Лекарство от ненависти

наши дни

      Вопреки всем прогнозам в субботу с самого утра светит солнце. Несмотря на двухнедельный ливневый марафон, жарит так, что уже к обеду высыхает большая часть луж. С улицы доносится разношёрстный галдеж, от которого я уже успел отвыкнуть. Люди настолько соскучились по теплу, что, кажется, погреться во двор вышел весь дом.       Мать в отличном настроении, предлагает всей семьёй отправиться в парк развлечений. У меня есть повод отказаться — доклад, который нужно сделать до понедельника. Мать даже не комментирует, только подгоняет Антошу, чтобы собирался быстрее. Ничего другого и не ожидал. Один раз у меня не хватило мозгов придумать отговорку, и я целых четыре часа был вынужден наблюдать, как веселится маленькая тварь и как с этого умиляются родители. Всё действо крутилось только вокруг него — аттракционы («Гриша уже взрослый, ему не понравится»), сладкая вата («Грише нельзя, у него же диета»), попкорн («Гриша такое не любит»), 5D кинотеатр («Гришу укачает, у него же слабое здоровье»). Потом мне же ещё и предъявили, что я портил всем настроение своей хмурой рожей.       Радуясь тому, что могу нормально сделать уроки, не отвоевывая себе жалкие полчаса, сажусь за компьютер сразу же, как за ними закрывается входная дверь. Теперь у меня есть часа четыре-пять, чтобы без всякой спешки сделать нормальный доклад. Тема кажется лёгкой, а информация, данная в первых десяти ссылках, слишком поверхностной. Раз уж есть такая возможность, решаю покопаться ещё, нарыть что-нибудь интересненькое, о чём не написано в учебнике. Но всем планам приходит конец в виде сломанного каблука на маминых туфлях.       Они возвращаются уже через десять минут после своего ухода, злые как черти, а особенно Антон, ведь ему обломали такой классный выходной. Он первым же делом забегает в комнату, чтобы скорее сесть за компьютер.       — Отдай! — требует он, едва ли не выпихивая меня с кресла.       — Я ещё не доделал, — кое-какую информацию подтянуть всё же успел, на четвёрку потянет. Осталось только скомпоновать всё это в нормальный связный текст и оформить по шаблону.       — Там Вадик уже в данж пошёл! — психует он, начиная трясти кресло.       — Офигел, что ли? — отпихиваю его от себя, пытаясь не свалиться. — Я для школы делаю, мне сдавать в понедельник. Подождёт твой Вадик, не умрёшь.       — Урод! — визжит он, ныряет к плинтусу и выдёргивает из розетки одну из вилок. Монитор гаснет, появляется надпись об отсутствии соединения, и я понимаю, что кабель этот от системника.       Меня всего трясёт. Хоть и знаю, что автосохранение спасло большую часть информации, всё равно не могу сдержаться. Это ведь даже не самая мерзкая его выходка, бывало и хуже. Но это та самая последняя капля. Перед глазами словно пелена, всё тело вибрирует от желания подойти и свернуть паршивцу шею. Подрываюсь с места и даю ему такую оплеуху, что он заваливается на шкаф и ударяется о него башкой.       На его крик прилетает мама, видит ревущего и пускающего сопли любимчика, который катается по полу в позе эмбриона и зажимает лицо. Смотрю на неё, и леденею от осознания того, что простым скандалом эта выходка не ограничится. Потому что вижу на ее лице все то, что сам испытывал несколькими мгновениями ранее. Желание убить, уничтожить, расщепить на атомы. Я даже не замечаю, как в её руке появляется ремень. Не слышу, что она кричит. Время словно замедлилось. Просто вижу, как мне в лицо летит металлическая бляха, и понимаю, что сейчас будет очень больно. И я ничего не могу с этим сделать. Даже зажмуриться не успеваю.       Я был прав. Боль адская. Совсем не такая, к какой я привык. Марк всегда давал её дозированно, как бы проверяя границу моей выдержки, после которой я сломаюсь. Сейчас было всё сразу, слишком неожиданно, слишком сильно. Не могу дышать, перед глазами искры, лицо словно в огне. Ничего не соображаю, пытаюсь прикрыться, извернуться, но адский огонь продолжает вспыхивать по всему телу.       В себя прихожу в какой-то подворотне. Сижу на асфальте, в домашней одежде и в одном кроссовке. Как выбегал из дома и как добрался сюда не помню, в памяти полнейший провал. Всё тело горит и пульсирует, а особенно правая щека. Ощущение, словно мне её вилкой раскурочили. Осторожно прикасаюсь тыльной стороной ладони, и, слава богу, крови нет. Но от этого не легче. Двигаться больно, от каждого движения кожа противно натягивается, заставляя пульсировать болезненные места ещё сильнее. Осматриваюсь, с трудом угадывая местность. К горлу подступает комок, чувствую, что сейчас начнётся истерика. Боже, только я мог в состоянии заводной куколки прийти именно сюда. Если бы не отключился раньше, то через пару дворов стоял бы перед домом Марка. Хочется рассмеяться, или расплакаться. Не знаю, чего больше. Насколько же надо быть конченным, чтобы самолично прискакать к тому, кого ненавидишь всем сердцем?       А мне есть, куда ещё идти?       Всё-таки смеюсь. Некуда мне больше идти. Никто и нигде меня больше не ждёт. Мой круг общения начинается и заканчивается именно моим персональным мучителем. Идти, куда глаза глядят? И далеко ли я так пройду? До ближайшего пруда, чтобы благополучно утопиться? На мгновение перед глазами встаёт картинка, как я перелезаю через перила и плюхаюсь в воду. Вонючая зелёная жижа тут же захватывает в плен, я чувствую её привкус, чувствую, как она заполняет лёгкие мерзкой тиной, и отчетливо ощущаю жгучую боль в груди. Я знаю, каково это — тонуть. Страшно, противно. К этому я не готов.       Воспоминания отрезвляют. Поднимаюсь с земли, стараясь не делать резких движений, и ковыляю в сторону дороги. Уже всё равно. А он знает, что делать. За своими вещами он всегда ухаживает очень бережно.       Марк если и удивляется моему приходу, то никак этого не показывает. Глаза тут же впиваются в мое лицо, я физически могу ощутить, как его взгляд скользит по моей щеке, изучая. Он не двигается, глаза непривычно тёмные. Кажется, словно он сейчас бросится на меня и разорвёт на кусочки. Но проходит секунда, две, три, а я всё ещё жив. Он только отходит в сторону, пропуская в квартиру, и я, сняв кроссовок и носки, сразу иду в его комнату.       — Кто? — спрашивает он, проходя следом за мной и закрывая дверь. Голос вроде спокойный, но вот лицо выдаёт его с потрохами. Чьё бы имя я ему сейчас не сказал, этому человеку очень повезёт, если Марк каким-то образом не сможет до него добраться.       — Мать, — говорю без тени сомнений. И мне не стыдно и не жалко. Потому что так всё достало, что терпеть уже нет сил.       Он больше ничего не говорит, помогает снять одежду. Притаскивает пузырек с прозрачной жидкостью, тюбик с какой-то мазью и ватные диски. Пока он обрабатывает кожу, я пялюсь в потолок. На себя смотреть противно — всё тело в красных отметинах, особенно досталось рукам и спине. Хорошо хоть крови нет. Неприятнее всего на лице. Морщусь, пытаясь не разреветься от боли и обиды, а Марк аккуратно прикладывает ватный диск, даже не смотря мне в глаза. Так и слышу в его молчании привычное «терпи».       Всё внутри требует мести. Именно поэтому я пришёл сюда. Сказать «фас!» было легко и приятно. Эта женщина сама виновата. Пусть теперь ответит за все годы игнорирования, унижений и откровенной ненависти. Мне даже становится немного легче от мысли, что она наконец получит то, что ей причитается. В этом я не сомневаюсь, потому что вижу — Марк еле сдерживается. Несложно догадаться, что за мысли бродят в его голове. Я же говорил, он очень ревностно относится к боли, и кое-кто поплатится за то, что посмел прикоснуться к его собственности.        Принесённая им мазь оказалась с охлаждающим эффектом, и боль притупляется. Закончив обработку, он достает из шкафа футболку, спортивные штаны и протягивает мне. А я даже пошевелиться не могу. Накатывает такая слабость, что, начнись тут пожар, вряд ли смогу даже до двери добраться. Он просто натягивает на меня одежду, заставляет лечь и накрывает одеялом. Уже на грани сна слышу, как он выходит из комнаты, а потом и из квартиры.       Просыпаюсь от хлопка закрывающейся двери. За окном уже темно, сколько же часов я проспал? Слышу его приглушенный голос. Кажется, Марк разговаривает по телефону, и он как обычно немногословен — «да», «нет», «помню», «хорошо». Заходит в комнату, а я быстренько зажмуриваюсь. Не то чтобы боюсь, просто не знаю, чего ожидать, и от этого не по себе.       Он ходит по комнате, включает настольную лампу, я слышу шорох стягиваемой одежды, а потом рядом со мной прогибается матрас. От неожиданности вздрагиваю, раскрывая себя. Марк замирает, потом тянет за плечо, заставляя лечь на спину. Обхватывает мою челюсть пальцами и поворачивает голову к свету, рассматривает щеку. Болит уже не так сильно, только противно ноет и покалывает, но терпеть можно.       Смотрит мне в глаза долгим взглядом, и я знаю, что за этим последует. Мышцы каменеют, инстинктивно дёргаюсь, но меня возвращают на место. Он садится сверху, одной рукой упирается в кровать, а второй без всяких расшаркиваний лезет в мои штаны. Не торопится, просто гладит, не позволяя отвести глаза. Взгляд гипнотизирует, лежу тихо, как мышка, отчего-то понимая, что ничего более он сегодня не потребует. Даже расслабляюсь, позволяя себе минутку слабости. Раз уж ему захотелось меня утешить, то я вовсе не против. Уже и не помню, когда дрочил в последний раз, поэтому ощущения потрясные. Прикрываю глаза, но рука в штанах тут же замирает, и я слышу тихое и четкое:       — Смотри на меня.       Это сложно, когда всё внутри стягивает узлом, а чужая рука двигается так правильно, что веки сами собой закрываются. Но я как могу заставляю себя смотреть. А он наблюдает с таким интересом, словно ставит очередной эксперимент.       Потом он уходит в ванную, а я лежу, ощущая себя огромным куском растаявшего желе. Внутри так пусто, нет даже отвращения. Я знаю, всё это только сегодня, в виде исключения. Уже завтра всё вернется на круги своя, и мне повезёт, если он за всё это не стребует с меня в три раза больше.       Да и пофиг. У меня есть ещё несколько часов абсолютного эмоционального вакуума, прежде чем я снова открою глаза с привычной ненавистью ко всему миру. Поэтому прикрываю веки и сразу же проваливаюсь в сон.