***
Солнечный свет… Яркий и горячий. Он пробивался через окно и освещал все углы в комнате Канаме. В холодном свечении луны в углах кучковались тени, они страшились озорных солнечных зайчиков, затаившись с рассветом под кроватью, тёмными пятнами. Новый день открывал перед Канаме скрытые в его подсознании воспоминания. Нежные чувства, забытые ощущения и сладострастные эмоции. Незнакомка в саду, теперь она женщина, к которой он испытывает все эти чувства. «Запах и слух — это ещё не всё, Канаме…» — он вспомнил её слова и мучительно прикрыл глаза. Грудь сводило, покалывало и жгло. Дыхание вырывалось неровной чередой. — Сейчас во мне одни эти чувства… — он приложил ладонь к груди и прислушался к биению сердца. Деревянный пол — он шевелил пальцами и внимал его грубоватое тепло. Палящие солнечные лучи, проходящие сквозь стекло — он томился в жаре любви, которую испускала эта звезда на кишащую жизнью планету. Сорочка из хлопка и лёгкие чёрные брюки — одежда по летней погоде, она защищала его. Каждое ранее не оцененное, ни обдуманное и ни замеченное чувство — нынче он жил ими. Они составляли для него всё… Сомнений не было — раньше, в его прошлой жизни, он не видел того, что окружало его. Он жил ею. Жил воспоминаниями и мечтой. Прошлое окутывал тяжёлый туман, и сквозь него пробивался её трепетный голос. Он взывал к жизни, к вере в себя, но разве ему хотелось верить? Даже не помня себя прошлого, ему казалось, будто его ноги всю свою жизнь шли сами собой. Изредка он оглядывался и выжидал, но жизнь не могла долго ждать и тянула его за собой. Ныне он жил эмоциями и ощущениями, однако и те принесла ему женщина, которая отдала за него жизнь. Сад — он снова в этом саду, под сводами нежно-голубых небес, жарко пылающего солнца и душистых разноцветных трав. Здесь чувства, которые были такими ясными дома, запестрили, слились, и всё в данный момент стало неинтересно ему. Он томился в ожидании прихода своего ведения — её прихода. В нетерпении, сжимая тонкие листики ярко-зелёной травы, ещё совсем юной и по-своему красивой, поднимая взгляд к небу в надежде увидеть, что-то необыкновенное — он сгорал от нетерпения созерцать силуэт, который вновь вдохнул в него жизнь. Он смотрел в небо долго и пронзительно, не думая ни о чём, кроме неё, не видя красоты этого сада, белоснежных акаций, пёстрых пионов, которые по странному стечению обстоятельств, всё ещё здесь цвели. И всё будет по-прежнему: она поманит его к себе, он чувственно ей ответит, та отстранится, солгав о своих чувствах, пообещав показать что-то новое в другой, более подходящий день, и самообману не будет конца. И когда-нибудь, поняв, что её здесь на самом деле нет, он медленно встанет и уйдёт искать её в другом укромном уголке этого мира, оставив наполненный воспоминаниями сад, под этим бескрайним лазурным небом. И так будет всегда, пока где-нибудь, здесь или в другом необычном месте, среди шелеста жёстких трав и вечнозелёных деревьев, он не наткнётся на беседку, где подобно белой прекрасной камелии, его взор пленит она…***
Ветер трепетно коснулся его волос, и тихий голос, похожий на звуки интуиции, поманил его. — Канаме… — прошептал незримый обитатель сих мест. Голос как серая пыль запал ему в душу и он развернулся всем станом к холму. На невысоком пригорке, среди пышущих жаром подсолнухов, стояла она… Она, подобно этим цветам, улыбалась. Тепло, нежно… Так смотрят на людей горячо любимых, никогда не забытых, пусть их встречу разделяли многие и многие годы. — Ты здесь… — Канаме собрался с духом и порывисто бросился к ней. — Я всегда буду здесь, — сказала она ему в ответ, посмеиваясь над его мальчишеским порывом. — Нет, — приблизившись, он взял её за руку и положил её ладонь к себе на грудь. — Всегда ты будешь только здесь… Юуки услышала стук его сердца и, скрыв печальную улыбку, опустила глаза. — Дело не в том, что это сердце принадлежит тебе, — он обхватил её лицо руками и заставил показать всё то, чего она так хорошо скрывала — слабость перед ним. — Единственно вечным и живым во мне будет любовь к тебе. Ты мой свет, мой жар и не испитый до конца грех. Юуки, расскажи мне всё… Расскажи как ты жила все эти годы? Как открыла своё сердце другому? Расскажи… — Канаме, ты жесток и режешь без ножа, я… — её взор забегал, и так мужчина различил в её уверенном теле панику. Нарочно ли она скрывала всю правду? А может быть, всего-то боялась? Этим солнечным днём Канаме перестал задавать эти вопросы себе, он уже увидел в ней страх и неуверенность, значит, пришло время брать всё в свои руки… — Забудь о том, что я тебе сказал. Это было жестоко… — он обвёл пальцами её порозовевшее лицо и прильнул к её прохладным губам. Жар из тела Канаме обдал алые девичьи губы, и Юуки открыла Курану истинную природу своих страхов. — Канаме, остановись. Как ты можешь так со мной? Я же любила другого… Родила ему сына и это, несмотря на то, что у нас была дочь… — Нет, ныне я не остановлюсь перед твоим упорством, — в его голосе зазвучала привычная для Юуки усмешка, и он вынудил её уткнуться в его лоб. — Я благодарен тому мужчине, он присматривал за тобой, он дарил тебе радость, но отныне это тепло и любовь… Юуки, посвяти её мне. Пусть я обманываю себя, и тебя здесь на самом деле нет, но позволь мне этот самообман. Только ты знаешь, кем я был… — Это нечестно, Канаме, нечестно… — она неуверенно запротестовала и приняла его горячие поцелуи, окунувшись во весь жар искрящихся жизнью подсолнухов…***
День оказался изменчивым. Погода испортилась ближе к обеду и, спрятавшись под куполом белокаменной беседки возле ручья, Канаме с невинным интересом разглядывал синие вьюнки. Они обвили стеклянно-металлический купол, пропуская в беседку затейливый солнечный свет. Он проходил сквозь тёмно-голубые лепестки и отсвечивал на мраморном столике. Для него подобное отрешение от реальности означало победу. Он, будучи смертным, приструнил существо вечное, владеющие его жизнью и картами, которые он когда-то разбросал. Юуки же сидела молча и смотрела. Для неё жизнь полная разочарований и вечных стремлений ради мира, закончилась и сосредоточилась в этом месте и мужчине, который сидел напротив неё. — Канаме, о чём ты теперь думаешь? — она обратилась к нему, и он ответил тихим пристальным взглядом. «Она взволнована больше, чем вчера… — он не смог сдержать улыбки победителя, когда увидел её жаждущий взгляд. — И я волнуюсь… Сердце стучит как ненормальное. Я не могу так просто смотреть на неё и не думать о тех поцелуях, которые она мне подарила… Быть может, я их собственноручно вырвал с её уст, но она отвечала, и жар наших тел всплывает где-то в подсознании. Я не стану отказываться от этих воспоминаний, пусть они причиняют острую боль, но они до беспощадности своей прекрасны». — Я развлекаю тебя? — слегка сузив глаза, в которых пылал азарт вперемешку с нетерпение, она изогнула губы в улыбке. — Должно быть, так оно и есть, — ответил Канаме в той же форме лёгкого флирта. — Я не помню ничего из прошлой жизни. Нашим детям я доставляю массу хлопот, здесь же я свободен. Мне легко дышать и это далеко не заслуга цветов. Я так чувствую себя из-за тебя. Ты наполняешь это место смыслом. И как раз об этом смысле думал я… — Смысл моего пребывания здесь? — её глаза заблестели, Канаме почудилось, что это засверкали слёзы. — Ты устал, Канаме, думаю, на сегодня достаточно… — она проглотила обиду и приподнялась. — Нет, — он поднялся скорее и придержал её за руку. — Я не устал… По крайней мере, от тебя… — его слова смущали, и как в былые времена она подчинилась его сильной натуре. — Кто я, Юуки?.. Расскажи мне о жизни, о которой я позабыл. Расскажи о ней так, как это видела ты… — он нежно обнял её за талию и, глядя в глаза, попросил. — Ты сам не знаешь о чём просишь. А я тебе поддалась, — она тихо шмыгнула носом, пряча слёзы, и закрутила головой, чтобы найти что-нибудь ей безразличное, куда можно бросить встревоженный взгляд. — Кем бы ты ни был, Канаме, сейчас у тебя новая жизнь. Живи и радуйся этой жизни. — Не могу, забытое прошлое тяготит, — печально признался он. — Я был таким монстром, каким видят вампиров весь свет? Таким, что ты не желаешь говорить?.. — в его голосе послышалось разочарование. Он отпустил Юуки, но та вцепилась в него ради защиты. Ей показалось, что он стоит на краю пропасти, и только она могла протянуть ему свою руку. — Ты несправедлив, Канаме! Забудь об этих мыслях! Ты не был монстром… Не для меня… — Юуки внезапно сама устала. Она упала лицом к нему на грудь и заиграла пальцем с его, распахнутой у горла рубашкой. — Тогда к чему эти тайны? Ответь же мне, Юуки… — не щадил его печальный голос. — Раньше, когда-то очень давно… я была на твоём месте. Родители пожертвовали собой ради меня, а ты защищал меня, Канаме, хотя я и не помнила о тебе, как о старшем брате. Между нами всегда было много тайн… Их было много у тебя, Канаме. — И ты винишь меня за это? — Нет… Но иногда я сомневалась в тебе, в твоих чувствах ко мне, решениях, которые ты принимал. Сейчас всё кажется иным. Мы изменились, но как бы мне хотелось провести все это время с тобой и Аи… — Теперь я понимаю, почему получилось так… — Канаме посмеялся над собой и запрокинул голову к куполу и просвечивающему сквозь зелень листвы и голубизну цветов небу. — Я скрывал от тебя свои чувства, поэтому ты позволила себе заинтересоваться другим, тебе был кто-то нужен, пока я питал слабые мечты, — для Канаме это показалось прозаичным. Жизнь порой так несправедлива, хотя вина лежит далеко не на ней, а на решениях, которые мы принимаем. — Не говори об этом так! — Юуки обидела эта усмешка. Её пальцы вцепились в ворот мужчины и натянули рубашку так, что Куран услышал треск нитей. Не в полной, но в доле нужной, он почувствовал силу чистокровного вампира. — Ты не понимаешь… — она скорее отпустила, напугавшись своих действий больше, чем испугался на тот момент её собеседник. — И вряд ли сейчас это поймёшь… Быть может, сегодня это кажется смешным и незрелым, но тогда… Тогда, Канаме, это было иным. Я очень долго тебя ждала, как и ты когда-то ждал меня. Наши дороги недолго пересеклись, но не пошли параллельно друг другу. Когда ты прощался с жизнью, то обнял меня и Зеро, ты сказал, что всегда знал, чем закончится эта история, ты оставил меня ему, а я не смирилась и ещё долго с этим не мерилась… Но одиночество разрушает нас, Канаме. Если для человека смертелен яд, то для чистокровного вампира одиночество — это медленная и мучительная смерть. — Юуки, я не виню тебя! — он не позволил ей более говорить. — Как и не могу смеяться над тем, что произошло. Осознавать то, что я оставил тебя — это больно; думать о том, что ты была рядом с другим — мучительно, но если взвешивать все мои решения, то я рад, что сказал тебе на прощание. С тобой был рядом тот, кто дорожил тобой. Ты должна меня простить, я нарочно заставил тебя мне это рассказать. Вкус твоих слёз даёт мне надежду. Сейчас я вновь буду умолять тебя заставить меня поверить в небылицы… Юуки, — его голос вновь зашептал, а руки обвили осиную талию. — Юуки, скажи, что когда-нибудь настанет день, когда я смогу по-настоящему тебя вот так обнимать или лучше внуши мне, что всё это не сон. Ты — явь! Вот чего на самом деле я жажду… — его голос терялся в её каштановых волосах, и звуки её слёз, смешивались со звуками мелкого дождя. Солнце то и дело проглядывало сквозь серые перистые облака, и двое необъяснимых природой существ стояли в беседке и подолгу глядя друг на друга, молчали. — Канаме, назови меня жестокой, ведь я… — Юуки набралась храбрости для признания, и вместе с нежностью на её взор опустился серьёзный укор. — Ты должен идти! — она освободилась от его пут и, гордо расправив плечи, строго наказала. — Погода меняется! Завтра будет дождь. Не покидай дома, Канаме. Не ищи меня здесь. Ты должен купаться в лучах солнца. Именно его я всегда мечтала тебе показать… Время прощаться. — Но когда выглянет солнце, ты же будешь здесь меня ждать? — он не мог вот так отпустить. — Буду… — кратко ответила она. — Но разговора этого мы более не продолжим. Ты должен жить, Канаме, я буду с тобой, пока не закончится лето, а потом мы попрощаемся. Это надо сделать, ради тебя… Ради тех сил, которые я вложила в этот мир. — Думаю, ты права. На сегодня мы закроем этот разговор. Но не думаю, что ты веришь в то, что я со всем этим соглашусь. — У тебя не будет выбора, Канаме. Больше я не дам волю слабости, — пообещала она. — Как и я не дам сомнениям разрушить меня. До скорого, Юуки… — эти слова уничтожили все борющиеся силы в чистокровной. Она провожала Канаме глазами большими, не верящими. Когда-то он говорил о силе сомнений и призывал её не сомневаться. Как он мог помнить всё это? Или он говорил это потому, что он тот самый Канаме, которого она всю свою жизнь любила?.. «Не так я себе представлял наше прощание… — Куран перевёл дух под плетёной аркой, видя каменные ворота в его серый мир. — Надеюсь, дождь обрушился на мою голову ненадолго. Моя зависимость от этого места очевидна, как щемящая душу надежда… А она упёртая, — Канаме неожиданно посмеялся, словно именно этого от неё ожидал. — Это как частичка моих утерянных воспоминаний…» — он прислушался к сердцу в своей груди и позднее услышал осторожный голос. Это была Аи. Она с чувством вины заглядывала через ворота, зазывая Канаме. Решимость её можно было сравнить лишь с огнём, а посему она мялась у входа не так долго. — Канаме, ты здесь? — звала она, но негромко. — Ты же знаешь, что мне нельзя быть здесь! — её голос приобрёл привычные ноты укора, и Канаме вышел ей навстречу. — Нельзя, но ты пришла, — заговорил он. Куран хотел бы посмеяться над ней, но невольно сказал эти слова строго. Его задел её нежданный приход. Он понял, что Юуки услышала её, поэтому в важный для него момент остановилась. — Со мной всё в порядке, ты не должна так поступать… — Не должна?! — девушку бросило в слёзы обиды. — Я и брат несём за тебя ответственность перед ней! Понимаешь ты это или нет, но и мы живые! Не надо принимать нас за бесчувственных монстров! — после этого она бросила на землю еду и зонт, которые ему принесла и, поджав губы, от обиды убежала. — Аи… — Канаме протянул руку и почувствовал, как сильно устал. Он прислонился к каменной ограде и стал винить себя. «Я забыл взять завтрак, который она приготовила. Я был беспечен из-за любви к их матери, да так, что позабыл о самом ценном в моей жизни. Аи, монстры не вы… В вашем доме есть единственный монстр и этим монстром являюсь я…» — грудь Канаме крепко сдавило и последнее, что он запомнил — это лазурное небо, под сводами которого он, не чувствуя собственной жизни, упал. Конец 3 части.