Как будто мы бессмертны

Наверное, следует сказать Кейт, пока не поздно, что Клинт Бартон — худший человек, которого она могла выбрать. Но Наташа уже не уверена, что это — своевременная информация. Она наблюдает за ними краем глаза на съёмочной площадке каждый день и ловит себя на мысли, что «поздно» было уже в тот первый вечер на крыше. Обычная история для девушек, которые знакомятся с Клинтом. Он горит сам и поджигает других, и скрыться от этого нельзя. Пока они ещё спали в то первое утро — Кейт, отвоевавшая две подушки, и Клинт, который ей это позволил, — Наташа прошерстила всю квартиру Бартона, истребив притаившиеся по углам женские вещи. Забытые и потерянные тюбики помады, заколки, бельё — всё к чёрту, на дно мусорных пакетов, с глаз долой. Тогда Наташей двигала какая-то смутная похмельная интуиция. Сейчас, почти месяц спустя, потягивая апельсиновый сок, заботливо принесённый Кэсси после очередной сцены, Наташа понимает: интуиция не обманывает её никогда. Кейт смотрит на него влюблёнными глазами и ловит каждое его слово; Кейт доверяет ему в самые безумные моменты. Сейчас они, словно на гигантском маятнике, перелетают в обнимку на тросе из одного здания в другое — и Кейт сама цепляется за него, без всякого страха. Никому не нужно подпинывать её ногой перед прыжком. Кейт напоминает ему о слуховом аппарате, незаметно для себя начинает пить мерзко крепкий чёрный кофе, учится у него всему. Но это вполне объяснимо. Наташа понимает её лучше, чем хотела бы. А вот то, что Клинт заботится о Кейт, уже куда серьёзнее. Джеймс — его страхующий. Он второй час торчит внизу, над коробками, готовый в любой момент поймать Клинта или Кейт, перебросить «подушку жизни», если что-то пойдёт не так, но это не требуется. Бартон очень осторожен там, на высоте, и Наташа сама видела, как он рассчитывал трюк на бумажке. Обычно ему плевать — даже если он спит с очередной пассией. А с Кейт у них так ничего и нет. В этом Наташа тоже уверена — Кейт невероятно болтлива после пары стопочек, которые они иногда вдвоём пропускают в ближайшем баре после съёмок. Она искренняя, лёгкая, куда милее, чем была когда-то сама Наташа…и она бы давно уже рассказала, случись между ней и Клинтом что-то. Ничего не случается. И это заметно после каждых посиделок у Клинта, участившихся в хорошую майскую погоду. Они всё так же засыпают на разложенном диване, не касаясь друг друга, и Клинт не забирает у Кейт неизменные две подушки. *** Джеймс снова злит её. Наташа иногда искренне не понимает, откуда в нём этот дурацкий животный инстинкт самосохранения, благодаря которому у Барнса столько целых костей и запоротых дублей. Они работают вместе два года. Группа Коулсона значительно больше, она занята частями во всей бесконечной комиксной франшизе одновременно, и долгое время Клинт был почти бессменным её напарником. Но, когда Зимний Солдат и Чёрная Вдова столкнулись впервые, Джеймс вошёл в жизнь Наташи и остался в ней — настырный и надёжный. Если Клинт — огонь, то Джеймс — скала. Он, бесспорно, лучший страхующий в группе: никто «в его дежурство» не расшибается в кровь, его меры предосторожности бывают излишними, но лишь на первый взгляд. А ещё он, негодяй, всё время улыбается. Как сейчас. — Ну давай, — игривые интонации бесят Наташу, и она сдувает со лба рыжие волосы. Они вдруг тоже бесят — на кой чёрт ей рыжий парик, если она сама рыжая? Джеймса надо толкнуть совсем чуть-чуть, даже не прикасаться к нему, но Наташа знает его слишком хорошо. Он не вспомнит о страховке, прикреплённой к поясу. Инстинкт удержит его на краю, он опять нелепо взмахнёт руками и сделает бессознательный шаг вперёд, и Лэнг изобретательно выругается в рацию, потребовав ещё дубль. — Мотор! Наташа смотрит в серые глаза, стискивает зубы — и прикладывает Джеймса со всей силы, заставляя упасть сразу же, по-настоящему. Он летит из разбитого панорамного окна, и страховочный трос натягивается. — Не зверь, не птица, летит и матерится, — бурчит Наташа себе под нос. — Стоп! Снято! — радостно кричит Лэнг. Джеймс внизу выделывает «ласточку», болтаясь на тросе во всём своём угрожающем чёрном обмундировании, и «стальная» рука блестит на солнышке. Лэнг смеётся, Коулсон тоже; Клинт проводит рукой по лицу. — Всего одиннадцать дублей, прогресс, — комментирует Скотт. — Снимите это немедленно. Я про Барнса. Нет, не на плёнку, люди не должны увидеть на ютубе такой кошмар. Наташа выдыхает и садится на краю разнесённого вдребезги этажа. Свешивает ноги и отцепляет от своего пояса страховку. Ей не нужно было прыгать, но Джеймс настоял — мол, вдруг поскользнёшься? Может, если бы они работали вместе раньше, её жизнь была бы проще и лучше, но злость от этой мысли только нарастает. Включенный Луисом белый прожектор резко бьёт в правый глаз, и Наташа кисло щурится. — Убери, — кричит она. — Я тебе не Скотт. Дай вот ему любви. — Он просил подсветить этаж для Хоукаев, — фигурка толстячка пожимает плечами, и слезящиеся глаза Наташи едва это различают. Она сердито залезает обратно в помещение, усыпанное пластиковыми «осколками», отряхивает пыль с чёрного комбинезона и тащится к лифту, бросив страховку на полу. Слишком долгий день, слишком много дублей элементарных вещей. Нажимая кнопку, Наташа в сотый раз задумывается над тем, не из Ирака ли Джеймс привёз это ненормальное жизнелюбие. Может, когда ходишь под пулями, действительно начинаешь беречь себя и других вот так, доходя до маразма? Тогда почему война не отбила у него умение так солнечно и заразно улыбаться, что уже и не хочется сломать ему пинком пару рёбер? Об этом Наташа думает почти с усталостью, когда Джеймс встречает её у лифта со стаканом апельсинового сока. — Кэсси занята, — сразу же поясняет он. — Мы прохерили лук Хоукая. Она ищет. — Молодцы, — вздыхает Наташа и без всякой видимой благодарности забирает у Джеймса стакан. У всех свои меры предосторожности, и её личные тоже успешно работают целых два года. *** — Ты злая, — притворно-грустно обвиняет её Фил, сидя на стуле и опираясь подбородком о перевёрнутый громкоговоритель. — Сейчас Джеймс переодевался, я видел у него синяки. Наташа, уже не в костюме, тянет сок через трубочку, наблюдая, как Кейт и Клинт высокохудожественно лупят «вражеских агентов». Две фиолетово-чёрных тени в толпе людей в военной форме. — Во-первых, ты знал, кого выбирал, — она пожимает плечами. — А во-вторых, Фил, а ты не слишком часто подглядываешь за тем, как переодеваются другие мужики? Коулсон посмеивается, поднимая свой волшебный матюгальник. Левая ладонь с неподвижными пальцами придерживает на коленях исчерканный сценарий. Наташа задумчиво наблюдает за ней, перекатывая соломинку между губ, пока Фил просит Клинта быть пожёстче, а Кейт — помягче. Ещё дубль. — Знал, — возвращается к беседе Фил. — Противную маленькую перфекционистку с окраины Вашингтона. — С красивой задницей. — Это тоже, — совершенно деловым тоном соглашается он. — Спасибо, боже. Ты всё-таки смотришь не только на мужиков. — Такая работа. Фил смешно дуется и останавливает съёмку снова — бескомпромиссный Бартон умудрился расквасить кому-то нос. Он извиняется; Фил потирает запястьем левой руки висок. — Ты всё время так наблюдаешь за этим, как будто не привыкла до сих пор, — вдруг очень спокойно говорит Фил, даже не в её сторону, и Наташа вздрагивает. — Хочешь честно? — вдруг спрашивает она. — Только честно и хочу. — Я всё время думаю, что быть каскадёром круче, чем быть балериной. — Почему? — Если получил травму, всегда можешь вернуться в свою стихию. Начать режиссировать мордобои и катастрофы, орать на людей, командовать какими-то отморозками. — Ты всё ещё думаешь о балете? Сочувствие со стороны Фила почему-то никогда не унижает. Оно ненавязчивое, аккуратное, правильное. Будто он где-то прошёл специальные курсы сострадания людям. Наверное, только с ним и можно об этом поговорить: Клинт не считает травмы чем-то страшным, Джеймс всегда переживает, а Кейт… Не факт, что Кейт поймёт. Наташа вытягивает правую ногу, сбрасывая старенькую балетку. Смотрит на кривоватые пальцы, которые всё время прячет в обуви с закрытым мыском. Выгибает стопу по-балетному, и голеностоп немедленно начинает протяжно ныть. Хорошо ещё, что ни нормальной жизни, ни работе каскадёра это не мешает. Фил следит за тем, как она, кривясь, обувается. — Наверное, уже нет, — Наташа разводит руками и ставит пустой стакан под стул. — Ни к чему думать о том, чего не вернуть. Фил сосредоточенно кивает, пока Клинт собственноручно провожает пострадавшего в медпункт. Кейт садится на перевёрнутое кресло и ждёт, ковыряя что-то на своём сапоге. — Кстати, — вдруг спрашивает Фил. — Ты нормально сработалась с Кейт? Наташа радуется, что допила сок. Было бы глупо работать каскадёром и умереть, подавившись соком от коулсоновского внезапного «кстати». — Шесть лет прошло, — фыркает она. — Конечно, нормально. — Это хорошо, — рассеянно заключает Фил. — Я немножко переживал. Будешь её страхующей? — Без вопросов. Джеймс носится по съёмочной площадке, пытаясь найти реквизитора — у проклятой руки снова что-то то ли расцепилось, то ли треснуло. Она будет нужна только завтра, но он, чёрт возьми, слишком ответственный. — Найди Кэсси, — просит Фил. — Попроси её сгонять за донатами для меня. — Двенадцать штук и все разные? — Да, пожалуй. Наташа тут же уходит, забрав пустой стакан. Нога всё ещё напоминает о себе, и почему-то снова хочется курить, хотя она бросила почти шесть лет назад — в тот же день, как рассталась с Клинтом. *** С утра снимают только приключения Хоукаев, и это очень кстати. Кейт уносится на своём фиолетовом «Кавасаки» в отель, где живёт съёмочная группа; динозавр Клинта, пыхтя, уезжает в его трущобы. Ночь тёплая, почти уже летняя, и серую толстовку можно завязать на поясе. Джеймс стоит у своего мотоцикла, крутя в руках шлем, и ждёт Наташу. — Поехали гонять, — выдыхает она, седлая своего видавшего всякое железного коня. Он соглашается легко и радостно. С парковки оба выезжают спокойно — а на шоссе, пустынном к этому часу, рвут с места, и Наташа обгоняет Джеймса, смеясь. Ничто так не помогает ей всё отпустить, как бьющий в лицо свежий ночной ветер. Наверное, это самое важное и самое простое, чему научил её дядя — пытаться обогнать собственные неудачи. Клинт, конечно, даже не был неудачей. Вся та история была простой и закономерной. Коулсон нашёл её в базах массовки, прочитал досье, провёл пробы и притащил на площадку, где немедленно поставил в пару с каким-то умалишённым обаятельным камикадзе. Наташа держалась долго — недели две. Потом они снимали драку на авианосце, сцепившись в небывало жёсткой для постановки драке, и что-то вспыхнуло — будто в озеро бензина кинули открытую зажигалку. Вспыхнуло, затрещало искрами и достало до неба в тот же вечер. Это было даже смешно: Коулсон в панике разыскивал пропавшего с площадки дублёра Локи. Они с Клинтом нашли его в ближайшем баре, в полном костюме, пьяного в дым. Там их товарищ рассказывал всем, что он бог Локи из Асгарда и на него возложена славная миссия. Клинт со вздохом упаковал это тело в «додж», и они вдвоём нервно смеялись на передних сиденьях, пока трикстер-самозванец царапал рогами потолок. Они сдали его Филу на руки, а потом даже не доехали до квартиры Клинта — остановились где-то в переулке. Но то, что легко загорается, так же легко сгорает дотла. У них было три невероятных, ярких летних месяца вдвоём, не похожих на пресловутые «нормальные» отношения. Почти бессонные ночи в квартире Клинта, бесконечное движение, разговоры взахлёб, идеальное партнёрство на съёмках. А потом всё кончилось — будто само собой сошло на нет, и снова разжечь это пламя у Наташи не вышло. Клинт как будто просто потерял интерес. Она съехала от него и очень тихо отболела, надолго оборвав контакты с ним, но вскоре снова пришлось работать вместе. Клинт вёл себя сдержанно, но профессионально, будто ничего не происходило, будто они всегда были лишь коллегами. И только когда это случилось, он пришёл к ней в больницу и снова заговорил, как раньше, став другом. Когда это случилось… — Наташа! Джеймс окликает её беспокойно, но она только хохочет, поднимаясь на мотоцикле и ставя его на заднее колесо. — Наташа, ты без шлема! Мотоцикл слушается её очень легко. Он, в отличие от самой Наташи, покладист. Наверное, только теперь, когда появилась Кейт, Наташа понимает: она в самом деле отпустила. Когда Джеймс нагоняет её, она опускает мотоцикл на два колеса и резко тормозит. Джеймс останавливается чуть впереди, поднимая облако пыли, и сдирает с себя шлем. — Это же не чёртовы съёмки, — ругается он, и руки у него потряхивает. — Я давно не вижу разницы. Наташа качает головой — и не может не смеяться. *** — Нат, и всё-таки я настаиваю. — Бартон, если ты это сделаешь, я не буду с тобой разговаривать. У меня большой опыт в этом. — Всё закономерно — ты издеваешься над Джеймсом, я издеваюсь над тобой. — Клинт… — Почему ты его френдзонишь? — Я его не… — Ай-яй-яй-яй-яяяяяяяяяяяй! Этот поганец снова отталкивается ногой от стены и повисает на тросе. Наташа бессильно застывает, всё ещё упираясь в стену высотки ногой — а потом разжимает руки и свисает рядом. Техники постепенно спускают их на землю, и Коулсон, бегающий внизу с матюгальником, становится всё ближе. Он редко злится, но сейчас как раз такой случай, и Лэнг, распевающий в рацию «Baby, one more time», душевному равновесию Фила не способствует. — Тридцать дублей! — Коулсон воздевает руки к небу. Скотт музыкально присвистывает в рацию и ещё раз поёт припев, забыв куплет. — Это Клинт, — оправдывается Наташа. — Кругом виноват и вообще зря родился. Бартон разводит руками, корчит ей рожу, обернувшись через плечо, и присасывается к бутылке минералки. Кейт звонко смеётся, обмахиваясь сценарием на стуле. Ей жарко даже в майке, и Наташа очень старается не думать про свой проклятый душный чёрный костюм. Позвоночник давно превратился в ручей, а Клинт, снова цепляясь за трос, подпевает Скотту. Лучше бы он сегодня забыл слуховой аппарат. — Так вот, — продолжает он, карабкаясь рядом с ней вверх по стене в тридцать первый раз. — Ты ему нравишься. — Клинт, кому я такая нужна и с каких пор ты записался в свахи? — Я бесплатно работаю ей два года. Я хочу, чтобы ты была счастлива. — И поэтому ты меня бросил. — Ты не поверишь. Наташа смотрит на него уничтожающе, картинно разводит руки, и трос резко пружинит. Лэнг уже не поёт, а орёт злосчастную песню. — Ненавижу Бритни Спирс, — заявляет Фил в громкоговоритель. — Ненавижу свою работу. Ненавижу тебя, Клинт, тебя, Наташа, и тебя, Скотти. — Меня-то за что?! — Ты фальшиво поёшь. Скучающий Джеймс, страхующий их обоих, танцует под пение Скотта. Кейт накрывается сценарием и хохочет. Наташа оглядывается на неё — и вдруг тоже начинает смеяться. В конце концов, жизнь у них действительно очень забавная. По-другому это не назвать. Не Клинт ли бычился поначалу на появление Джеймса и на то, что теперь Наташа почти всё время работает с ним? — Тридцать второй дубль и последний, — сообщает Коулсон. — Потому что после него я убью нашего оператора и оставлю Кэсси безотцовщиной. Клинт хватается за трос синхронно с Наташей и вздыхает. — Ну, только ради Кэсси, — говорит он перед криком «Мотор!». Тридцать второй молчаливый дубль удаётся безукоризненным. Когда Наташа и Клинт хотят, они по-прежнему работают вместе слаженно и чётко. *** На следующий день небо затягивает серыми тучами. Дождь льёт над Нью-Йорком с короткими перерывами, и съёмки второй группы отменяют — в сценарии нет никакого дождя, да и мокрые скользкие стены и крыши каскадёрам не друзья. Они сидят в квартире у Клинта весь день. Даже без барбекю. Лаки занимает половину дивана, вторую — хмурая Наташа с джойстиком. Клинт сидит на полу и страшно ругается, когда Китана снова бросает в лицо Саб-Зиро свои ужасные убийственные веера. — «Девятка» — это уже не «Мортал Комбат», — авторитетно заявляет он, снова проиграв. — Ну конечно. Кейт и Джеймс сидят на полу в сторонке. Чертят крыло квинджета, спорят и кидаются друг в друга карандашами и транспортирами. — Пять процентов — это очень мало, — уверяет Джеймс, ловя карандаш и закладывая его за ухо. — Но всё равно вероятность есть, — упорствует Кейт. — Давай пересчитаем. Сколько ни пересчитывай, вероятность всегда будет пять процентов. И это действительно очень мало. Наташа вспоминает вчерашний разговор с Клинтом, останавливает избиение младенца, кладёт джойстик и идёт на балкон, вытягивая на ходу сигарету из валяющейся на подлокотнике пачки Клинта. Отвратительную горькую дешёвку — она их помнит. Надвигает резиновые фиолетовые шлёпанцы и выходит на пегую железную решётку. Пять процентов, не выше — вероятность того, что она когда-нибудь выносит и родит ребёнка. Тогда, на съёмках второго фильма, всё перевернулось. Ей казалось, что всё подсчитано и выверено, но Клинт чертовски прав: математика — херня. Бутафорский короб, с которым она «выпадала» из квинджета, перешиб трос и вдобавок приземлился на неё. Тогда в Наташу вкрутили все три штифта, дважды прооперировали, расписав живот и левое бедро шрамами, и почти четыре месяца продержали в больнице. Тогда Клинт и прилетел к ней, забыв ту дурацкую историю, и стал единственным, кто её действительно поддержал — у Фила просто не хватило бы времени при всей широте его души. Ей очень хотелось в те дни верить, что математика — херня. С того момента, как она услышала приговор врачей. До того дня Наташа и не задумывалась, насколько выращенная одиноким букой-дядей в терновнике самых стрёмных улиц Вашингтона девочка может хотеть нормальную семью. Потом это стало неважно. Утихший дождь обрушивается на город снова и громко барабанит по ржавому железу. Наташа прикрывает сигарету ладонью, давится дымом — и понимает, что это больше не помогает. Балконная дверь глухо скрипит за спиной, и она машинально оборачивается. Видит Кейт — с вопросительным взглядом, с двумя открытыми банками пива, в одних полосатых носочках на мокром железе. Наташа готовится к дурацким вопросам, но любопытная обычно Кейт их не задаёт, а просто встаёт рядом, наплевав на ливень, и подаёт ей одну банку. Может, конечно, она всё знает от Клинта. Тогда это почти противно. Но Кейт молчит так, что становится легче, и Наташа, отпивая из банки, вдруг понимает, что эта девочка не знает ни черта. Просто она слишком добрая и внимательная. *** Съёмки продолжаются, когда заканчиваются майские дожди. — Давайте постараемся сделать всё с одного дубля, — просит Фил, расхаживая по площадке и нервно похлопывая себя по бедру сценарием. — Это будет нервно, и с каждым дублем я буду лысеть всё сильнее. «Квинджет» поставлен на площадке под жутким неправдоподобным углом, и нижняя точка крыла находится где-то на уровне второго этажа. Кейт и Джеймс обсчитывали трюк как могли, но проклятые пять процентов риска всё равно остались. Под крылом навалены коробки и маты, Клинт и Кейт страхуют Наташу вдвоём, но почему-то всё равно немного страшно. Но ведь пять процентов — это почти невероятно. Наташа цепляется за эту мысль, как за страховку, когда техники, закончив устанавливать риттеры, помогают ей подняться и ухватиться за нижний край крыла. Лэнг ездит вокруг с камерой и молится. — Делай это не в рацию, — умоляет Коулсон. — Лучше про себя. Джеймс, растрёпанный и в чёрной маске, стоит на одном колене высоко-высоко и уже протягивает ей руку. По сценарию Чёрная Вдова должна забраться по крылу квинджета в открытую кабину, где её ждёт Зимний Солдат. Риттеры бесшумно гонят ветер, такой сильный, что из-за парика ничегошеньки не видно, и Наташа отчаянно фыркает. Это выглядело плохо даже в комиксе, это выглядело плохо на чертеже, но сейчас кажется абсолютным отстоем. — Мотор, — командует Фил, и громкоговоритель умножает его нервный выдох. Наташа лезет вверх, матерясь сквозь зубы. Пять процентов. Всего пять процентов, а значит, ничего не случится. Внизу ждут Клинт и Кейт, они поймают, если что. Главное — не сорваться ближе к кабине, тогда эти пять процентов и случатся — она треснется о махину «квинджета» на тросе, и её опять будут собирать. Возможно, начиная с лица. Ну это если повезёт и она не раскроит череп об обшивку. Пальцы крепко-крепко вцепляются в прозрачные, не заметные камере крепления на долбаном скользком крыле. Сапоги упрямо ищут опору на тех, что остались позади, и на сварочных швах. Против Наташи — мощный ветродуй от риттеров и бессердечная гравитация. Пять процентов. Ладони сводит скорее от нервов, чем от напряжения. — Давай, — прорывается сквозь свист ветра в ушах голос Джеймса. Он почти свешивается из кабины, переставляет колено с рамы на обшивку, держится за край кабины. Непрочный миг, когда приходится держаться на одной руке и подавать вторую Джеймсу, длится бесконечно. Он хватает её и втягивает в кабину, не показывая завешенных волосами лиц на камеру. — Стоп! Снято! — радостно орёт Коулсон, пока Лэнг издаёт весёлый победный крик туземца. — Говорят, с первого раза! Молодцы! Джеймс, наверное, чувствует, что её трясёт, раз гладит по волосам. Пять процентов — это действительно очень мало. *** Джеймс предлагает погонять ночью, но Кейт говорит, что сегодня Наташа принадлежит ей. Тот, конечно же, уступает даме. Они едут по ночным улицам вдвоём на мотоцикле Кейт, и Наташе почему-то некуда деть ноги. Бишоп тоже ездит дерзко, но в этой дерзости чудится какая-то математическая аккуратность и уверенность. Странно даже, что девочка, которая так тянется к Клинту, имеет инстинкт самосохранения. В принципе. Кейт увозит её в маленький ночной бар. Там круглосуточно крутят спортивный телеканал, в углу мерно постукивают шарами на единственном столе любители бильярда, а коктейльная карта оказывается неожиданно разнообразной и приятной. — Я угощаю, — объявляет Кейт, плюхаясь на мягкий диванчик в самом тихом углу. Наташа не спорит. Третьим шотом Кейт вдруг салютует в сторону висящей на стене плазмы, где баскетболисты чеканят мяч. — Нат, — по-клинтовски усмехается она. — Я должна кое в чём сознаться. — Ты убила человека? — Нет. — Ты лесбиянка и влюблена в меня? — Нет. — Даже не знаю, что может быть хуже. Ты спишь с Клинтом. — Кхм, тоже нет. — А что тогда? Они синхронно опрокидывают шоты. Кейт морщится и закусывает его кусочком сэндвича. — Моё полное имя — Кэтрин Элизабет Бишоп. Вот этот телеканал, — кивает она на экран, — принадлежит моему отцу. И я рассорилась с ним, когда ушла в каскадёрскую школу. Наташа хлопает глазами, пока Кейт почти аристократично распиливает сэндвич при помощи ножа и вилки на мелкие кусочки. Ещё раз смотрит на логотип известного телеканала. — А нахрена? — только и спрашивает Наташа. И эта девочка, эта маленькая и смешная добрая девочка, вдруг выливает под четвёртый и пятый шоты всю свою историю. Про раннюю смерть мамы, про равнодушие зацикленного на бизнесе и статусе отца, про брошенный профессиональный спорт и желание выдать её замуж «как породистую сучку». Про фальшивую и скучную золотую молодёжь Сан-Франциско. — Нат, — продолжает она, когда на стол ставят шестую порцию выпивки. — Я вами всеми восхищаюсь. Вы… Так живёте, по-настоящему. Вы сами настоящие. Мне стыдно, понимаешь, стыдно, что я всю жизнь жрала с серебряной ложечки, поэтому я никогда не говорила о прошлом. Я даже не оставляю себе гонорары — настолько всё поперёк горла стоит. Купила мотоцикл вот, свой, не на папино бабло. Шмотки покупаю. И всё. — А остальное сжигаешь? — Отдаю на благотворительность. Как мама. Для сирот и бездомных. Наташа смотрит в её большие, нетрезво блестящие голубые глаза — и вдруг смеётся. — Что в этом смешного? — Кейт почти обижается. — Думаешь, почему у Бартона даже обоев нет? Кейт притихает. Пьёт свой шот. — В общем, если тебе нужна помощь, — она уже даже не закусывает, — только скажи. Наташа тоже выпивает. Молчит под гул баскетбольных трибун и перестук шаров на бильярдном столе. А потом протягивает руки и берёт Кейт за запястья. Гладит их, чувствуя ком в горле. — Если хочешь помочь, просто выслушай меня, — просит Наташа. И Кейт слушает: про балет, про Клинта, про ошибку, про больницу, про пять процентов. Слушает, как никто не слушал. *** — Коулсон нас завтра убьёт, — трагически замечает Клинт. — «Вас», — весело поправляет Кейт, заваливаясь на заднем сиденье на плечо Наташи и закрывая глаза. — Ты-то трезв. Клинт долго пытается закрыть дверь «доджа». Наверное, это ничуть не проще, чем поиски его телефона в бесконечной записной книжке мобильника спьяну. — Может, съёмки ещё отменят, — с надеждой вздыхает Клинт, трогаясь с места. По крыше трясущейся машины барабанит дождь. Магнитола — единственная исправная деталь в этой колымаге — поёт очень тихо, потому что Кейт уже уснула. And in the end I’d do it all again I think you’re my best friend Don’t you know that the kids aren’t all, kids aren’t alright I’ll be yours When it rains it pours Stay thirsty I’ll be fine Don’t you know that the kids aren’t all, kids aren’t alright Почему-то Наташе вдруг становится очень легко, и эта лёгкость никуда не исчезает даже в квартире Клинта, когда он заносит туда спящую Кейт и жертвует им диван, разворачивая для себя мат. Он засыпает в обнимку с Лаки; Кейт сопит в свои ненаглядные две подушки; Наташа улыбается своим мыслям и слушает дождь почти до утра.