"The Austrian: Book Two"

Вена, август 1939 Слова агента, посланного Гейдрихом, прозвучали для меня настоящей загадкой, ещё более усилив мрачное предчувствие чего-то готовящегося, как грозовой фронт на горизонте, когда он к тому же попросил встретиться в уединённом месте на мой выбор. Тем удушливым августовским вечером мы ехали в абсолютной тишине за окраиной города, потому как говорить он хотел как можно дальше от посторонних глаз, да ещё и желательно в открытой местности, будто боялся, что в моей машине могла быть установлена прослушка. Он сильно нервничал, и не скрывал этого; я сразу же заметил это по его бегающим глазам и влажным ладоням. Представился немец Ганцем Вульфом, в ответ на что я не сдержал смешка и посоветовал ему на будущее выбрать себе новый псевдоним, и тот, что не будет так сильно бросаться в глаза из-за частоты его использования. Он нервно облизнул пересохшие губы, но ничего не ответил. - Дайте-ка проясню. - Выйдя из машины, я обошёл её и присел на бампер, зажигая сигарету. Мой подозрительный гость с радостью сцапал одну слегка дрожащей рукой, когда я протянул ему портсигар. - Вы просите, чтобы я подписал документы об освобождении двадцати-сорока - на мой выбор, верно? - заключённых из одного из австрийских лагерей и доставил их на границу с Германией, при этом не задавая никаких вопросов и не информируя о цели коменданта лагеря. Также вы просите меня раздобыть... униформы польской армии? - Так точно, герр группенфюрер. Я глубоко затянулся, вперив взгляд в стоящего передо мной агента. Он неловко переминался с ноги на ногу, пряча глаза. - Ваш шеф Гейдрих что, планирует какую-то престранную вечеринку-маскарад, или же ему официально больше нечем заняться, как отрывать меня от исполнения моих прямых обязанностей всей этой чушью? Агент ещё больше разволновался от моего допроса. - Я правда не в положении что-либо объяснять, герр группенфюрер. Я здесь только чтобы передать вам его распоряжения. Я сунул руку во внутренний карман и в свете фар снова внимательно перечитал письменные инструкции Рейнхарда Гейдриха. Устные обязывали меня сжечь письмо перед глазами Вульфа перед тем, как отпустить его, гарантировав моё согласие. Только вот все эти махинации до невозможности дурно пахли, и как назло времени на то, чтобы хорошенько всё обдумать и проанализировать, у меня не было. Зная подлую натуру Гейдриха и будучи весьма осведомлённым о его способах разделываться с людьми, которые имели неосторожность перейти ему дорогу, я задумчиво потёр подбородок, пытаясь решить, а не был ли направлен сей весьма подозрительный план против меня лично? А что, если он решил таким образом меня инкриминировать и использовать это в качестве причины для того, чтобы поставить меня перед трибуналом? Хитростью заставить меня освободить этих людей, а потом обвинить в государственной измене? И что за секретность вокруг всего этого? Почему было не поднять трубку и не проинструктировать меня лично, как он не раз раньше это делал? Зачем посылать агента? Зачем избавляться от всех физических улик? И, что самое непонятное во всём этом, на кой чёрт ему сдались польские униформы? Одно было ясно: пока его бумага находилась у меня в руках, подставить он меня никак не мог. Как только я её сожгу и соглашусь исполнить его крайне подозрительные приказы, то тут мне себя защитить уже будет нечем, и окажусь я один, и бог знает, в каком дерьме. Совсем некстати вспомнился Эрнст Рём; я решительно задавил остаток сигареты под сапогом и махнул Вульфу обратно в машину. - Мне нужно будет сделать один звонок, прежде чем я на это соглашусь. У агента едва глаза на лоб не вылезли от ужаса. - Герр группенфюрер, ни в коем случае нельзя распространять какую-либо информацию... - Да, да, знаю. Я умею читать и видел это в приказе, благодарю за напоминание, - раздражённо бросил я в ответ, заводя мотор. - Звонить я буду рейхсфюреру. Ему должно быть об этом известно, и если он лично гарантирует мне мою безопасность в случае, если что-то пойдёт не так, то вы получите моё согласие. По-моему, довольно честный расклад, вы не согласны? - Да, герр группенфюрер. - Он повесил голову, а затем добавил едва слышно и с умоляющими нотками в голосе, - только, прошу вас, не звоните из вашего кабинета. Если кто-то прослушивает эту линию... Меня ведь тоже расстреляют, за несоблюдение приказа о неразглашении... - Не волнуйтесь, я буду крайне осторожен, - заверил я беднягу. Судя по его виду и тому, как часто он промокал лоб носовым платком, он хотел быть сейчас где угодно, но только не в Вене. Я же только крепче сжал руль и попытался сосредоточиться на дороге. Вернувшись в здание администрации, где находился мой кабинет, мы прошли по гулким коридорам опустевшего помещения, за исключением охраны у главного входа. Закрыв двери в мой кабинет, я предложил моему гостю из Берлина бокал бренди, который он опустошил чуть ли не залпом, в страхе наблюдая за тем, как я поднимаю трубку. Я использовал линию, оставленную мне рейхсфюрером на самый крайний случай, что я и объяснил его всегда бодрому, даже несмотря на поздний час, адьютанту. - Я сейчас же доложу рейсфюреру, герр группенфюрер, - сказал он. - Ожидайте звонка в течение ближайших пяти минут. Heil Hitler. - Heil. Я повесил трубку и подлил Вульфу ещё бренди. Я едва успел отпить своего, как резкий звонок заставил дрогнуть руку. Я поднёс трубку к уху. - Heil Hitler, рейхсфюрер. - Heil Hitler, группенфюрер. Вы оторвали меня от крайне важного разговора с фюрером своим звонком. Я надеюсь, это действительно "крайний случай," и особенно в столь поздний час. - Уверяю вас, так и есть, рейхсфюрер. Со мной сейчас находится герр Вульф... с приказами группенфюрера Гейдриха. - Я закончил предложение с вопросительной интонацией и, не получив никакой реакции с другого конца провода, продолжил как можно осторожнее. - Мне... стоит преступить к исполнению этих приказов? - Да, группенфюрер. В наступившей тишине я ожидал ещё чего-то, но он только спросил: - Это всё, группенфюрер? - Да, рейхсфюрер. Простите, что побеспокоил вас с этим. Просто хотел убедиться, что вы... были осведомлены. - Ну естественно, я осведомлён! Я всё же рейхсфюрер СС, не так ли?! - Так точно, рейхсфюрер. Прошу вас снова принять мои извинения. И передайте, пожалуйста, мои извинения также и фюреру за то, что прервал вашу встречу. - Просто следуйте указаниям, и перестаньте задавать ненужные вопросы, Эрнст. - Слушаюсь, рейхсфюрер. Доброй ночи. - Heil Hitler, вы хотели сказать, - поправил меня он с нотками раздражения в голосе. - Конечно. Простите. Heil Hitler, рейхсфюрер. Он повестил трубку после секундной паузы. Я снова наполнил наши бокалы, и мы опустошили их в полной тишине. Я достал приказ Гейдриха из кармана и поместил его в пепельницу, до блеска вычищенную персоналом для следующего дня. Щёлкнув серебряной зажигалкой с символом СС на одной из сторон, я поджёг край бумаги, и мы оба смотрели, как она быстро обращается в пепел. После того, как от приказа ничего не осталось, кроме кучки золы, я кивнул Вульфу. - Передайте вашему шефу, что мне потребуется по крайней мере три дня, чтобы раздобыть то, о чём он просил. Я сам позвоню, чтобы назначить встречу. - Слушаюсь, герр группенфюрер. - Он вскочил со стула и щёлкнул каблуками в явном облегчении, что я не сболтнул ничего инкриминирующего в стенах кабинета. Вульф уже давно ушёл, и я, допив оставшийся бренди, принялся наощупь шарить в одном из ящиков стола в поисках аспирина, который всегда там держал. Среди его многочисленных талантов, Гейдрих обладал даром вызывать у людей головную боль и слова при этом не произнеся. Спустя три дна после визита Вульфа, мы с Отто ехали по тёмной дороге в сторону немецкой границы. Ему, как и мне, весьма не понравилась таинственность, окружавшая приказы Гейдриха, но он, несмотря на опасность затеи, предложил мне свои услуги и абсолютную преданность, как он множество раз делал раньше. Мы вдвоём лично отобрали тридцать заключённых из Маутхаузена, нового концентрационного лагеря, строящегося под руководством департамента Освальда Поля. Комендант лагеря, молодой и энергичный человек по имени Зирайс, который был назначен на этот пост благодаря его эффективности и беспрекословной преданности режиму, сначала заупрямился и вовсе отказался отпускать своих заключённых. Однако, стоило мне упомянуть специальные распоряжения самого рейхсфюрера и сунуть ему под нос приказ, который я напечатал сам лично, чтобы даже мой адъютант не знал о его содержании, и в котором говорилось о том, что его, Зирайса, быстро отдадут под трибунал за разглашение хоть какой-то информации касательно этих распоряжений, он наконец согласился. Мы с Отто наблюдали как заключённых, всё ещё одетых в их лохмотья, сгоняли в грузовик, который я реквизировал из штаб-квартиры австрийского Гестапо всего день тому назад. Как только двери грузовика захлопнулись за последним, мы проверили прочность запора, и покинули территорию лагеря. По пути на немецкую границу, где мы должны были передать наш "груз" в руки Гейдриха и его людей, мы выкурили столько сигарет, что даже открытые окна не помогали проветрить задымлённую кабину. Отто в который раз проверил свой пистолет. - Думаешь, может дойти и до этого? - спросил я, не отрывая глаз от дороги. - С этим выродком я ничего не исключаю. Затевает он что-то, сильно пахнущее керосином, с этими бедолагами у нас за спиной. А учитывая это, он может пожелать перестраховаться и избавиться от свидетелей, а свидетели - это мы. Так что, отвечая на твой вопрос: если до этого действительно дойдёт, прыгай за руль пока я тебя прикрывать буду, и езжай что есть духу до самой швейцарской границы. А там уже что-нибудь, да придумаешь. - Нет уж, никуда я не побегу, как собака с поджатым хвостом, тебя одного бросив, - заявил я. - Эй, что лучше: два трупа, или всего один? - Сказал же, мне дела нет. Если бежать, то бежать вместе. А если умирать, так тоже вместе. Ни на какие другие варианты я не согласен. Он просиял в ответ на мои слова, и я тоже ухмыльнулся уголком рта. Может, наши коллеги и были правы, подшучивая о том, что мы были близнецами, разлучёнными при рождении; ни с одним своим кровным братом я такой связи не чувствовал, это уж точно. А ещё, я сильно сомневался, что хоть один из моих братьев решился бы вот так рисковать своей жизнью ради меня. Отто заметно напрягся, когда я замедлил ход грузовика, приближаясь к двум припаркованным у условленного места машинам. Мы сидели, неестественно выпрямившись и вглядываясь в темноту, нарушаемую только желтоватым светом фар, прежде чем я заглушил мотор. Незаметно сунув руку в карман галифе, я снял пистолет с предохранителя так, на всякий случай, прежде чем спрыгнуть с подножки грузовика. Гейдриха я заметил сразу же. Салютовав ему и его эскорту, состоящему не менее, чем из десяти человек, впившихся в нас с Отто нехорошими взглядами, как стая охотничьих собак, я как можно непринуждённее опустил руку в карман. Гейдрих избавился от недокуренной сигареты, глянул на свои часы и едва коснулся двумя пальцами козырька. - Вы на семнадцать минут раньше, - заметил он своим высоким голосом, приближаясь ко мне и по ходу оглядывая оценивающим взглядом Отто. - Мой товар у вас? Я махнул головой в сторону грузовика. Шеф РСХА обошёл его и дал знак своим людям открыть двери. Ослепив ехавших в полной темноте заключённых светом фонаря, он резко развернулся ко мне. - Они слишком худые. - Должно быть, ваши лагерные рационы сыграли свою роль, - я не сдержал едкой иронии. - Вы могли бы набрать свежих, а не этих... - Гейдрих поджал свои полные губы, так и не закончив предложения. Вид людей в грузовике его явно не удовлетворил, даже после того, как он повторно окинул их взглядом. - Ну что ж теперь делать? Раз уж привезли этих... Зато сбежать раньше времени точно не смогут. Я сдвинул брови, пытаясь понять, откуда они могли сбежать, да и зачем Гейдриху вообще освобождать их из лагеря, если он опасался их побега? Шеф РСХА кивнул каким-то своим мыслям пару раз, а затем снова резко повернулся ко мне. Я почти ожидал, что он и мне в лицо фонарь сунет. - А униформы где? - Мне не удалось их достать. - Почему нет? - Группенфюрер, где бы я достал вам польские униформы за три коротких дня с вашим-то приказом не задействовать никого из моих агентов? Вы же не ожидали от меня, чтобы я пробрался через польскую границу и ограбил один из их армейских бараков, пока они спали? Гейдрих сузил на меня свои холодные, голубые глаза, явно желая бросить в ответ какую-то колкость, но затем вдруг передумал, отмахнувшись от меня со внезапно скучным видом на лице. - Ну и чёрт с ними, в таком случае. Сами достанем. Гоффманн! - он окликнул одного из своих людей. - Садитесь за руль, вы поведёте грузовик. Моя машина поедет впереди, а вторая - в заключении колоны. Отдав указания своим агентам, Гейдрих снова салютовал мне двумя пальцами у козырька и направился к своей машине. - Постойте, группенфюрер! А нам как назад возвращаться? - возмутился я. - Если проследуете вон по той дороге, то километров через двадцать дойдёте до станции поезда. А если будете как следует ногами шевелить, то ещё успеете на утренний, пятичасовой поезд. Heil Hitler, Кальтенбруннер, - бросил он через плечо с премерзкой ухмылкой. Я дёрнулся было следом за этим наглым ублюдком, но Отто быстро схватил меня, пока я не наделал дел, которые могли обернуться в весьма нехорошую сторону в нашей нынешней ситуации. - Успокойся, Эрнст, - тихо проговорил он, всё ещё крепко стискивая меня в своей медвежьей хватке. - Мы хотя бы живы, а это уже хорошо. Потом ему отплатишь, когда время придёт. Машина Гейдриха, проезжая мимо, ещё и издевательски посигналила нам, и мы с Отто остались стоять посреди неосвещенной дороги, чёрт знает где. - О, я ему отплачу, Отто. Помяни мои слова, я ему так отплачу... Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, мы зашагали в сторону, указанную Гейдрихом, надеясь, что хоть про станцию он не соврал. К наступлению выходных я уже почти и забыл обо всём случившемся, благо всё моё внимание занимала моя новая пассия - дочка одного из венских графов. Ангела, или же просто Гели, как я её называл, была куда более милой и спокойной, чем Лотта была в лучший из её дней, и похоже решила сделать своей единственной целью исполнять все мои прихоти, в и за пределами моей постели. Я умиротворённо курил, положив голову на её пышную грудь, после того, как мы закончили заниматься любовью, как она уже спрашивала, не проголодался ли я и не приготовить ли ей для меня лёгкий завтрак, пока я немного вздремну. Не открывая глаз, я пробормотал своё согласие, чмокнул её в шею и перевернулся на другую сторону. Гели включила радио на кухне, негромко, чтобы меня не побеспокоить, но прибавила звук, когда услышала обращение фюрера к нации. - Эрнст! - Она вбежала в спальню, запахивая на груди шёлковый халатик. - Ты слышал? Польша атаковала нас прошлой ночью! Фюрер объявил им войну! Меньше чем через минуту я уже сидел у радио, вслушиваясь в слова, которые никак не укладывались у меня в голове. А ещё через пару минут мне позвонил Отто. - Ты слышал? - был его первый вопрос. - Да, только что. Но это просто невозможно! Как такое могло произойти? Польша ни за что не напала бы первой! - Вот и я то же самое подумал. Мы оба умолкли на какое-то время, пока я первым не прервал затянувшуюся паузу: - Ты думаешь то же, что и я? - Где случилось нападение? - Прямо на границе. Тридцать польских солдат атаковали нашу радиостанцию. Все они были убиты нашими солдатами. - И конечно, одеты они были в польскую форму. - Да. - Тогда да, я думаю именно то, что ты думаешь. Этот выродок их переодел и... Я шикнул на него, прежде чем он сболтнул что-то лишнее. - Позже поговорим, Отто. - Да о чём тут теперь говорить, Эрнст? Война-то уже объявлена. Я повесил трубку и устало опустился на стул у обеденного стола. Гели опустилась на корточки передо мной, заглядывая мне в глаза. - Что-то случилось, любимый? Я посмотрел на её хорошенькое личико, обрамлённое мягкими, светлыми кудрями. - Ничего, Гели. Я просто только что убил тридцать человек, вот и всё. Она непонимающе приоткрыла свой розовый ротик, пытаясь осмыслить мои слова. Какая же она всё-таки была глупышка; не поняла бы, о чём я говорил, скажи я это даже напрямую. - Ты опять шутишь надо мной, да? - наконец улыбнулась она, хоть ещё и немного неуверенно. - Да, моя хорошая. - Я наклонился и поцеловал её в лоб. - Конечно же, шучу. Я всегда с тобой обо всём шучу. Так что там с теми бутербродами, что ты обещала сделать? Гели просияла после моих заверений и поднялась на ноги. - Я уже и забыла, что собиралась их сделать, со всей этой войной. Сейчас всё приготовлю, подожди всего минутку! Глупышка... и хорошо. Говорят, для кого-то это - благословение. За её спиной я до боли стиснул глаза рукой.