Порванная струна

      Винсент смотрел в окно, разглядывая заснеженные крыши соседних домов. Небольшая старинная усадьба Крэббов расположилась на окраине деревни, населенной как магами, так и магглами, за пределами которой не было ничего, кроме крутых холмов, летом покрытых густой зеленью. Он всегда любил рождественские каникулы — время, когда можно было ненадолго забыть о школе, уроках, ранних подъемах, режиме дня, преподавателях, правилах. Он всласть высыпался, отъедался и проводил много времени с друзьями. Но теперь все изменилось, и ему как никогда раньше хотелось вернуться в Хогвартс. Он считал дни до окончания каникул и, глядя на горизонт, представлял, что где-то там, за лесами и полями в небольшом уютном поместье в светлой гостиной за столом сидит Элоиза Миджен и пьет свой любимый чай с молоком и одной ложечкой сахара так же, как и каждый день в школе за завтраком. Ему хотелось быть рядом с ней, и неважно, чем бы они занялись. Пусть это была бы выставка редких цветов или глупый музыкальный концерт. Он смотрел бы на ее восторженное или же, напротив, умиротворенное лицо, ловил бы каждый взгляд, каждое движение бровей, каждую улыбку. Они вместе уже целых три месяца, так почему же они все еще должны скрывать свои отношения? Милая игра в прятки затянулась, и Винсент твердо решил покончить с секретами. Пусть все думают, что хотят. Грег поймет, а Драко может засунуть свое мнение в... Тайную комнату.       Да, скорее всего, Малфоя вряд ли будут интересовать чужие дела. У него своих проблем в последнее время хватает. В начале года, казалось, можно было за него порадоваться, его отца, как и отца Крэбба, выпустили из Азкабана. Драко всегда говорил, что, если бы Темный Лорд не сгинул и добился бы господства над волшебниками, то его отец, как один из самых достойных, самых приближенных к нему, получил бы все привилегии, на какие только можно было рассчитывать в магическом мире. Но вот Тот-Кого-Нельзя-Называть восстал, и семья Малфоев, некогда пользовавшаяся доверием магической общественности и имевшая большое влияние в Министерстве Магии, потеряла все. Тогда как семья Крэбба была на лучшем счету. Что именно произошло, Винсу разбираться не хотелось. Просто к Малфоям все стали относиться очень пренебрежительно. Да и сам Драко терял лицо на глазах. В школе он все чаще ставил на позицию ловца Харпера вместо себя и почти постоянно был в угрюмом настроении. Он явно не хотел ехать домой на Рождество, но и остаться в Хогвартсе почему-то не мог. Впрочем, трудности Драко мало волновали Винсента.       Отойдя от окна, он сел в кресло, стоящее перед отцовским столом. Он был в его кабинете — обители тишины и раздумий. Винсент огляделся по сторонам, отмечая, что знакомая обстановка «запретной комнаты» ничуть не изменилась. В детстве Винсу не разрешали входить сюда, прикасаться к библиотеке, резному закрытому шкафу, инкрустированному изумрудами Омуту памяти. Все это было опасным для мальчишки, любившего всюду совать свой нос. Теперь же он мог спокойно зайти в отцовский кабинет, но по-прежнему опасался к чему-либо прикасаться, хоть шкаф был надежно заперт, да и Винс уже точно знал, что книги не оттяпают ему руку.       Дверь тихонько скрипнула, и вошел отец. Он всегда был высоким, крепким и статным мужчиной. Но год в Азкабане отразился на нем не лучшим образом. Его лицо осунулось, а глаза, казалось, потеряли свой прежний живой блеск.       — У меня к тебе серьезный разговор, — родитель перешел сразу к делу. Когда мама сказала Винсу, чтобы он ждал отца в его кабинете, он сразу понял, что речь пойдет о чем-то важном. Обычно отец не говорил с ним в своем кабинете за закрытыми дверями. Отчитать за плохие оценки можно было в любом месте дома и в любое время.       Винс сидел молча, ожидая продолжения разговора. Но отец не торопился. Левитировав к себе графин с огневиски, он налил немного в стакан и выпил одним глотком.       — Ты уже не ребенок, Винсент, — наконец изрек он, откинувшись на спинку кресла и опустив руки на подлокотники. — Уверен, ты уже заметил перемены, происходящие в магическом мире. И понимаешь, что это только начало, — сказал он, пристально разглядывая сына. Винс сглотнул.       — Темный Лорд очень скоро займет свое подлинное место во главе волшебного сообщества. И, думаю, ты понимаешь, как важно и нашей семье позаботиться о том, чтобы не потерять его расположение, — он говорил отчетливо, проговаривая каждое слово, как будто уже сотни раз прокрутил этот разговор у себя в голове и запомнил свою речь наизусть.       — Да, отец, — тихо ответил Винс, уже догадываясь, к чему клонит отец.       — К счастью, Темный Лорд сам решил дать нам такую возможность, — продолжал Крэбб-старший. — Сегодня он объявил, что готов принять всех желающих юношей-выпускников в ряды Упивающихся смертью.       Несмотря на то, что отец сказал слова, которые Винс и ожидал услышать, юноша почувствовал, как внутри у него все похолодело. Стоило вспомнить змеиную физиономию Того-Кого-Нельзя-Называть, жестокий взгляд его красных глаз-щелочек, глядящих с газетной фотографии, что была напечатана рядом со статьей, рассказывающей о битве в Министерстве. До сих пор от этого зрелища у него мурашки бежали по коже. И теперь он должен будет принять Метку Темного Лорда и служить ему до конца своих дней. И на этой службе один неверный шаг может стоить репутации, а то и жизни. Но ведь отец считает, что он уже готов, что он справится. Конечно, с другой стороны, Крэбб получит больше возможностей и, вероятно, должен быть за это благодарен. Это его шанс стать кем-то в этой жизни. И, приняв статус Упивающегося смертью, он точно сможет защитить Элоизу, если ей по каким-либо причинам, несмотря на ее чистокровность, будет грозить беда.       — Когда он будет принимать новичков в свои ряды? — спросил Винс, глядя на отца, на лбу которого пролегла глубокая, невесть когда появившаяся, морщина.       — Сразу после выпуска, — ответил родитель. — К этому времени тебе лучше изучить побольше боевых заклинаний. Практикуйся, Винсент.       — Хорошо, — бесцветным голосом ответил сын. — Я могу идти?       Отец кивнул. Винс поднялся из кресла и на ватных ногах зашагал к двери. Странное чувство — смесь страха и возбуждения — овладело им. Он не хотел думать об окончании школы, взрослении, оттягивая этот момент. Но вот он настал — и юноша чувствовал себя так, словно его только что ударили по голове его же собственной квиддичной битой.       Вечером Винс был все еще погружен в мысли об ожидающей его перспективе. Да и не он один. Появившийся сразу после ужина Грег поделился с другом своими новостями и рассказал, что у него с отцом состоялся точно такой же разговор. Закрывшись в комнате Винсента, они долго шепотом обсуждали эту тему. А потом некоторое время молчали, пока не появились Малфой и Нотт. Во время каникул ребята периодически собирались у кого-нибудь дома. Чаще всего у Забини, поскольку у него они чувствовали себя более расслабленно, особенно когда занимали красный кабинет, в котором всегда царил приятный полумрак. Там можно было играть во взрывающиеся карты за круглым столом и даже порой угоститься из какой-нибудь открытой бутылки в баре матери Забини, которая либо ничего не замечала, либо просто позволяла им это, не видя большой беды в том, что парни выпьют рюмку-другую. Но сегодня они решили обойтись без Блейза, у которого не было отца — Упивающегося, и, следовательно, ему вряд ли было предложено одним из первых пополнить ряды сторонников Темного Лорда.       — Мерзкая погода, — обронил Драко, усаживаясь в единственное в комнате Винса кресло. Оконные стекла временами дребезжали, потревоженные сильными порывами ветра, с беспросветно-серого неба сыпались снежные хлопья. Никто не возразил Малфою. — Ну, так что, — продолжал он, теребя в руках свою волшебную палочку из боярышника, — значит, вы скоро присоединитесь ко мне, — он не уточнил, как именно, но всем и так было ясно.       — Одиозная перспектива, — многозначительно изрек Теодор Нотт, занявший место на небольшой скамеечке возле кровати, на которой сидели Винсент и Грегори. Крэбб не знал, что это значит. Но решил, что, видимо, что-то похожее на «грациозный», «грандиозный» и «амбициозный». Хотя сам Теодор отнюдь не выглядел радостным или воодушевленным. Никто не задавал вопросов, хотят ли они этого. Потому что выбора не было.       — Это большая честь для нас, — буркнул Грегори, как бы подбирая аргументы в пользу этого решения.       — И нам будет все позволено, — поддержал его Винсент. Он знал: тем, кто отвернется от Темного Лорда, не придется ждать ничего хорошего, когда тот окончательно и бесповоротно укрепит свое могущество в магическом мире.       — Так или иначе, мы будем под его защитой, — продолжил тему Теодор, — пока не допустим ошибку, за которую горько поплатимся, — добавил он, покосившись на Драко.       — Обратная защита была бы на вес золота, — сквозь зубы процедил в ответ Малфой. Винсент крепко задумался над этой фразой.       — О защите надо Поттеру думать, — пропустив последние слова друзей, перебил Гойл. — Интересно, где он вообще прячется?       — Я бы на его месте давно уже покинул страну, — пожал плечами Нотт. — Может быть, он так и поступил, скрылся вместе с Грейнджер.       — Поттер никогда не сделает этого, — возразил Малфой. — Ему комплекс «избранного» не позволит. Да и грязнокровка скорее принесет себя в жертву ради блага всего магического мира, нежели спасет свою шкуру.       Винсенту показалось, что, услышав последние слова Драко, Теодор как-то изменился в лице. Но он ничего не сказал, опустив глаза.       — Да что Поттер может сделать самому Тому-Кого-Нельзя-Называть? — спросил Грег.       — Вы, правда, верите, что он сражался с ним? Да он просто трус, придумывающий свои подвиги.       — Ну, а как же пророчество? — напомнил Винсент. Из-за этого пророчества их отцы были заключены в тюрьму на целый год. Оно много значило для Темного Лорда и не могло быть пустышкой.       На этот вопрос никто не ответил. В комнате воцарилась напряженная тишина. Винс решил, что все размышляют о своем. Он же подумал о том, как хорошо, что Элоиза Миджен не грязнокровка. Иначе она никогда не пришла бы на вечеринку к Забини перед началом учебного года, и вообще в этом году не появилась бы в школе, и они никогда не узнали бы друг друга. И весь седьмой курс он жил бы, играл в квиддич, пинал младшекурсников, валял дурака на уроках и никогда не слышал бы ее нежного голоса, поющего под мелодичные трели арфы.       — Кому печеньки? — спросил он, открывая стоящую на его столе коробку. В ответ на него уставились три озадаченных пары глаз. — Да ладно вам. Это наш выпускной год в Хогвартсе и последние свободные деньки. Разве мы не должны постараться прожить их для себя? — подытожил он.       — Пожалуй.       — Резонно.       — С орешками печеньки-то?       Комнату наполнил хруст свежего печенья.