* * *
Сложно ли быть спортсменом? Да, бесспорно. Но еще сложнее — быть врачом. Мы привыкли думать, что люди в белых халатах лечат простуды, гастриты, бронхиты и прочие многообразные болезни, так часто встречающиеся в обычной жизни. К врачам боятся идти, потому что неприятно и больно, им говорят спасибо, когда все проходит. Но случается и так, что врачи разделяют жизнь на «до» и «после», даря новую надежду или отнимая всё, что у тебя есть. Их ненавидят, боготворят, обвиняют в ошибках и навсегда впечатывают в сердце и память, благодаря за гениальность, опыт и шанс жить. Для спортсменов все иначе. Доктор — это практически вторая мама. Этот статус попеременно делят тренер и врач. Ошибки тренера — исправляет врач. Показания врача — контролирует тренер, снижая или увеличивая нагрузку. Врач следит пристально за каждым ударом сердца и вздохом. Он ежедневно с тобой. А в гимнастике и подавно, отслеживая, запрещая, приводя тело в норму, не допуская серьезных травм, разрешая увеличение нагрузки и риска. И все ради одного — победы. Вы думаете, вершины брать просто? Нет. Если тренер хочет ввести новый элемент, повышенного риска, то заключение врача является определяющим. Только он может оценить физиолого-анатомические возможности и первым сказать, сможет ли вообще девочка взять новую высоту или её тело непременно даст сбой и новый элемент приведет к тяжелейшей травме. Гимнастки могут скрывать боли и голодать ради побед, но врач должен видеть такой жестокий обман. Должен. И всё же, от ошибок не застрахован никто. И даже самый большой опыт может уверенно проиграть случаю, и тогда, с какой бы надеждой в глазах ни приходил спортсмен к другому врачу, от него уже мало что будет зависеть. Кларк в очередной раз обводила взглядом потолок, пока врачи обкалывали ноги и делали новые снимки. Она привыкла. Теперь она не ощущала боли, не думала о гимнастике и том самом чемпионате, она вообще ничего не чувствовала. Её словно отключило от всего внешнего мира. Ни боли, ни эмоций, ни чувств. Это не называют даже пустотой. Чувство пустоты наступает, как стадия осознания потери. Но девушка не ощущала даже этого. Врачи снова сделали какие-то записи в её карту, которая была уже настолько толстой, словно за эту ночь несколько десятков человек строчили бумажки, не отрываясь. И когда только успели? Ещё раз сверив записи и данные приборов, люди в белом покинули палату. Кларк снова отвезли в палату. Тот же белоснежный потолок, холодный белый на стенах и отсутствие желания даже дышать. — Повторные снимки подтвердили наши догадки, миссис Гриффин. — Брайан Форс, опытный хирург, сидел перед уставшей заплаканной женщиной и её мужем, показывая им новое заключение. — У Кларк крайне редкая травма. Снимки, которые вы делали ранее, не смогли бы её показать, увы. Усталостный перелом такого расположения невозможно увидеть на обычном рентгене. Кроме того, мы оценили состояние её второй ноги... — Что нам делать? — напряженно спросил Маркус, обнимая супругу за плечо. — К сожалению, время упущено. Мы сделаем всё, что будет в наших силах, но в сложившейся ситуации нет никаких гарантий, что… — Делайте. Нужно спасти хотя бы одну ногу. — Эбби нервно комкала в руках салфетку, то и дело смахивая слезы. — Я сама — врач, мне известны все риски... но до сих пор не могу поверить, что это всё происходит с Кларк. В голове не укладывается. Как же я могла это проглядеть... не поверить… — Миссис Гриффин, вам нужно отдохнуть. Вам понадобятся силы. Такую травму легко можно не заметить, тут нет вашей вины. — У меня одна дочь! Понимаете? И она теперь инвалид… — Эбби сорвалась и Маркус прижал её к себе крепче, подавая стакан воды. — Даже если мы ампутируем одну ногу и спасем вторую… Кларк предстоит долгая реабилитация, и уже совсем иная жизнь, вы же понимаете это… — Что вы хотите сказать? — Мистер Кейн, только поймите меня правильно, ваша страховка не покроет этих расходов и реабилитацию у физиотерапевта она может проходить годами… — Мы заложим дом, снимем деньги со счетов. — Эбби отлично все понимала. — Но страховкой Национального комитета мы не станем пользоваться. Моя дочь больше не переступит порог спортивного центра! — Ваша дочь больше не переступит ни одного порога… — Форс еще раз пролистал документы, предоставленные ему Оливией Морис. — Подумайте, прошу вас, в обычных клиниках нет такой базы, которая нужна Кларк. — Никакого центра! — ударил по столу Кейн и врач понимающе кивнул. — В таком случае, подпишите бумаге о согласии на ампутацию и параллельную операцию, переливание крови, если потребуется, и о том, что не имеете никаких претензий к клинике в случае неудачи и смерти вашей дочери, и вы предупреждены о всех рисках. — Кларк может умереть? — Это обычная мера. Ей предстоит очень сложная операция. Мы не можем точно знать, как поведет себя тело вашей дочери, и как она выдержит такой тяжелый наркоз. Это не два часа. — Сколько будет длится операция? — Кейн вопросительно окинул взглядом доктора, пока Эбби подписывала бумаги. — Около десяти часов. Двумя бригадами врачей. — Вы уверены, что Кларк выдержит эту операцию и потом сможет хотя бы ходить на костылях? — Мистер Кейн, я не господь бог. — Доктор напряженно взял бумаги из рук родителей и улыбнулся. — Поспите и отдохните, мы вам позвоним, как только всё закончится. — Не говорите так… — прошептала Эбби, пока муж помогал ей встать. — Мы будем здесь. Кларк уже достаточно была без нашей поддержки. Сейчас мы ей нужны... Первые часы накрывал дикий, неконтролируемый страх. Эбби хорошо помнила, как Кларк повезли в операционную: с тревогой наблюдала сквозь прозрачное стекло, как на её лицо опустилась наркозная маска. Матери на секунду показалось, что это конец. Хотелось ворваться туда, забрать свою девочку, и чтобы всё это оказалось просто ночным кошмаром. Она то и дело гнала от себя мысли о травме. Такого просто не могло быть. Не с её дочерью. Это просто какая-то глупая ошибка. Вот-вот и из этой двери выйдет врач и с виноватой улыбкой скажет, что они ошиблись и всё хорошо. Но Кларк увезли за вторые двери и над операционной загорелась красная лампочка. В сердце всё ещё билась дикая надежда, что вот, вот сейчас... Но никто не выходил. Часы на стене отсчитывали тягучие минуты и надежда таяла. После четвертого часа операции накрыла ужасающая паника. Миссис Гриффин никак не могла задремать в руках мужа, прислушиваясь к шагам за закрытой дверью. Теперь они стали нестерпимо пугать. Если сейчас врач выйдет раньше времени, то... Кларк она больше не обнимет никогда. Слезы побежали по щекам и она рвано вздохнула, из груди наружу рвался вопль. Маркус обеспокоенно посмотрел на жену, стараясь сдерживать собственную тревогу за девочку, ставшую ему дочерью, а не просто падчерицей, и отошел в сторону, буквально на пару минут, возвращаясь со стаканом воды и пряча за спиной вторую руку. А женщина и не замечала. Ничего не замечала, скользя глазами по стрелкам часов и белой двери со стеклом… Оставалось еще пять часов... Две бригады хирургов, анестезиологи, медсестры, бригада реаниматологов, дежурившая наготове, ассистенты, и хрупкая девушка на металлическом холодном столе, накрытая голубой операционной простыней выше колен, с разрезанными ногами. С изрезанной на лоскуты душой. Кларк оперируют сразу две ноги. По-другому нельзя. Она не выдержит две операции подряд. Два хирурга практически заново собирают ступню девушки. Косточку за косточкой, на металлические пластинки, как мозаику. Не пропуская и доли миллиметра. Обломок за обломком. Давление то и дело меняет цифры на мониторе, а пульс отскакивает с допустимых величин. Сложный трехфазный наркоз, сложнейшая операция и тело спортсменки, которое всегда иначе реагирует на всё, в отличие от тела обычного человека. С ювелирной точностью ища недостающие части в распоротых ногах или заменяя на искусственные. Кожу намертво удерживают стальные держатели и крюки торчат прямо из ступни. Даже в изощренном фильме ужасов такого не увидишь. С левой ступни на правую пересаживают костную ткань, чтобы заполнить пустоты. Раздробленные косточки не просто скрепляют металлическими штифтами, из стягивают ближе к друг другу, чтобы втопить в костную ткань и восстановить прежний облик стопы. Кропотливая работа, дважды прерывается анестезиологами, и в игру на несколько минут врываются реаниматологи, выравнивая состояние необычной пациентки. Как только цифры на мониторе переходят с красной зоны в зеленую хирурги снова обступают девушку. Медсестры внимательно подают инструменты, и заботливо промакивают марлевыми тампонами пот на лицах врачей. Ассистенты сушат кровь в ранах, под то и дело изменяющийся пульс и давление на приборах и виртуозную работу всего персонала. В операционной не бывает лишних. И не бывает случайных. Время на часах давно выходит из оглашенного ранее. Операция затягивается еще на четыре долгих часа. Слишком долгих… четырнадцать часов под наркозом это критическая граница. — Гимнастика не должна стоить таких жертв. Я чувствую, что… — обессиленно шепнула Эбби, безжизненно посмотрев на часы, и вдруг оглянулась на шаги в коридоре. — Там что-то не так, Маркус… Александра в белом халате спокойно приближалась к родителям Кларк в компании Рейвен, Октавии, Линкольна и Беллами. Маркус приветственно кивнул, когда ребята подошли к дверям операционной. — Как Кларк? — хором отчеканили девушки, переглянувшись. — Уже четырнадцать часов там… — измученно передернула плечами Эбигейл. — Вам что-то нужно, миссис Гриффин? Мистер Кейн? — Беллами был неожиданно внимателен и даже казался серьезнее, чем обычно. Видимо, дисквалификация сестры и мать, наконец ставшая просто матерью, сделали свое дело. — Ей будет очень приятно узнать, что вы здесь. Спасибо, что поддерживаете… но ничего не нужно. — Маркус попытался улыбнуться ребятам, но вышло не очень. — Мы не знаем, как долго еще… — Мы подождём, — за всех ответила Лекса, даже не дав закончить ему, на что он одобрительно кивнул. Операция закончилась уже почти днем — хрупкая гимнастка выдержала. Уставшие, измотанные врачи еще что-то говорили встревоженным родителям, пока Кларк везли в реанимацию. И снова потянулось напряженное ожидание. Девочка долго и мучительно отходила от наркоза. Дикая головная боль и рвотный рефлекс причиняли даже больший дискомфорт, чем та боль, которую она терпела почти год. В реанимацию разрешили пойти только родителям. Эбигейл пересилила себя прежде чем войти в светлую палату интенсивной терапии и снова поднять глаза на дочь. Ей пришлось свыкнуться с тем, что им придется через всё это пройти. Это на самом деле произошло с её девочкой. Не с кем-то другим, не по идиотской ошибке. Женщина тряслась от страха увидеть, что у её дочери нет одной ноги. Даже слова врача о том, что всё прошло хорошо и конечность удалось "собрать", её не убедили. Она, как врач, отлично понимала, что это еще вовсе не успех. Кости могут не прижиться, не срастись, тело может отторгнуть пересаженную ткань... А когда Кларк с трудом открыла наконец голубые глаза, такие же как были у её отца, мать и вовсе потеряла дар речи. Слабый хриплый голос надорвал связки, слишком привыкнувшие за последние часы к наркозным трубкам. — Когда на тренировку? — Голубые глаза, впервые за последние дни с надеждой, смотрели в глаза перепуганной матери. Та молчала. Только руки дрожали и пелена слез накатывала. — Когда на тренировку, мам? Всё же получилось? — Какая тренировка… — Мдерживая дрожь в голосе и стараясь не зарыдать при дочери. — Ты что? — Голос срывается и уже хриплым шепотом. — Ты посмотри на свои ноги… Кларк попыталась приподняться, но не почувствовала ничего ниже пояса. Только белая простыня бросилась в глаза и теплое одеяло. Девушка лишь сейчас осознала, что низ тела не чувствует совсем. — Я не чувствую своих ног… Они ведь у меня есть? — Голубые глаза затянуло паникой и слезами. — Маркус? Что вы молчите? — Есть... дочка, — отчим осторожно улыбнулся. — Это же ненадолго, да? Я успею восстановиться к олимпиаде? — Её глаза загорелись дикой болью. Эбигейл отошла в сторону и муж заботливо обнял её. Она не знала как сказать дочери, что гимнастики больше в её жизни не будет. Никогда. И спасибо врачам, что спасли обе ноги. Эбби перевела взгляд на коляску, уже приготовленную для Кларк рядом с койкой. Научилась бы ходить не хромая и без костылей. Сама... Она навсегда запомнила этот момент выхода из наркоза. Со своими пациентами миссис Гриффин не испытывала такого никогда в жизни. Чувствительность постепенно возвращалась к Кларк болью. Эбби хватило одного взгляда в глаза дочери, чтобы всё понять. Если дочь говорила, что больно, это означало, что ей очень больно. Сейчас она даже не могла ничего больше сказать. Это была ни с чем не сравнимая боль: словно у неё не было ступней вовсе, словно кости все были вывернуты наружу, словно кто-то вонзал в незащищенную плоть ножи и проворачивал их там. Она лишь молча комкала пальцами одеяло, а из глаз на дрожащие губы дорожками бежали слезы. И это под сильным обезболивающим, которым заведомо обкололи ноги заботливые медсестры.* * *
Дни полетели перед глазами больничным однообразием, становясь неделями. Её не радовало ни общество Рейвен, ни сплетни, которыми делилась с ней Октавия, радостно рассказывая, что волею судеб теперь еще и породнится с самой Лексой, и хвастаясь, как бережно к ней относится Линкольн, какой он замечательный, как сильно она его любит. Внезапно и вдруг. Или как изменило всё это мать и брата... Ни общество Беллами, который старался хоть чем-то развеселить пациентку. Они ломали её только сильнее. Уничтожали. В их глазах она видела такую жалость, что от собственной беспомощности хотелось удавиться. На ногах от уколов уже не было живого места, а врачи то и дело брали контрольные анализы и снимки, но ничего не менялось. Кларк потеряла надежду и счет дням. Но больнее всего на ней сказалось отсутствие Лексы. Она сейчас разъезжала по чемпионатам и пресс-конференциям, как гордость и главная надежда страны... а могла быть на её месте сама Кларк. Могла… В один прекрасный день её просто выключило, как лампочку. По щелчку пальцев. Младшая Гриффин живьем себя похоронила. На её губах застыло лишь слово «хорошо». Она спала хорошо, чувствовала себя хорошо, кушала хорошо, наконец могла вдоволь насмотреться телевизора, что тоже было хорошо, и жить вообще было хорошо. Только сердце упрямо твердило обратное. Эбби радовалась, что всё было "хорошо", и что им с Маркусом удалось воспитать удивительно уравновешенного и сильного ребенка, а Кларк уже понемногу примеряла для себя инвалидную коляску. И так продолжалось слишком долго. Девушка с грустью сама стала смотреть очередной чемпионат, говоря, что хорошо, что взяли новеньких в команду, что они хорошо подготовлены, что хорошо, что сборная снова взяла золото, и только один раз дернулась эта наигранная улыбка. Когда на золотом пьедестале она увидела Лексу. Боль сковала в момент. Обида и злость потекли по венам с новой дозой обезболивающего препарата и антибиотика. А потом... потом она с удивлением увидела Уайлд на пороге своей палаты. С такой же неизменной улыбкой, которая теперь не завораживала — раздражала. — Зачем пришла? — зло сжав зубы, Гриффин окинула взглядом шатенку. — Как зачем, яблоки тебе принесла, — рассмеялась Лекса, ставя на стол здоровенный пакет. — Зеленые яблоки содержат витамины и минералы, полезные для костей, Гриффин. Ты разве не знала? Она нагло достала одно яблоко и откусила от него. — Вкусные, — блаженно констатировала гостья, не сводя взгляда с обомлевшей Кларк. — Не смешно… — буркнула та, выключив телевизор. — Да я и не смеюсь. — Шатенка сделала наигранно серьезное лицо. — Я же должна задобрить будущую чемпионку страны. Не думаю, что знаменитая Гриффин и в следующем году так легко подарит мне медальку. Хотя она прикольная, желтенькая такая... Она окинула взглядом Кларк, подходя ближе. Блондинка лежала такая маленькая, худенькая и беззащитная. Лексе нестерпимо захотелось её обнять, но, нервно сглотнув, она лишь вернула на лицо непринужденную улыбку. В глаза бросились ноги девушки. Забинтованные, а сквозь бинты проступала зеленка вперемешку с кровью. Шатенка поежилась, но виду не подала. По спине пробежал холодок. Первое, что она сделала, словно в забытьи, провела рукой по бинтам и встретилась взглядом с испуганными голубыми глазами: — Ты что делаешь?! Лекса убрала руку и напряженно выдохнула, вернув ничем непробиваемую ухмылку. — Так что с медалькой? Я могу рассчитывать на честную конкуренцию? — Ты поиздеваться пришла? — ошарашенно спросила Гриффин, её обезоруживала и взрывала такая наглость. — О, уже вижу знакомую Кларк. А не жалкую девочку с потухшим взглядом, — усмехнулась Лекса. Перед глазами поплыло. Кларк не понимала, почему, но ей вдруг захотелось кричать. Лекса не просто не жалела её как все остальные, она открыто издевалась и словно вовсе не замечала положения бывшей конкурентки. — Уходи! Не хочу больше тебя видеть! — Гриффин схватила с тумбочки какой-то журнал и кинула его в обидчицу, которая ловко увернулась. — Не тебе рассказывать мне про честность и конкуренцию! Ты пьешь амфетамин просто так, от нечего делать, и хвастаешься медалями, а я не могу даже встать! Ненавижу тебя, Лекса. Ненавижу всей душой. Это не ты должна была стать чемпионкой страны! Не ты! — Прости, Кларк, я… — Никогда... слышишь? Никогда не извиняйся за победы! Никогда. Даже если они не такие и честные, я видела тебя на тренировках. И ты заслужила. Да, у тебя было преимущество… — У меня не было преимущества! — Замолчи! Замолчи, Лекса! Все уже знают про твое исключение, но это не делает тебя лучшей. Я могла тебя обойти даже с твоим исключением. — Раз уж можешь... так обойди в следующем году. — Лекса вопросительно приподняла брови, ухмыльнувшись. Кларк замолчала. Она не знала, что ответить. Неужели наглая шатенка не видит её положения? Неужели не понимает, что даже ходить она не сможет нормально… Но при этом зеленоглазая была единственной, кто почему-то всё еще видел в Кларк соперницу и верил в неё. Заметив состояние девушки, Лекса молча достала из пакета альбом и положила его перед блондинкой. — Она никогда не будет летать, если ты сама будешь обрезать ей крылья. — Что? — опешила девушка, касаясь своего альбома и всматриваясь в глаза напротив. — Ты сама лишаешь себя всего, Кларк. Дорисуй свою девочку с голубыми глазами, позволь ей взлететь. — Ты не понимаешь… — Зло и сквозь зубы, готовясь уже взорваться и наорать на «подругу», что без разрешения, как всегда, нагло копалась в её вещах, пока Лекса вынимала из сумки прозрачную коробку. — Это то, как видишь гимнастику и свой мир в ней ты, — спокойно ответила Уайлд, ставя перед девушкой коробку, в которой билась бабочка. Кларк в недоумении затаила дыхание, даже забыв, что хотела сказать. — Но границы куда больше, чем ты думаешь... только нужно себя отпустить… С этими словами Лекса направилась к окну и выпустила бабочку на волю. Затем подошла к постели подруги и положила перед той коробку с карандашами. — Всё в твоих руках. И никто не вправе решать за тебя. Жду тебя на ковре... Кларк всё так же молча смотрела вслед уходящей шатенке и сжимала пальцами альбом. Это было в очередной раз странно, непонятно, но... завораживало. Лексе хотелось верить. И хотелось вновь окунуться в её зеленые наглые глаза. Она рисовала долго, до глубокой ночи, пока окончательно не обессилела и глаза не начали закрываться от усталости. А потом долго плакала, беззвучно крича в подушку до потери голоса, до боли комкая с руках одеяло и полностью выбившись из сил. Ей нужны были эти эмоции, этот толчок. Сначала внутри бился загнанный пульс. Потом пришло тепло, и умиротворение. А утром на вопрос врача о самочувствии она впервые ответила «я чувствую себя живой».* * *
В первые дни после выписки из больницы её душили стены родного дома. Дома? Даже странно было произносить сейчас это слово. Она отвыкла от данного места: для неё понятие «дом» уже много лет означало некое здание в соседнем штате, небольшое, но непременно с зеленой лужайкой, где она в детстве бегала с родителями босиком по траве среди включенных поливалок. Слишком давно... Сейчас это было просто некое строение, с красной черепичной крышей, резными перилами на старом крыльце и той самой, теперь уже, неухоженной лужайкой. Таким она видела его все последние годы, изредка приезжая сюда на выходные. Место неумолимо становилось чужим. Дом потерял такую необходимую значимость в жизни девушки и уже не ощущалось здесь ни уюта, ни тепла. Тут она скучала по друзьям, режиму и спортивному центру. Задыхалась от чрезмерного внимания матери, которая каждый раз настойчиво пыталась за каких-то пару дней компенсировать свое отсутствие в жизни дочери и почему-то считала, что делает это превосходно, хоть и прятала порой виноватые глаза и всё реже заговаривала об отце. Любовь Кларк к нему стала лишь дополнительным рычагом давления и Эбби это понимала, корила себя, но по-другому не умела. Она была из тех врачей, что приходят в профессию по призванию, отдавая работе максимум своего времени и сил. До определенного возраста Кларк знала маму в основном по фотографиям, даже не узнавая её голоса в редких телефонных звонках и стесняясь говорить подолгу, сразу отдавала трубку отцу, убегая во двор. Еще с детства девочка была непоседливой, удивительно музыкальной и кукольно-красивой. Крупные голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, и пшеничные волосы, крупными локонами спускавшиеся по плечам. Маленький ангел — именно так её называл отец, и больше никому другому Гриффин никогда не позволяла такого. Кларк обвела взглядом обновленную гостиную, остановив инвалидную коляску у порога. С появлением Маркуса мама старалась как можно сильнее поменять привычные устои и облик дома, словно убегала от собственной памяти, искореняя всё, что напоминало ей об умершем муже. Но в глазах Кларк эта комната навсегда осталась другой: именно здесь она часто ставила виниловые пластинки отца в старый проигрыватель и царапала их иглой до дыр, вытанцовывая под классическую музыку в причудливой самодельной пачке из тюля, сорванного с кухонного окна, и с мамиными медицинскими бинтами на ногах, которые играли роль пуантов, за что она так часто получала от Эбби, когда та наконец замечала пропажу. Именно тогда, заметив задатки любимого маленького ангела, папа привел её в гимнастический зал и глаза Кларк загорелись, завороженно наблюдая за удивительно гибкими взрослыми девочками, танцующими на небольшом ковре с причудливыми предметами, которые как в цирке удерживались на таких частях тела, где это было невозможно даже для понимания. Девочка влюбилась в этот образ «летающих девочек» и искренне верила, что у каждой из них есть невидимые крылья, как рассказывал ей отец. И если она будет стараться и трудиться, то непременно сможет ощутить и сама это чувство полета и легкости. Каждый вечер перед сном Кларк просила папу рассказать о тех летающих девочках и отец с любовью придумал для нее легенду, в которую она охотно верила и видела в своих снах, летая над тем самым ковром. Её взяли сразу же, без особых просмотров. За природные данные и искреннее детское рвение, когда отсутствует страх перед жесткими, порой опасными элементами, а за безграничным любопытством стирается боль от бесконечных растяжек и прогонов. В глазах горел огнем желанный образ и шажочек за шажочком девочка уверенно шла к своей цели, на радость родным. После тренировок они с отцом всегда ели мороженое и смотрели старые американские комедии и мультики. А потом девочка с упоением и гордостью показывала новую связку, разученную с тренером, утопая в довольной улыбке, что запомнилась навсегда, и сильных объятиях, вдыхая запах дерева и древесного лака, который всегда витал в воздухе, ведь всё в доме было сделано старшим представителем семейства. А потом его не стало… но Эбби не заметила, как Кларк охладела к полюбившемуся спорту. Стать матерью во всех смыслах этого слова она не была готова. Никогда. Спортивный центр был для нее идеальной возможностью продолжать строить свою карьеру и быть уверенной, что дочь всегда под присмотром. Гимнастика стала для девочки клеткой. Она всё еще её любила, но уже иначе. Выстрадала каждую свою тренировку, каждую медаль. Выбаливая потерю дорогого ей человека, стирая ноги в кровь, и каждый раз виновато опускала голову, когда мать тыкала её носом в поражения и неудачи, говоря, что в память об отце она должна… Кларк тяжело вздохнула. За пятнадцать лет гимнастики, она так и не ощутила эту легкость полета, не сумела обрести эти невидимые крылья — только боль. Маркус застал девушку как раз в этих раздумьях, подходя из-за спины и стараясь поддержать. — Кларк, может ты отдохнешь? Мама приготовила постель в твоей комнате. — Нет… — шепотом отозвалась, девушка, смотря перед собой, не моргая. — Ты в порядке? — Отчим присел перед Кларк, заглядывая ей в глаза. — Да, просто задумалась, — не отрывая взгляда, бросила она небрежно. — Ладно… — Маркус встал и уже собирался уйти, но всё же не мог оставить в таком состоянии ту, кого давно считал своей дочерью. — У тебя были нелегкие дни и тяжелая операция, Кларк. Если ты захочешь поговорить… — Я в порядке, — резко прервала его Гриффин, вспоминая слова Лексы и нервничая каждый раз, когда ощущала на себе очередной жалостливый взгляд. — Правда. Всё отлично. Теперь у меня даже есть свой личный транспорт, куда круче машины... — Знаешь, Кларк, я всегда удивлялся, как такая хрупкая девочка как ты, запирала внутри себя все эмоции и собирала волю в кулак, какие бы препятствия перед тобой не стояли. Ты всегда прятала ото всех свои страхи, неуверенность и слезы. Так поступают настоящие чемпионы. Но жизнь это не соревнование и ты можешь позволить себе чувствовать или бояться. Мы рядом с тобой не для мебели. Да, эмоции могут быть и хорошие, и плохие. Но их стоит испытать, а не прятать глубоко внутри. Ты потеряла то, что любишь. Выпусти себя наружу. — Мы в этом похожи... Ты никогда не злился на маму и не упрекал её за вечное отсутствие времени и тоску по моему отцу… И теперь я доставляю лишь неудобства. Обуза, свалившаяся на ваши плечи. А ты вовсе не обязан… Как у тебя это получается? — Ты не обуза, Кларк! И я всегда относился к тебе как к дочери, зная что никогда не стану в твоих глазах отцом. — Кейн показал девушке руку со сбитыми костяшками и она тихонько ахнула. — Помнишь, как тебе делали первое обследование и ты долго не приходила в себя, а врачи сказали нам, что ты можешь вернуться домой без одной ноги?.. Если знаешь, куда смотреть, то увидишь следы на стене. Я оставил их там. Вы — моя семья… Гриффин сжала ладонями подлокотники своего кресла и внимательно посмотрела на отчима, сдерживая слезы. — Спасибо, пап… Маркус улыбнулся, обнимая её, и сжал в своей ладони тонкую руку. — Только если ты хочешь сама. Но помни, что мы с мамой всегда будем рядом. — Когда вы заберете мои вещи из центра? — Слеза скатилась по её щеке и Маркус ощутил, как ладошка в его руке дрогнула. — Завтра… — Но страховка… — Не беспокойся об этом.* * *
Оливия вежливо поставила перед миссис Гриффин чашку с чаем и села напротив, снова открыв папку с документами. Смерив встревоженным взглядом мать Кларк и её отчима, она старалась подобрать слова, чтобы начать непростой разговор. Такое произошло в национальной сборной впервые и репутация федерации была подмочена, но ничто не может сравниться с горем родителей, ребенок которых стал инвалидом. — Прежде чем вы заберете вещи и документы Кларк, я всё же прошу вас хорошо подумать. После ухода Авроры Блейк, интересы вашей дочери представляю я, и мне удалось не просто доказать вину спортивного врача, который к слову уже уволен, но и… — Увольнение вашего врача не меняет того факта, что моя дочь передвигается в коляске и даже встать не может без посторонней помощи, — раздраженно перебила Эбби, нервно переводя взгляд на мужа. — Мисс Морис, Кларк не обычная девочка. Убили не просто её прихоть, вы лишили её всего, чем она жила долгие годы. Вам не кажется сумасшествием предлагать нам вернуть Кларк в центр для реабилитации? Вы себе представляете, какую душевую боль испытывает человек там, где в буквальном смысле всё будет напоминать ей об этой потере? — Послушайте, у нас прекрасные психологи, они поработают с вашей дочерью. И база реабилитации с новейшим оборудованием. Вы попросту не потянете такие расходы. Никогда. Даже получив компенсацию от национального комитета. Это не покроет даже расходов за проведенную Кларк операцию. Вы обрекаете свою дочь на инвалидное кресло. В то время как наши специалисты смогут добиться хотя бы того, чтобы она ходила при помощи костылей… — Ваши «специалисты» едва не угробили нашу дочь! — ударил кулаком по столу Маркус, и чашка подлетела, расплескав коричневую жидкость и с характерным звоном ударившись о стол. — Я понимаю ваши опасения и то… — Оливия нервно выдохнула. — То, через что вам пришлось пройти — дико, но вы не сможете обеспечить дочери должный уход. Миссис Гриффин, вы же врач, вы прекрасно понимаете, как важно начать реабилитацию именно сейчас, пока не упущено время. Это огромные суммы... Даже заложив дом, вы не сможете дать этого девочке. А ей еще нет и двадцати, ей строить семью, рожать в конце концов. — У вас дети есть? — Эбби пристально посмотрела на Оливию, и та кивнула. — Сын Томас. Три года. — Вы доверили бы его вашим специалистам? — Да, миссис Гриффин. Доверила бы. У Кларк редкая патология — любой мог ошибиться, не заметить. Позвольте нам хотя бы немного облегчить то, через что еще придется пройти вашей семье. Вы уже ничего не измените. Кларк уже в коляске. Но она может еще… — Хорошо… давайте попробуем, — сдалась Эбигейл и посмотрела на Маркуса. — Кто мы такие, если не дадим ей шанс, который нам самим не потянуть… — Спасибо, что вы… — Это не ваш шанс, мисс Морис, и это никогда не оправдает ни вас, ни национальный комитет, ни даже меня. Это шанс для Кларк. И я надеюсь, вы не допустите новых ошибок.* * *
Она не рассчитывала сюда вернуться, трезво оценивая свое беспомощное положение и не забыв тот выпад Лексы в больнице, так больно ранивший и без того истерзанное сознание. Кларк надеялась просто забыть об этом, вычеркнуть из своей жизни всё, что напоминало ей о гимнастике, и начать заново. После того разговора с Маркусом она впервые сорвалась. Потеряла контроль настолько, что мать серьезно испугалась за рассудок дочери. Зареванная, она доползла посреди ночи до своего привычного уже средства передвижения, удерживая себя на дрожащих руках без посторонней помощи. Долго смотрела на загипсованные ноги, свою комнату, стеллаж с наградами и приставную полку, сделанную отцом, с дипломами и медалями. Первой на пол полетела эта полка — дерево ударилось об пол гулко, заставляя родителей проснуться и прислушаться. Стекла разлетались по паркету, пока она отдирала дипломы от рамок и резала руки, напрасно пытаясь разорвать ламинированную бумагу. Листы лишь упруго гнулись, что раздражало только сильнее. Её накрыло сильнейшей истерикой. Кларк даже не могла уничтожить то, что теперь вместо улыбки и гордости приносило только разочарование и боль. Тяжелый металл медалей бился об пол, когда родители уже были у комнаты дочери, а та, сбросив от стены стеллаж с кубками, перевернулась в кресле и беспомощно упала спиной на осколки и собственные награды, которые стоили ей теперь неоценимо дорого. — Постой, — остановил Маркус жену, когда та уже хотела ворваться в комнату, видя как Кларк бьется на полу, прерывисто дыша и плача. — Ей это нужно. — Как же она будет в центре?.. — Эбби встревоженно смотрела на дочь. — Кларк справится. И мы всегда сможем её забрать и прекратить реабилитацию. — Как мы скажем ей про центр? Я не думала даже, что будет так тяжело... Силы покинули гимнастку очень быстро. На мгновение ей показалось, что она сходит с ума. Кларк уже не плакала, лишь сильно зажимала руками собственные уши, чтобы выбросить этот проклятый глубокий голос из своей головы, то и дело твердивший «И так быстро сдашься? Знала я, что не сможешь обойти меня, Гриффин». — Заткнись! Замолчи! Оставь меня в покое! — выкрикнула девушка, ослабев и окончательно сорвав голос. — Я больше так не могу… Не могу, Лекса… — Кларк, милая. — Эбби подлетела к дочери. — Ты в порядке? Маркус помог жене, легко подняв девушку на руки и уложив в кровать. Та горела, охваченная жаром. На щеках застыли слезы, волосы растрепались, и мать заботливо вынула из них застрявшие осколки. — Мам, — неожиданно начала блондинка. — Можно мне в центр? Маркус и Эбби переглянулись. — Кларк, почему ты… — Пожалуйста… — Девушка безнадежно смотрела перед собой. — Я знаю, что вы не сможете покрыть расходы. У меня контракт с национальным комитетом, я смогу… — Послушай, милая, нет, не сможешь. Это только реабилитация. — Эбигейл испуганно посмотрела на мужа. — Кларк, родная, гимнастика… — Она не могла подобрать слова. — Гимнастики больше не будет, — выдохнул Маркус. — Такие травмы не восстанавливаются никогда. Тебя научат ходить с костылями, да, сделают всё, что смогут, чтобы ты не чувствовала таких болей, но не более… — Я согласна и на это, — устало прошептала Кларк. Она твердо решила найти то самое ощущение полета хотя бы в возможности ходить. Хотя бы с помощью костылей. Ночь прошла слишком быстро. Эбби убрала все награды в коробку и Маркус молча отнес их в гараж. Больше о гимнастике в этом доме ничего не напоминало, кроме собственных снов, памяти и ног... Кларк уснула практически в рассветом, пока родители заботливо убирали стекла и собирали врачебные заключения для центра. — Маркус, ты уверен, что мы поступаем правильно, заставляя её проходить через всё это снова, одной? — Эбби остановила мужа перед входом в дом. — Я не вижу другого способа. Мы действительно не сможем ей всего этого дать. Нужны десятки, а может и сотни тысяч долларов. А Кларк не одна, мы всегда рядом с ней, и в центре… — В центре она теперь тоже чужая…* * *
Эти просторные коридоры теперь обдавали холодом, Кларк еще никогда не чувствовала такого. Она преодолевала на коляске коридор за коридором, ловя на себе взгляды уже бывших подруг по сборной, слыша перешептывания за спиной. На секунду ей показалось, что возвращение сюда это самая большая ошибка. Пока родители не распахнули перед ней дверь комнаты и она не столкнулась с зеленым взглядом. — Рада тебя видеть, Гриффин, — довольно улыбнулась Лекса. Кларк ничего не ответила, отводя взгляд. Оливия говорила родителям о плане реабилитации, пока девушка пересекала общую комнату и, остановив коляску, легко толкнула дверь спальни, но комната уже была занята другими девушками. Блондинка непонимающе посмотрела на занятые кровати и повернула голову к родителям. — Ты должна была жить в другом блоке, но твои родители согласились с предложением Оливии оставить тебя среди друзей… — привлекла её внимание Лекса. — Теперь мы живем в одной комнате, Гриффин. Шатенка улыбнулась, встретив протестующий взгляд. — Мы не друзья, Лекса, — прошипела собеседница, стараясь развернуть коляску и безуспешно пытаясь сдвинуться с места. Вторая гимнастка спокойно подошла, взяла коляску за поручни и развернула по направлению к новой спальне Кларк, подвозя ту к кровати. — Не стоило, — огрызнулась блондинка, даже не взглянув на Уайлд. — Я… — Ты мне задолжала медаль, Гриффин, — прервала её Лекса. — Я жду… — Всё хорошо, девочки? — Эбби подошла к дочери, оставляя на кровати её вещи и бумаги. — Лекса, ты сможешь присмотреть за Кларк и помочь, если что… я понимаю, ты не должна, тренировочный процесс, и у тебя свои… — Без проблем, миссис Гриффин. Не переживайте, ваша девочка в надежных руках, — сверкнула глазами Уайлд, а от её улыбки блондинка готова была взорваться, но сдержала себя. Эбби и Маркус долго прощались с Кларк: страх оставлять её здесь был сильнее проблемы страховки и денег, но не сильнее той надежды, которую давали врачи центра. — Звони, дорогая, как только захочешь. Мы тоже будем писать и звонить. — Эбигейл поцеловала дочь в лоб. — Да, мам… — Нам уже нужно ехать, дорогая… Кларк же, напротив, расставалась с родителями легко. Она отлично представляла, что ждало бы её дома, и предпочитала медленно умирать внутри себя не на глазах своих родных. Как только за ними закрылась дверь, она с заметным облегчением вздохнула, расстегнув свою сумку и неловко пытаясь достать вещи. — У тебя замечательные родители, Гриффин. — с какой-то грустью сказала Лекса, наблюдая за попытками девушки всё ещё жить, как прежде. Те действия, которые были привычными, теперь смотрелись нелепо и даже смешно. — Ой, вот только твоего мнения мне и не доставало, — огрызнулась блондинка, наконец победив сумку и выложив на кровать три ровных стопки. Положив одну из них на колени, она попыталась доехать до шкафа и положить её на полку. Удалось практически всё, кроме последнего. Роняя часть стопки на пол, она раздраженно попыталась дотянуться и чуть не перевернулась на пол… — Черт! — Нервы сдавали, хотелось разрыдаться от беспомощности, но она сдерживалась. Оказывается, теперь одной быть очень трудно. И будет только труднее с каждым днем. — Не психуй, — спокойно отреагировала шатенка, наблюдая всю эту картину и вставая с кровати. — Никогда не слышала о том, что есть понятие «помощь»? — Я когда-нибудь точно придушу тебя подушкой во сне, — процедила Кларк, глядя как Лекса сложила упавшие вещи и молча отправила их на полку в шкафу. Ту же участь постигли и стопки на кровати. — А ещё есть слово «спасибо», — улыбнулась зеленоглазая. — И пока ты на своем драндулете дотянешь до моей постели, я успею не только проснуться, но и вызвать национальную гвардию. Она хохотнула, рассматривая блондинку, которая, представив себе эту нелепую картину, тоже рассмеялась. Гриффин ненадолго снова ощутила себя дома, но это теплое ощущение мгновенно вдребезги разбил приход Оливии. — Александра, тренировка, тебя уже потеряли. — Морис озабоченно посмотрела на Кларк. — Ты не хочешь пойти… — Она осеклась. — Не хочешь в зал? — Конечно же хочет, — ответила за блондинку Лекса, даже не дав той подумать. И Гриффин ощутила, что действительно хочет увидеть зал снова и погрузиться в ту атмосферу тренировок и муштры, от которой так отвыкла за всё это время. Хотелось вновь почувствовать что-то большее, чем разочарование и боль. Пусть даже ненависть и собственная слабость, беспомощность, но и это уже много. Это то, чего недостает...* * *
Этот путь дался ей нелегко. Даже не из-за ощущения беспомощности: она всеми нервами спины ощущала тяжелое дыхание Оливии и Лексы, которые довезли до зала коляску. Её накрывало страхом. Как она будет смотреть в глаза тренеру? На неё так надеялись… Как будет смотреть на зал, да даже на Лексу и остальных во время тренировки? Но гимнастку тянуло туда, где оборвалась спортивная жизнь. Она до мельчайших деталей сейчас вспомнила ощущения от ковра под ногами, запах помещения, и… Кларк сама не заметила, как началась тренировка, а она завороженная смотрела за своей теперь уже бывшей командой. Душой она была там, на ковре. Не помня себя, девушка наклонилась и взяла с пола мяч, начав катать его на руках. Думала, как объясниться с тренером, но так и не решалась даже подойти. Руки быстро вспоминали элементарные упражнения с мячом и улыбка то и дело проскальзывала на её лице, когда прокат заканчивался безупречно. Кларк была увлечена настолько, что даже не видела, как зеленые глаза пристально наблюдали за каждым её действием. Шатенка улыбалась, но не нахальной и самодовольной, а совсем другой улыбкой. Понимающей и одобряющей. Пролетели несколько недель. Физиотерапия давала облегчение, но не какие-то ощутимые изменения. Кларк с большим трудом могла провести на костылях и пару секунд, а реабилитационная площадка с каждым разом казалась всё большим адом. В тот день Гриффин лежала на массаже, даже не поддерживая разговора с врачом. А на физиопроцедурах и вовсе едва не расплакалась. За окном с ночи лил дождь и на сердце становилось всё тяжелее. В зале тренер подошла к девушке сама и на удивление поддержала, но поддержала жалея, от этого взгляда хотелось спрятаться. Кларк снова ощутила себя бесполезной и ущербной, скользнув взглядом по коврам. Лекса безупречно выполнила ловлю, девочки разучили связку для групповых, а новеньких экстренно дотягивали до нужного уровня, гоняя по танцевальным дорожкам и элементам, которые Гриффин сделает даже во сне. Делала… Теперь только в прошедшем времени. Кларк отложила мяч и направила коляску к выходу из зала. Передвигаясь сейчас по коридору центра не на своих двоих, гимнастка остро ощутила то, чего сначала не замечала — она стала иной. Среди остальных чемпионок были уже только бывшие подруги, практически не смотрящие в её сторону и избегающие разговоров. Никто даже не принимает её всерьез. Кроме Лексы… Кларк остановилась у стены и тяжело вздохнула. До неё долетели перешептывания за спиной и еле слышные смешки. — Ты видела Гриффин? — Ага, такая жалкая. — Едкий смех. — И что только она тут делает? Из команды её давно выкинули и эта коляска… — А знаете, девки, я бы сразу удавилась бы или из окна прыгнула. Кому она такая теперь нужна? — Говорившая продолжала противно посмеиваться. — Разве что в качестве декора нашего центра? — Типа страховка, всё такое… — Да ей уже ничего не поможет… Сердце сковали обида и ненависть к самой себе. Кларк нервно сглотнула сдерживая слезы, и, не оборачиваясь, пересекла коридор до своей комнаты. Её списали. Просто сломанная кукла... Игрушка, которую любили и воспринимали всерьез, только пока она была среди призеров. Октавия оказалась права: в спорте нет ничего искреннего и дружбы тоже нет. Никому не интересна Кларк Гриффин, как человек. Она была интересна только как вложение, надежда страны и титулованная спортсменка. А родители? Для них теперь она тоже обуза. Они никогда не признаются. Любят её, но винят себя, это просто чувство вины, да… Кларк, задыхаясь от слез, оказалась возле кровати. В груди бешено колотилось сердце, когда коляска достигла подоконника. Дождь лишь сильнее стал оставлять следы на стеклах, словно всё понимая. Она молча открыла окно и в лицо тут же рванул обжигающе холодный ветер, оставляя на лице новые влажные капли. Ладони сами крепко обхватили подоконник и Кларк, удерживая собственный вес, постаралась хотя бы сесть на него, сильнее подтягивая себя на руках к краю окна. — Гриффин, стой! — Лекса влетела в спальню в тот момент, когда блондинка почти наполовину свесилась с края уже внешнего подоконника. — Кларк, не надо! Она подлетела к девушке и, отпихнув коляску в сторону, стащила ту вниз, больно уронив на себя. Затем, осторожно отстранившись от Гриффин, Лекса села на полу, глядя на беззвучно плачущую девушку, которая нехотя оперлась на руки и прижалась спиной к стене, не глядя на спасительницу. — Зачем, Кларк? Ты же понимаешь, что не убилась бы, скорее всего, тут не так высоко. Причинила бы себе только ещё больше проблем. И правда... Она об этом и не подумала. Впрочем, головой об асфальт могла бы точно сыграть, и закончилась бы эта непонятная и уже не интересная история. — Ты не понимаешь… — Голос не слушался, слова давались с трудом. — Я была в одном шаге от Олимпиады. В одном. А сейчас никому нет до меня дела… — Мне есть, — улыбнулась шатенка. — Я всё ещё жду реванш. И твои родители, ты подумала о них? — О, вот о них я как раз в первую очередь подумала, — саркастично заметила Кларк. — Я прекрасно знаю, что меня ждет, Лекса. Завтра, через неделю, через месяц, через полгода и даже через год ничего не изменится. Меня ждет только эта гребаная боль. И всё время я буду бороться ни фига не за олимпийское золото, а за то, чтоб хотя бы ровно ходить на костылях! Даже не самостоятельно! — Я помогу тебе вернуться в гимнастику… — уверенно заявила Лекса, поднимаясь с пола и закрывая окно. — Смеешься надо мной? — опешила от такого заявления Кларк. — Врачи не могут, а великая Александра Уайлд у нас вместо Господа бога! Корона не жмет? — Что такое? Слишком нравится себя жалеть и слабо попробовать? Гриффин осеклась. Она не ожидала ни такого напора, ни такой веры в успех. А что ей собственно терять? Проще дать шатенке шанс повыделываться, а как наиграется с новой куклой... её игры временны, а подоконник в их комнате вполне себе вечный. Вторую попытку никто не отменял. — Хорошо. Давай попробуем. — Вот умница, — улыбнулась собеседница и направилась к выходу. — Лекса… — остановила её Кларк. — Ты понимаешь, что ты делаешь? — Слишком хорошо, — кивнула девушка. — Собирайся, скоро пойдем в зал. — Ночью? — Гриффин округлила глаза. — Ты в своем уме? Нам никто не даст ключи от зала… — Я тебя умоляю, Оливия даст мне всё на свете, — закатила глаза Уайлд. — Давай без подробностей… — Оу, а ты пошлячка, Гриффин, мне нравится, — подмигнула Александра. — А я-то причем? Это всё сплетни. У неё есть сын и нет мужа, тебя не видели с парнями… — Да-да, и Оливия мой менеджер с четырнадцати лет, с чего это вдруг… — подхватила вторая гимнастка. — Успокойся, я натуральная, как акрил на твоей кофте. — Акрил, это синтетическая ткань… — усмехнулась Кларк. — А ты шаришь… Гриффин молча смерила взглядом спину Лексы. Сейчас было плевать, правдивы ли сплетни, и кто что говорит. Её стало тянуть к шатенке. Та ничего вроде и не делала, но своим отношением подкупала, упорно отказываясь относиться к Кларк с жалостью, или излишней заботой. Однако Уайлд неумолимо становилась ближе всех, кто был вокруг. — Так, ключи у нас есть, — шатенка вернулась с приличной связкой и осмотрела Кларк. — Теперь давай-ка я тебе помогу. Мне совершенно не нравится, как ты управляешь этой штукой, — она кивнула на коляску, помогая девушке занять место в кресле. — Ты машину наверно тоже водишь до первого столба? — У меня нет прав, — улыбнулась Кларк, оценив такую своеобразную заботу. — Вот и правильно. Лучше я тебя буду возить…* * *
Ночной зал был даже куда приветливее, чем тот, который всегда знала Кларк. Теперь на долгих три месяца он стал для неё новым домом. Здесь не было взглядов бывших подруг, тренеров, перешептываний и покачиваний головой от врачей и психолога, к которому она всегда ходила через силу. Первая тренировка далась очень трудно. Если это было можно назвать тренировкой. Лекса молча смотрела, как Кларк вновь катала на руках мяч, но ей стало мало. — Вставай, — скомандовала девушка. — Я не могу, — ошарашенно посмотрела на нее Кларк. — Снова жалеешь себя? Вставай же! Я хочу видеть от тебя что-то большее, чем детский сад с мячом. — Ты сумасшедшая… — Гриффин направила коляску к выходу. — Я выбью её из-под тебя, если ты решишь уйти! И больше не стану тебе помогать. Кларк застыла на месте. Она не понимала, что происходит и как на это реагировать. — Ну же, Гриффин! Мне нужна «лягушка» на полу, твоя растяжка явно осталась в стенах больницы. Вперед. Девушка осторожно сползла с "транспортного средства", удерживая себя на руках и стараясь не касаться пола загипсованными ногами. Когда ладони дотронулись до ковра, а колени ощутили на себе шершавое покрытие, сердце пропустило удар. Ковер. Она чувствует его... снова. Подогнув ноги, лежа на животе, она сделала то, что сказала Лекса, получая одобрительную улыбку. — У тебя дрожали руки, ты набрала вес в больнице… — Семь килограммов, — вздохнула Гриффин. — Всё равно, что сорок семь… — Не страшно… — отмахнулась Лекса. — Вставай на колени и с тебя тридцать отжиманий. Давай. Тело предательски отвыкло от таких нагрузок. После десяти раз дыхание сбилось. После пятнадцати задрожали локти, после двадцати она едва не упала лицом в пол… — Задержись так, — скомандовала шатенка, когда Кларк была в максимальном напряжении планки. — Издеваешься? — задыхаясь, отозвалась девушка, чувствуя, как ковровое покрытие стирает с ладоней кожу. Но не тут-то было. Три часа пролетели незаметно. Усложнялись упражнения, а Лекса даже не давала подумать, требуя слепого подчинения, а не разговоров. И Гриффин выполняла. На четвереньках, стирая и дальше колени и руки. Но уже улыбаясь. В тот первый вечер тренировок им долго не спалось. Вернувшись из зала впервые разговорились, а когда Лекса помогла Кларк лечь в постель, то увидела в глазах блондинки благодарность. Немую, но искреннюю. — Лекс, ты спишь? — Нет, музыку слушаю, — ответила девушка, вынимая наушник. — Ясно… Кларк не любила навязываться и уж тем более нарушать чье-то спокойствие. — Ты что-то хотела? Тебе помочь встать? — Лекса кивнула на общую комнату. — Ну уж нет, с туалетом и ванной я пока обхожусь сама, — рассмеялась Гриффин. — Просто отвыкла от центра, а сегодня… Александра понимала её сейчас слишком хорошо. Она молча встала со своей постели и подошла к кровати Кларк. За стенкой весело щебетали, о чем-то споря, девочки из сборной, но, как заметила блондинка, Лекса держалась особняком ото всех, как в свое время это было и с Октавией, и с Рейвен. И даже с ней самой. А сейчас... Сейчас шатенка легла рядом с ней и, не говоря ни слова, протянула второй наушник. — А у тебя хороший вкус, — оценила музыку Кларк. — Тш-ш-ш… — отозвалась девушка, чуть улыбнувшись. В ту ночь они так и уснули, и таких спокойных снов и приятной усталости Гриффин не получала давно. Слишком давно. Снова полетели дни, недели сменялись одна за другой. Тренировки Кларк стали регулярными, а Лекса то и дело запрещала ей ныть и жалеть себя. Спустя две недели и первые ощутимые успехи, пациентка начала верить в себя. Реабилитация в совокупности с такими тренировками стала давать результат: надежда на то, что ещё ничего не кончено, загорелась с новой силой. Вскоре от постоянного содействия с ковром ладони стали покрываться кровавыми мозолями. А коляска осталась в прошлом. Неуверенно пошатываясь, с поддержкой Лексы и Оливии, Гриффин стала передвигаться по центру на костылях. Наступая прямо на загипсованные ноги, с характерных стуком об пол. И мозоли не стали пределом: Лекса вернула самое главное — искреннюю любовь к гимнастике. И каждый вечер довольно наблюдала, как Кларк бинтовала руки и уже сама звала её в зал. Ещё спустя какое-то время, тяжелая тренировка сборной заставила Лексу заглянуть днем в бассейн, чтобы расслабить мышцы спины и поплавать. Каково же было удивление шатенки, когда она увидела там Кларк. Та настойчиво плавала от бортика к бортику, разрабатывая ноги и возвращая привычные формы собственному телу. И оказалось, что уже не первый день — по два часа, долго просушивая затем загипсованные ноги обычным феном… За этим занятием и её застала Лекса, вернувшись с тренировки. Лицо блондинки было напряжено, пока она следила за процессом. Зеленоглазая поежилась. — Ты в порядке? — Кожу под бинтами просто огнем жжет, — поморщилась Кларк с какой-то дикой улыбкой. — Ну, надо думать… — задумчиво ответила Лекса. — Адские ощущения… — А ты как? Как тренировка? — абсолютно невинный интерес. — Завтра отъезд на чемпионат Европы… — безразлично ответила шатенка, подавая Кларк костыли. Гриффин словно дали сильную пощёчину, заставив проснуться. В момент. Вся её радость улетучилась в одну секунду. Смешная имитация тренировок и большой спорт, до которого ей бескрайняя пропасть... Человеку свойственно хотеть большего, заблуждаясь. Особенно, когда это большее однажды уже было в его руках… — Кларк? — Лекса коснулась её плеча. — Всё хорошо? — Разумеется, — наигранно улыбнулась другая гимнастка. Только вот Александра Уайлд прекрасно понимала, что однажды Гриффин наконец сорвет крышу…* * *
— Поздравляю с золотом, — мрачно произнесла блондинка, как только Уайлд переступила порог комнаты, вернувшись с чемпионата. — Спасибо, — ответила та, заметив, что что-то не так. — А ты не занималась, пока меня не было? — Нет. Мне вполне хватает физиотерапии. — А, ну жалеть себя у тебя хорошо получается, — отозвалась шатенка. — Жаль, медали за это не дают. — Хватит! Заткнись, я по-хорошему тебя прошу… Поигралась и хватит. — Что? — опешила девушка. — Что слышала. Я не твой личный тренажер, и не игрушка. Я хожу с костылями, спасибо и на этом. Гипс тоже не навсегда. Думаешь, я такая дура и не понимаю, что в гимнастику мне не вернуться? — Я как раз считала, что ты умная, Гриффин, — расстроенно ответила Лекса, разбирая сумку. — Мне жаль, что я ошиблась в тебе. — Ошиблась во мне? — Кларк взорвало. — А ты не охренела ли? Тебе хорошо, ты тут звезда, на тебя ставят букмекеры, тебя обожает тренер, у тебя куча рекламных контрактов, а по вечерам ты самозабвенно развлекаешься, дрессируя новую игрушку. Меня тошнит от твоего лицемерия! Я не понимаю зачем тебе всё это, но хватит… Гимнастика меня больше не интересует! И отвали от меня, Лекса! — На, смотри! — Теперь уже сорвалась Уайлд, поднимая майку и поворачиваясь к девушке спиной. — Любуйся! Вот причина, по которой я стала заниматься с тобой! Это не моя прихоть или игра, я знаю, как тебе помочь! Но с удовольствием отвалю, раз для тебя проще ныть и забиться в уголок. — Лекса взяла альбом блондинки и швырнула ей в руки. — Нарисуй очередную мечту, это у тебя получается лучше, чем идти к цели! Приятно оставаться в своем уютном гнилом мирке! За спиной девушки с силой хлопнула дверь, только тогда Кларк наконец моргнула. Перед глазами застыл уродливый рваный шрам во всю спину Александры. К горлу подкатил комок, а сердце сжалось. Вот ведь черт. Надо бы извиниться… Она осторожно поднялась на костылях и, не найдя шатенку в общей комнате, вышла в коридор. Лекса сидела на подоконнике, обняв колени, слушая музыку и наблюдая за бегунами на площадке. — Прости… — Гриффин осторожно облокотилась на стену. — Что? — заметив её и вынув наушники, переспросила шатенка. — Прости, я не знала. — Никто не знает. Я не выставляю напоказ свои слабости. Их потом используют против меня. Как ты, например… — Лекса сверкнула глазами. — Что произошло? Упала на спину во время тренировки? Или неправильно тянули? Шрам ведь во всю… — Я не помню… — отозвалась девушка. — А тренер? Почему ничего не было ни в каких новостях? — Мне было два года, Кларк! Какие тренировки? — Что?! Как это два года?.. — Я не помню точно, что произошло. Дремала у мамы на руках, а папа был за рулем. Помню только яркую вспышку света, мамин крик и папин голос. Они не успели… Шел сильный дождь, мокрая дорога, а грузовик летел с огромной скоростью. Меня выбросило из машины… А родители погибли… — В уголках зеленых глаз появились капельки слез. — Но как ты вообще попала в гимнастику после такого? — Кларк чувствовала себя виноватой, но искренне радовалась тому, что теперь узнала такую Лексу... настоящую. — Потом, в больнице, врачи сказали, что пять операций это всё, что они могут. И одели на меня корсет. «Черепашка» — самое безобидное прозвище, которое мне давали потом. Меня распределили в интернат, как сироту, но сестра папы согласилась оформить опекунство и удочерила меня. Индра работала на трех работах, оставлять меня одну дома было нельзя, поэтому Линкольн стал брать меня с собой на тренировки в спортивную школу. Я тихо сидела в коридорах, пока он был на занятиях, но однажды пошла бродить по центру… Набрела на зал художественной гимнастики… Даже не заметила, что меня искали, пока брат не подхватил меня на руки, а я даже не отреагировала. Спустя три месяца я дома отрезала от покрывала атласную ленту и… — Кларк понимающе кивнула. — Индра ругалась сильно, но не била... Ей слишком трудно доставалось всё: втроем мы жили в маленькой комнате, которую снимала тетя. Линк стал выигрывать соревнования, а меня взяла молодая гимнастка, которая вот-вот должна была работать тренером. Через какое-то время оказалось, что гимнастика стала положительно сказываться на позвоночнике, и с меня сняли корсет… а потом… — Я поняла. — Кларк смахнула с лица слезы. — Амфетамин был необходим тебе из-за спины... а ты даже не сказала, когда я и остальные… мы ведь и правда думали, что ты спишь чуть ли не со всеми… — Лекса усмехнулась, сквозь собственные слезы. — Мне стало все равно на то, что говорят, Кларк. За все эти годы говорили слишком многое. Сначала оправдывалась, а потом надоело и стало интересно наблюдать, как далеко могут зайти люди… И знаешь, далеко… Не амфетамин, мне назначали Аддерал. Но я пила его только до четырнадцати лет. А потом и необходимость в нем пропала. Но терапевтическое исключение оставили. Аддерал работает путем увеличения активности нейромедиаторов норадреналина и допамина в головном мозге. Он дублирует многие химические и фармакологические реакции эндогенных нейротрансмиттеров. Долгое время был риск повреждения центральной нервной системы, при аварии был задет спинной мозг… — Господи… — На мгновение, собственная травма показалась Кларк каким-то сущим пустяком. — Но как ты… — Стала сильной спортсменкой? Я просто люблю гимнастику. Остальное — приятный бонус и благодарность тете, что не оставила меня. С первых призовых я купила ей новое покрывало, а потом была уже и квартира получше, а теперь — и свой дом… — А дом твоих родителей? — озабоченно спросила Кларк. — Его продали, чтобы оплатить мои операции, без них меня бы ждала парализация и специальный хоспис. Зато теперь я могу купить не один дом. И помочь детям с похожими проблемами… — Я хочу продолжить тренировки, — решительно, но с надеждой посмотрела на неё Кларк. — Для чего тебе всё это? — Блондинку впервые напугал этот болезненный взгляд и застывшие в нем слезы. — Я не могу без гимнастики, Лекс. Сюда меня привел отец и я всей душой полюбила спорт, а потом... потом его не стало и пропало что-то очень важное. За меня не радовались больше так, как радовался он. Как радовалась моим успехам ты... Я видела твою улыбку, когда ночами мы ходили в зал. Каждый маленький шаг, который делаю сейчас, я делаю благодаря твоей помощи, и это приносит тебе настоящую радость. Это и странно, и в то же время дает необыкновенную силу. — Просто я знаю каково это, когда дорога к мечте идет через адскую боль. — Шатенка грустно посмотрела в голубые глаза. — Но чего ты хочешь добиться? Славы? Медалей? — Я хочу летать…* * *
Время понеслось месяцами, тренировками и неожиданными событиями. Девушки сблизились до такой степени, что появились только свои шутки, полуночные разговоры и доверие. Кларк уверенно выполняла на ковре всё, что просила Лекса, хотя от треска бинтов на стертых руках становилось порой не по себе. Былое чувство унижения и отчаяния медленно сменялось интересом к самой шатенке и её необычайной силой воли. Отжимания давались уже легко, а вес пришел в норму, и теперь в привычные занятия вернулась и долгожданная техника предмета, пока только статическая, но для отвыкших рук и это не слишком просто. — Давай ты попробуешь встать на ноги и перебросить через себя с ловлей? — Лекса помогла Гриффин стать на всё ещё загипсованные ступни и, поддерживая, подала ей мяч. Отточенное движение получилось ровно и гладко, как и до травмы. И второй раз и третий, и даже потом, без поддержки Лексы. — Получилось! Я сама стою! — радостная Кларк разглядывала свои ноги, не веря. — Смотри. Ты же тоже это видишь, да? — Да, ты стоишь, — улыбнулась Лекса, подходя к блондинке. — Спасибо, родная! — Кларк вдруг обняла её за шею и непроизвольно... поцеловала. Лекса быстро отстранилась, чтобы заглянуть в растерянные голубые глаза, в которых горел живой огонек. Кларк же, напротив, смерила взглядом изумрудные и через долю секунды снова коснулась губами губ напротив. И теперь Уайлд с какой-то отчаянной готовностью ответила на поцелуй, обнимая Кларк и прижимая к себе, медленно и осторожно изучая и привыкая к вкусу её губ. Долго, не желая отпускать. Кларк первая оборвала это сумасшествие, когда руки скользнули под майку Лексы и коснулись её шрама. Сколько месяцев шатенка отгоняла от себя грешные мысли почувствовать это касание Кларк... — Прости... я просто… — Но девушка резко убрала ладонь. — Всё в порядке… — Лекса виновато опустила глаза. Это было как-то очень неловко и неожиданно, хотя и... желаемо. — Продолжим? — Целоваться? — удивленно прошептала блондинка. — Я про тренировку, но можно и… — Лекса довольно заметно нервничала, не отрывая взгляда от голубых глаз. — Завтра мне нужно на снимок контрольный... давай пойдем уже… — Гриффин отвернулась, чтобы убрать в сторону мяч, и потянулась за костылями, став избегать пытливых глаз "тренера". — Конечно… До комнаты они шли почти не разговаривая. Все фразы сейчас как-то неловко срывались с губ, которые каждая то и дело облизывала, пытаясь отойти от поцелуя. И каждая ловила себя на мысли, что хочет ещё, но всё это как-то неправильно... Но тему обсуждать обе не решились. Лекса проснулась утром первой, внимательно оглядев спящую Кларк: светлые волосы локонами рассыпались по подушке, а сама девушка улыбалась во сне. «Какая она красивая», — пронеслось в голове и шатенка шумно выдохнула, ощутив, как под сердцем ёкнуло. «И о чем ты только думаешь, Лекса?!». Она поймала себя на мысли, что Кларк её действительно нравится. Не как подруга, а как девушка... Дикая мысль. Уайлд конечно не мечтала о пышной свадьбе и куче детей, но все же раньше всегда видела рядом с собой только парня и даже ходила на свидания с плавцом из сборной… Но теперь он куда-то напрочь испарился из её мыслей. Тут Гриффин сладко потянулась в постели и заметила на себе потемневший взгляд зеленых глаз. Она чувствовала его уже интуитивно, словно они с напарницей были связаны между собой тонкой ниточкой. — Доброе утро, Кларк, — невозмутимо отреагировала шатенка, и отвернулась заправить кровать. — И тебе того же, — улыбнулась блондинка, про себя наслаждаясь распущенными волосами, что струились по спине Лексы, и её шикарной фигурой. Стоп. Что?! Боже... Нет, похоже, этот поцелуй из головы не выбросить…* * *
Лекса ждала Гриффин перед кабинетом спортивного врача. Перерыв после утренней тренировки выпал как раз на контрольный снимок. И по лицу Кларк она поняла всё без слов — динамики нет. Кости не срастаются. Всё напрасно. Травма оказалась слишком непредсказуемой. Пока Оливия связывалась с родителями девушки и докторами из клиники, Лекса не выпускала подругу из объятий, гладя по спине и чувствуя её слезы на своей шее. Слишком тяжело и слишком несправедливо — Кларк такого не заслуживала. Но как бы ни хотелось забрать себе часть этой боли, Уайлд была бессильна. А что дальше? Дальше блондинку снова встречали знакомые стены больницы и обеспокоенные лица близких. Врач изучал новые снимки, пока она устало изучала потолок. — Посмотрите, вот здесь всё вроде шло хорошо, ткани прижились и кости схватывались, но стратегия, что мы выбрали для прошлой операции, на её костях не работает. И если затянуть сильнее, то можно снова довести девочку до ампутации одной ноги и без возможности этого избежать. — Что это значит?! — Нужно вживлять металлические пластины. — Снова операция. — Эбби зажала рот ладонью. — Кларк не перенесет всё это ещё раз… — Две операции, миссис Гриффин, — доктор положил снимки перед ней и тяжело вздохнул. — Есть одно но... Кларк относительно недавно перенесла прошлое вмешательство, нам понадобится консультация анестезиолога, чтобы избежать рисков. Но то, что нужно делать операции, это абсолютно точно. — А без них? — Маркус сейчас рассматривал любые варианты. — Всё останется как и есть, мистер Кейн. На какое-то время. И это будет очень непродолжительная передышка. Далее начнутся некротические изменения и девочка потеряет одну ногу точно. На второй ноге разошедшиеся кости не были сломаны и дела обстоят чуть лучше. Но опять же, нужны наблюдения… Вам следует принять решение. — Соглашайтесь. — Гриффин-младшая с надеждой и мольбой смотрела на родителей. — Пожалуйста... — Дочь, это большой риск, ты можешь… — Я справлюсь... Мама... пап… Прошу. — Хорошо. Делайте, что нужно. — Эбби обреченно расписалась на бумагах и крепко обняла дрожавшую дочь. Как врач, она понимала, какой шанс можно упустить, отказав той в операции, но как мать… Как мать, она боялась сейчас всего. К черту эту гимнастику, к черту деньги, награды и славу. Только бы с её девочкой всё снова было хорошо. Только бы… А дальше новый многодневный ад стелился перед глазами белыми стенами, противным шумом различных диагностических приборов и множеством врачей. Для Кларк все они были на одно лицо, но она с горящими глазами ложилась на каждое новое обследование, спасаясь редкими переписками с Лексой, между её тренировками. Было до сих пор непривычно и дико, что их общение вообще началось однажды, и что теперь шатенке странным образом было не плевать на ЕЁ проблемы. В первый же вечер, Кларк получила от девушки первое сообщение, банальное, но очень нужное. Три слова, тонна смысла — «Я с тобой». А внутри вулканом проснулась и разгорелась надежда на лучшее, и желание скорее вернуться к их совместным тренировкам, и странные теплое чувство после того самого поцелуя никак не пропадало. Сейчас, лежа под аппаратом СКТ, Гриффин прокручивала в голове события той самой тренировки и с ужасом пыталась успокоить своей пульс, осознавая, что шатенка ей по-настоящему нравится. Как потенциальный любовный интерес, как человек, к которому тянуло... Это неожиданное открытие и глубокое чувство, неумолимо зарождающееся в сердце, прилично пугало. Даже куда сильнее призрачного будущего. Потому что... а что делать дальше-то?! — Мы закончили, Кларк. Ты умница. — Доктор подошел к девушке и помог ей встать, после того, как остановилась кушетка аппарата. — Ты чего так сильно нервничаешь? Всё поправимо. — Я в порядке, — та опустила глаза и щеки подернулись румянцем. Она давно уже не связывалась ни с Рейвен, ни с Октавией, их пути расходились всё сильнее ещё после первой операции. Ведь Кларк очень остро ощущала, с какой жалостью смотрят на неё, и как стараются отстраняться от неё или стесняются. Это било куда больнее всех перенесенных тягот и физической боли. Но она не успела даже привыкнуть к тому, что одна, так как рядом появилась Лекса, совершенно заставив её забыть о собственной безнадежности. Лекса… Какого же черта она опять о ней думает без остановки?* * *
Два месяца… Слишком долгие восемь недель, которые приходилось переживать на последних остатках нервов. Операцию откладывали уже пятьдесят дней. Шатенка прекрасно знала, что это значило: состояние Гриффин не позволяет оперировать, а ожидание всё сильнее приближает самый худший исход для её ног. Уайлд осторожно подошла к кабинету Оливии Морис и постучала, прежде чем зайти внутрь. — Александра, что-то случилось? Ты почему не на тренировке? — Мисс Морис, я хотела узнать про Гриффин, вы ведь регулярно бываете в больнице… — Иди на тренировку, пожалуйста. Тебе сейчас нужно о первенстве думать. Послезавтра чемпионат, а последние твои тренировки были не самыми лучшими. — Пожалуйста, вы же знаете… Скажите, что с Кларк? — Лекса нервно заламывала руки, стоя перед менеджером, глаза выдавали тревогу. — Присядь-ка, — уже более мягким голосом ответила Оливия и кивнула на кресло, с минуту собираясь с мыслями. — У неё плохие шансы, хочу, чтобы ты это понимала. Я вижу, как ты привязалась к ней, и что Гриффин стала даже идти на какой-то контакт, но прогнозы не такие оптимистичные. Не должна я об этом говорить, но вижу, что ты нервничаешь, отчего страдает твоя карьера, Александра. Твоя. Ни Кларк, ни кто-то иной не должны решать твою судьбу. — Кларк особенная, — неожиданно твердо ответила Лекса, подняв на Оливию изумрудные глаза. — Она похожа на меня. Морис тяжело вздохнула. Она знала девочку очень давно, однажды увидев её в старом зале ещё малышкой, с уродливым металлическим корсетом плотно обхватывающим спину и грудь. Тогда, став мастером спорта и не строя дальнейших спортивных планов, Оливия стала помогать тренеру, занимаясь с маленькой Лексой. Удивляло, как эта кроха справляется с болью из-за любви к тому, что делает. Когда же она подросла и ей сняли корсет, Оливии рядом уже не было: университет, скорый студенческий брак, рождение сына, развод, тренерская карьера и наконец — место менеджера в спортивном национальном комитете, куда её рекомендовали, как лучшего специалиста. Они встретились снова уже на престижных соревнованиях, где Оливия волею судеб заочно представляла уже не ребенка в панцире, а самую перспективную гимнастку страны. Морис только догадывалась о том, какой путь пришлось пройти Александре, но всегда восхищалась той силой, что была заключена в этой харизматичной и хрупкой девушке. И даже огромный рваный шрам во всю спину нисколько не портил её красоты, однако Уайлд всегда прикрывала его и старалась не вспоминать о прошлом. — Лекса, сегодня у Кларк День рождения. Я напишу тебе освобождение от вечерней тренировки и можешь сходить в больницу... — Чтобы поздравить и навестить или чтобы попрощаться? — Голос шатенки стал низким, нервным и холодным. — Я не хочу тебя обнадеживать… — Она поправится! Слышите? — Девушка теряла контроль, сжимая руки в кулаки, а напряженное лицо исказила гримаса. — Она обязательно вернется! Гимнастка сорвалась с места и, громко хлопнув дверью, побежала в зал, оставляя Оливию наедине со страховыми документами на операцию для Гриффин. Её последнюю операцию.