Пари

"...Он был очень симпатичным – нет, неправильное слово... не знаю, как сказать. Вертлявый и узкозадый с нехорошим взглядом и нехорошей улыбочкой. Что произошло? – я попался, пытался отбиться - неудачно - меня избили и затолкнули в машину. Все. Я сижу на заднем сиденье и вижу его нехороший взгляд в зеркало, мысленно дорисовывая нехорошую улыбочку. Он замечает мое внимание, и это его развлекает. - Отдашь его мне? – говорит он второму полицейскому – за рулем. - Тебе? Заскучал? - насмешка в голосе - Этот подходит под твои параметры? Вертлявый оборачивается, внимательно смотрит – я не ошибся, нет - улыбочка на губах как приклеенная - его взгляд скользит по мне - оценивающе, нахально, бесстыдно - чуть дольше задерживается только на молнии брюк. Скажем так. - Вполне, – говорит он. И снова отворачивается. - Это он тебе так заехал? – снова обращается он к водителю. - Да, – тот потирает скулу. – Сука. - По правде говоря, – вертлявый хихикает, – так тебе и надо. Так ты отдашь его мне? - Да подавись ты, – говорит тот. – Береги задницу. *** Теперь я сижу на стуле, руки в наручниках за спиной - слегка выворочены, мне неудобно – вдобавок ноет под ребрами - я хорошо помню мощный пинок. В глаза мне светит лампа – невыносимый желтый свет. Вертлявый полицейский стоит передо мной, в его правой руке хлыстик или что-то похожее – не могу разглядеть – в глазах пятна от безумного света - и я пытаюсь прикрыть их . - Не зажмуривайся, – вкрадчиво говорит он. – Давай побеседуем. Смотри прямо на меня. Я с трудом разлепляю веки, но почти ничего не вижу. Конец рукоятки хлыста приподнимает мой подбородок – Смотри в глаза. Как твое имя? Я молчу. Не собираюсь ничего говорить. - Я же спросил, – вертлявый садится напротив. – Отвечай. Отчетливо. Или мне представиться первому? Хочешь знать, как меня зовут? - Не особенно, - говорю я. Рукоятка скользит по моей груди вниз, к животу, задирает на мне футболку. Потом касается молнии на моих брюках. - У тебя большой член, – говорит он как бы сторону. - Ты что, извращенец? – говорю я - А ты еще не понял? – говорит он - Ты такой глупый? *** Он меня раздражает, отвращает и притягивает. Своими улыбочками, изгибом рта, манерой двигаться, вызывающим диссонансным запахом туалетной воды. - И что ты сделаешь со мной? – говорю я. - Да все что захочу, – он усмехается. – Так прияяятно. Ты абсолютно в моей власти. Что бы я не сделал – это совершенно ненаказуемо - По моему, это ты предпочитаешь чтобы что-то делали с тобой, – кривлю я губы. - Правда, – он наклоняется. – Как это ты догадался? Такой тупой и догадался. И прежде, чем я успеваю ответить, он со всего размаху бьет меня по лицу. Этого я не ожидал, черт, сволочь, моя голова резко дергается, а еще через секунду я чувствую, что трудно дышать, и соленый вкус на губах. - Какая прелесть, – говорит он. – Тебе идет. Кровь из носа – так эротично. Это уже слишком - а так не хочешь?! - я пытаюсь пнуть его, но он уворачивается, бьет меня в солнечное сплетение – очень сильно - точным выверенным ударом, я ловлю ртом воздух, падаю на пол, и в ноющие ребра снова - чужой ботинок. Потом он сидит на мне и носовым платком промокает кровь у меня на лице. - Ты слишком тупой, - говорит он. – Тебе со мной не справиться. Ты куришь? Я не отвечаю. - Скорее всего, нет, – говорит он, – иначе у тебя в карманах были бы сигареты. Или зажигалка. А у тебя в карманах всякая дрянь. Он смотрит на меня, опираясь локтем о свое колено – если забыть про кровь из носа, пинки и пощечины - такой нежный, изящный и почти невинный. - Ну, что мы будем делать? - скучающий голос, - Хотя... кстати, - слегка ерзая, он сползает чуть ниже и устраивается у меня на бедрах. - Можно посмотреть? - и задирает мою майку. Я невольно втягиваю живот. Он наклоняется и внимательно смотрит - я ощущаю его взгляды как прикосновения - опасные прикосновения. - У тебя столько шрамов. Тут, – он проводит пальцем по самому длинному, – И тут, и тут. Тебя часто бьют? Влипаешь в дурные истории? Ты такой плохой парень? Тебя никто не любит? Усмехается. - А я люблю. Я люблю плохих парней с большим членом. *** - Тут очень жарко, правда? – он расстегивает рубашку. Я слежу за его движениями... можно сказать, против воли. - Не думай, что ты можешь меня этим поймать, - я все-таки отвожу глаза. - Ты знаешь, иногда я забываю, что ты не немой, – говорит он задумчиво, как будто в сторону – Спасибо за комментарий. Какого черта ты думаешь, что я собираюсь тебя ловить или что там еще? Соблазнять, может быть? - скалит зубы - это тоже улыбка. - Ты ненормальный? У тебя нет чувства опасности? Ты должен меня слушаться – это самое разумное. В твоем положении. Поиграем в "сэр, есть, сэр"? А? Отвечай! Ну!!! – он мгновенно звереет и его пальцы впиваются в мой подбородок, сжимают его так, что мои губы по-дурацки выпячиваются, я пытаюсь освободиться, мотаю головой... - У тебя глууупый вид, хахаха, – неприятный смех, потом он резко наклоняется и проводит языком по моему рту. - Мне нравится чужой вкус. А твой почему-то особенно. Как ты думаешь - почему? - Ты просто... - У тебя противный голос, - говорит он, – а когда я держу тебя за лицо, он еще противнее. Гнусавый и нелепый. Может заткнуть тебе глотку чем-нибудь, а? – он медленно разжимает пальцы. - А может тебе? – говорю я. - Хочешь, чтобы я у тебя отсосал? Хахаха. Мило. *** - Знаешь, просто бить тебя – это скучно, - он встает с меня, и я даже испытываю какое-то разочарование - мне нравилось ощущать его вес. - И отсосать у тебя сразу - это тоже скучно. У тебя такой унылый вид, что всем понятно, что с сексом у тебя проблемы, а мне наплевать на чужие проблемы, понимаешь? И ничего не бывает бесплатно. К тому же. - Делаешь это за деньги? - Хахаха, как унизительно – меня унизили! - я сейчас заплАчу от горя. Как мне жить с этим? Как мне жить с этим дальше? - притворная истерика. - Не говори ерунды, - абсолютно спокойный голос. - Особенно такой предсказуемой. К тому же, как ты видишь или, вернее, увидишь, я могу бороться со скукой – мне очень хочется тебя избить. - И еще, - он говорит это задумчиво, даже не мне - куда-то в сторону, - моральные нормы мною или неправильно поняты, или не усвоены - так пишут в тестах. У меня нет внутренних запретов – не бить лежачего, не бить беспомощного и прочее. Не бить преступника в наручниках. Ничего такого. У тебя красивое лицо, но когда из носа идет кровь, оно становится еще красивей, а если разбить губы – а? какое эстетическое удовольствие! У тебя все тело в шрамах – мне это нравится, а если добавить парочку кровоточащих царапин – согласись, это восхитительно. Согласись. - Пошел ты! – говорю я и получаю хлыстом по лицу - вскользь, но боль просто обжигает, и я вскрикиваю. - Ах ты! – голос со свистом. - Ты... - Неужели больно? – он улыбается. - Тебе больно?" Больно. Да. Только не это главное. *** Я знаю, что не должен сбиваться - его это расстроит. Мне так кажется. Странно - он думает, что делает это для меня. Хотя я делаю это для него. Трудно понять. И не хочется объяснять. Есть игра. Есть правила игры. Моя роль. Его роль. Наверное, я плохой актер. Даже скорее всего - какая разница. Просто... Я не могу забыть, что это Шульдих - развратный, жестокий, потерянный, переодетый в полицейского - любой. Мой. Чужой. Неизвестно чей. Ничей. И я его хочу. У меня стоит на него, да. Каким бы он ни был. И это не остается незамеченным. - Вот это да! – говорит он, – Завидная эрекция. Тебе помочь? - Давай. Сделай милость, – говорю я. – Не терпится тебе вставить. Слова просто вырвались у меня, и вертлявый оторопел – могу поклясться. А ведь я сказал, то, что думал. - Сними наручники, - говорю я. - Я все понял. Сними. - Я сниму наручники, если ты будешь хорошим мальчиком, - капризный голос.- И пообещаешь вести себя прилично. - Снимай. Обещаю. Я даже могу поклясться, если ты попросишь. Но он не просит - достает ключик, почему-то долго возится – и – наконец-то! – я свободен. *** "Я разминаю затекшие кисти, сжимаю-разжимаю пальцы. Он сидит и смотрит на меня, усмехаясь – совсем незаметно, губы почти не кривятся - смотрит как на животное. Я почему-то очень остро ощущаю чувство превосходства - его превосходства надо мной - превосходства на голом месте и потому такого неприятного - и непривычную для меня презрительную самоуверенность – я сам чувствую себя животным! - каким-то образом он демонстрирует мне свое превосходство так, что я сам в него верю - мне это противно, меня это бесит - несказанно бесит! - а еще я понимаю, что и вести себя я могу только как животное – навязанная, но принятая мной роль - могу быть только таким, каким он меня видит, хочет видеть в этот момент. Грубым. Недалеким. Агрессивным. Мрачным. Плебеем, если хотите. - Садись, – говорит он. – Хотя нет, не надо. Стой. Я придумал себе развлечение получше. К тому же, позволить тебе сидеть - неуместное сочувствие. Тебе ведь не очень хорошо, правда? Тело болит, а голова кружится - наверняка так. Стой тут. Сними майку. Сам. Мне не нравится, что она прикрывает... хахаха... Слишком длинная майка, не находишь? Безвкусная длинная майка - а меня так возбуждает вид твоего... – он опять недоговаривает. - Ты же меня хочешь? - он скалит белые зубы. Я уже не разминаю кисти. Провожу рукой по волосам - убираю их назад – мешают. Я даже не чувствую себя глупо - вот так, стоя посреди комнаты, как на сцене - а зритель один-единственный и такой пристрастный - а невыносимая – яркая, желтая - лампа по-прежнему горит. Я не смотрю на вертлявую сволочь - по крайней мере, прямо не смотрю. Я чувствую свои напряженные мышцы - плечи, шея словно окаменели - но расслабляться не стоит - не с ним. Не мне. - Давай, не раздражай меня, делай, – нетерпеливый жест. – Ты не умеешь слушаться – и мне придется тебя поучить. А я не умею жалеть. Понимаешь? Хотя бы это? Я осматриваюсь. Его ощущение полнейшей безнаказанности меня все же слегка смущает - это просто пустая бравада или тут это в порядке вещей? – и я действительно - как это? - в его власти? Или он так уж надеется на свою ловкость? - ну да, он ловкий и достаточно сильный, да, это я уже оценил, прекрасно оценил, но я был в наручниках, а сейчас я абсолютно свободен - и, кажется, мы на равных - хотя нет, физически я, несомненно, сильнее, справиться с ним для меня вполне реально. Вполне. Просто нельзя упускать из виду его возможность позвать на помощь. Кнопка? Обычно бывает кнопка - точно! - под крышкой стола, как правило – значит мне нужно отвлечь его от стола. Или она не там. Тогда хуже. Или ее нет совсем. А вот это гораздо лучше. А еще он вооружен. Пистолет я тоже заметил. Просто пока делать так, как хочет он. Я стягиваю майку, сначала поднимаю ее до уровня сосков, слежу за его взглядом, ему явно нравится - он разглядывает меня - в его глазах любопытство и скользкое вожделение - так смотрят стриптиз. - Умница, – говорит он, – что ж ты застыл? Дальше. Я стягиваю майку через голову. Держу в руке комок ткани. Потом роняю его на пол. Здесь не жарко, совсем нет – кожа покрывается пупырышками, а соски торчат. - Ты замерз? Или возбужден? – он встает, подходит поближе – я чувствую колыхание воздуха и его запах. – А? – касается пальцами моих сосков, сжимает их – немного сильнее, чем, если бы это была просто ласка, мне даже больно, но я терплю. Пока. - Послушай, - на его лице скука, он смотрит вверх – усиливает скучающее выражение - а еще выпячивает губы. - Ты что, правда тупой? Если ты не будешь мне отвечать, я буду тебя бить, – ровным спокойным голосом. - И это последнее предупреждение. - А ты как думаешь? – мой голос неожиданно хриплый – и это помимо моей воли завершает такой непривычный образ дикаря и плебея. Образ, который выстраивается сам собой. Как будто находишься в чужом теле. Особенность игры. Да, я это понимаю. Могу понять. Ты становишься другим, но не тем, кем хочешь – что-то вмешивается – мне без разницы что, наплевать что - просто другим. И уже этот образ формирует твое дальнейшее поведение. Просто... мне не то, чтобы никогда не хотелось стать другим. Просто я никогда об этом не думал. Серьезно не думал. А ты, Шульдих? Все не так, да? - Неправильный ответ, – говорит он. – Я знаю, что я думаю. И ты все-таки меня разозлил. Обычно я очень терпеливый. И спокойный. Наверное, – движение плечами. - И я добрый. Иногда, - он едва заметно усмехается. - Но ты меня разозлил. Очень сильно. И тебя нужно наказать. Ты согласен? Как будто мне за каким-то чертом сдалось твое согласие, ха! – явная издевка. Волосы нависают ему на лицо, он отводит их рукой, но они снова падают на щеку рыжей прядью. Его это раздражает, и он морщится. Я смотрю на его губы, они кажутся ярче, чем обычно - он облизывает их языком - теперь они влажные – я понимаю, что остро ненавижу это сочетание красоты и жестокости – жестокости невыраженной явно и от того опасной. Он не бьет, он рассказывает, как будет бить. А ожидание гораздо неприятней наказания. Очень часто именно так. А еще - меня притягивает это сочетание. Да. *** - Ты меня не слушаешь? - псевдоизумление, брови немного вверх. Он снова бьет меня, но не плетью - рукояткой – это не так больно - он бьет вполсилы - мне кажется, он может ударить сильнее - а потом все-таки хлыстом – по голому телу – я невольно скрещиваю руки, прикрывая грудь, и это приводит его в дикую ярость. - Руки! – кричит он. – Убери руки! Убери руки! Немедленно! – хлыст как-то взвизгивает и обвивается на секунду вокруг плеча. И еще раз. И еще несколько раз. Пауза. Я слышу его дыхание – негромкое, но частое. Я вижу – он впивается ногтями в свою ладонь. А потом отворачивается. Я все еще не могу понять – вот сейчас в эту минуту - игра это или нет? Накручивает он себя? Высвобождает что-то в себе? Просто – другая роль? Умение в ней раствориться? Я же оставляю себе лазейку – я держусь за то, кто я, какой я и за то, что это Шульдих – какой бы ни был, но Шульдих. Я оставляю за собой возможность назвать его по имени, когда захочу, обнять, и он будет вести себя так, как мне хочется - я сильно надеюсь на это и совершенно не уверен в этом - и я буду знать кого обнимаю, но сейчас он другой, меня это сбивает. Он не оставляет мне выбора. Я и он. И не я и не он. Поворачивается. Подходит ко мне. На губах улыбка - такие называют "змеиная". - Мне нравится, как царапины набухают, - он проводит пальцами по красной дорожке, на секунду поднимает глаза - проверить мою реакцию - я невольно сжимаю зубы и с трудом подавляю свист, но он все равно все замечает и проводит пальцами еще раз - ему нравятся мои мучения или мое умение их переносить - а потом нагибается и целует одну царапину - возле плеча. Проводит по ней языком - немного щиплет. Я выдыхаю - все-таки больно. - Ты хорошо пахнешь, - говорит он и улыбается - сейчас он кажется просто красивым, - пОтом и, наверное, спермой - хотя, нет. Наверное, еще нет, - он улыбается еще шире. - Воняешь как мужлан. Черт! Ненавижу. - Но ты же не подумал, что снять майку это достаточно? – он снова отвернулся, он снова стоит ко мне спиной - он что, идиот? Я могу ударить его сзади. Оглушить. Вырубить. - Не можешь, - говорит он и поворачивается. Это было в первый и в последний раз - явная демонстрация того, как Шульдих читает мысли. Или он просто догадался? *** - Ну так что? - он смотрит на меня, легонько похлопывая рукояткой хлыста по ладони другой руки. - Продолжим? - И что ты меня попросишь - снять брюки? Трусы? - И что бы не попросил - ты же сделаешь, так? - в одной руке хлыст, другая рука скользит по моей заднице, и меня самого удивляет то, как я напрягаюсь и начинаю нервничать. - Ты носишь трусы? Хороший мальчик. Мальчик? Ты меня ни с кем не путаешь? Но я это думаю, а вслух не говорю ничего. Он проводит рукой по моей промежности, по левой штанине – да-да. Да. Черт. Еще. Сделай так еще. Я бы хотел закрыть глаза, и пусть он продолжает – ладонью с усилием - вверх-вниз, пусть расстегнет мне брюки, пусть... – если я скажу, что у Шульдиха красивый рот, вы же поймете, что я имею в виду? Пусть он это сделает. От непристойных образов в моей голове мне почти дурно. Трудно терпеть. Трудно сдерживаться, чтобы не оттрахать тебя прямо сейчас. Но я резко перехватываю его за запястье и толкаю к стене - он не ожидал этого, неловко оступается, ударяется плечом, морщится - неужели больно, неженка? - и я толкаю его еще раз - теперь он ударяется затылком - рот полуоткрыт, глаза распахнуты. *** - Неужели ты мне поверил? Это было очень недальновидно, если не сказать... - я держу его за глотку. – Кто тут говорил о тупости? Может, мы поговорим об этом еще? Или настроение прошло? - Какая речь! – он пытается усмехнуться. – Сколько слов! Какой пафос! Давай поговорим, если хочешь, - теперь его голос звучит сдавленно, но по прежнему самоуверенно, - Но ты ведь понимаешь – я вытаскиваю пистолет у него из кобуры – нарочно обнимаю его за талию, это приятно, задерживаю ладонь на его заднице – ха, черт - такой соблазнительной заднице! - Ты, а не я будешь выполнять приказания. Ты будешь делать то, что я захочу. Я, а не ты, кружевная тряпка! – почему я это сказал? - И что ты, например, хочешь? – спрашивает он - я чувствую ладонью, как он с трудом сглатывает, и сжимаю пальцы чуть-чуть сильнее – ну как теперь? - легко дышать? - Вряд ли что-то большее, чем просто выбраться отсюда. Нельзя сказать, что он не боится – я чувствую какое-то напряжение – может быть, недоверие - я кажусь невменяемым? - скорее всего - но нельзя и сказать, что он испуган – какие козыри у него в рукаве? - если есть, конечно. - Да, вряд ли, - говорю я. – Но все-таки кое-что я сделаю. Пистолет мне мешает, пока он мне не нужен - я кладу его на стол. Пальцем - наручники, защелкиваю их на его запястьях – сзади за спиной, как было у меня - не слишком с ним церемонюсь, даже нарочно прижимаю и вдавливаю неприятный металл в его кожу - потом невольно - неожиданно даже для себя сжимаю его пальцы - почувствовать его - и тут же отпускаю. - Странное ощущение, да? - спрашиваю и не жду ответа. Он молчит и с напряженным - интересом? - наблюдает за мной. - Это разумно, – говорит все-таки, - ограничить мою свободу. Ты очень умный. Еще один способ обозвать меня тупицей. Но неожиданно для себя я беру его за шею, захватывая волосы, он морщится от боли, притягиваю к себе и целую. - Это еще не все, – говорю я. – Ты же не подумал, что я уйду просто так? *** - Надеялся на это - говорит он. Надеялся? И я расстегиваю его рубашку. По одной пуговице. Начиная сверху. Потом ремень на его брюках - медленно, не рывком - потом тянусь к молнии, но убираю руку - я передумал. Не все сразу. Наваливаюсь на него своим весом - слишком сильно, слишком вызывающе, слишком агрессивно - плебей так плебей - и он и отстраняется, но в следующую же секунду прижимается ко мне. - И что теперь? – шепчет он. – Страстный и нежный секс, м? «Да!» - едва не кричу я, но нет, это провокация, это я могу разгадать - обойдешься! - и я отстраняюсь. Беру его ремень - выдергиваю из брюк - и обматываю вокруг его шеи. - Вот так лучше, да? - говорю я - И лучше не дергайся. Я ведь могу затянуть ремень и потуже. Смерть от асфиксии - одна из самых неприятных. Волна желания - вы ее ощущаете? Когда вас задевает, касается волна чужого желания, чужого вожделения - словно ветром обдувает. Словно толчок в сердце - и ваше собственное бьется быстрее - сильные удары в грудную клетку. Именно это я и почувствовал - от Шульдиха - сильное желание, он словно захлебывался. Словно изнемогал. - А вот теперь, - говорю я и спускаю его брюки. Неприличное зрелище - это все-таки немного слишком, согласен - спущенные штаны, ремень на горле, но меня почему-то это безумно заводит. Именно эта непристойность, бесстыжесть - как в журнальчиках определенной направленности - фотографии даже как будто настоящие, как будто из-за угла, даже качество съемки не очень, лица смазаны, место действия - дешевый мотельчик или даже подворотня - никакого глянца - тела с родинками и веснушками, полосками от одежды - но все равно это постановка - я чувствую себя немного извращенцем, и мне нравится это ощущение. *** Я провожу рукой по его бедру, ощущаю ладонью торчащую косточку - меня это заводит - его костлявое тело. - Иди ко мне поближе, - говорю я. - Ну? Говори - да, сэр. Так, кажется? - Да, сэр, - говорит он, такой непривычно покорный. - А ведь недавно кто-то долго рассуждал. Кто-то пугал меня. Кто же это был? - шепчу я ему в лицо. - Уж не ты ли? А? Кто-то бил меня плеткой? Не тот ли человек, у которого сейчас ремень на шее? Хаха. Может, поучить его хорошим манерам? И немножко отомстить? Я прижимаюсь к нему - почувствуй мой член. А я почувствую тебя. - Тебе не трудно дышать? - я чуть-чуть натягиваю ремень - он невольно пытается засунуть пальцы под полоску кожи. - Руки, - говорю я негромко и угрожающе. - Убери пальчики... Страшно, правда? Что этот плебей, этот дикарь, этот одноклеточный придурок может сделать с тобой? Подумай - у тебя прекрасное воображение. Твой напарник не зря тебя предупреждал... насчет задницы. Разворачиваю его. Толкаю. Грудью на стол. Брюк на нем нет, а рубашка задрана. Спина немного влажная от пота - почему? - это страх или желание? Как говорится - а надо выбрать? "Ты в моей власти" - вот что я услышал в своей голове. И не удивился." - Ладно, вздохни свободно, - снимаю ремень с его шеи. Мне кажется, он удивлен. И - совсем чуть-чуть - разочарован. Думаешь, все кончилось? Как раз нет. Ремнем по заднице - красная полоса. Я ударил не очень сильно - Шульдих, ты будешь разочарован, но мне тебя жалко - ничего не могу с этим поделать, но зрелище, безусловно... лучшее в моей жизни. *** На полу - моя футболка, его рубашка, его брюки - я лежу на ворохе этих тряпок, а он сидит на моем члене – да, уже так - мне ничего не надо делать – движения вверх-вниз, я вижу, что его сводят судороги - от наслаждения и немного от боли. - Давай, давай, – говорю я, - еще. - Скотина, - он задыхается и снова - вверх-вниз. - Ну конечно, - говорю я, - именно. Разве ты не этого хочешь? Больше всего на свете я хочу обнять тебя, Шульдих. - Дерьмово трахаешься, - говорит он, закусывая нижнюю губу. - Да неужели? - меня вдруг это невыносимо злит - кровь в лицо. - Сидишь на моем члене и еще смеешь что-то говорить? Пощечина - я не сдерживаюсь - бью со всей силы - и он сладострастно выгибается. - А, дьявол, – говорит он, – неужели мне этого хотелось? Вот дерьмо. Разбитый рот Шульдиха. Кровь все время сочится, иногда он ее слизывает языком - облизывает губы, но она все равно течет и вот уже по подбородку спускается засохшая темно-красная дорожка. Иногда он кусает себе пальцы и поэтому пальцы тоже в крови. Иногда он цепляется за меня и поэтому я тоже в крови. Движения вверх-вниз. - Не могу больше, - он наклоняется и впивается пальцами мне в плечи. - Хватит. Все. Не могу больше. Хватит. - Нет, не все, - держу его за лицо, он прижимается щекой к моей ладони - черт, Шульдих, не делай так, ты сам сбиваешься, Шульдих, Шульдих... Черт, да фигня, какая игра, какой полицейский, какой преступник! Потом сидим на этом же ворохе одежды и я целую его - в глаза, в виски, в волосы. Они обнимает меня и тоже целует, а губы безвольные и слабые. - Game over. Все, - шепчу ему на ухо. - Перезагрузка. Он кивает. Я провалил игру - это очевидно. Но его это не очень расстроило, или мне кажется? - Мне мало - я хочу еще. - Тоже, - поцелуй в уголок рта. - А потом неделю не садиться и спать на животе, - насмешка и улыбка.- Прямо сейчас? Прошло полчаса, - он смотрит на несуществующие часы на руке. 20 Я встряхиваю коричневый пакет, оттуда валится всякая дрянь. Я роюсь в этой куче, путаюсь в каких-то ремешках - ничего не пригодилось - наконец нахожу - хватаю смазку и выдавливаю на ладонь. - Побольше? – усмехаюсь – Или так сойдет? - Скотина! - Так хватит или нет? Пауза. - Ран... - Да? Странный голос. Странное выражение лица. Возвращаюсь, обнимаю его, пачкаю его в дурацкой смазке - но это невольно. - Я... - едва сдерживаюсь. - Не говори... Не надо. – Он закрывает глаза, обнимает меня в ответ. – Давай. Иди ко мне. Не говори. Ничего. Пожалуйста. - Не скажу... Ты знаешь, что я хотел сказать? Наверное, да. Я наваливаюсь сверху и целую его, кусая ему губы, захватываю руками его волосы, трогаю пальцами его лицо - скулы, губы, провожу по линии подбородка. Он обхватывает меня ногами, но, черт, я не привык - так все равно неудобно, и он это видит, и меня это смущает. - Перевернись, - шепчу я. И он не спорит. 21 - Не умеешь играть, Фудзимия. И safe-word не пригодилось. Я слишком рано снял с тебя наручники, - он смеется. – Но у меня были причины так сделать. Но все равно... - Наплевать, – целую его за ухом. Мы снова лежим в одной постели - обнявшись, переплетаясь ногами, руками. - Жаль, – он почему-то улыбается. - Я так все распланировал. Ааа, – он потягивается. – Было несколько моментов – Ооо, - снова улыбка. - Это то, что я хотел. Оказывается. Но ты не совсем бездарь – ха-ха. Совсем нет. Ты хотя бы стараешься, – он хохочет, а мне хочется его стукнуть. – А некоторым просто невозможно объяснить. А некоторым все можно объяснить, и они даже будут хотеть тебя до одури, но, знаешь, у них есть одно свойство... - Думаешь, тебе это сойдет просто так? – вот эти разговоры о других? - перебиваю его – я понимаю, что тут дальше – конкретные имена, а я не хочу это слышать, не хочу это знать - ты мой, только мой. А еще я вижу, что его очень веселят мои слова. Я беру его за подбородок двумя пальцами. - Хочу трахать тебя Шульдих. Только тебя. Только я. Понятно? - Это тоже был я, - переводит он разговор. - Нет. Не совсем. И это даже был не я, - я тоже ухожу от темы. Его внимательные глаза. - Так здорово, что ты это понимаешь, – говорит он. Потом молчит. - Знаешь, что для меня сейчас самое главное? – говорит он – негромко, словно в сторону. - Не начать тебе верить. И это же - самое трудное.