Он это я, Я это он

POV Даниил

      — Да-аня, Да-аня, Да-аня, — слышу я крики толпы сквозь воду.       — Ки-ирилл, Ки-ирилл, Ки-ирилл, — вторят другие болельщики       Вдох, гребок, гребок, выдох, гребок, гребок. Ещё немного… Собраться. Быстрее. Ещё… ещё… Финиш.       Кирилл подныривает под разделитель, хлопает меня по плечу и мы оба, сняв очки, смотрим на табло, а потом друг на друга.       — Ура-а! — гаркает Кирюха.       Первое и второе место за нами, и уже даже плевать кто из нас главный призер — основное условие декана выполнено, мы в тройке. Всё, можно вздохнуть спокойно, так как оценки за экзамены во втором семестре нам поставят соответствующие занятым местам. Уф, только бы ПалПалыч обещанное выполнил.       Подгребаем с Кирюхой к лестнице и вылезаем из воды. К нам подбегает физрук, а по совместительству наш тренер. Ничего вроде мужик, но уж больно суетной. Как физрук в институте как будто хорош, а вот как тренер — с натяжкой. Далеко ему до нашего Димыча, у которого мы раньше с Киром занимались. Поступив в институт связи (я — по своему призванию, а Кир — за компанию), решили, что коли до семнадцати лет звёзд с неба не словили в плавании, всего-навсего первый взрослый разряд — то уж, значит, не судьба. Бросили посещать секцию и переключились на учёбу, а тут вот оно как выходит — и оценки можно заполучить за свои умения в межвузовских соревнованиях, и удовольствие; адреналин как-никак.       — Ну ребятки, ну уважили! Мы теперь впереди планеты всей, мы теперь ого-го, — обнимая нас, как котят, за голову, радуется физрук Макар Петрович.       Я оборачиваюсь на ряды зрителей, ловлю глазами своих среди всей толпы, и, расплываясь в улыбке, машу им обеими руками. Санек подбегает к ограждению и, чуть не выпрыгивая из штанов, машет мне в ответ. Зайдя в душевую, слышу Кира из соседней кабинки:       — Слыш, Дань, а твой-то малой так орал, что мне аж показалось, он голос сорвал.       Я моментом напрягаюсь. Санек голос сорвал? А как же он стих будет рассказывать на литре? Завтра же последнее занятие по данному предмету, и всё, четверть окончена, а у него тройка выходит по русскому и литературе. Ну не умеет он писать сочинения, я не смог научить как надо. В алгебре, геометрии, даже в физике он профи, часами может мне вещать о «красоте цифр», как он это называет, а вот слова на бумагу никак у него не ложатся в правильные предложения.       — Дань, ты куда? — кричит мне вслед Кирилл.       А я уже вылетаю на зрительские трибуны, успев схватить и накинуть на плечи только полотенце. Плевать, что так не делают, плевать, что я весь мокрый и с моих волос чуть ли не ручьем бежит вода. Перепрыгиваю через ступеньки и подбегаю к местам, где сидят мама с отцом, Ксюха и Влад.       — Ну сын, ну молодец, — жмет мне руку отец и пытается обнять. — Я горжусь тобой.       — Где Саня? — спрашиваю я, задыхаясь.       — Да вниз спустился, у заграждений стоял. Ты его не видел разве? — в недоумении отвечает мама.       Пулей лечу вниз по ступеням — Саньки нет. Вылетаю в коридор, босыми ногами чувствую холод мраморного пола в вестибюле, замечаю у дальней стены фигуру малого. Сидит на полу, затылком стену подпирает, у носа держит платок. Подлетаю к нему, опускаюсь на колени и вижу, что платок-то в крови. От беспокойства начинает шуметь в ушах.       — Кто? — он меня понимает, но молчит. — Кто, спрашиваю?       — Дань, ну не злись, — сипит он. Кир был прав.       Санька пытается встать, я поддерживаю его за руку и быстро веду через служебные помещения в медпункт. Немного поспорив с этим очкастиком-врачом, укладываю Санька на кушетку и, с замиранием сердца смотрю, как врач смывает с него перекисью кровь и кладет кубики льда в пакете на нос.       — Всё, жить будет. И нечего было так паниковать, Гордеев. А, кстати, Даниил, скоро будет награждение, ты разве не идешь?       — Минуту, — повернувшись к Саньку и видя, что у него уже начинает наливаться под глазом синяк, ещё раз спрашиваю: — Кто посмел?       — Ты только не злись, я сам, сам ударился. Пашка меня позвал к тебе в раздевалку пройти поздравить и…       — Опять Пашка? — я уже бешусь. — Я же тебе говорил, чтобы с этим ходячим несчастьем не смел по одной дороге топать, рядом в помещении находиться, даже смотреть в его сторону не смел!       — Молодые люди, — перебивает врач Илья Петрович, хотя какой он Петрович, всего на несколько лет старше меня, — может, будете выяснять кто прав, кто виноват в другом месте, а не в медпункте?       Я поворачиваюсь к нему и, смотря в глаза, чеканю слова:       — Александр будет лежать здесь, пока кровь не остановится. Я иду на награждение, а вы, Илья, смотрите за больным.       — Да какой он нахрен больной?!       — У него кровь — значит, больной, и не спорим, — и уже поворачиваясь к Саньку: — А тебе лежать здесь и не вставать, пока я не зайду. Понял?       — Да понял, понял.       Быстрым шагом выхожу из кабинета и бегом направляюсь к раздевалкам. Поворачиваю за угол и почти сталкиваюсь с рыжей бестией, этим ходячим несчастьем Пашкой. Вижу испуганные глаза и его быстрый разворот движения на сто восемьдесят градусов.       — Так, стоп, — хватаю его за плечо. — Куда? А не объясните мне, ПалСергеич, — иронизирую я, — что на этот раз стряслось у тебя с Санькой? Или ты и на этот раз не виноват?       — Конечно не виноват! — орет он в ответ. — Он на лестнице споткнулся, а я впереди на шаг всего шел, а как увидел, что он падает, хотел поймать, а в результате Санька налетел на мой локоть! Вот и всё!       — Всё, говоришь? — у меня аж дыхание перехватило. — А пять лет тому назад кто его надоумил на север отправиться полярное сияние смотреть? Кто? Я? А четыре года тому назад кто решил водяного в нашем озере поймать сетями и чуть сами не утопли, запутавшись в них? Кто? — напирая на пацана и прижимая его к стенке, шиплю я. — А три года тому назад кто с гаражей решил прыгать и ногу сломал? Я, что ли? А кто на железной дороге монеты плющил колесами поезда? А в прошлом году кто лежал в больнице с сотрясением мозга, сверзившись с велика после соревнований наперегонки? Я, что ли? Или ты? Нет, это всё с Санькой было, а ты просто рядом стоял и ничего не делал. Ты только идеи выдавал долбаные. Ты белый и пушистый, только, блять, ничего этого раньше не случалось, потому что тебя рядом не было! А всё началось, как ты со своими родичами переехал в соседний дом и навязался в друганы к Саньку, — уже ору я.       — Даня, нет, остановись!       Я резко оборачиваюсь и вижу, что за моей спиной стоит Саня и испуганными глазищами смотрит на меня.       — Я же сказал лежать в медпункте, — рявкаю я, понимая, что уже на взводе и могу наговорить лишнего, но меня несёт: — Что за детский сад: что один, что другой — пустоголовые болваны. Что в следующий раз придумаете? Парашюты опробовать с пятиэтажки? Или крылья? Что вам в голову втемяшится?       Вижу, Сашка тоже начинает закипать.       — Да отстань ты от Пашки! И вообще, хватит меня пасти, ты мне кто? — орет Санька. — Дед Пихто, вот кто. И вообще… И вообще, — захлёбывается он, его глаза наливаются слезами.       Я делаю к нему шаг, меня оглушил вопрос. Как я ему кто? Обида своими противными лапами начинает скрести внутри. Я сглатываю ком горечи, но в это время замечаю мокрые Санькины глаза и вмиг «отбрасываю» в сторону свои проблемы. Протягиваю к нему руки, чтобы обнять, успокоить, погладить по головке и…       — Что здесь происходит?       Это уже папа. Стоит, сдвинув брови, рассматривает нашу колоритную компанию: Пашку с вихрами во все стороны, мышкой прижавшегося к стене, Сашку с ватными тампонами в носу, и меня с посиневшими ступнями, в плавках и с полотенцем на шее.       — Даниил, быстро иди на награждение, — приказывает отец.       — Но Саня… — пытаюсь что-то сказать.       — Это уже переходит всякие границы. Саня взрослый мальчик, сам знает, что и как делать, ему нянька, — по слогам выговаривает отец, — не нужна.       — Это я-то нянька? — тыкая себя пальцем в грудь, возмущаюсь. — Я нянька?.. Да идите вы все.       Развернувшись, быстро бегу в раздевалку, рывками стягиваю плавки, натягиваю на ещё влажное тело бельё, брюки, футболку, влезаю в кроссовки, шнурки завязывать некогда — просто засовываю их вовнутрь, хватаю сумку и вылетаю из раздевалки и из бассейна.       Плечом задеваю кого-то на выходе, несусь дальше. Вслед мне:       — Эй, Гордей, а отметить? Куда на пятой скорости-то?       Понимаю, что это был мой одногруппник Славка, но не останавливаюсь. Обида разъедает всё внутри, разрывает своими острыми когтями мне душу, подгоняет ноги всё быстрее бежать, бежать, бежать… Не нужен. Пихто, значит. Не нужен. Нянька, значит. Не нужен…       Опомнился на проселочной дороге. Сколько времени прошло — не представляю. В голове возмущение бьёт набатом: «Ах так, значит, ах так, значит». Остановился, немного успокоился, осмотрелся, сел на обочину; ни машин, ни людей, никого нет, — только стрекот кругом да щебетания птиц. Понимаю, что нахожусь по курсу к домику деда на пасеку. Во как! Ноги сами меня направили по верному пути, к тому, кто выслушает, кто поймет, кто просто может с тобой молча посидеть и не заморачиваться всякими вопросами. В голове появляется новая мысль, кроме тех пугающих трёх слов, — «Как же меня угораздило-то такое расстояние пешком отмахать?»       Хм, да не важно. Поднимаюсь на ноги, двигаюсь, но уже более спокойным шагом, дальше. Ну к деду, так к деду.       Дошел, когда уже смеркаться начало. Дед встречает.       — Долгонько ты добирался, — слышу вместо приветствия.       — Наверное, — мне безразлично, как будто выгорело всё внутри. — Дед, можно я спать лягу?       — Ну ложись.       Подхожу к ведру с водой в сенях, умываюсь и, вытеревшись полотенцем, брякаюсь прямо в одежде на кушетку. Подгребаю под себя подушку. Чувствую, как меня накрывают пледом. Слышу, как крутится диск телефона и голос деда:        — Танюш, Данька у меня, не теряйте.       Всё, я вырубился.