Как будто мы бессмертны

Когда Фил Коулсон говорит что-то вроде «У нас ещё полно времени, а я кое-что придумал», Клинт обычно первым понимает: сейчас всё пойдёт по известному нецензурному месту, выбьется из графика, и спать они тоже будут на съёмочной площадке. Лето начинается именно с этой фразы Фила. Какие-то злые силы, не иначе, нашёптывают ему, что в фильм нужно добавить ещё немножко рискованных драк и высотных трюков, а режиссёры вдруг решают, что в кадре должно быть побольше трагических смертей массовки (читай, его, Клинта Бартона и товарищей, которые будут изобретательно погибать за эпизодических персонажей). Джеймс качает головой, расчерчивая листок и выслушивая новый гениальный план Коулсона; Наташа мрачнеет с каждой секундой; Кейт всё конспектирует. Клинт сползает по стулу ниже и закрывает глаза, собираясь досыпать. — Разбуди меня, когда Фил определится, сколько раз и каким способом мне надо покончить с собой на съёмочной площадке, — бросает он Джеймсу. Джеймс честно выполняет просьбу, расталкивая его через час и объясняя, что из смертей надо всего-то ещё разок сгореть и прыгнуть на машине с обрыва в Гудзон. Зато Коулсону разрешили напихать в сценарий целую кучу высотных трюков и пару погонь. Кейт подсовывает Клинту свой по-школьному аккуратный конспект и чашку кофе. — Спасибо, Кейти, — рассеянно кивает Клинт, изучая планы Фила. — Только у меня два вопроса. Первый: у нас резиновый хронометраж? Второй: мы точно снимаемся не в фильме про Человека-Паука? Почему мы уже месяц ползаем по небоскрёбам? — Резиновый у нас только ты, — усмехается Джеймс. — Вечно недовольный Человек-Гондон. — Ну спасибо, друг. Кейт не смеётся, и от этого хоть немного, но легче. Клинт забирает у Джеймса чертёж, а у Кейт — конспект и уходит с ним в курилку, к такому же озадаченному Скотту. Листы они изучают в трагическом молчании. — Мне скоро будет по ночам сниться твоя задница в хоукайском трико, — вздыхает Скотт, подкуривая вторую подряд. — Лучше бы добавили сцен с Кейт. — Её ещё добавят. Но ты не забывай, что Бишоп, вообще-то, всего на шесть лет старше Кэсси. — А мне уже начинало казаться, что вопрос возраста тебя не волнует. Скотт хитро щурится, и Клинт полушутя хлопает его по голове свёрнутыми в трубочку великими планами. — Ты свихнулся на своей любви, Скотти, — дружески соболезнует Клинт. — Лезь с ней к Луису. У меня ничего не будет с Кейт. — О, вот такого я от тебя ещё не слышал. — Потому что я такого ещё не говорил. Клинт, усмехаясь, тушит окурок в чёрной пепельнице, едва найдя, куда им ткнуть. Собирается уйти — и слышит голос Лэнга за левым плечом, как голос дьявола-искусителя: — Похоже, ты всё-таки попал, Бартон. — Хоукай всегда попадает в цель, — Клинт разворачивается, щёлкая пальцами и подмигивая. — Я читал комиксы. Хоукай всегда попадает в неприятности. Шутливый ответ не придумывается, поэтому Клинт просто показывает Скотту язык и возвращается к группе. *** Два дня они сидят на квартире Клинта вчетвером. К ним даже заглядывает Фил — поделиться новыми идеями, проверить разработку озвученных ранее и обозвать всех алкоголиками. Кейт показывает Джеймсу какую-то программу на своём ноутбуке, и того становится не оторвать от монитора. Он говорит, что так удобнее, чем чертить на бумажке, и теперь-то уж точно всё пойдёт по плану. Конечно же, всё идёт не по плану сразу же на следующий день. Задача Кейт на этот раз проста до неприличия: ей надо влететь на тросе в панорамное окно офиса этажом ниже и красиво рухнуть на осколки, перекатившись по полу для пущей эффектности. Стекло, которое нужно разбить, техники меняют на специальное, из полимера и сахара, заранее, и на это стекло ей внизу тыкает Джеймс. Раз двадцать. Клинт, страхующий её наверху, никак не ожидает, что Кейт с размаху врежется в соседнее, настоящее. Звон и грохот оглушают так резко, как будто он снова падает на манеж с высоты и разбивает голову. Острые осколки брызжут во все стороны, и Кейт зажмуривается, пролетая на тросе дальше намеченного. Всё правильно — приземляться на пол, усыпанный колотым стеклом, теперь никак нельзя. — Твою ж… Привычное окончание ругательства скомканно застревает у Клинта в горле, когда он под бесконечный стеклопад перехватывает Кейт и обрушивается с ней на пол, прикрывая напарницу своим телом. Он тоже зажмуривается. Кейт почти не дышит под ним, замерев, и Клинт не решается подняться, пока звон не стихает. Потом он резко вскакивает на ноги и поднимает Кейт. Та шатается. По левой щеке у неё течёт кровь. — Ты не сильно поранилась? — испуганно спрашивает Клинт, встряхивая её за плечи. — Это ерунда, — лепечет она, глядя на него круглыми шокированными глазами. — Всё нормально, Клинт. Это просто выглядит... плохо… Он стискивает зубы, ощущая прилив бессильной и непонятной ярости. Дурочка, маленькая дурочка — стоит перед ним, покачиваясь, с осколком стекла почти в скуле, с десятком мелких в плече, в бедре, и заливает, что всё хорошо! Почему он так на всех влияет? Ведь это он так на всех влияет! Джеймс способен вбить разум в кого угодно — даже, как это ни обидно сознавать, в самого Клинта. Наташа всегда действует рационально — она была сумасшедшей лишь в короткие три месяца. А Кейт Бишоп понабралась от него всякой дряни — и словечек, и привычек, и теперь стоит полуживая и его же собственными фразами врёт ему в глаза. Зря она сунулась в эту профессию, и с напарником ей не повезло. И это не считая того, что она явно… — Не дёргайся, — цедит Клинт сквозь зубы, пока Фил посылает в здание медиков. Осторожно вынимает пальцами осколок из скулы Кейт, пока он не сломался и не раскрошился, пока не разрезал щёку сильнее. Царапается сам. Она не издаёт ни звука — всё-таки шок. — Первый раз так лажанула? — Всё хорошо, — кукольным тупым повтором твердит Кейт. Кровь сбегает по щеке, капает на испорченный костюм. Клинта вдруг срывает. — Нихера не хорошо! — вдруг кричит он так, что целое сахарное стекло вздрагивает. — Нихера не хорошо! Куда ты влезла, Кейти? Здесь одни фрики, которым нечего терять, а ты? Ну нахера тебе это всё, а? Валила бы ты из каскадёров, пока не испортила своё хорошенькое личико, деточка! В горле встаёт что-то колючее, как будто Клинт проглотил осколок. Кейт замирает — двигается только струйка крови на щеке, змеится по подбородку алым и темно блестит. — Серьёзно, мисс Бишоп, — Клинт сплёвывает на пол, отходя на шаг, будто пытаясь выплюнуть это колкое. — Это не твоё. Не надо. Хочется добавить что-нибудь ещё обидное, но на этаж вбегают медики. Один из них цепляется к Клинту, тянет мелкий осколок и из его скулы и прикладывает к ранке кусок бинта. Клинт очень удивляется этому — ведь боли он не заметил. Он так и едет в лифте вниз, держа бинт у щеки рукой в краге и ничего не чувствуя. Пересекает съёмочную площадку по диагонали, неприлично посылает Фила и запирается в своём «додже» на стоянке, отключив телефон. В конце концов, вся каскадёрская группа, кроме Кейти, в глубине души знает: Клинт Бартон — козёл, и этого не исправить. *** Бинт намертво присыхает к щеке и цепляется за щетину. За полчаса в машину стучатся по очереди Фил, Наташа и Скотт, и всем Клинт молча, даже не поворачиваясь, показывает средний палец. Последний потом использует нечестный приём и подсылает к нему Кэсси с кофе, но и на неё Клинт не реагирует. Он сидит, запрокинув голову и врубив музыку на всю катушку. Can't take the kid from the fight take the fight from the kid Sit back, relax Sit back, relapse again Can't take the kid from the fight take the fight from the kid Just sit back, just sit back Sit back, sit back, relax, relapse Sit back, sit back, up, up and off You can take the kid out of the fight You're a regular decorated emergency The bruises and contusions will remind me what you did when you wake You've earned a place atop the ICU's hall of fame Кейти-Кейти. Дура. Руки почему-то до сих пор трясутся, и Клинт с трудом закуривает прямо в салоне, не снимая крагу, не открывая окон. Дым, впрочем, всё равно куда-то просачивается. Небритый неудачник с кровавым бинтом на щеке и морщинками вокруг глаз, отражённый в зеркале заднего вида, просто отвратителен. Ему надо бы подумать о жизни, о будущем. Например, о карьере координатора трюков. Или о работе в тире. Или вообще пойти продавать комиксы, сидеть за прилавком, пожирая бургеры из ближайшей забегаловки, и жиреть. Только жить спокойно и других не сбивать с пути. Ему уже тридцать шесть. Вот-вот стукнет тридцать семь. А он до сих пор изображает придурка с луком, разбивает сердца, даже ничего для этого не делая, сажает лёгкие и печень, а ещё носит дебильные футболки. Сегодняшняя, с надписью «Живи быстро, умри молодым», валяется скомканной рядом на сиденье. У Клинта и это не получилось. Это первое лето, когда он вдруг ощущает себя каким-то старым и потрёпанным, и отказывается признаваться себе — это из-за Кейт Бишоп. Его новая напарница слишком молода, слишком опасно похожа на него самого, и даже хуже того — не сознаёт всего риска работы каскадёра и всей бессмысленности этого занятия. В первый раз ещё интересно смотреть на себя на большом экране, находить намётанным глазом границу монтажа: вот тут был Джереми, а вот этот прыжок уже его, Клинта. Во второй раз эйфория схлынула. В третий залезать в карнавальный костюм было уже совсем тошно. И тут появилась она, эта маленькая восторженная дурочка с большими глазами и смешной чёлкой. Такая глупая, такая самоуверенная, такая… Чудесная. — Ей двадцать два, — напоминает себе Клинт, но это не помогает не вспоминать звёздную апрельскую ночь, когда Кейт легко шагнула к нему на парапет. Он почему-то ещё ни за кого так не переживал. Ни за одну женщину. Дожил до седин, притаившихся в светлых волосах — и не волновался. Ещё не хватало показать ей взаимность, а он только что почти сделал это. Когда-то Клинт, конечно, пошёл на попятную с Наташей, заставил себя от неё отказаться и не гробить её будущее, но это тоже вышло по-сволочному. Но глупо было бы объяснять, что ни одной девушке не нужен полусумасшедший бывший циркач, просто не умеющий жить, как все, и работающий каскадёром всего по двум причинам — еле оконченная средняя школа и адреналиновая наркомания. Таких, по-хорошему, надо запирать в клетке в зоопарке, а не подпускать к приличным людям. Особенно к милым умненьким девочкам, которые могут найти кого-то получше глухого старого идиота, собранного на титановые штифты. За этими невесёлыми мыслями Клинт и не замечает, что Джеймс с кирпично невозмутимым лицом садится на сиденье справа, сдвинув футболку, и кидает на приборную панель гнутую шпильку. — Иногда иметь длинные волосы — бесценно, — ухмыляется он. — Давай, скажи мне, что я козёл, — Клинт закрывает глаза. — Козёл — бывший муж моей сестры. А ты — дурак. — Мне можно, у меня было три сотрясения мозга и одна контузия. — У меня тоже была контузия, но я же не дурак. — Не льсти себе, Барнс. Ты тоже отбитый. — Не настолько. Кейт зашили и увезли в отель. Она плакала. Что ты там орал, Клинт? — Я хотел как лучше. Для неё. — Ты в курсе, что ей не девять лет, Бартон? — Не сказал бы. Джеймс без предупреждения отрывает бинт со щеки Клинта, заставляя того издать сдавленный полуматерный звук. — Кейт сама знает, что для неё лучше. — Не знает она ни черта, — огрызается Клинт. Джеймс тяжело вздыхает. Хлопает себя по коленкам, подыскивая слова. — Ну вот так и помрёшь — небритый и одинокий… Клинт, морщась, вытаскивает слуховой аппарат, даже не открыв глаза, и демонстративно кладёт его перед собой. Джеймс ещё что-то сумбурно говорит, потом вопит на всю машину «ИЗВИНИСЬ», выходит и хлопает дверью. Клинт закуривает следующую сигарету и извиняться не едет. Он действительно знает, что будет лучше для Кейти. *** Целую неделю оживлённая съёмочная площадка кажется пустой. Фил говорит, что Кейт должна передохнуть. Клинт только рад этому, как думает он сам — может, первая серьёзная ошибка собьёт её с опасной дорожки. Но с ним почему-то демонстративно не разговаривает Наташа, которая ходит навещать Кейт каждый день, и трюки кажутся какими-то не такими, и всё валится из рук. — Ты горишь без огонька, — снисходительно замечает Фил, когда Клинт, полыхая, в третий раз вываливается из окна первого этажа в горючем геле, асбестовых тряпках и с кислородной трубкой. — Ещё дубль. И ведь всё действительно становится каким-то тусклым и пресным. Как-то так описывала ему Наташа своё состояние после разрыва, когда они стали просто друзьями. Как будто всё потухло. Даже то, что горело раньше внутри само по себе. Это почти сводит Клинта с ума, это ненормально и неправильно. Непривычно. Старый придурок. На седьмой день этой мучительной тягучей агонии Клинт пробует сделать глупость: он предлагает одной из актрис второго плана подвезти её до дома. Та соглашается. Обычно вечер шёл по накатанному сценарию, но в этот раз всё почему-то не так. Клинт делает петлю, проезжает мимо своего дома, даже не сбрасывая скорость, и честно доставляет даму по её адресу. Потом он возвращается к себе, захватив из «доджа» не пригодившуюся бутылку вина. Включает новогодние огоньки над диваном и запускает бесконечную череду фильмов со своим участием, записанных на внешний жёсткий диск. Садится у дивана, обнимает Лаки, тыкаясь носом в тёплую шею, пьёт вино из горла. Всю ночь Клинт пытается посчитать собственные фальшивые смерти среди фальшивых подвигов — и сбивается на тридцати семи. Всё, что он делал в своей жизни — фальшивка. Начиная от яркой и броской обёртки цирковых представлений, под которой скрывались кровь, пот и слёзы, и заканчивая его фальшивой личиной супергероя. Если вдумчиво разобраться — Хоукай, кстати, тоже тот ещё недоумок. Но он хотя бы полезный недоумок, а кто такой Клинт Бартон? Просто ловкий паяц, который вроде как больше не работает в цирке, но по инерции всё вокруг в него превращает. Это не искупить даже гонорарами, отданными на благотворительность. Ему тридцать шесть. Он пустышка. Он везде опоздал — или лет на десять поспешил родиться. Под утро Клинт чокается с зеркалом в коридоре пузатым прозрачным кофейником — алкоголя в доме не остаётся. Пьёт из носика, изучая помятую несвежую рожу и пожёванную футболку с крупными буквами «Рождён, чтобы сдохнуть». — Нет уж, — говорит Клинт неприятному типу. — Ты не втянешь её в этот конский карнавал. Лаки обиженно скулит. — Я не тебе, приятель, — извиняется Клинт и уходит на съёмки. *** — Явился, — Скотт встречает его у входа в павильон с распростёртыми объятиями. Клинт высасывает полбутылки минералки, пока Лэнг с красноречивой физиономией смотрит на часы. — Ты опоздал всего на три часа. Кейт отдувается за тебя. На площадку вдруг совсем не хочется идти, но какой-то автопилот почти проносит Клинта мимо Скотта. Тот его тормозит. — Оператор курит, никто никуда не торопится, — заверяет он. Клинт покорно вытаскивает пачку и обнаруживает там одну сигарету. Закуривает от одной зажигалки с Лэнгом. — Я не состоялся как отец, — вдруг печально вздыхает Скотт. — Потерпел оглушительное фиаско. — Почему? — Кэсси хотела поступать в кинематографический. Стать актрисой. Ну я и притащил её на подработку, чтобы показать, какой это неблагодарный труд. — И? — И она передумала. — А в чём тогда фиаско? — Она собирается подавать документы в каскадёрскую школу. Затылок вдруг ноет, и в ухе неприятно постреливает. — Скотти, если ты сейчас обвинишь меня в том, что я подаю дурной пример… — При чём тут вообще ты, — отмахивается Скотт, прочерчивая в воздухе дымную кривую. — Ты этот, как его… Реликт уходящей эпохи отсутствия спецэффектов. Она насмотрелась на Кейт. Хотя, в общем-то, вы как два сапога с одной ноги. Клинт замолкает. Щурится, глядя на Скотта. Пожёвывает фильтр. — Тебе сколько лет? — спрашивает он. — Тридцать девять. — И у тебя есть дочь. А мне тридцать семь почти. Из нас двоих тут только я не состоялся как отец. И съёмки ещё не закончились. Судя по наметившейся тенденции, кто-нибудь ещё может переломаться и заставить её передумать. Не паникуй. *** Кейт, судя по всему, тоже с ним не разговаривает. Снимают даже не её — стрелы, поражающие цели. Кейт, в белой футболке с громадной и фиолетовой неприличной надписью, молча натягивает и отпускает тетиву, уверенно и как-то зло, расстреливая один за другим манекены, которые позже «оденут» в текстуры злобных врагов. Она замечает его, провожает краем глаза — но даже не здоровается, продолжая механически уничтожать воображаемых неприятелей. Клинт принимает кофе из рук Кэсси, рассеянно кивает — и наблюдает за каждым движением Кейт. Её стрельба идеальна. Красива, как по учебнику. Клинт почти считывает каждый вдох и задержку дыхания, видит, как естественно и плавно напрягается её спина, как расслабляются в момент выстрела мышцы руки. Стрелы летят точно в цель, пронизывают «суставы» будущих уродливых монстров. Чёрт побери, ведь Кейт — тоже фальшивая героиня. Но почему, когда вот так за ней наблюдаешь, она всё равно кажется настоящей Леди Хоукай? Точь-в-точь сошедшей со страниц комиксов лучницей, бьющей без промаха? — Достаточно, Кейт, — почти с благоговением провозглашает Фил. — Это безупречно. Тут явился твой напарник, может, вы с ним снимете двойной прыжок? Джеймс и Наташа растягивают внизу сетку, когда Кейт проходит мимо него переодеваться, гордо распрямив плечи. На рассечённой и аккуратно зашитой щеке виднеется короткий хвостик хирургической нити. — Я почему-то думал, ты уйдёшь из группы совсем, — срывается у Клинта. — После вас, Хоукай, — отвечает ему Кейт насмешливой цитатой из комикса, делая изящный реверанс и издевательски взмахивая луком. То же самое она говорит ему и наверху, вдруг прикладывая его по пятой точке совершенно Наташиным пинком и прыгая следом. Клинт едва успевает сгруппироваться, пока Лэнг смеётся наверху и уговаривает Фила оставить этот дубль — он захватил пинок так, что лиц не видно. Коулсон соглашается. Кейт сразу поднимается с сетки и идёт узнавать у Кэсси про обед. Клинт валяется звёздочкой там же, где упал, под осуждающим взглядом Джеймса, и вдруг совершенно опустошённо и облегчённо улыбается, изучая балки высоко под потолком павильона. — Ты не извинился, — заключает Джеймс тоном инквизитора. — Зато она наконец-то не хочет меня знать. Можно не беспокоиться, — честно выдыхает Клинт и закрывает глаза. Джеймс, отходя, встряхивает сетку так, что Клинт едва не бьётся затылком о раму. *** Ночь на восемнадцатое июня Клинт проводит как обычно — с банкой пива, псом и приставкой. Можно было, конечно, позвать кого-нибудь на барбекю, погода как раз выдалась сказочно хорошей, но вот только после истории с Кейти и стеклом что-то расклеилось. Да и наступивший день рождения не радует. Тридцать седьмая капля, которая, как в знаменитой китайской пытке, тюкает прямо по темечку. Стук ногой в дверь почти сразу после полуночи его обескураживает, но Клинт сразу же поднимается и идёт открывать. Это может быть кто угодно — Джеймс, простившая его Наташа, сентиментальный любитель ненужных мелких радостей Фил или, например, внезапно поколоченная мужем-алкашом соседка снизу. Но, открыв дверь, Клинт вдруг застывает на собственном пороге. Лаки радостно скачет за его спиной и лает, собираясь перебудить весь дом. — Кейти? У неё в тряпичной сумке торчат и позвякивают друг о друга две бутылки вина. Она стоит, глядя на Клинта чуть снизу, приподняв брови. Фиолетовые мотоциклетные очки — шлем она не надевает уже месяц — сдвинуты на волосы ободком. Знакомая футболка с лайкой, знакомые драные джинсы. — Не пустишь? Клинт отходит в сторону, всё ещё ничегошеньки не понимая. Кейт стаскивает новенькие фиолетовые кеды, зачем-то вешает их на педали сломанного велосипеда, придавая вечному бардаку ещё более сюрреалистичный вид, гладит Лаки и чешет его за ухом. Проходит в комнату и останавливается, глядя на мигающую гирлянду. Потом с очень серьёзным лицом разворачивается, вытаскивает из сумки обе бутылки и вручает их Клинту. — С Новым Годом, — торжественно говорит она без тени улыбки. — В смысле? — С Днём Рождения. — Откуда… — Утром у Коулсона на стуле задребезжал забытый мобильник. Я увидела напоминалку. Клинт ставит бутылки на тумбу с телевизором, прислоняется спиной к шершавой кирпичной стене и, не думая о позднем времени, зловредно печатает Коулсону сообщение: «Я никогда не пойду с тобой в разведку». Собственно, это последнее очевидное действие, которое можно предпринять. Убрав телефон, Клинт почти растерянно наблюдает, как Кейт ввинчивает штопор, легко найденный в сраче, в пробку, вытаскивает её и идёт с бутылкой на балкон, игнорируя дежурные тапочки. Она впервые за всё время заявилась к нему ночью и одна. После ссоры это выглядит особенно странно. — Буду пить одна, — долетает до Клинта её голос уже с лестницы. — Как конченый алкоголик. Твоё здоровье! Он раздумывает ещё полминуты, а потом выдирает пробку из второй бутылки вина и тоже лезет на крышу. *** Кейт поначалу как будто его не видит. Пьёт вино мелкими глотками, облокотившись на парапет. У соседей громко играет музыка — так громко, что Клинт её прекрасно слышит или же подсознание само дорисовывает знакомую мелодию и слова к ней. We joke with something awful Just like kisses on the necks of best friends We're the kids who feel like dead ends And I want to be known for my hits, not just my misses I took a shot and didn't even come close At trust and love and hope And the poets are just kids who didn't make it And never had it at all And the record won't stop skipping And the lies just won't stop slipping And besides my reputation's on the line We can fake it for the airwaves Force our smiles, baby, half dead From comparing myself to everyone else around me — Ты старше меня на пятнадцать лет, — вдруг со странной усмешкой произносит Кейт и ставит бутылку на крышу. — Почти на целую жизнь Кэсси, представляешь? И Кейт вдруг поднимается на парапет — одним лёгким пружинистым шагом. Встаёт во весь рост на высоте десяти этажей, под звёздами июня, как в том уже бесконечно далёком апреле стоял он сам. — Кейти… Она оборачивается вокруг себя, словно в танце, гибкая и изящная, и босые ноги переступают по парапету крыши на грани фола. Она смеётся и запрокидывает голову. — Ты дурак, Клинт. Это неважно, понимаешь? — Кейти… Не только в этом дело. Всё то, чем я занимаюсь… Вся моя жизнь… Это пустота. Никакой перспективы. Игра и подделка. И всё это... трюкачество… — Ты знаешь, как это было в апреле? — спрашивает она, наклонив голову. — Когда я шагнула к тебе на парапет? Когда улица зажглась у нас под ногами? Он только мотает головой, как болванчик. — Это было самое настоящее, что случалось в моей жизни, — и внутри у Клинта что-то щемит и вздрагивает. — Как будто… Как будто мы бессмертны, но отныне будем проживать каждую секунду, как последнюю. А сейчас ты несёшь чушь. Кейт улыбается и протягивает ему руку — и теперь Клинт хватается за неё, и ему кажется, что на парапет он почти взлетает. Никакой страховки. Всё по-настоящему. До того реально и близко, что внутри щекочет, как у пацана, который ждёт: вот-вот начнётся самое важное в его жизни. Завтра, за новым поворотом, в восемнадцать лет, в двадцать один год, когда-нибудь. Сейчас. — Как будто мы бессмертны, — повторяет Клинт, и Кейт радостно кивает, переплетая свои пальцы с его. — И к чёрту всё остальное. Кейт успевает поцеловать Клинта в этой звёздной высоте чуть раньше, чем он решается на это сам. *** Тот счастливый человек в зеркале, которому сегодня исполнилось тридцать семь, моложе вчерашнего, которому было тридцать шесть. Может, виновато скверное освещение, прячущее морщины и седину в светлых волосах. А может, всё дело в этой девочке, которую он обнимает. Она лохматая, она чудесная, она настоящая; она тонет в его дурацкой футболке и пьёт жуткую чёрную жижу из носика его кофейника. — Твой папа найдёт и убьёт меня, — смеётся Клинт, зарываясь носом в спутанные чёрные волосы на макушке Кейт. — Не убьёт, — обещает она. — Ты забыл? И Клинт почти верит, что этой ночью Кейт сделала и его настоящим и бессмертным.