Лекарство от ненависти

наши дни

      — Опять всю неделю дома просидел? Сходи хоть свежим воздухом подыши, — мать месит тесто на пирожки, а рядом уже стоит миска, наполненная капустой. Ненавижу пирожки с капустой, просто до отвращения, зато Антоша их обожает. А что я люблю, никто и не спрашивает. Жри, называется, что дают, и радуйся, что вообще кормят.       — Так дождь же.       — А зонт тебе на что? — в голосе слышатся истерические нотки, так что я понимаю — ещё одна фраза, и мне в голову полетит что-нибудь не особо приятное.       Ну да, может врач и говорил, что прогулки на свежем воздухе благоприятно влияют на процесс восстановления, но не в такой же ливень?       — Ничего, закаляться тоже полезно, — говорит она, когда я пробую воззвать к её жалости.       Она изо всех сил пытается строить из себя заботливую, чтобы потом посетовать старушкам у подъезда на свою тяжёлую материнскую долюшку — воспитывать сына почти что инвалида с премерзким характером и отсутствием хоть какого-то понятия благодарности. С её слов так я вообще малолетний монстр, по которому едва ли не колония плачет. А те и рады уши развесить да покивать сочувственно, потому что я, сволочь такая, смею не здороваться с ними, когда прохожу мимо. А с чего ради? Они меня поносят при каждой же возможности, не стесняясь и не дожидаясь, когда я хотя бы в подъезд зайду, а я за это должен для них миленькую улыбку на себя натягивать?       Поднимаюсь, без особого энтузиазма плетусь в комнату, и через пять минут уже готов к прогулке. Погода отвратительная, идти никуда не хочется, но я всё равно выхожу из подъезда, точно зная, что мать смотрит в окно. Кроссовки мгновенно промокают, ветер тут же выдувает из-под куртки остатки тепла, съеживаюсь и ковыляю в соседний двор. Там в одном из домов уже которую неделю не работают домофоны, так что без проблем проскальзываю в ближайшую дверь и сажусь на батарею на первом этаже. Задницу даже припекает, зато ногам всё так же холодно. Кости и без того с самого утра ныли, а после такой заморозки боль усиливается в разы. Прячу руки в карманы, подбородок в ворот куртки. Хочется курить, так бы хоть немного согрелся, но сигареты как назло забыты дома.       Дверь на входе открывается, впуская шум с улицы, и буквально через несколько секунд на площадке оказывается Марк. Тут же вздрагиваю от мысли о том, что бы было, застань он меня с сигаретой. По какой-то причине он терпеть не может их вида. В тот единственный раз, когда он стал свидетелем моего курения, я узнал о нём много нового. Например то, что он прекрасно знает, как зафиксировать человека в таком положении, от которого ты уже через полминуты будешь захлебываться собственными криками и готов будешь душу дьяволу продать, лишь бы всё прекратилось. Боль от тушения сигареты о свою кожу в таком положении ты даже не заметишь. Ожога всего три — по одному за каждую затяжку, которую я успел при нём сделать. С тех пор я курю только тогда, когда точно уверен, что он не придёт. Но дымить всё же не бросил, просто назло, а к запаху он равнодушен. Такие вот избирательные у него тараканы.       Сегодня встреча с этим ублюдком в планы точно не в ходила, обычно по пятницам у него пары до самого вечера. Прогулял, что ли? Морщусь от недовольства, даже не пытаясь этого скрыть. Я могу выказывать какое угодно к нему отношение, могу даже обложить его матом, ему нет до этого совершенно никакого дела, главное, чтоб не сопротивлялся и делал всё, что его величество прикажет. Он без зонтика, в своей любимой непромокаемой зелёной куртке, с которой, как с зонта, резво скатываются капельки дождя. Всегда мечтал о такой. Только о чёрной, так чтоб вообще в толпе незаметно было, ну или хотя бы тёмно-серой на худой конец. Даже нашёл одну такую в каком-то интернет-магазине, и страничку в закладки добавил. Ну и что, что мне такая никогда не светит, разве что какое-нибудь третьесортное дерьмо вроде того, что сейчас на мне, но ведь любоваться-то никто не запрещает.       Стоит, смотрит, всё внутри привычно скручивает от страха, но не так, как в первое время. Сейчас я вроде как смирился, да и куда деваться? От этого психа нигде не спрячешься, даже дома достанет. А мать ещё и посодействует.       Взгляд спускается к моим кроссовкам, на которых отчётливо видны мокрые разводы, и он хмурится.       — Пошли, — бросает отрывисто, и, разворачиваясь, спускается вниз.       А я ведь только задницу нагрел. Идти за ним совсем не хочется, хочется сидеть тут и ничего не делать, но если сейчас же не подорвусь с места, он же просто силком потащит. А мне потом объяснять матери, как я в очередной раз умудрился испачкать джинсы.       Вздыхаю и плетусь за ним, и он, о чудо! даже придерживает для меня подъездную дверь. Вырывает из рук зонт и заставляет идти рядом, так что мы касаемся друг друга предплечьями. Прямо как собачку выгуливает.       Идём молча, его дом всего в квартале от меня, хотя живи он в другом конце города, это вряд ли бы что-то изменило. Я едва успеваю скинуть кроссовки, как он толкает меня в свою комнату. Заставляет улечься на кровать и начинает аккуратно растирать мои ледяные ступни. Потом стягивает с меня штаны и точно так же массирует ноги от щиколотки до бедра. Заботливая, блин, сволочь. Он очень ревностно относится к боли, и всегда пытается как можно быстрее избавить меня от той, которую вызвал не сам. На попытки превратить мою жизнь в ад у него монополия, так что все сторонние раздражители устраняются мгновенно.       Хотя, надо признаться, за такой вот массаж я ему искренне благодарен. Марк в этом хорош, и помогает если уж не совсем избавиться от ломоты в костях, то хотя бы сводит ощущения к минимуму.       Переход от массажа к сексу мгновенный, он просто наваливается на меня и целует. Дергаюсь от неожиданности, но его пальцы тут же стискивают мою шею, он смотрит, чуть прищурив свои жуткие глаза, и я затихаю. Закрываю глаза и молча жду. В принципе не так уж сложно. Это как принять горькую пилюлю — вроде и противно, но проще смириться и покончить с ней побыстрее, чтобы не растягивать мучение. Хорошо хоть он не требует какого-то отклика, я могу просто прикинуться трупом и подождать, пока он наиграется. Вот ведь радость забавляться с бревном, но я давно уже не удивляюсь. Искать хоть какую-то логику в его действиях бессмысленно, хотя бы потому, что он вообще это делает. До сих пор помню, какой испытал шок, когда он впервые полез ко мне. Это же уму непостижимо: ублюдок, который несколько месяцев изводил меня за псевдогейские замашки, сам же трахается с парнем. Интересно, что бы по этому поводу сказали Костянкин и его компашка? Иногда, пока он пыхтит надо мной, я представляю, что это именно его избивают за школой, в туалете или раздевалке, отчётливо вижу, как он хрипит и валится на пол, захлёбываясь кровью, и от этого становится даже как-то легче, но в реальность меня возвращают поцелуи-укусы, которые будут сходить явно не меньше недели.       Сегодня он решил ограничиться минетом — видимо, нет настроения на долгие игры, — и через десять минут я уже бегу в ванную. Долго полощу рот, но ни вода, ни зубная паста не помогают избавиться от ненавистного привкуса во рту. Мне кажется, что я весь пахну им, что его вкус и запах въелись в каждую клеточку моего тела, ещё немного — и я сам превращусь в него.       Чаще всего он вообще не прикасается ко мне, просто притаскивает в свою комнату и заставляет сидеть рядом, а сам занимается своими делами. Это может продолжаться часами, и он как будто бы даже забывает о моём существовании. Но это впечатление ложно, стоит только дернуться в сторону двери, как его взгляд тут же впивается в меня, оценивая, не собираюсь ли я сбежать. Глупость какая, как будто я могу. Рефлекс подчиняться, ибо будет только хуже, он вбил в меня ещё в школе. Наверное поэтому в первый раз я просто оцепенело лежал и изо всех сил жмурился, стараясь отстраниться от всего происходящего, лишь бы не впасть в истерику. Это произошло всего полгода назад, всего каких-то шесть месяцев, а мне кажется, что это продолжается целую вечность. Мне даже с трудом верится, что было время, когда Марка в моей жизни не было. Что я ходил, не оглядываясь каждую минуту по сторонам, не вздрагивал от звука пришедших смс-ок, что не было противно смотреть на себя в зеркало. Что было вообще что-то, кроме вечной ненависти.       Не скажу, что он так уж жесток. К процессу подготовки всегда подходит со всей ответственностью, иногда даже позволяет себе поиграться с моим членом. Если представить, что всё по взаимному согласию, то можно даже словить свой кайф. Можно сказать, что он обходится даже бережно, не долбит как сумасшедший, не тискает до синяков и царапин, а просто трахает, спокойно, размеренно, словно на тренажёре, лишь немного ускоряясь в самом конце. С таким же успехом он мог бы забавляться с надувной куклой, но ведь её нельзя сломать и заставить подчиняться. Она и так безотказная. И это совсем не секс-наказание, не воспитательный процесс, просто действие для разрядки. А я так, просто под руку попадаюсь.       Возвращаюсь в комнату, торопливо натягиваю шмотки. А этот всё ещё лежит на кровати с расстегнутыми штанами и бездумно таращится в потолок. Не хватает только сигареты, чтоб как в каком-нибудь жутко занудном фильме. Бросает на меня беглый взгляд, поднимается и идёт на кухню, попутно сгребая мои кроссовки и ставя их на батарею. Иду за ним, сажусь в угол — так ему больше нравится. Включает телевизор, заваривает чай, подогревает для меня тарелку супа, нарезает несколько бутербродов. Есть не хочется, но всё равно послушно жую, потому что, во-первых, хочется хоть чем-то перебить тошнотворный привкус, а во-вторых, если не буду есть, он запихнёт мне всё это в глотку сам, ибо я «тощий слишком, взяться не за что». Одной такой демонстрации хватило, чтобы впредь быть умнее. Он вообще всегда объясняет максимально доходчиво, так что его уроки запоминаются с первого раза.       Иногда мы даже разговариваем. Он помогает сделать доклад или освоить новую сложную тему. Голос его спокойный и монотонный, однако всё сказанное им укладывается в голове всегда правильно, и в нужный момент всплывает именно в таком виде, в котором необходимо. Не будь он отбитым на всю голову, наверное, был бы неплохим репетитором. Судя по заумным книжкам, стоящим ровными стопками на полках и на столе — в алфавитном порядке, между прочим — которые он читает всегда и везде, школу он закончил с отличием и поступил в престижный ВУЗ явно не по воле случая.       Спустя полтора часа, когда у меня заканчивается уже третья кружка чая, а задница отваливается от сидения практически в одной позе, домой возвращается его отец.       — О, Гриша снова у нас, — бросает он, заходя на кухню и утаскивая с тарелки последний бутерброд с сыром и ветчиной.       Я только приветственно киваю, уже зная, что ответ его не интересует. Сразу видно, что Марк — точная копия своего отца. Такой же молчаливый и равнодушный. За всё время нашего знакомства я слышал от него фраз пять или шесть. Он достаёт бумажник и кладёт на стол две пятитысячные купюры — сыну на карманные расходы. Отец Марка работает хирургом в какой-то крутой, судя по обстановке квартиры и таким вот «подарочкам» в довольно процветающей клинике, поэтому дома бывает редко, и то только ночует. Всё общение с сыном сводится только к отстёгиванию денег на продукты, счета и развлечения. Более они, кажется, вообще не контактируют. Идеальные отношения.       Когда мужчина уходит в свою спальню, Марк идёт переодеваться, а потом провожает меня до дома. В почти сухих кроссовках и без грызущей ногу боли идти намного комфортнее, я даже почти не хромаю, поэтому обратно мы добираемся быстрее, чем шли к нему домой. Заводит меня в квартиру, вежливо здоровается с родителями, интересуется, как у них дела, и, выслушав ответ, уходит. Разуваюсь уже под очередную оду моему «другу» в исполнении матери:       — Вот, учился бы лучше у Марка! Умный, воспитанный, сам на бюджет поступил, учится вон как хорошо, все соседи его хвалят! Отцу помогает вон как, всё по дому сам делает. Мне бы такого сына! Не то что ты, бестолочь, и зачем вообще тебя родила? Надо было в детдом отдать, к таким же полудуркам! Там бы, может, за своего сошел.       — Галя… — робко вставляет отец, но мать тут же перебивает:       — Чего, Галя? Молчи лучше! У него такой шанс был, а он что? Теперь на шее моей всю жизнь сидеть будешь, да? — чуть не кричит, снова поворачиваясь ко мне. — Думаешь, я тебя всю жизнь кормить буду? Закончишь школу — проваливай на все четыре стороны, понял? Не нужен мне такой неблагодарный сын! Я его растила, столько сил на него потратила, столько нервов, а он нос воротит!       Опустив взгляд в пол, аккуратно протискиваюсь мимо — лучше не спорить, так и отхватить можно, — прохожу в комнату и плюхаюсь на кровать. И чего разошлась опять? Совсем с катушек слетела в последнее время. А я ведь ничего не сказал, даже не смотрел в её сторону. Лучше бы Антошеньку своего строила — пацану двенадцати нет, а весит уже сорок девять кило. Только и делает что жрёт и рубится в какие-то игры по интернету. Нихрена не учится, а родители, вместо того, чтобы дать хорошего ремня, спускают кучу бабла на репетиторов, из-за которых он, кажется, деградирует ещё сильнее. На меня вот, к примеру, даже за четверку всех собак спускают, а как этот свин «пару» принесёт, так «Ох, Антошенька, ну ничего, следующую тему лучше выучишь».       В такие моменты всегда завидую Ромке, который может позволить себе не приезжать уже четыре года — с тех пор, как поступил, не был дома ни разу. Хотя его тут никто и не ждёт. Как только закончил школу, мать тут же собрала ему сумку с вещами и выгнала, точно так, как обещает сделать и со мной. Рома не особо и расстроился, поселился в общаге, нашёл работу и живёт припеваючи. Если бы не авария, я мог бы точно так же уехать через год. Но из-за слишком большого пропуска мне пришлось в этом году заново пойти в десятый, а значит пребывать в этом месте мне придётся вдвое дольше.       Мать распинается ещё десять минут, в течение которых сидящий за компом братишка похрюкивает от смеха и вставляет комментарии типа «теперь тебе точно пиздец». Маленькая тварь, как же хочется встать и хорошенько ему врезать, но если я хоть пальцем его коснусь, точно знаю, мать укокошит даже не задумываясь. А потом они наверняка дружно придумают историю о том, что это была самооборона.        Засыпаю с мыслью, что за выходные нужно успеть подготовить доклад по истории. С учетом того, что Антоша от компа отходит только чтобы пожрать и сходить в туалет, отвоевать агрегат хотя бы на полчаса будет непросто. Мать в этом деле точно не помощник, поэтому снова придётся что-то придумывать. Но это будет уже завтра, а сейчас нужно поскорее уснуть, прежде чем меня снова разбудят с утра пораньше и отправят черт знает куда с каким-нибудь дурацким поручением, типа купить ещё горячего хлеба в местной булочной, потому что «потом он уже будет не вкусный и не такой полезный». Хлеб у них полезный, вот уж насмешили. Так бы сразу и сказали, что просто спят и видят, как бы выставить меня из дома на подольше. Как будто для кого-то это секрет.       Мысленно вычитаю от оставшегося мне срока ещё один день. Ещё на один меньше. Осталось всего шестьсот двадцать девять дней. Не так уж и много, я обязательно справлюсь. Я же сильный.