Из Вайтрана с любовью

Не знаю, как долго я проспал, но когда я открыл глаза, солнце уже давно светило в окна. Я накрылся одеялом, снова попытался заснуть — но настойчивое пение птиц мешало мне. Нехотя поднялся с кровати и огляделся. Рунила в доме не было, на столе лежала записка от него — с предложением позавтракать кашей с чаем и надеть поверх рубахи рыжую монашескую рясу вместо плаща. Спустился в подвал, ощупал свои вещи — ещё немного им всё-таки надо посушиться на воздухе. Если погода будет хорошей — к обеду высохнет. Заберу их пока наверх, а после завтрака найду старика и спрошу, где можно развесить вещи. Завтракал я так же без удовольствия, еда снова казалась мне безвкусной. Хоть как-то я мог ощутить лишь вкус чая — кажется, с лиловым горноцветом? Когда я уже собирался подобрать свои вещи, скрипнула дверь. — Не думал, что ты так рано проснёшься, — заметил Рунил. — Разоспался, прости. — Ничего. Тебе сейчас полезно. Позавтракал уже, всё? Я кивнул. Жрец выставил на стол какую-то склянку, вылил её тёмно-коричневое содержимое в стакан, развёл водой и протянул мне. — Выпей. Это зелье поможет тебе скорее восстановиться. Мне снова стало неловко. — Пей — и пойдём во двор. Развесим твои вещи и посмотрим, что мы сегодня сделаем на кладбище. Залпом осушил зелье — противное на вкус, кажется, такое же, как я купил у Аркадии. — Ну-ка, дай на твою рану посмотрю, — попросил старик. — Ложись ближе к свету. Пришлось лечь на свою кровать ближе к окну и задрать рубаху. Рунил, стараясь не загораживать собой свет, принялся внимательно изучать шрам. — Ты знал, что тебя ранили зачарованным клинком? Завертел головой. Надо же. Кинжал был не только отравленным, но ещё и зачарованным! Интересно, на что? — Тип чар определить сможешь — желательно, не отрезая от меня ничего? — Судя по тому, как тебе было плохо и как рана заживает, это был отъем жизненной энергии. Хорошо Балгруф, однако, своих ручных убийц снабжает — яды, зачарованные арбалеты, зачарованные кинжалы… Этот человек явно не экономит на собственной безопасности! — Значит, шрам не свести даже с помощью скульптора лиц? — боязливо спросил я, опуская подол рубахи и поднимаясь. — Не знаю. Балгруф явно не хотел, чтобы ты умер в ближайшее время — и потому либо целители из кожи вон лезли, либо зачарование было слабым само по себе. Обе версии имели право на существование — хотя и очнулся я в своей комнате один. С другой стороны, жрецы почти сразу заметили, что я очнулся, до этого Альдегунд просила кого-то проследить, чтобы я не умер до разговора с Балгруфом, потому и била в живот. А если бы я не согласился с предложением ярла, мне бы просто не дали выжить. — Может быть, скульптор лиц и поможет, — продолжил старик. — Но возьмёт наверняка недёшево. О скульпторе лиц мне в любом случае следует думать лишь после возвращения на Алинор: к босмерке, сидящей в рифтенской канализации я ни за что не пойду, слухи о ней нелестные ходят. — С другой стороны, шрамы украшают мужчину. Я презрительно фыркнул. Может быть, каких-нибудь варваров и дикарей они и впрямь украшают, но нечего алинорским альтмерам держать на теле память о своих ошибках. Тем более таких позорных. — Эстормо, прекрати уже, — потребовал Рунил. — Это ведь твоё первое серьёзное задание, которое ты выполнил! Ты нашёл своих коллег и знаешь, отчего они погибли! На твоём месте я бы ещё подумал, что можно исправить. На свежем воздухе как раз думается лучше. — Да, конечно, — вздохнул я. — Пошли работать. Вещи мы вывесили на заднем дворе, а затем, вытащив пару мотыг и грабли, направились на кладбище. Трава уже засохла, её нужно будет сгрести в кучи вместе с другим мусором и прикопать где-нибудь, чтобы затем разбрасывать получившийся перегной по земле. Каст уже начал делать всё это, и теперь мне придётся продолжать за ним его работу. Я сгребал траву и думал над тем, что мне делать. Возможно, мне стоило сделать на листах с отчётом одну из стандартных пометок, которая бы показала Эленвен, что текст написан под диктовку, а иной его вариант означал угрозу моей жизни? Но не заметили ли бы этого те норды, что контролировали меня, не сравнили бы буквы и не велели переписывать всё заново, заподозрив неладное? Они наверняка видели не одного талморца, возможно, перехватывали не одну нашу шифровку. Где же, где я допустил ошибку? Моё внимание привлёк зашедший на кладбище норд, внимательно изучавший надписи на надгробьях. Слежка? Нет, он остановился, склонился над одной из могил, положил на землю цветы, присел рядом и принялся что-то бормотать. Возможно, просто посетитель. Вот зашёл ещё один, так же остановился возле одной из могил и просто молча стоял, вчитываясь в надписи на надгробной плите. Тоже просто посетитель? Или всё-таки слежка? Ещё двое, мужчина и женщина, на сей раз — имперцы, остановились возле одной из самых свежих могил, женщина навзрыд плакала, мужчина обнимал её, проклинал кого-то, так же едва сдерживал слёзы. Нет, эти — явно простые посетители, недавно потерявшие кого-то. Я сгрёб траву в охапку и потащил к общей большой куче, затем направился сгребать траву дальше. Имперцы больше не в силах были находиться на кладбище и, рыдая, направились прочь, а я из любопытства подошёл к могильной плите в надежде разглядеть имя и дату смерти. Эти люди недавно потеряли свою дочь — всего десять лет девочке было. С одной стороны, представляю, как это ужасно: Рунил из-за гибели сына вообще покинул службу и пошёл служить имперскому богу. С другой — у людей с деторождением сложностей нет, и они могут родить ещё одного ребенка. Молча стоявший возле могилы норд тоже развернулся и направился к выходу. Возможно, его «смена» закончилась, и сейчас придёт кто-нибудь ещё. А может, он просто посетитель. Другой то смеялся, то кулаком лупил землю, то всхлипывал и ругался. Нет, этот вряд ли пришёл шпионить за мной. Я решил продолжить работу — нужно выгрести траву хотя бы там, где её особенно много. Заодно подумаю, где я всё-таки допустил промах. Мог ли жёсткий разговор с Фендалом быть ошибкой, или ривервудские мужчины меня всё-таки сдали раньше? Да и чем я выдал себя? Тем, что расспрашивал о Санионе? Возможно, мне не следовало быть таким настырным — лучше было расспрашивать местных будто бы невзначай, постоянно переводить темы, запутывая их. Да, я задержался бы в Ривервуде подольше, но, может, не пришлось бы затем лежать в храме Кинарет без сознания! В Вайтране, кажется, я вёл себя достаточно естественно для Дозорного Стендарра. Неожиданный приступ слабости заставил меня опереться о черенок мотыги. Голова закружилась, я сильнее обхватывал черенок, боялся, что сейчас упаду. Я едва добрёл до стены, постоял немного, пока сознание хоть немного не придёт в порядок. Затем так же, по стенке, добрёл до лавочки и присел. Голова неприятно кружилась, слабость одолевала меня, хотелось просто лечь, закрыть глаза и не вставать. Да, пожалуй, пойду в дом и немного полежу. После обеда продолжу. Как я зашёл в дом, я плохо помнил — но там уже хлопотал Рунил. — Я полежу немного, — зачем-то оправдался я. — Конечно, полежи. Потом обед готовить будем. Готовить обед… Обед… Поесть — это хорошая идея. Но сначала полежу. Я плюхнулся на кровать прямо в одежде, не снимая ботинок. Всё вокруг кружилось, я ненадолго закрыл глаза, но мне всё равно казалось, что неведомая сила каким-то образом оторвала мне голову и сейчас играет с ней, будто с мячом. Когда головокружение прошло, я сумел, наконец, подняться, и неторопливо направился к столу, где Рунил уже нарезал мясо и сбрасывал его в котелок на камине. — Давай овощи резать, — жрец потянул мне тарелку с различными овощами и нож. — Бери нож в руку, какой ты обычно работаешь, второй рукой возьми что-нибудь из этого и клади на доску. Взял парочку морковей. — Клади одну из них на доску и придерживай второй рукой. А рукой с ножом — нарезай. Я пытался отрезать от моркови кусок, но моих сил будто бы не хватало. — Потоньше возьми, вот так, — старик принялся направлять мою руку, показывая, как правильно я должен нарезать овощи, затем я продолжил уже сам. Не так уж это и сложно, оказывается. — Рунил, двое имперцев, мужчина и женщина, недавно потеряли дочь, верно? — зачем-то спросил я. — Да. Около месяца назад я отпевал их девочку. — Болезнь? Обычно девочки не склонны зашибаться насмерть, играя, где им запрещают, и в лес ходить одни боятся — а имперцы и вовсе обладают какой-то врождённой способностью хорошо объяснять окружающим (в том числе и своим детям), что им делать можно, а чего нельзя. Потому я и предположил какую-нибудь тяжёлую болезнь, с которой детский организм не управился. — Нет. Убийство. Не знаю, почему меня взволновала смерть десятилетней имперской девочки, но насильственные смерти детей — это ужасно. Ладно подростки и молодёжь, но дети… Нет, это для меня, даже как для талморского юстициара, слишком жестоко. Надеюсь, убийцу схватили и повесили, а труп его склевали вороны. Впрочем, имперские законы настолько мягкие, что смертная казнь только за государственную измену полагается! В таком случае надеюсь, что этот детоубийца сгниёт в тюрьме. — Убийцу поймали? — Да, сразу же. Едва от толпы разъярённых горожан спасли и до тюрьмы довели. Я слышал, он сейчас сидит в камере, которую они называют одиночной, боятся, что его… ну… Рунил отчего-то смущённо опустил голову. Не понимаю, чего он так заволновался? Прикончат тварь — и поделом! — Дали бы другим заключённым его прикончить, — хмыкнул я. — Я слышал, что в некоторых городах так и поступают. — Ты не понимаешь, Эстормо, — старик сложил нарезанные овощи в тарелку, затем забрал то, что успел нарезать я и направился к котелку, — этот человек в волка перекидывается! Оборотень, что ли? Тем более тогда надо прикончить тварь, чтобы не сбежала! Улучить момент, когда он начнёт превращаться и пристрелить — мотивировав тем, что предотвращали побег! — Почему стражники до сих пор его не убьют? Это ведь опасный зверь, который даже ребёнка не пожалел! А взрослого прикончит — и глазом не моргнёт! — Если ты Дозорного Стендарра изображаешь, то должен знать, что все оборотни в момент обращения теряют связь со своей человеческой сущностью и не отдают себе отчёт в том, что они сделали. Ярлова управительница пытается найти для этого несчастного лекарство — чтобы, по крайней мере, обезопасить тюремщиков. Тут я ничем помочь этой альтмерке не смогу. Я не знаю, где можно найти лекарство от ликантропии. Оставлю эту тему, но буду знать, что в Фолкрите нужно быть осторожнее. Вдруг этот оборотень ухитрится сбежать из тюрьмы? Рунил следил за нашей будущей похлёбкой, и когда она была почти готова, он мне показал, что происходило в котле: овощи стали мягкими, сама жидкость немного изменила цвет и забавно бурлила. Мы сняли котелок с огня, и я помог старику разлить похлёбку по тарелкам. Её вкуса я снова не ощутил — даже после того, как добавил в свою тарелку соли и немного специй. — Я думаю, жрецы из кожи вон вылезли, спасая тебе жизнь, — зачем-то сказал он. — Чары на клинке всё-таки были сильны, раз тебе до сих пор настолько плохо, что даже вкуса еды почувствовать не можешь. — Я же вылечусь? — боязливо спросил я. — Буду снова чувствовать вкус еды и перестану падать от усталости так часто? — Не знаю. Надеюсь, что зелья тебе помогут. После обеда мы занесли в комнату постиранные вещи, под руководством Рунила я залатал дырки и отутюжил одежду, а затем снова продолжил работу на кладбище. Люди всё приходили и уходили. Норды. Имперцы. Несколько редгардов. Несколько бретонов. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Голова снова закружилась, я снова добрёл до скамьи, а затем заполз внутрь, чтобы полежать. Рунил, глядя на моё состояние, вытащил с полок старые заметки и баночки с какими-то порошками; затем я услышал стук пестика о края ступки, бульканье и разбивавшиеся о стеклянную посуду капли. По комнате разносился странный запах — возможно, засушенных трав, возможно, ещё чего-нибудь. — Будешь ещё пить это, — заявил жрец, поставив на столик ещё один пузырёк с зельем. — Подняться сможешь? Я кивнул, кое-как сполз с постели и добрёл до стола. Старик тем временем взял деревянную ложку, которой мы недавно ели похлёбку, налил в неё своего зелья и велел выпить неразбавленным. Вкус этого варева я всё же смог ощутить: невероятно горькое и приторно-сладкое одновременно, что делало зелье очень и очень противным. Я собрался запить его обычной водой, но Рунил запретил мне делать это, велел перетерпеть. — Оно не лечит, просто облегчает усталость, — пояснил он. — Зария научила делать. — И что здесь? — Жареная злокрысья кожа, соты с мёдом и зерна пшеницы. К горлу подкрался противный едкий комок. Жареная злокрысья кожа. Мерзость какая. — Выйди на воздух и посиди на скамейке, — снова посоветовал Рунил. Свежий воздух привёл меня в чувство, а усталость начинала отступать — я снова мог хоть сколько-то ясно мыслить и даже просто двигаться. Я снова принялся за работу — и за раздумья о том, как мне поступить. Стоит ли послушаться Балгруфа и просто сваливать всё на Братьев Бури? В то, что Братья Бури убили двоих талморских юстициаров, поверить проще всего: это первая версия, которую выдвинет любой следователь. Я в том числе. Буду честным: если бы не ночная стычка с вампирами, в гибели Саниона я тоже бы винил Братьев Бури. Только вот я не могу никак объяснить, как эти мятежники организованным вооруженным отрядом проникли в нейтральное владение. Это же у меня спросит Эленвен — и мой ответ её не впечатлит. Да, можно сказать о неблагонадёжности Балгруфа и о том, что за ним нужно приглядывать как следует. Или, может, вообще явиться в посольство в другом наряде, например, в жреческой робе? Сказать, что мне пришлось срочно эвакуироваться из владения и пробираться в Хаафингар окольными путями, избегая слежки? Сказать, что я подозреваю Балгруфа в сговоре с мятежниками, обвинить его в покушении на свою жизнь (что будет правдой)… Только как я докажу, что отхватил кинжальную рану не от обычного грабителя, а от ручной убийцы вайтранского ярла? Может, сказать, что мне удалось отбиться? Но если Эленвен заметит, что чувствую я себя не лучшим образом, а кто-нибудь доложит ей о появившемся на моём боку шраме и испорченной робе мага? Может, удастся скрыть всё это? Например, намеренно прогонять прислугу, когда соберусь принять ванну, отдавать постирать свои вещи не прачкам в посольстве, а вырываться в Солитьюд и стирать всё там самому — ну, не будет ещё некоторое время получаться, потом приноровлюсь. Но если мне однажды станет настолько плохо, что я потеряю сознание на глазах у коллег? И как я оправдаю постоянный поход в Солитьюд за зельями? Хорошо, если я скажу, что меня ранил убийца, как я оправдаю то, что до сих пор жив, а моя рана залечена явно руками целителя, а не самостоятельно? Сказать, что я сумел вырваться, кое-как перетянул рану, напился зелий и отправился в Фолкрит, где некоторое время отсиживался у Рунила? Отнёс траву в общую кучу и остановился, чтобы перевести дыхание. Затем снова пошёл работать. Буду прорабатывать эту легенду. Допустим, я отправил свой рапорт, где обвиняю Братьев Бури в убийстве Лоркалина и его солдат. Вернулся в трактир — ждать, как и положено. Вечером отлучился… А что я мог забыть вечером на улице? Рассказывать об Альдегунд — значит рассказывать о собственной некомпетентности. Допустим, мне сказали, что на город напали вампиры. Я помог страже умертвить их… Логичнее тогда сказать, что меня ударила одна из тварей — но тогда бы я мог просто отлежаться в храмовом лазарете. Может, сказать, возвращался вечером из другого трактира — более приличного, чем «Гарцующая кобыла». От «Пьяного охотника» до «Гарцующей кобылы» идти прямо, не сворачивая в тёмные переулки, а нападать на кого-либо на центральной улице, где вся стража ходит, глупо. Прошёлся до знаменитой медоварни Хоннинга? По той дороге тоже стражники постоянно ходят. Сказать, что отхватил удар в живот на самой медоварне, а нападавший скрылся? Но как объяснить, что на меня напал именно человек от ярла, а не обычный любитель пьяной поножовщины? Отнёс ещё одну кучу травы и снова немного передохнул. Допустим, я скажу, что после мёда Хоннинга у меня очень сильно разболелась голова, и я вышел на улицу подышать свежим воздухом. И на заднем дворе меня уже подкараулил убийца. Я пытался сопротивляться — причём стражников будто бы не волновало, что в нескольких шагах от них происходит какая-то подозрительная возня. Убийца всё-таки ударил меня кинжалом в живот и убежал. Своё лицо он прятал под капюшоном и не забыл нацепить на лицо шарф, ещё и темно было, потому опознать нападавшего я не сумел. Поскольку нападавший не стал отбирать у меня деньги и ценные вещи, я решил, что его послали за мной, побоялся идти к храмовым целителям, вместо этого я вернулся в «Гарцующую кобылу», перевязал рану, быстро собрал вещи и направился в Фолкрит — удостоверившись, что от любых хвостов я оторвался. Как и когда именно я оказался в Фолкрите — я не помнил, мне было очень плохо, но Рунил нашёл мне целителя и дал возможность отлежаться у него. Вроде звучит неплохо. Впрочем, нет: у Рунила меня как раз следовало бы искать в первую очередь. С другой стороны, Фолкрит — другой холд, и у людей Балгруфа власти здесь нет. А жрец Аркея мог просто меня очень хорошо спрятать от них. Проверить этот рассказ сложно, но репутация ярла Балгруфа в глазах Доминиона уже будет испорчена. Ужин мы с Рунилом снова готовили вдвоём, и я пересказал старику свою идею возвращаться в Солитьюд под другим прикрытием, спросил, не подарит ли он мне одну из своих жреческих роб и амулет Аркея… или другого имперского бога, кроме Стендарра. Всё же жрец Стендарра и Дозорный Стендарра одной и той же расы может выглядеть подозрительно. — Хотя бы без магии первую помощь, в случае чего, оказать сможешь? — зачем-то поинтересовался Рунил. — Я даже заклинание исцеляющих рук знаю, — ответил я. — Разве что применять мне его давно не приходилось. — Хорошо. Значит, когда окрепнешь — проверю, как ты его помнишь. Если что — напомню сам. Удивительно: неужели жрецам Аркея приходится исцелять больных? Разве этим не жрецы Мары или жрецы Кинарет занимаются? Или жрецы того же Стендарра, наконец. — Разве жрецы Аркея не занимаются только похоронами? — В Сиродиле в каждой столице графства городские храмы так же посвящены лишь одному богу, но в них стоят алтари и других. Тамошние жрецы лечат больных вне зависимости от того, какому богу они служат, и свадьбы проводят не только в бравильском храме Мары. Так что есть вероятность, что по пути ты встретишь нуждающихся в помощи людей, и тебе придётся их хоть как-нибудь подлечить. Я ведь лечил тебя, помнишь? — Да, конечно, — я натянуто улыбнулся. — Притворяясь Дозорным Стендарра, мне тоже иногда приходилось делиться лечебными зельями. В Сиродиле я никогда не был, а в Скайрим прибыл морским путём, высадившись сразу в Солитьюде — и потому не знал, как в Сиродиле обстоят дела с храмами. Даже не знаю, кому злополучную часовню Талоса в Бруме посвятили — слышал только, что тамошние норды совсем не расстроились. — Рунил, а расскажи: какой он — Сиродил? — зачем-то спросил я. — Ты помнишь о нём что-нибудь, кроме самой войны? Старик грустно усмехнулся, налил себе полную кружку эля и до половины осушил. Наверное, ему неприятны воспоминания об этой провинции — возможно, потому что там ничего хорошего нет, что там хуже, чем в Скайриме? Хотя это странно — Сиродил находится южнее, значит, там теплее. А имперцы — цивилизованный народ. — Что я могу тебе рассказать о Сиродиле? — жрец сделал ещё несколько глотков. — Я жалею, что причинял его жителям боль. Жалею, что проливал кровь на этой земле — её и так за века немало там пролилось. Да-да, конечно. Я слышал это в прошлый раз. Но я ведь не об этом спрашивал! — Я не просил делиться воспоминаниями о войне, — напомнил я. — А я не делюсь с тобой воспоминаниями о войне, — спокойно ответил Рунил. — Жутко там было слишком, чтобы делиться ими с кем-нибудь. Знаешь, почему Золотой Берег прозвали Золотым? Я пожал плечами. Понятия не имею, что пришло древним картографам на ум. — Я тоже не знаю — но, думаю, из-за того, что трава летом там кажется золотой. — В вайтранских степях трава тоже быстро выгорает, но никто эти степи «золотыми» не называет, — хмыкнул я. — Нет, трава в вайтранских степях не такая, как там. И в вайтранских степях ты не увидишь айлейдских руин. Не почувствуешь тех запахов. Да, в Вайтране тоже много разных цветов — но горы вокруг слишком холодные. Западный Вельд же порой напоминал мне Алинор. Мне казалось, что голос старика начинал дрожать, жрец осушил кружку до дна и налил себе ещё. — Чуть дальше, в Великом Лесу, ты никогда не увидишь жизни и света даже зимой. А Имперский Город и Бело-Золотая в самом его центре… Не понимаю, как у нас поднялась рука разграбить Башню и сжечь императорский дворец, а затем ещё и похваляться, как мы ценим прекрасное. Точно так же я не понимаю, как у нас поднялась рука на Храм Повелителя Облаков. Настоящие акавирские постройки не хуже алинорских, у них такие забавные треугольные крыши, загнутые кверху. Рунил залпом осушил ещё один стакан и снова наполнил его. — Со своим отрядом я доходил только до Чейдинхолла. Какой уютный город! — голос старика дрожал ещё сильнее. — Знаешь, как красиво смотрится ипомея на белых стенах? В Скинграде её тоже много, но она лишь придавала жизни его каменным стенам, а не украшала их. А знаешь, как цветёт лён в зелёной траве на своих тонких ножках? Не стоило мне спрашивать о Сиродиле — Рунил, кажется, вот-вот сорвётся, и я должен буду успокаивать его. Пока что я просто сел рядом и по-дружески положил руку ему на плечо. — Сиродил прекрасен, — ободрил я. — Потому юстициар, которого во времена Кризиса Обливиона отправили туда, покончил с собой, что не хотел воевать там? — Да. Именно поэтому. Я знал этого альтмера, он немногим старше меня был. И у него тоже есть сын, тоже юстициар — не знаю, правда, жив ли он сейчас. — Если он так же умён, как и отец — то, несомненно, жив, — успокоил я. Конечно, я лично не знал альтмера, которого имперцы нарекли Защитником Сиродила, и даже не знал о том, что у него есть сын. Я просто сказал это, чтобы подбодрить Рунила. Старик зачем-то обнял меня — так же, как обнял бы меня мой собственный отец. — Беги из Талмора, Эстормо. Беги оттуда, — посоветовал он. — Твоя рана может стать достаточным основанием для отставки по здоровью. Если я не ошибаюсь и это так — увольняйся, возвращайся на Алинор к своим родным и больше никогда не имей с ними никаких дел. Жрец с ума сошёл. Как, по его мнению, я должен буду содержать свою семью? Учить мещанских детей основам магии? Педагог из меня никудышный. Завести на накопленные за время службы средства ферму? Мои родители немолоды для такой тяжелой работы, да и из меня какой фермер? К тому же так сильно опускаться в социальном статусе по сравнению с тем, что я имею сейчас, не хочется. Надеяться на удачный брак? Если я выйду в отставку по здоровью, то не смогу на хоть сколько-то состоятельную невесту рассчитывать. Так что придётся мне и моей семье влачить нищенское существование, чего я для своих родителей совсем не хочу. — И как я должен буду семью обеспечивать? — высвободившись, недовольно спросил я. — Твои родители разве не были талморцами? — Нет. Я первый в нашей семье, кто вступил туда. Сам понимаешь, для парня из небогатой семьи Талмор — единственный способ хоть как-то подняться и хоть сколько-то прилично обеспечить семью. — Ты думал, что деньги и положение в обществе стоят того, чтобы подписаться на всё безумие, что они предлагают? Не знаю, о каком «безумии» говорит Рунил. Да, всех нас учат проведению допросов с пристрастием, но далеко не каждый применяет это знание на практике в своей карьере. Да, я слышал, что раньше Талмор проводил чистки среди гражданского населения, но я сам не был свидетелем ничему подобному. Да, нам говорили, что первая цель, к которой Талмор стремится, это порабощение или уничтожение всех людских рас — но пока что излишняя и немотивированная жестокость у нас не приветствуется. Да, высшая цель Талмора — опять же, теоретическая — это организация мощнейшего Прорыва Дракона с уничтожением Нирна и возвращением нас, альтмеров, к эт’ада, но когда это случится и как вообще будет исполняться, точно не знает, кажется, никто. Большую часть моей собственной карьеры пока что занимало исполнение рутинной бумажной работы. Я даже на захват талосопоклонников ни разу не ходил, Хеймскр — первый еретик, которого я за решетку отправил, да и то не к нам. Да и он вообще настолько еретик, что его в пору не в тюрьму, а в дом умалишённых отправлять! — Не понимаю, о чем ты, — признался я. — Я ни одного гражданского и пальцем за всю карьеру не тронул, знал только, что бумагу исписывал и курьером у своего прежнего непосредсвенного начальника работал. — Значит, тебе ещё повезло — возможно даже, ты выйдешь в отставку с чистой совестью. Всю долгую альтмерскую жизнь бумагу исписывать или бегать по чьим-либо глупым поручениям мне не слишком-то и хочется. Я постоянно вижу в посольстве этих стареющих, тупеющих от рутины, скрючивающихся бюрократов — они не слишком соответствуют образу утонченных существ высшей расы, в которых Талмор стремится нас превратить. — А также дряхлым, сгорбленным и отупевшим от всей этой бюрократии, — продолжил я. — Лучше уж что-нибудь опасное для жизни выполнять. Платят, по крайней мере, больше.