Как будто мы бессмертны

Гет
R
Завершён
68
автор
Размер:
48 страниц, 6 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
68 Нравится 37 Отзывы 20 В сборник Скачать

Июль

Настройки текста
У Джеймса Барнса есть семья. Они живут в Бруклине, в маленькой квартирке в старом кирпичном доме. Когда съёмки идут в Нью-Йорке, Джеймс часто к ним заглядывает. Двое маленьких Барнсов повисают на нём с порога и этим утром. Джеймс даже не успевает отдать им подарки — зацеловывает их обоих, обнимает, счастливо улыбается. На кухню он так и заходит с трёхлетней Сарой на плечах, пригибаясь, чтобы не задеть дверной косяк. — Своих заведи и их балуй, — шутливо ворчит у плиты его сестра Бекки. — Потом они так же висят на мне, а это тяжеловато. На маленькой уютной кухне витают запахи блинчиков и свежезаваренного чая. Джеймс вырос в этом доме, в нормальной полной семье, в любви. Здесь, среди цветастых занавесок, разбросанных игрушек, старой мебели останавливается время, и он снова чувствует себя мальчишкой. Да ещё и Сара не выговаривает его имя, называет старой дворовой детской кличкой — дядя Баки. Джеймс снимает бейсболку, кидает её на холодильник и садится на табуретку, накрытую яркой лоскутной накидкой. Маленькая Сара куда-то весело скачет на дядиной коленке. Джеймс, разглядывая магнитики на холодильнике, решает не объяснять Бекки в сотый раз, что ему с этим будет сложно. У неё хватает своих проблем: работы нет, возможности попросить кого-то посидеть с детьми — тоже, бывший муж во время командировок Джеймса треплет нервы, требуя увидеться с сыном и дочерью. Каждый раз, возвращаясь в Нью-Йорк, Джеймс терпеливо объясняет этой сволочи, что не нужно больше трогать Бекки. Ушёл к смазливой дурочке, так и оставайся там. Ему, видите ли, не хватало женского тепла во время второй беременности жены — интересно, а что он делал бы два года в Ираке, бедный и несчастный? — Я принёс вам денежку, — весело и гордо сообщает Джеймс сестре, выкладывая на стол конверт с наличкой. Две трети своего месячного гонорара, сумму которого он всегда завышает в разговорах с Бекки, чтобы та не отказывалась. — Не надо ни на чём экономить. Хорошо? — Джеймс… — Не начинай. Я, в конце концов, твой старший брат. Дай мне о вас позаботиться, — он с наслаждением вдыхает аромат еды. — И блинчиков тоже дай. Бекки ставит перед ним тарелку, банку сметаны и банку джема. Присаживается напротив, маминым жестом отводит тёмные волосы за ухо и убирает конвертик подальше. Грустно смотрит на Джеймса, жизнерадостно наворачивающего домашний завтрак. — Почему ты не живёшь с нами? — Вас и так трое в двухкомнатной квартире. — Дети любят тебя, — Бекки снова пытается сделать невозможное. — Всё время спрашивают, когда придёт дядя Баки. Или, — глаза сестры становятся хитрыми-хитрыми, — у тебя наконец что-то намечается с Наташей? Джеймс сосредоточенно жуёт блинчик. Думает. Потом всё-таки кивает. Лучше чуть-чуть приврать. Тогда Бекки отстанет, и ни она, ни племянники не узнают, что иногда дядя Баки истошно кричит во сне. *** На съёмочной площадке у Джеймса трое детей. Великовозрастных, неуправляемых, сующих пальцы в розетки, лижущих качели и трогающих кипящий железный чайник. Это впечатление только усиливается, когда Коулсона срочно отзывают на съёмки сериала, где работают другие каскадёры из его группы, и он торжественно передаёт Джеймсу свой матюгальник и свои обязанности на трое суток. Фил верит, что он справится; сам Джеймс перестаёт в это верить, когда снимает на перекрытой улице сцену погони. Кейт ведёт машину так, как будто хочет досрочно разбить её прямо в кадре; Клинт высовывается из окна машины с луком почти по пояс, дальше оговорённого, и почти задевает головой автомобили массовки. Это, конечно, зрелищно, но Джеймсу кажется, что он вот-вот сорвёт голос: Клинт снимается в этой сцене без слухового аппарата. Скотт плетётся сзади на передвижной платформе с камерой и даже уже не поёт песен Бритни Спирс — ему скучно и чудовищно жарко, потому что сегодня летняя жара особенно беспощадна. «Любви» ему тоже не надо, он даже ругает яркие солнечные блики и шаманит над объективом, по старинке вертя какие-то бумажные кульки и фильтруя ими лишний свет. Джеймс пристраивается с матюгальником к нему на платформу и чувствует, как под левым глазом незаметно для окружающих подёргивается щека. Восьмой дубль, и Джеймс ещё ни разу не дал этим психам проехать до конечной точки. На этот раз Клинт, многократно обласканный словесно в громкоговоритель, не пытается выпасть в окно или снести своей головой зеркало арендованного автобуса. Он красиво пускает стрелы в абстрактного противника впереди, и камера Скотта ловит каждое его движение. Нерв потихоньку успокаивается, маршрут близится к концу, а потом… Кейт дёргает руль сильнее и эффектнее, чем просил Джеймс. Клинт «вылетает» из окна резко развернувшейся машины в груду коробок, будто не сгруппировавшись вовсе, и не встаёт. — Снято! — торопливо орёт Джеймс, соскакивает с платформы до остановки и несётся к нему. Сердце подскакивает до горла комком — с Бартона станется по-тупому сломать шею. Для него ведь всё херня — и математика, и приметы, и правила безопасности. А с тех пор, как Кейт всего за пару дней, совершенно неожиданно, переехала к нему, оба стали вконец ненормальными. Когда Джеймс подбегает к коробкам, ему от облегчения хочется избить Клинта матюгальником. Тот валяется в куче картона, бросив рядом лук, тянется по-кошачьи и жмурится на солнце. Дыхание восстанавливается. Щека дёргается снова, но Джеймс старается казаться спокойным. Он просто поднимает громкоговоритель, направляет его на Клинта, нажимает кнопку — и голос разносится по улице грозовым раскатом: — Ты что — бессмертный?! Безумный Мистер Кофейник лишь смеётся, лёжа на груде коробок. *** Казённого «железного коня» Наташа жалеет больше, чем самого Джеймса. Когда она работает на площадке, в ней появляется что-то инквизиторское. Она неумолима и неутомима, придирчива к себе и к окружающим, маниакально доводит всё до совершенства, если позволяют условия и график. Джеймс привык к жёсткому характеру Наташи, хоть поначалу и передёргивал плечами от излишне резких поступков. То, что заставляет её быть такой, называется холодным словом «профессионализм». Вот только с мотоциклом, который наверняка спишут в утиль после съёмок, Наташа неуместно нежна. — Да бросай ты его резче, — просит Джеймс в громкоговоритель, почти ревнуя. — Пусть он прямо проедет по асфальту на боку. Только ноги береги. Наташа, он не живой, ему не больно. — А если он подо мной развалится? Наташа тяжело дышит, откидывая со лба прилипшую искусственную прядь, теребит молнию чёрного комбинезона и идёт к брошенному на площадке мотоциклу. Клинт помогает его поднять, и Наташа сумрачно осматривает подранный бок транспортного средства. — Не видно будет, — отмахивается Клинт. — Тебе наплевать на мотоцикл, — настраивает её Джеймс. — Ты его угнала. Он был нужен тебе на эти пять минут. Брось его, как тупого мальчика на одну ночь. — Мне на нём ещё ездить! — А когда ты меня по рёбрам пинаешь, ты не думаешь, что тебе на мне ещё ездить?! Клинт незамедлительно начинает хохотать и скрывается из поля зрения камер, перехватывая у Кэсси чашку кофе. В конечной точке маршрута Наташу страхует Кейт. В последнее время всё хорошо. Всё спокойно и правильно, если отбросить хроническое безумие Клинта и то, что Кейт им заразилась. Но она хотя бы не пренебрегает математикой и учится быть страхующей. Получается хорошо. Джеймс выдыхает и даёт отмашку. Наташа тут же рвёт с места, пролетает под камерами, приподнимаясь в седле. Чёрные прочные наколенники сливаются с костюмом. Выше. Ещё выше. Ещё немножко. Наташа группируется, одновременно поднимаясь в рост, без сожалений отбрасывает мотоцикл в сторону почти балетным движением, и тот громко скрежещет и грохочет, ложась на бок. Сальто. Кувырок в несколько оборотов по асфальту. Упор ладонями. Словно хорошо поставленный слитный танец, смесь агрессии и грации. Она резко поднимается спиной к камере Лэнга, Джеймс широко улыбается, командуя «Снято!». — Чисто, — довольно сообщает Скотт. — Можно остановиться, а то и правда мотоцикл расхреначим раньше времени. Сидеть в сторонке с матюгальником тяжелее, чем самому крутить кульбиты перед объективами. Наверное, Коулсон постоянно нервничает, глядя на них. Но если широко улыбаться, никто не заметит подёргиваний щеки. Все просто решат, что временный режиссёр второй группы очень доволен. — Молодец, Наташа, — Джеймс растягивает губы и не глядя отбирает кофе у Клинта. *** Иногда Джеймсу кажется, что он устал бояться своих страхов и никому этого не показывать. Он не любит говорить о войне. Никогда не пускается в подробные воспоминания. Клинт пару раз пытался расспросить по пьяни, но от него всегда удаётся отбрыкаться. Кровь, песок, раскатистое эхо близких взрывов. Чужая малопонятная речь. Фронтовой друг, который вчера смеялся и рассказывал про свой выпускной и девочку, которая отказалась с ним туда идти, лежащий под пропитанным кровью куском брезента и потерявший человеческий облик. Не героизм в чистом виде, а мясорубка для идеалистов, желающих мира во всём мире. От всего этого никуда не деться. Джеймс старается не оживлять войну хотя бы словами, но два года в пыльном ржавом аду чужбины приходят в горячечных кошмарах без приглашения. В июльскую жару — особенно часто. Хоть открывай окна, хоть спи на балконе отеля. Глотать таблетки — не вариант: с его работой нельзя быть заторможенным. Днём Джеймс верит в то, что он нормален. Опасность на площадке — волшебно ненастоящая; её можно просчитать, предупредить, обесценить. Он властен над ней, он ею повелевает, и каждый раз вспоминает слова Клинта. Каскадёр — это человек, который обманывает смерть. Джеймс больше никого не хочет ей отдавать. Больше не хочет видеть, как кто-то гибнет. Они все, кроме Кейт, посмеиваются, называют его перестраховщиком, но Джеймс даже не пытается объяснить, что это лечит лучше лекарств и психотерапевтов. Чем глубже он погружается в мир фальшивой опасности, тем дальше уходит от настоящей войны, пусть и носит внутри себя нанесённые ею шрамы. Не снаружи — Джеймс, не иначе, заговорён, то ли материнской, то ли сестринской любовью, серьёзно его ни разу не зацепило. Лишь однажды ударило волной взрыва, чужой роковой ошибкой, оглушило, но не убило. Вот только этот душный июль накрывает почти так же мощно. Ночами Джеймс выходит на балкон крохотного номера, раздавливая в горле хриплый выкрик, и глубоко дышит. Нагретый ночной воздух после выстуженного кондиционером номера — как тёплое молоко. Городская тишина сливается в симфонию из обрывков музыки, шума колёс, весёлых нетрезвых разговоров. Ни выстрелов, ни взрывов, ни выкриков. Мирная жизнь. Мирное время. Джеймс убеждает себя, что беспокоиться не о чем. Что рабочие восточной наружности, нанятые на съёмках — просто беженцы, которым надо чем-то кормить большие семьи. Что они с Кейт и Филом рассчитали всё, что только поддаётся сухому расчёту. Что Джеймс каждый день сам лично проверяет все тросы, крепления, бутафорию, оружие и транспорт до того, как ко всему этому притронется кто-нибудь неосторожный. Половина съёмок уже позади, и там был всего-то один жуткий эпизод с Кейт и стеклом, да и тот необъяснимым образом пошёл во благо. Фил однажды назвал постоянную тревожность Джеймса «синдромом сапёра». Беспокойством человека, не имеющего права ошибиться даже один раз. Коулсон — удивительный человек. Ведь Джеймс никогда не говорил ему, что в армии был сапёром. И уж тем более не упоминал, что для него куда страшнее, чем ошибиться самому, увидеть чужую единственную ошибку. *** Скотт очень просит их поговорить с Кэсси. Убедить в том, что каскадёр — опасная и неблагодарная профессия. Привлекать к этому Кейт или Нат бессмысленно, они не послужат доказательством. А вот Клинт, несмотря ни на что, объективен и хитёр. Джеймс даже не знает, почему Бартон всегда против того, чтобы молодые и задорные шли в профессию. Иногда это похоже на странную ревность, иногда — на попытку уберечь кого-то от своей судьбы. На этот раз Клинт придумывает действительно стоящее испытание, и они оба гордятся собой, подзывая Кэсси в перерыве. Она приносит кофе и чай за раскладной столик, и Клинт тушит сигарету. — Присаживайся, — говорит он, извлекая из рюкзака банку. — Нам нужна твоя помощь, Кэсси, только папе ничего не говори. У неё — весёлые тёмные лэнговские глаза, наспех перехваченные резинкой в смешной пучок непослушные волосы, беспечная, не каскадёрская улыбка. Кэсси садится за столик, подтягивая полосатые рукава тонкой кофточки, и Клинт изучает её руки хищным взглядом. — Ты же хочешь стать каскадёром, — заговорщицки говорит он. — Да, — решительно кивает Кэсси. — И что ты для этого делаешь? — Ну, я всю жизнь занимаюсь гимнастикой. Папа мог ожидать чего-то такого — я в шесть лет в первый раз сделала колесо. Ещё учу историю профессии. — И что там интересного? — Клинт кладёт рядом с банкой зажигалку и отпивает кофе. — Вот ты знал, что первыми каскадёрами были наёмные циркачи? Джеймс улыбается — и от того, как легко Кэсси «тыкает» взрослым, и от того, что Клинт вскидывает брови и поправляет слуховой аппарат. Ему и на историю было плевать, вряд ли он учился на чьих-то ошибках, кроме своих собственных. — Ожидаемо, — Клинт старается не терять лицо. — Нам нужна помощь. К зажигалке ложится кусок плотной ткани. — Я готова, — Кэсси отзывается чуть раньше, чем успевает подумать. Тоже лэнговская черта, что для каскадёра никуда не годится. — Нам нужно протестировать новую смесь для горения, — серьёзно заявляет Клинт. — Дай свою ладошку. На себе или на девчонках мы не можем. Если обожжёмся, на тросах не удержимся. Тестируют обычно на руках. Был бы на площадке Коулсон — оторвал бы им обоим головы. И Кэсси за компанию. Но Фил всё ещё торчит на съёмках сериала. Кэсси протягивает руку Клинту, и Джеймсу хочется хлопнуть себя по лицу. Бартон мажет её пальцы абсолютно невозмутимо. Покрывает сначала их, потом ладонь и запястье густым слоем геля. — Джеймс, засекай, — говорит Клинт, щёлкая зажигалкой. И Джеймс включает секундомер на телефоне. Кэсси не знает, что смесь вовсе не новая, что Клинт постоянно её использует. Джеймс следит за ней очень внимательно, пока зажигалка касается горючего геля. Эта девочка вовсе не меняется в лице, когда её левая рука вспыхивает. Поднимает её совершенно спокойно, с восторгом разглядывает необжигающее пламя. — Ух ты, — её глаза тоже загораются. — Как Джонни Шторм! — За Джонни Шторма, кстати, в новом фильме тоже горел я, — скучно замечает Клинт. — Всё, тридцать секунд есть, — спохватывается Джеймс, сбивая пламя тряпкой. Выдержала. Дело плохо. Кэсси Лэнг представляет, на что она идёт. Что вообще за девочки в этом поколении? — Ты читал Сэлинджера? — вдруг спрашивает Кэсси у Джеймса, пока он стирает салфеткой тонкий слой специфической копоти с её ладони и проверяет, не осталось ли ожогов. Клинт сидит, задумавшись — видимо, сочиняет траурную речь для Лэнга. — В средних классах. — Мне иногда кажется, что ты всех ловишь над пропастью во ржи, — бесхитростно говорит она. — Тебя так в каскадёрской школе учили? — У меня была другая школа, — Джеймс привычно растягивает губы в улыбке. — Про каскадёрские спроси у Кейт. Скотту Лэнгу придётся смириться. *** В один из июльских вечеров, когда все снова собираются у Клинта, Кейт откапывает в квартире его пои и уговаривает научить её их крутить. Сначала Бартон отказывается, но после барбекю ночь на крыше расцветает росчерками пламени. Клинт — действительно огненный бог; Кейт смотрит на него и пытается повторять то же самое, но с незажжёнными. — Я же говорил, что будет сложно, — хохочет Клинт, когда она сбивается. — Не сложнее, чем говорить Скотту, что я помогла Кэсси подыскать каскадёрскую школу и заполнить документы. Кейт — самый счастливый человек на свете этим летом. Её улыбка, её радостное лицо давно уже не обсуждаются в группе — как и то, что на этих двоих одинаковые футболки «Я люблю Хоукая». Ещё недавно назови кто так Клинта — ворчанию не было бы конца. Фальшивые герои, глупые детские игры… Может, если эти двое столкнулись, судьба на самом деле есть, расслабленно думает Джеймс. Клинту определённо пошло на пользу то, что Кейт оказалась с ним рядом. На них приятно и интересно смотреть — будто перед глазами разворачивается сюжет неожиданно зрелищного фильма про магическую силу любви, превращающей циника в глубоком кризисе среднего возраста в жизнерадостного мальчишку и заодно потихоньку разгребающей непобедимый бардак в его квартире. Джеймс вспоминает, как в первый вечер Кейт стояла посреди развала в глубоком ужасе; теперь же она одерживает верх. И этот вечер вдруг становится таким же хорошим: Клинт играет с огнём под музыку, будто не на собственной крыше, а на арене в свете софитов, Кейт превращается в его зеркальное отражение, а Наташа, у которой Джеймс развалился на коленях на жёстком мате, присвистывает в такт музыке в горлышко недопитой пивной бутылки. You can set yourself on fire You can set yourself on fire She said "At night in my dreams You dance on a tightrope of weird But when I wake up You're so normal that you just disappear" Джеймс закрывает глаза. Блики пламени играют на внутренней стороне век, и он вдруг ловит себя на мысли, что хотел бы в своей жизни...такого же. Чтобы улыбаться всем не потому, что на щеке дёргается нерв, а потому, что всё поменялось, стало правильным и лёгким. Но он сам потрёпан и выбрал, кажется, не того человека. И делать с этим ничего не хочется. У Наташи, наверное, тоже «синдром сапёра». Только с миноискателем она подходит к людям. Джеймс рядом с ней два года — рядом, а не вместе, и тонкий невидимый лёд никто не ломает. Она резкая, недоверчивая, хочет казаться жёсткой пацанкой, и ключа к ней не подобрать. А если и кажется, что сейчас, уже вот-вот, что-то изменится, Джеймс сам даёт задний ход. Он сходит с ума по ночам. Она тоже что-то скрывает. Фантазия каждый раз дорисовывает ему что-нибудь дикое. Какие могут быть страхи у девочки, выросшей не в самом лучшем районе Вашингтона, до сих пор говорящей с лёгким русским акцентом? Тёмные подворотни и безнаказанные подонки? Травля в школе? Вечная обида на жизнь за несостоявшуюся балетную карьеру? Огонь перед закрытыми глазами очерчивает рыжим изящный силуэт на громоздком мотоцикле. Джеймс улыбается, на этот раз не нарочно, и тянется за своей бутылкой. — Надо тоже на тебя за что-нибудь наорать, — вдруг вырывается у него. — Чтобы ты со мной несколько дней не разговаривала. Может, уже наконец что-нибудь получится. — Что? — Наташа хрустит чипсами. — Я не расслышала. — Ничего, — отмахивается он. Её пальцы рассеянно гладят его по волосам, и Джеймс на секунду забывает, что с нетерпением ждёт осени, чтобы наконец их обрезать. *** Коулсон, вернувшись со съёмок, даёт всей группе выходной, хотя Джеймс шутит, что после «пары дней», превратившейся в неделю, он как честный человек должен на всех по очереди жениться. Как семейная поездка в Кони-Айленд превращается в шумную тусовку всё с теми же знакомыми лицами, Джеймс не понимает, но это его вовсе не расстраивает. Клинт и Кейт носятся по солнечному парку отдельно от всех, выбирая самые жуткие аттракционы, после которых покачиваются, но уверяют, что было не страшно; Наташа лениво прогуливается со страдающей обычно в четырёх стенах Бекки; Джеймс за несколько часов узнаёт все прелести катания на безобидных каруселях с маленькими племянниками и радуется, что захватил с собой пакетики. Когда всех, кроме «бешеных Хоукаев», как окрестила их Бекки, удаётся согнать на обед, Джеймс наконец выдыхает под тентом летнего кафе. Сара выпрашивает сладкую вату; Бекки вдруг вспоминает, что она — младшая сестра и тоже начинает канючить, комично дёргая Джеймса за рукав футболки. Он сдаётся и идёт в нарядную лавку с полосатой тряпичной крышей. Бекки перебегает дорогу за ним вслед. — Я её разговорила, — тихо сообщает она, гордая собой, пока лавочник накручивает на палочки два пушистых облака. — Бекки, я не просил… — Ты должен был смириться с тем, что я — женщина, ещё в детстве. — Признаться, не вышло. Бекки забирает обе порции. Откусывает от своей большой кусок и медленно зажёвывает розовые пышные усы. — Ты ей нравишься, это сто пудов, — заверяет личный эксперт Джеймса в делах сердечных. — В этом я давно уверена. Ещё как первый раз вас вместе увидела, а это было… — Короче, Бекки. Джеймс косится на столик на веранде. Клинт и Кейт присоединяются к обеду, перешагивая бортик и не утруждая себя проходом до двери, но Наташа смотрит не на это безобразие, а на затянувшийся разговор. — Многие девушки комплексуют, — говорит Бекки со вздохом, — если не могут родить детей. — А она… — Травма на съёмках. Очень маленькая вероятность. Говорила, что очень завидует мне. Щека беспомощно подёргивается. — Бекки, — жалобно спрашивает Джеймс, — почему вы, девчонки, такие дуры? Сестра лишь пожимает плечами в ответ. — Будешь обзываться — не дам откусить от своей ваты, — фыркает она и перебегает дорогу назад к кафе вприпрыжку, как маленькая девочка. *** — Так делали ещё доисторические люди, — усмехается Джеймс, пристраивая железные защитные накладки под растянутые рукава кофты. Кэсси, чьи полномочия после пары отцовских истерик всё же расширились, с интересом разглядывает плоский пакетик искусственной крови. Помогает закрепить его на правом плече. — Но ведь с пиротехническим зарядом было бы проще? — Смотри, Кэсси, — Джеймс одёргивает рукав. — Некоторые люди боятся пауков. Некоторые — высоты. Говорят, есть даже боязнь бородатых мужчин. Я вот ничего этого не боюсь, но мне жутко неприятно носить на себе даже пару миллиграмм специальной взрывчатки. — А если что-то пойдёт не так? — Запомни, Кэсси: когда работаешь с партнёром, нужно ему доверять. Наперекосяк может пойти что угодно, даже с современными методами. Но человек, с которым ты в связке, от которого зависит твоя жизнь — он должен сделать всё правильно. Без доверия ничего не получится. Личико Кэсси делается очень серьёзным. Она ещё раз осматривает Джеймса, пока её папа наверху настоятельно требует любви. Это хорошо, это — правильно. Пусть Кэсси привыкает быть надёжным человеком. Клинт старательно проверяет оружие. Заряжает пневматику. Джеймс доверяет ему, как себе, но всё равно машинально заглядывает в ствол перед дублем. — Ты думаешь, я тебя пристрелю? — усмехается Клинт. — Конечно. У тебя вон какая подозрительная бандитская рожа. — Да. По ночам я отстреливаю зануд. — Ой, не ври. Всем понятно, чем ты теперь занимаешься по ночам. Клинт смеётся и уверенно берёт пистолет. Старый и проверенный трюк, стоивший некоторым безалаберным жизни. Единственный для Джеймса способ снять пулевое ранение. Он ни капли не кривил душой, говоря Кэсси, что боится взрывчатки — даже от игрушечных пиротехнических хлопков внутри всё стынет и замирает. А у Клинта верная рука — он удивительно хорош в стрельбе. Как настоящий Хоукай. Даже выигрывал какие-то любительские соревнования в перерывах между съёмками. Он не промахнётся. Звучит команда — и Джеймс срывается с места спиной к камере. Бежит, прикрывая глаза и готовясь к выстрелу. Ещё четыре метра до позиции Клинта, застывшего со вскинутой рукой. Он ещё не успел снять костюм, и это даже смешно — Хоукай, стреляющий по Зимнему Солдату. Джеймс отсчитывает про себя доли секунды. Два патрона бьют по бронежилету Зимнего Солдата. Третий — в плечо, точно и хлёстко, с железным звуком разбрызгивая бутафорскую кровь. От излишне резкого инстинктивного движения в локте «протеза» снова с хрустом расходятся пластины. Снято. С первого дубля. — Я сломал руку, — ругается Джеймс, разглядывая окрашенные тёмно-красным пальцы. — В четвёртый раз сломал руку. Чёртов Хоукай. Клинт ехидно улыбается и собирается стащить крагу, когда Лэнг говорит в рацию: — Ребята, вы сегодня такие клёвые, что мне хочется снять вас. Мы до завтра всё. Может, сгруппируетесь, поприкалываемся? Кейт спрыгивает с осветительской стремянки, на которой пила кофе. Клинт поводит глазами, но где Кейт — там и он. Наташа тоже тащится под объектив Скотта. — Вы же реальные герои, — смеётся Скотт. — Мы тут с Кэсси говорили о том, что вы делаете всё то же, что и герои в комиксах… — Только зря, — вставляет Клинт. Наташа проскальзывает рядом. Аккуратно сцепляет что-то на локте, совсем мимолётно — и сломанный «протез» держится на честном слове. — Пошли, — говорит она. — Не тормози. Это будет весело. А ночью погоняем. Два её пальца вдруг ложатся на разыгравшийся нерв на левой щеке — и он затихает. *** Горячий асфальт. Тёплый ветер, бьющий в лицо. Это обычно помогает Джеймсу расслабиться, но вот только не сегодня. Они летят по шоссе, пугая редких водителей бешеной скоростью, поднимают мотоциклы на дыбы, делают ювелирно страшные развороты. Спускают пар. Позади остаётся всё: и признание перед Кэсси в своём нелепом страхе, и смешная паранойя насчёт рабочих-мигрантов, и какая-то колкая обида от брошенного Клинтом «зря». Только Наташа — впереди, и её не догнать. Женщина, которой Джеймс Барнс, самый осторожный каскадёр в Штатах, легко доверяет свою жизнь. Единственный человек, кто заметил проклятый тик. Прикосновение двух пальцев горит на щеке, и встречный ветер, стелющийся за Наташей, его не уносит. Они тормозят у мелкого придорожного магазинчика — Наташа хочет шоколадку и апельсиновый сок. Джеймс собирается купить их сам, но она из вредности или гордости не даёт. Спрыгивает с мотоцикла и скрывается в магазинной прохладе, в бодрых звуках музыки, не дающих продавцу уснуть на посту. I've had my share of criminals And you're no different from them all I need a superhero Cause I'm just a girl I have no one who will go And save me from this world Get me a superhero Cause I'm just a girl I know, that you're no Superhero Джеймс сжимает руки на руле и вдруг думает: он ведь герой. Бояться не стоит. Наташа выходит из магазинчика, растрёпанная, похожая на студентку. Вскрывает зубами шоколадку. — Ты заметила мой нервный тик, — выдыхает Джеймс. — Два года назад. Это вроде нормально для человека, который вернулся с войны. — Я ещё кричу по ночам. — Вообще трудно было ни разу не услышать. — И ты со мной общаешься. Тебя это не пугает? Наташа садится на свой мотоцикл. Жуёт шоколадку и запивает соком. — А должно? — наконец пожимает она плечами и поправляет лямку чёрной майки. — Меня тоже не пугает то, что случилось с тобой. Может, хватит прикидываться, что мы просто напарники? Наташа поворачивается к нему и смотрит так, будто увидела в первый раз. Оранжевый сок застывает в прозрачной гнутой трубочке. Она молчит слишком долго, и щека должна уже дёргаться, но вместо этого каменеет. — Я подумаю над этим, — торопливо выдаёт Наташа дрогнувшим голосом, когда Джеймс уже открывает рот снова, и суёт ему в руки мусор. После этого она, не дав приглядеться к выражению своего лица, стартует с места. Джеймс бросает фантик и пакетик в мусорку — и пару минут сидит, не торопясь ехать за ней. Он вдруг понимает: он догонит Наташу. Не сегодня ночью, так завтра, послезавтра, через неделю. У них много времени. В мирной жизни — много времени. С этой мыслью Джеймс улыбается, давит на газ и подставляет лицо июльскому ночному ветру.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.