"The Austrian: Book Two"

Глава 6 Берлин, Февраль 1940 Как же мне хотелось сделать с ним что-нибудь, что угодно, только бы выместить на нём всю свою злость. Да как посмел он совать свой нос в мои дела? Стиснув зубы от бушующего внутри гнева, я вцепился в руль так, что побелели костяшки. Победная ухмылка Гейдриха всё ещё стояла у меня перед глазами, превращая гнев в едва контролируемое бешенство. Он проиграл мне битву той ночью, только вот что-то подсказывало мне, что настоящее сражение было ещё впереди. Гейдрих вёл себя подозрительно тихо, пока я обсуждал с Рейхсфюрером дело Хёттля. Сам Хёттль молча сидел подле меня, послушно кивая в ответ на каждое моё слово и немедленно соглашаясь со всеми предложениями и замечаниями Гиммлера. Гейдрих тем временем не сводил с нас взгляда своих колючих, серых глаз, облокотившись на один локоть против всех правил этикета. Признаться честно, я надеялся, что шефа РСХА на нашем маленьком собрании не будет, но на его присутствии настоял сам Гиммлер, объяснив это тем, что раз Гейдрих инициировал процесс против Хёттля, то его слово должно было стать решающим. - Как вы находите подобное предложение, Рейнхард? - Гиммлер повернулся к своему затянутому в чёрную форму протеже в ответ на мою идею прийти к компромиссу и оставить Хёттля на прежней должности но понизить его в звании вместо того, чтобы переводить его в Гестапо. - Боюсь, что подобный вариант наказания здесь неприемлем, Рейхсфюрер. - Гейдрих почему-то смотрел мне в глаза, отвечая на вопрос Гиммлера, но как только я заметил едва заметную ядовитую ухмылку, дёрнувшую уголок его рта вверх на долю секунды, мне всё сразу стало ясно. Ему уже не было дела до Хёттля; он со мной хотел силами помериться. - Наказания за принадлежность к католической вере? - не удержался от сарказма я и вопросительно выгнул бровь. - Наказания за то, что имеет большую веру в церковь, чем в партию и фюрера, - высокомерно бросил в ответ Гейдрих, слегка сощурив глаза. Я откинулся в кресле и скрестил руки на груди. - Так вы, получается, отвергаете предложение Рейхсфюрера, Группенфюрер Гейдрих? - Ну что вы; я бы никогда не осмелился на подобное. Только, это не было предложение. Рейхсфюрер всего лишь спросил моё мнение, и я его выразил. Гиммлер, тем временем, наблюдал за нашей словесной дуэлью с едва заметной улыбкой, явно не желая вмешиваться. Я знал его достаточно давно, как и его стратегию нарочно стравливать двух своих подчинённых с более или менее равными способностями, с единственной целью: посмотреть, кто выйдет победителем. Таким образом он отбирал всех своих фаворитов. Я, однако, желанием вступить в их число не горел, и продолжал упорствовать исключительно потому, что пообещал Хёттлю свою защиту. - Я понимаю, для вас эта тема чувствительна, Группенфюрер Кальтенбруннер, - снова подал голос Гейдрих. - В конце концов, вы же оба принадлежите к одной вере-- - Я покинул церковь, Группенфюрер, и довольно давно. Признаться, я немного удивлён, что вы, якобы самый осведомлённый человек во всём Рейхе, этого не знали. - Отчего же, Группенфюрер. Я как раз очень даже хорошо осведомлён о том, что хоть вы и заявили о том, что покинули церковь, но официального заявления с просьбой вас исключить в Ватикан вы так и не написали. Только я было собирался бросить что-нибудь премерзкое ему в ответ, как в дверь осторожно постучали. Адъютант Гиммлера просунул голову в дверь и доложил Рейхсфюреру, что шеф Гестапо Мюллер принёс какие-то бумаги, требующие его внимания. Как только Рейхсфюрер покинул кабинет, я повернулся к Гейдриху. - Ну что, Группенфюрер? Заключим сделку? - Сделку? - Он вскинул брови. - И какую же? - Этот разговор записывается? Если так, то очень советую выключить устройство, пока кто-нибудь не услышал что-нибудь крайне компрометирующее. Выражение лица Гейдриха мгновенно сменилось с пренебрежительно-саркастичного на откровенно враждебное. Он долго на меня смотрел, но затем всё же встал, обошёл стол Гиммлера и щёлкнул выключателем где-то под крышкой. - Ну давай, Кальтенбруннер. Выкладывай. Я криво ухмыльнулся и кивнул на его китель. - Диктофон в кармане не забыли? Я бросил это так, наугад; но, к моему удивлению, он нахмурился ещё сильнее, вынул небольшой портативный диктофон из кармана и демонстративно нажал на кнопку. - Так-то лучше. - А с ним что? - Гейдрих махнул головой в сторону Хёттля. Я поднялся со стула и прошёл в другой конец комнаты, к самому дальнему от стола окну. Гейдриху ничего не оставалось, как проследовать за мной. Как только мы были достаточно далеко от Хёттля, я вынул портсигар, но едва я попытался его открыть, как Гейдрих вцепился мне в запястье мёртвой хваткой. - Рейхсфюрер не любит, когда в его кабинете курят. А особенно ты. Какого чёрта ты, твердолобый австрийский недоумок, вообще делаешь, пытаясь наводить порядки в моём ведомстве?! Я взглянул на его руку поверх моей, затем снова на него, и с неприкрытой злостью процедил: - Говорить будем или драться? Мне так всё равно. Я всегда могу рассказать тебе о своем предложении, пока ты будешь сидеть у стены с разбитым носом. Спроси у своих гестаповцев, удар у меня тот ещё. - Угрожаешь? - Он ещё больше сузил глаза. - Предупреждаю. Лучше пусти, пока не поздно; терпением я тоже не славлюсь. Он наконец отпустил моё запястье, и я демонстративно отряхнул рукав, прежде чем убрать портсигар обратно в карман. - Ну? - нетерпеливо потребовал Гейдрих. - Что ну? Ты соглашаешься на моё предложение относительно Хёттля, и мы расходимся, как лучшие друзья. - С чего бы мне такой благотворительностью заниматься? - Фыркнул он. - Ну, не знаю. Может, с того, чтобы крайне компрометирующий документ не просочился в иностранную прессу с моей помощью. - Какой ещё документ? - Надменно бросил Гейдрих, окидывая меня презрительным взглядом. - У тебя нет доступа ни к каким компрометирующим документам, кретин. - Я вижу, тебе крайне хочется в это верить, не так ли? - Слащаво улыбнулся я в ответ. - А как насчёт одной бумаги, подписанной лично комендантом Маутхаузена, о неразглашении информации касательно освобождения тридцати заключённых, исчезнувших при крайне странных обстоятельствах прямо накануне предполагаемой атаки Польши на нашу базу? Я с огромным удовольствием отметил, как вдруг побледнел Гейдрих. - Ты же не сохранил эту бумагу и в самом деле? Господи, да у тебя ещё меньше мозгов, чем я думал! Ты сейчас же отправишься туда, где у тебя хватило ума её спрятать, и немедленно её уничтожишь!!! - в ярости прошипел он, едва сдерживая себя, чтобы не перейти на крик. Я ещё более приторно улыбнулся, притворившись вдруг крайне заинтересованным в своих ногтях. - Прости, ничем не могу помочь. Бумага в Швейцарии, в конторе одного известного юриста. Имени назвать не могу, надеюсь, ты понимаешь мои на то причины. Аккуратно сложенная в одну папку вместе с подробным отчётом о событиях, подписанным вашим почтенным слугой, а также его свидетелем, неким Отто Скорцени. И в случае если вдруг со мной или с ним приключится какая неприятность, юристу поручено немедленно разослать копии по всем крупнейшим пресс-агентствам. Шах и мат, Рейнхард. Ты проиграл. Он дёрнул щекой от подобной фамильярности, в то время как рука его сама потянулась к кобуре. - Ну давай, пристрели меня, - спокойно сказал я. Он опустил на секунду глаза, и вдруг его выражение снова изменилось, будто ярость, ещё мгновение назад бушевавшая в его глазах, снова сменилась на расчётливую холодность, и почти что ангельская улыбка заиграла у него на лице. Он поднял на меня взгляд, в котором, напротив, ничего ангельского уже не было. - Хотелось бы, да ковёр у Рейхсфюрера новый. Не хочу его замарать. Гиммлер возник в дверях, будто услышав своё имя, и остановился посреди кабинета, только сейчас заметив нас обоих, стоящих у окна. - О чём это вы там беседуете? - Ни о чём, Рейхсфюрер, - ответил я вместо ставшего вдруг подозрительно тихим шефа СД. - Группенфюрер Гейдрих только что согласился на моё предложение касательно Оберштурмфюрера Хёттля, и только. - Правда? - Гиммлер перевёл взгляд на своего протеже, не скрывая удивления. - Да, Рейхсфюрер, так и есть, - спокойно подтвердил он. - Группенфюрер Кальтенбруннер привёл кое-какие аргументы, которые я нашёл крайне убедительными. - Вот и чудесно! - Гиммлер заметно повеселел. - Значит, всё решено. И я рад, что вы наконец-то смогли прийти к соглашению как нормальные, цивилизованные люди. Я едва не рассмеялся в ответ на его слова, но вовремя сдержался и протянул ему руку для прощального рукопожатия. - Благодарю, что уделили нам с Оберштурмфюрером время, Рейхсфюрер. Он пожал мою руку и ободряюще улыбнулся Хёттлю, который в ответ салютовал ему так хорошо, как только мог. Едва мы вышли из кабинета, как Хёттль начал изливать на меня свою благодарность; но и тут радость наша была недолгой. Голос Гейдриха остановил меня в дверях приёмной. - Кальтенбруннер! Я сказал Хёттлю, чтобы тот шёл в гараж без меня и ждал меня в машине, а сам повернутся к премерзко ухмыляющемуся шефу СД, уже предчувствуя какой-то подвох. - Вы не сделаете Рейхсфюреру чай? - вежливо обратился он к адъютанту Гиммлера, явно желая от него избавиться. Как только мы остались одни, я заметил, что он поигрывал чем-то в своей руке. - Ты что-то оборонил, Эрнст. Чувствуя холодный пот, немедленно пробившийся у меня на висках, я инстинктивно сунул руку в карман, где я хранил портсигар, зажигалку и тонкую золотую цепочку, подозрительно похожую на ту, что Гейдрих сейчас держал в руках. Её цепочку, которую я хранил по какой-то необъяснимой причине и везде с собой носил. После того, как Аннализа Фридманн отдала мне её во время нашего разговора в Гестапо, я отнёс цепочку к ювелиру, чтобы тот её починил; только вот и после этого я почему-то никак не мог с ней расстаться. Она стала для меня своего рода талисманом, крохотным островком умиротворения в океане хаоса, приносящим покой каждый раз, как я брал маленький золотой кулон в руку. Может, потому что это была её цепочка, и таким образом я чувствовал себя ближе к ней... Но, как только подобные вопросы возникали у меня в голове, я тщательно от них избавлялся, потому как усердно запрещал себе хотя бы мысль допустить о том, что думал о ней куда чаще, чем стоило. Я шагнул навстречу к Гейдриху и протянул руку ладонью вверх. - Дай сюда. Но он, похоже, никуда не торопился, только покрутил кулон у себя перед глазами, внимательно разглядывая тонкую работу. - И с чьей же, мне любопытно, изящной шейки ты снял эту занятную вещицу, а? - спросил он притворно мягким голосом. - Она, должно быть, балерина? А.М. Это её инициалы на обороте? Она из Вены или местная? - Не твоё дело. Отдай! - я поймал цепочку и потянул её на себя, но он по-прежнему сжимал кулон в пальцах. Мы какое-то время мерили друг друга взглядами, пока он не проговорил: - Что ж, приятно знать, что ты наконец-то начал проявлять интерес к искусству, хоть и в подобной форме. Ну что ж, тут уж тебя упрекнуть не в чем; все и так знают, что у тебя, как у матроса, в каждом порту по невесте, и кому, как не мне, тебя понять. Только вот, эта "невеста" должна быть какой-то особенной, если ты её украшение носишь с собой, как какой-то военный трофей. И почему я не придумал что-нибудь банальное в ответ, какое-нибудь до простого логичное объяснение, что, мол, для жены друга цепочку выбирал, или же что нашёл её где-то посреди дороги и хотел по доброте душевной найти владелицу; мог ведь убедительно соврать о чём угодно, только вот он так меня разозлил, что я дёрнул цепь на себя изо всех сил, заставив Гейдриха выпустить её из его длинных пальцев. Он победно ухмыльнулся. - Можешь не говорить мне её имени, Эрнст. Я, как и ты, тоже люблю играть в игры. Я сам её найду. Я высадил Хёттля у его дома, а сам отправился навестить Мелиту, кляня Гейдриха на чём свет стоит. "Ну а что если он и вправду её найдёт? Тогда что? Навредит ей мне в отместку? Откроет заново то расследование про Звезду Давида? Неужели он действительно так далеко зайдёт, только чтобы до меня добраться? Да нет, не станет он... Она всё же замужем за одним из его офицеров. Да и к тому же, кто она мне? Ровным счётом никто. Не знаю, на кой чёрт я таскал с собой её цепочку... Нет, он всё вызнает как всегда, поймёт, что мы никак не связаны, и потеряет к ней интерес. Да и какое мне вообще дело до того, что он решит с ней делать? Она мне не жена. Не любовница даже. Так, просто хорошенькая девушка... Просто хорошенькая девушка, которую я ни на секунду не могу выбросить из головы," наконец признал я. Я остановился на красном свете светофора, глянул на цепочку, всё ещё обёрнутую вокруг моих пальцев, разозлился сам на себя и сунул её в карман, с глаз долой. Поеду к Мелите, и к чёрту всё. Она всегда помогала мне обо всём забыть.