Терновая корона

Изабель поднялась с постели, едва солнце показалось на горизонте. Холодные лучи проникли в покои и небрежно коснулись ее лица. Женщина тут же села в постели, зябко поежившись, и прижала колени к груди. Этой ночью она спала спокойно и была рада тому, что тревожные сны не терзали ее. Однако сердце все же было не на месте. Она поджала губы, убрав с лица волосы цвета золотой осенней листвы. Качнув головой, пытаясь отогнать ненужные мысли, она позвала служанок. Королева облачилась в темно-синее платье с туго затянутым корсетом, волосы королевы были забраны в высокую прическу и украшены и грузной короной, на палец надела любимый перстень, подаренный ей когда-то Эдвардом. Сегодня был день казни ее осужденных матери и брата. — На площади уже собираются люди, Ваше Величество, — сообщил ей паж. Изабель за завтраком не могла заставить себя даже взглянуть на еду. В горле встал ком, и она была не в состоянии совладать с собой. Нет, она не сможет быть там и смотреть на то, как им отрубают головы. Что бы они ни сделали, какую бы боль ни причинили ей лично и Югу, она не была чудовищем, способным хладнокровно смотреть на казнь людей, которых она когда-то называла семьей. — На тебе лица нет, Изабель. — Они умрут сегодня, Ричард. Мне страшно. Он протянул ей руку и накрыл ее ладонь своей. Пальцы Изабель были ледяными. — Они поплатятся за то, что убили твоего брата. Изабель хотела было сказать, что она почти поверила, что мать непричастна к этому, но отчего-то остановила себя, резко схватившись за кубок с водой. Она сделала глоток, но тут же пожалела. Казалось, еще секунда, и все пойдет обратно. — Я не смогу на это смотреть. Я не появлюсь на казни. — Ты должна. — Нет, не должна! — воскликнула она, и в глазах ее, до этого безжизненных, зажегся огонь. — Иначе чем я лучше их? Она осталась себе верна, да, лишить их жизни было единственно верным решением: никто не должен иметь прав на ее трон, да и грехов они совершили не мало, но смотреть на это она не могла, иначе остановила бы казнь. — Свершилось, — сообщили ей в полдень. Сидя в своем кабинете, она и думать ни о чем другом не могла, ведь где-то там, в свете яркого осеннего солнца, ее мать и старший брат лишаются жизни. — Почему так долго? — спросила она нервно. — Лорд Джеймс из камеры не желал выходить, Ваше Величество. Сопротивлялся, кричал и плакал, словно тру… Простите, Ваше Величество, — осознав, что перешел границы, паж замолчал. Словно трус. Изабель ничего не ответила. — Что леди-мать? — она встревоженно поднялась с места, больше не в силах удерживать себя. — Отказалась от яда, Ваше Величество. Изабель не сдержалась и послала к ней верного слугу, чтобы дать возможность старой женщине умереть куда более спокойно, чем на глазах сотен зевак, но не свершилось. Да, несмотря ни на что, Иззи испытывала к ней сострадание. Более того, она уважала мать. Теперь, будучи королевой, она на своей шкуре ощутила, что ради короны приходится совершать вещи, противные твоей душе, разрушающие твою мораль и то, во что ты веришь. А если часто позволять себе такую слабость как боль, раскаяние и жалость, долго не проживешь. — Почему? — Она… — паж нервно сглотнул и вновь замолчал. — Самуэль, прошу тебя, не мучай меня. Я не буду наказывать тебя за то, что ты передашь мне чужие слова. — Простите, Ваше Величество, — молодой человек собрался с мыслями. — Она сказала, что хочет, чтобы пролилась ее кровь, и чтобы навсегда она осталась на ваших руках. Простите, — вновь извинился он. Слезы защипали ее глаза, она медленно отвернулась от Самуэля, не чувствуя собственных ног, в ушах звенело, и ей хотелось закричать. Но она прижала ладонь ко рту, удерживая крик внутри, а затем жестом приказала ему уйти. Горячая слеза покатилась по щеке, и Изабель не стала ее стирать. Дрожащей рукой она коснулась груди, будто в надежде вырвать сердце, обливавшееся кровью. — Прости, — со слезами на глазах прошептала она в пустоту, представляя образ матери, но не тот, в котором она предстала ей несколько недель назад. Это была не уродливая морщинистая худая женщина, со взглядом дикого животного, а молодая, нежно улыбающаяся, пусть и не ей, а ее братьям. — Я виновата, но и ты не меньше. Прости, мама. Об этом тоже напишут в летописях. О смерти предателей: недостойного короля Джеймса и его матери, более трех десятков лет находившейся у власти, допустившей такой упадок на Юге. В летописях напишут, что на казнь пришел посмотреть едва ли не каждый третий житель столицы, что в толпе было нечем дышать. Но в летописях не напишут, что король Джеймс проклинал Юг, каждого жителя, обвинял в предательстве их и новую королеву, клялся, что переродится и задушит ее во сне. Не напишут, что когда казнили леди Маргарет, все молчали, и слышно было даже как между домов гуляет ветер. Она величественно поднялась на эшафот и сложила голову на плаху. В глазах ее не было страха. Перед тем как над ее шеей опустилось лезвие топора, она, возродив перед глазами образ дочери в тот день, когда та вместе с братом отправилась на Север, прошептала: — Прости.