьдесят, потому что в следующую секунду его дергают за искусственные волосы наверх, и перед глазами Хосока раскатывается полоска ночного темно-синего неба. Вот бы увидеть Тэтэ еще раз. Его в процессе наверняка ударяет по вискам, раз желание выполняется так быстро, и ошалевшие мозговые центры выбрасывают удивительно четкую галлюцинацию. Лицо Тэхёна, красивое, испуганное, заслоняет синеву, и Хосок, задыхаясь от саднящей в глотке горечи, тянется к нему с вымученной улыбкой и с нежностью обнимает ладонями. Нежность эта, больше не сдерживаемая, наполняет его словно последнее желание, каждую клеточку, плавится на языке признаниями, которые не к чему скрывать. - Хён, хён, держись, пожалуйста, нам надо уходить, - кричит видение. Хосок хочет сказать, что никуда не пойдет и ему не даст, не отпустит. Но сжатая словно в судороге диафрагма не дает даже вдохнуть. - Гук, забей на них, пусть бегут, надо хёна вывести! Почему он так напуган? Почему он так реален? Ему почти удается это спросить, но его тело рывком поднимают в воздух, и он обмякает в руках, прижимаясь щекой к прохладному мягкому воротнику чужой куртки и чувствует, как с губ, разрывая липкую, подсыхающую кровь, слетает совсем другой вопрос: - Какого черта ты здесь делаешь? - звучит тихо, измученно. - Давай потом, хён, ты очень тяжелый. - Хочешь, я его понесу? - спрашивают за спиной. - Я сам. Лучше проверь, чтобы сзади никого не было. - Они сиганули через ограждение, третий еще долго будет в отключке. Хосок не понимает, про кого они говорят, да и плевать ему, если честно. Он уютно зарывается носом под воротник и так и замирает, слушая судорожное биение сердца. С каждым ударом, с теплом, тающим под щекой таким знакомым, домашним, с шорохом асфальта под ботинками - в него словно капля за каплей возвращается жизнь. Он медленно глотает ночной воздух с привкусом морского прибоя, которым пахла одежда Тэхёна, которым пахнет весь Тэхён - силой, свободой, чистотой. Хосок дышит, дышит и надышаться не может. Дышать без Тэхёна не может. Конечно же, он реальный. Ни одна иллюзия не подарит ему ощущения, что он вновь живой. - Опусти меня, - просит Хосок, откашлявшись. - Я сам дойду. - Тэхён только сжимает руки - одну под коленями, а вторую на боку - и тянет плотнее к себе. Хосок не сдерживает улыбки. - Опусти, Тэ, я никуда не сбегу. Ким замирает на мелькнувшей в голосе ласковости и только на выходе из переулка аккуратно опускает его на ноги. Хосок не столько садится, сколько пикирует прямо на ступеньку закрытого магазина. И Чонгук и Тэхён оба пытаются его поймать, но Хосок вскидывает руку и не слишком грациозно плюхается задом в красивом, пускай страшно потрепанном платье, на холодный бетон. Заваливается на двери, на ночь спрятанные за ролл-ставнями, и просто дышит сквозь новорожденное желание жить. - Как ты меня нашел? - спрашивает он, не открывая глаз. И только спустя несколько секунд молчания слышит, как кто-то садится рядом. - А ты думаешь, он тебя вообще терял? Хосок распахивает глаза на незнакомый голос и видит, как тот самый дружок мелкого стоит напротив - все еще жутко симпатичный, только бровь, кажется, рассекло косым ударом - и буравит Тэхёна взглядом. - Чонгук! - обиженно цедит последний. - Что Чонгук? Ну сколько можно? - Самый младший вскипает и демонстративно поворачивается к Хосоку. - Хён, он тебя каждый день тайно провожал до дома. Хорошо, что сегодня я был с ним. Даже в кислотном свете вывесок видно, как сочно заливает румянцем смущенное тэхёново лицо. Хосок не то чтобы удивляется - ладно, ему приятно до одурения, хотя глупую рыжую башку хочется ну просто отвинтить и выбросить. Его бесит это рыцарство, насколько может бесить мальчишка-хулиган, в которого ты беспомощно влюблен, когда он тычет в тебя ручкой с задней парты. Его бесит, что Тэхён - без башки и Хосок готов поспорить, тот бы сунулся в переулок, даже если бы был один. Его бесит и ломает охватившей нежностью. Никто никогда ему такого не делал. И никогда не сделает. Тэхён такой один, с виноватыми глазками-фонарями, покрасневшими костяшками на ладонях, с нескрываемой нервозностью теребящих бахрому вокруг джинсовых прорезей. Тэхён такой один, вплелся в его жизнь, когда от нее ничего не осталось, вытеснил старое, разрушенное, свою подарил безвозмездно. Бери и живи. - Зачем? - все, что может спросить Хосок. - Я же сказал, что защищу тебя. - Господи, - фыркает он сквозь смех и по привычке пытается закрыть лицо руками, но с шипением одергивает при соприкосновении с разбитой кожей губ. Когда ему протягивают антибактериальные салфетки, он поднимает глаза. - А ты у нас кто, спаситель? - Но салфетки все-таки берет. - Чон Чонгук. Хосок боязливо, на ощупь стирает кровь с кожи и крутит, крутит в памяти знакомое имя. И застывает прямо с салфеткой у рта. Твою мать, Ким Тэхён! - Тебе вообще не стыдно? - спрашивает он, развернувшись. Бессовестный мальчишка только лыбу давит - старается, тянет ее, самую красивую, яркую, Хосоку такой улыбкой вечно мозги сносит как песочный замок под штормовой волной. - Хён, я пытался ему объяснить... - неловко вмешивается Чонгук. - Что тащить своего лучшего друга в клуб, чтобы вызвать у меня ревность - хреновая идея? - Я пойду, наверное... - Иди-иди, с дружком твоим я сам разберусь. - Хосок рассчитывал, что Тэхён съежится от страха, но бессовестный мальчишка и правда бессовестный, потому что смеется во весь голос так радостно, аж глаз не видно. Чонгук мнется под чувством вины, забирает обратно протянутые салфетки. - Спасибо тебе. Надеюсь, еще увидимся в...нормальной обстановке. И видя, что хён не злится, расплывается в миленькой заячьей улыбке и машет на прощанье. - Пока, хён! Приятно познакомиться! Хосок с улыбкой машет ему в ответ. А смысл на них злиться? Они все придурки как на подбор, целая тусовка идиотов, которых видимо притянуло каким-то магнитом безбашенности. Надо было заподозрить неладное уже после истории Юнги с Чимином, но нет, они трое просто переплюнули показатели безумства. Нет, все-таки двое. Чонгук среди них, кажется, единственный нормальный. Самым большим идиотом из них всех Хосок считал себя самого. Разве нормальный человек останется с тем, кому приносит только неприятности? Разве нормальный человек останется рядом с ним, привалившись головой к плечу? Разве будет умирать от того, как счастлив чувствовать его тепло, как скучал сильно, мучительно, как внутри сладкой судорогой сводит от простого желания взять его за руку? - Понимаешь, Тэтэ, - тихо говорит он, когда молчание, комфортное и уютное, начинает исчисляться в минутах, - ничего страшного, если ты не знаешь, влюблен ли в меня. Значит, у тебя еще есть шанс спастись или, может, попробовать и понять, что это не твое. Хуже, когда ты точно уверен, что да. Ты не знаешь, что с этим делать. - Он комкает салфетку в кулаке. - Я не знаю, что с этим делать. Тэхён поворачивает голову, глядя на него огромными неверящими глазами, и с трудом выдавливает: - Хён, ты... - Я, - подтверждает Хосок, уставившись куда-то в рваный подол платья над своими кедами. Он и так знает ответ, а потому спрашивает с нескрываемой обреченностью в голосе: - Ты ведь все равно от меня не отвяжешься, да? - Ни за что, - тут же выпаливает Тэ. - Ты сумасшедший. - И тебе это нравится. Хосок чувствует, как его ладонь накрывает большая и теплая, чувствует улыбку в чужом голосе и сам смеется, наполняясь долгожданной, ни с чем несравнимой уверенностью в том, что он наконец-то все сделал правильно. Нравится. Ужасно нравится. ________ Они начинают заново. Тэхён опять приходит каждый день, ест, льет ненужную, но почему-то очень интересную информацию, а Хосок слушает его так внимательно, будто впервые в жизни увидел. Они начинают с честности. В какой-то из дней Хосок признается, что совсем не высыпается из-за его набегов и нет, конечно, он не против, чтобы Тэхён приходил, просто спать хочется ужасно. И все заканчивается совсем не так, как он ожидал, потому что они вдвоем идут в спальню и...спят. Прямо так, в одежде, поверх свежего покрывала и Хосоку это даже кощунственным не кажется. Ему это не кажется никаким, кроме как замечательным, потому что Тэхён, свернувшийся калачиком у него под боком, теплый и родной, а Хосок, падкий на тепло, жмется грудью к его спине, облепляет всего. Ким не просто не возражает, он отрубается едва ли не сразу, и убаюканный мерным глубоким дыханием Хосок засыпает, уткнувшись носом ему в затылок. Такой сон он бы назвал лучшим из всех за, например, всю жизнь, если забыть о побочном эффекте: Ким Тэхён по пробуждению включает трогательную беззащитную лапочку и ни в какую не хочет уходить домой. Их общение набирает глубины и важности. Тэхён говорит о том, как одиноко в квартире одному - а ведь гляньте, это же мечта любого школьника жить без родителей. Хосок говорит, почему лично он стал таким одиноким; его даже не спрашивают, просто в какой-то момент он с удивлением осознает, что хочет об этом рассказать. Берет с верхушки, решая не черпать грязи из темного и, на самом деле, достаточно жалкого прошлого: что вот семья, вот детство, вот отчим - ни за что он не назовет его отцом - который сломал ему жизнь. Детали, просто названия эпизодов его жизни, ржавые от времени билборды на изъезженной десятилетиями дороге. Но Тэхён, просто предчувствуя, сколько еще там темного на глубине, сжимает хосоковы ладони и не отпускает. Хосоку нравится, когда Тэхён к нему прикасается. Возможно, ему хочется больше, чем просто прикосновений, но он не давит. Возможно, Тэхёну хочется тоже. Но они стоят на маленькой кухне, потому что скоро придет Юнги и мелкому надо смыться до этого, и... просто стоят. Хосок смотрит на то, как Тэ взволнованно кусает губы, словно ждет чего-то. - Ну, тебе пора? - неуверенно спрашивает он, потому что помимо прикосновений, ему не хочется оставаться без Тэхёна. Но они начали заново, медленно и торопить события нельзя. Поэтому они просто стоят на кухне друг напротив друга; младший по направлению к двери ни миллиметра не сократил, хотя ему вроде как... - Пора? - переспрашивает он. Хосок улыбается, видя, как Тэхён движение его губ прослеживает взглядом и свои облизывает неосознанно. Воздух вокруг них почти рябит от напряжения. - Да, пора. - Тогда пока? - Хосок надеется, что его голос звучит не слишком насмешливо. Просто он нервничает. Подумать только, он - нервничает из-за такой ерунды. - Ага, пока, - туманно отзывается младший, но с места не двигается. - Тэ? - М? Хосок присаживается на край стола и, подперевшись руками, наклоняет голову вбок, улыбается с нежностью. - Давай, просто сделай это. Тэхён уже это делал, но с переменой контекста простое прикосновение обрело совсем иное наполнение, а он не настолько глуп, чтобы сравнивать тот поцелуй в зоопарке и тот, которого ему хотелось сейчас. Хосок не делает шага навстречу, когда парня к нему подталкивает едва-едва, и не потому что он настолько жесток, что хочет помучить мальчика - сложно сказать, кому было мучительнее, потому что Хосок с ума сходил от взгляда на эти приоткрытые губы - а потому что хочет, чтобы они оба осознали, что здесь - начинается другое, здесь точка невозврата. Если плести отсюда, то потом не выйдет развязать, только рвать голыми руками. Тэхён это осознает, потому что, расставив руки на столе рядом с хосоковыми и лишая малейшего шанса на побег, припадает к губам с неумолимостью пробежавшего долгий марафон без воды. Целует так же трепетно и осторожно, будто горячий выдох старшего, как прохладная вода обезвоженному организму, застрянет у него в пересохшем горле и не даст дышать. Тэхён согласен задохнуться, потому жмется теснее, позволяет себе больше, проскальзывая языком между охотно приоткрывшихся губ. Его чувства, наконец осознанные и понятые, пляшут под веками, словно взорвавшаяся цветением яблоня за окном, и он отдается им, растворяясь в тепле чужого рта. Хосок добровольно принимает, что бы ему ни предложили; тянет к себе за талию, оказываясь так близко, что пуговицы на их джинсах слегка цепляются друг друга - и чувствуется это гораздо слаще, чем приятные прикосновения языка и губ, двигающихся с медлительной нежностью. Кто бы знал, как Тэхён устал от этой гонки, как устал биться с чужой защитой насмерть, как устал от того, что его собственные чувства, столь долго остававшиеся не узнанными, едва не погубили их обоих. И не в силах противостоять им, накрывшим с силой разрушительной волны из павшей плотины, Тэхён давит сверху, пока стол под чужими бедрами не начинает жалобно скрипеть, и, вплетая пальцы в отросшие темные волосы Хосока, целует глубже, ловя его удивленный вздох трепещущим от нежности солнечным сплетением. Старший неожиданный порыв чувствует всем телом; прижимается так тесно, что дышать невозможно - или все дело в Тэхёне, который, дорвавшись до заветного, с такой настойчивостью ласкает его рот, что Хосок за ним просто не поспевает. Нет, не получится у них медленно. Хосок чувствует, как руки дрожат на пояснице младшего, скребут сквозь тонкую футболку удивительно горячую кожу и понимает - не получится. - У нас что, кухня - место для поцелуев? Хосок поворачивает голову в сторону двери (отчего их губы разлепляются с влажным, звонким чмоком и Тэхён закусывает свои - рвущиеся в улыбку) и с напускным нахальством пародирует Юнги: - Что? Тот, кажется, понимает, в чей огород камень, и с улыбкой пожимает плечами. - Ну, видимо, тоже ничего. - Мин осторожно проходит в кухню, потому что физически чувствует себя чужим на своей территории - вокруг Тэхёна с Хосоком такой купол из тепла и трогательной влюбленности, что страшно подойти ближе и случайно задеть. - Просто у меня какое-то смутное чувство дежавю, особенно после того, как ты отчитывал меня за Чимина. Хосок вспыхивает: - Я не отчитывал тебя! - Юнги-хён, - тихо зовет Тэхён. Мин поворачивается к нему и от неловкости происходящего пихает руки в карманы. Ему все еще кажется, что мелкий пытается рассмотреть в нем Юнджи, потому что конкретно о Юнги он вообще не знает ничего, кроме восхищенных, но не особо информативных воплей своего лучшего друга. - Ты не мог бы не говорить Чимину о нас? - Я и не собирался, но... - Юнги прищуривается и неосознанно делает шаг ближе. Гораздо ближе, чем оно могло бы считаться безопасным - Тэхён смотрит на него сверху-вниз, возвышаясь на пол головы, но явственно ощущает исходящую от Мина угрозу. - Если ты разобьешь ему сердце, я не просто скажу Чимину - я прикончу тебя с такой жестокостью, что даже он меня не остановит. Тэхён вздрагивает. Мда, молчаливая Юнджи не выглядела дружелюбной, а уж Юнги без необходимости скрывать голос казался и того жутким. Хосок приобнимает младшего за плечо, даже не догадываясь, что его тепло действует на того лучше успокоительного. - Обычно детей опекают дотошные мамаши, а у меня для этого есть Юнги, - смеется Чон, утаскивая Тэхёна в коридор. Юнги решает оставить эту противную фразу без ответа и просто отворачивается к окну. Из коридора слышится приглушенный шепот, затем внезапное шебуршание одежды и падающих вешалок (они там что, на куртки завалились?) и ни с чем не спутываемый звук торопливого, горячего поцелуя (ну точно завалились). Юнги только вздыхает, пока ждет, когда же стихнут все эти смазанные улыбками "иди", "сейчас пойду", "ну все, отпусти, иди уже" - правда, он же не старый дед, чтобы идти и разгонять парочку тростью. А когда поворачивается, чтобы сказать, что их омерзительность превышает все пределы(и нет, они с Чимином ну совсем не такие), видит Хосока, застывшего на пороге с совершенно непостижимой влюбленной улыбкой. Все, приехали. Хосок проходит на кухню все с той же приторно-сладкой радостью на лице, смотрит украдкой на напряженное лицо Юнги и пытается, правда пытается не улыбаться. Но он весь словно воздушный шарик, наполненный гелием - вообще не чувствует ни тела, ни гравитации, только ощущение горячих губ Тэхёна на своих. - Счастлив? - просто спрашивает Юнги. Ничего другого ему не нужно. Хосок прикрывает губы ладонью - бесполезно, потому что счастьем до краев наполнены его глаза, - и медленно кивает. - Даже подумать страшно. - Ты заслужил, - говорит Юнги и прежде, чем уйти с кухни, только касается чужого плеча легонько. Хосок кивает то ли себе самому, то ли никому конкретно. Он заслужил. Он, кажется, впервые верит, что действительно заслужил, и впервые же искренне надеется, что то самое "хорошо", которое обещал ему Юнги, начинается прямо сейчас: с этой кухни, с нежных поцелуев, с шелестящего шепотом "я буду скучать", которое говорит Тэхён на прощание. Что будет хорошо, будет долго и счастливо, будет так, как он в глубине, где-то очень глубоко, надеялся. И теперь он не боится признаться, что только надежда эта, глупая, но спасительная, держала его на плаву все это время. Мысли наполняют его голову так плотно, что он даже не сразу слышит рингтон мобильника. Оглядывает кухню на предмет того, что мог забыть Тэ, ведь кроме него и коллег ему никто не звонит. Дотянувшись до мобильника, он на несколько секунд - кажется, долгих, раз песня играет аж до припева - зависает над именем звонившего. Сестра. Она никогда ему не звонит. Более того, они так давно не разговаривали, что он не уверен, узнает ли ее голос. Да и какие разговоры, когда они расстались с таким грязным скандалом? - Да? - Голос почему-то дрожит. Но голос сестры он все же узнает. И пускай она зовет его ласковым именем, как в детстве, имя это не несет больше ни грамма того тепла, что было между ними раньше - ее голос холоден как лед и совершенно безразличен. Хосок ей безразличен тоже, поэтому ей очевидно плевать, как он отреагирует на то, что она бросает в трубку будничным, словно передает погоду, тоном: - Сокки, отец умер. Ты должен приехать. Хосок думает, что единственное, что он сейчас действительно должен - не закричать.