Трудности перевода

Это была их последняя ночь в Сочи, и именно поэтому никто не собирался понапрасну тратить ее на сон. Поначалу всё было вполне невинно: в номер Виктора заглянула Мила с батоном хлеба, сухой колбаской, вскоре после этого пришёл Георгий с бутылкой коньяка, потом якобы случайно забрели Отабек и Юрка. Последнему Юри был не слишком рад, но особо возражать не стал. Весело болтая, они распили бутылку коньяка, закусывая её беляшами, которые принес с собой Отабек. Однако вскоре этого показалось мало, и Юри как обладателя самых честных глаз (а заодно и самого трезвого) отправили в магазин за следующей бутылкой. Вторая бутылка пошла на «Ура» под бутерброды с сухой колбаской, сооруженные Милой. - Эх, сколько водки не купи – всё равно ещё бежать. Вот только теперь нам даже в круглосуточном магазине её до утра не продадут, – вздохнул Георгий, взглянув на часы: было начало двенадцатого. – Пошли дурака за бутылкой, так он одну и принесёт. - Есри надо быро борьше, то почему мне это сразу не сказари? – удивился тот. - Так это и ежу ясно. - Так надо быро его попросить сходить в магазин, – обиделся Юри, отчего все дружно заржали. - Ничего страшного, - сказал Отабек, - У меня в номере есть две бутылки «Старого Кахети». - Тогда тащи его сюда, - развернулась Витина душа, требуя продолжения банкета. Когда Отабек вернулся с новой порцией спиртного, Мила предложила, чтобы перед новым тостом каждый из присутствующих рассказал самую забавную историю из своей жизни, связанную с фигурным катанием, дабы посиделки не переросли в заурядную попойку. К тому моменту все были уже изрядно подшофе, поэтому с энтузиазмом поддержали эту затею. Правда, никто не горел желанием выступать первым. Поэтому Мила добровольно-принудительно дала слово Плисецкому. - Перед прошлогодним чемпионатом мира среди юниоров у меня украли коньки, – начал тот. – Причём обнаружил я это уже в гостиничном номере. Подозреваю, что дело не обошлось без моих ангелочков, поджидавших меня в аэропорту, где я в последний раз видел свой рюкзак с коньками. Видимо, забрали на память. Поэтому-то я этих истеричек терпеть не могу. Того и гляди меня самого на сувениры растащат. - Выиграть в новых коньках нереально. Ты не ощущаешь их продолжением ноги, пока не разносишь, а до этого чувствуешь себя в них, словно в каторжных колодках, - заметил Виктор. - Поэтому я и выступал в старых Милкиных, - признался Плисецкий, и в этот момент раздался дружный хохот. – Только никому не говорите, что я катался в девчачьих коньках, - он подкрепил свою просьбу, грозя кулаком. - Не думал, что год назад у тебя была такая маленькая ступня, - сказал Отабек и полез под стол, дабы стащить с Юры кроссовки и определить размер. - Отстань! – лягнул его тот. – Нормальные у меня ноги, это у Милы с седьмого класса тридцать девятый растоптанный. - Ну, спасибо, промолчать не мог? – Бабичева отвесила Плисецкому подзатыльник. - Нефиг было надо мной ржать, - обиделся Юра и хряпнул коньяку, несмотря на протестующие возгласы Отабека. – Лучше свою историю расскажи. - Не знаю, насколько эта история забавна, - Мила задумчиво накрутила прядь волос на палец, – однако некоторое время она действительно казалась мне таковой. Так вот, однажды мы поспорили с моим парнем-хоккеистом, что проще, играть в хоккей или заниматься фигурным катанием. В течение месяца я привыкала кататься на хоккейных коньках и училась забивать шайбу в ворота, а он – прыгать тройные на фигурных коньках. - Парень-хоккеист – существо мифическое и в высшей степени нарицательное… - вставил Георгий. - Так вот, несмотря на весь его гонор, с катанием у него не заладилось – то забудет про зубцы и споткнётся на ровном месте, то потеряет равновесие и грохнется с высоты своего немалого роста при приземлении с прыжка. Так ни разу и не смог чисто прыгнуть. Он обозлился и решил мне помешать, когда я к воротам шайбу вела. Но я ж не зря в тренажёрке качалась – отбросила клюшку и подняла своего милого, чтобы выполнить затем выброс Кауфман. Тот не понял, что с ним происходит, и заорал благим… нет, просто матом, - тут рассмеялся даже сдержанный Отабек. – В общем, редкий хоккеист долетит до середины катка, а если и долетит, то приземлится не иначе как на задницу, – на этих словах Виктор сложился пополам и хрюкнул. – Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями, - закончила Мила, умолчав о том, как именно ее парень подымал потом свою самооценку. - Птичку жалко, - сказал Георгий и выпил. - Твоя очередь, свинтус, - ехидно протянул Плисецкий, глядя на Юри. - Когда я катаю Эрос, то представляю себя сочной аппетитной свиной котретой, - признался Юри, краснея. - Кацудон, это уже давно ни для кого не секрет. Давай настоящую историю, а не эту фигню, - прицепился к нему Юрио. Юри вздохнул, выпил для храбрости и начал рассказывать то, в чём до сих пор не признавался ни единой душе: - Когда мне быро пятнадцать, я узнар, что в этом году чемпионат мира будет в Токио, и на нём обязатерьно будет Виктор. Я не мог упустить такой шанс увидеть живьём своего кумира, но родитери не могри бросить Ю-топию и поехать со мной. Я до посреднего не быр уверен, что поеду, поэтому не заказар биреты заранее. Когда приретер в Токио, оказарось, что биреты быри проданы задорго до начара соревнований. Но мне повезро: у одного парня быр ришний бирет, и он провёр меня беспратно на мужскую короткую программу. Я чуть не умер от счастья, когда посре проката Виктор подъехал к бортику и взяр из моих рук букет с маренькой открыткой внутри, на которой было написано, что я в него верю и что он станет чемпионом. Я надеярся, что смогу попасть и на произворьную. Не повезро – на этот раз добрых рюдей с ришними биретами не быро. Но я собирарся пройти во дворец спорта со сружебного входа. Пройти смог торько в фойе, дальше не пустира охрана. Но я всё равно никуда не ушёр, всё ждар, что охранники отврекутся, и дождарся… Виктора. Он прошёр мимо меня в коньках и спортивном костюме с надписью «Россия» так бризко, что я мог коснуться его рукой, но от ворнения я не смог даже пошевериться. Зато потом всей родне и друзьям соврар, что на произворьную программу меня провёр сам Никифоров, - краснея до кончиков ушей, закончил Юри. - Я помню открытку с красными розами и такой наивной, но очень искренней надписью. Я действительно выиграл тот чемпионат. Так это был ты? – обнял его Виктор. – А мне показалось, что это была девчонка. Просто все японцы тогда были для меня на одно лицо. - Я только одного не понял, что тут забавного, окромя бирета? – со скучающим видом поинтересовался Плисецкий, намеренно передразнивая Юри. - Эх, мелкий, что ты понимаешь в истинных чувствах… - сказал Гоша, донельзя растроганный этой романтической историей и лошадиной дозой спиртного. – Выпьем же, друзья, за то, что соединяет сердца, за фигурное катание! Выпив, Витя от избытка чувств принялся беспардонно тискать Юри. - Витя, пожаруста, - взмолился тот. - Нечего смущаться, тут все свои, - даже не подумал вести себя скромнее Виктор. В Японии и среди своих подобные вольности не приняты, но разве это объяснишь Вите? - Я не это хотер сказать. Виктор, не говори моим родитерям, что я им тогда соврар, - попросил Юри. - Ладно, не буду, - согласился Никифоров, который и сам был порой не прочь прихвастнуть в юности. - А что это вы так тихо сидите? – осведомился появившийся аки тать в ночи Фельцман, нагоняя на воспитанников священный ужас. – Я тут вам немного водки принёс и музыку, - Яков водрузил на стол бутылку «Столичной» и видавший виды двухкассетник Шарп. – Не кипишитесь, это раньше за такие дела можно было из сборной вылететь, а у меня всегда был девиз: «Сделал дело – гуляй смело», - сказал он, и у всех тотчас же отлегло от сердца. - Спасибо, только у нас нечем закусывать, всё, что было, уже смели, - признался Гоша. - У меня в холодильнике остался шмат сала, а на тумбочке лежит буханка «Бородинского». Под водочку – самое то. Может, сбегаешь? – Яков кинул Юри ключи от своего номера. - А что такое «саро»? – растерялся Кацуки. С «Бородинским» хлебом он уже успел познакомиться, потому что Виктор не признавал никакого другого. - Суши из хрюши, - пояснил Плисецкий, - из родственника твоего, свинка. Странные эти русские, как можно называть «суши» то, что готовят не из риса и морепродуктов, подумал Юри, переживая, как будет опознавать это самое сало. К счастью, кроме него в холодильнике у Якова оказалась лишь банка каких-то рыбных консервов, что значительно облегчило сию задачу. Пока он ходил, Яков успел посетовать, как трудно ему жилось во времена антиалкогольной компании Горбачёва: - Тогда на соревнованиях и после них нельзя было даже словом обмолвиться о выпивке, и мы придумали код. Я был уверен, что все его знали, но один из моих подопечных и тут отличился. В восемьдесят шестом после завершения турнира на кубок газеты «Московские новости» я со своими воспитанниками должен был возвращаться ночным поездом в Питер. Я замотался в последний день по магазинам (тогда ж за всем нужно было километровые очереди выстаивать) и по знакомым, поэтому позвонил в гостиницу и попросил одного из своих фигуристов: «Купи что-нибудь почитать в поезд», а он спросил: «Что именно? Я же не знаю ваши вкусы». Я ответил: «Две книги (подразумевалась водка) и четыре журнала (вино)». И что вы думаете, этот олух достал из сумки, когда мы расположились в купе? Две книги и четыре журнала. Понял буквально. «Вокруг света», «Новый мир», «Ровесник» и «Студенческий меридиан» были, конечно, интересными журналами, но в тот момент я был готов его придушить. - А вы ещё ругали Юри, когда он вернулся из магазина, а ведь он ни разу не русский, так что ему сложно понять истинный смысл многих высказываний, - укорил друзей Виктор. – Так выпьем же за русскую водку, которая является наилучшим способом сближения и интернационального общения, - подытожил он, подмигнув вернувшемуся Юри. Присутствующие с энтузиазмом поддержали тост. Чтобы скрыть смущение от недвусмысленных взглядов Виктора и избежать прилюдных объятий, Юри вызвался помогать Миле в создании оригинальных бутербродов из мелко нарезанных кусочков хлеба и свёрнутых наподобие роллов ломтиков сала, скреплённых зубочистками, которые вскоре были оценены по достоинству. - Яков Борисович, у нас тут вместо тостов решили рассказывать забавные истории из жизни, связанные с фигурным катанием. Может, и вы расскажете? У вас ведь наверняка немало накопилось подобных историй за долгие годы в фигурном катании, - подмазалась к тренеру Мила. - Ну ладно, слушайте. Когда я был ребёнком, в Москве ещё не было такого количества крытых катков, как теперь, поэтому кататься я поначалу мог только зимой. С раннего детства ходил с пацанами на каток, который заливали зимой на хоккейном поле неподалёку от нашего дома. Чтобы не платить за вход, на каток ходили рано утром, когда раздевалка ещё не работала и музыка не играла. Однажды был сильный мороз, и я решил пойти прямо из дома в коньках, чтобы не переобуваться на холоде. - Что, так в коньках по улице и ехал? – уточнил Виктор. - Нет, чехлы на лезвия я всё же додумался надеть, поскольку надо было спускаться по лестнице. Сдуру мы с другом пошли напрямик – через стадион и теннисные корты. Одного не учли, что ворота стадиона запирают на ночь, а утром отпирать не спешат. Возвращаться и обходить, естественно, я не захотел, так что полез через забор в коньках. - И как, не убился? – хихикая, спросила Мила. - Как видишь, - улыбнулся Яков. - А друг тоже полез через забор? – поинтересовался Плисецкий. - Тоже, только он в обычных ботинках был. Так выпьем же за тех, кто с детства сроднился с коньками, за вас, ребята, - резюмировал Фельцман и поднял гранёный стакан, наполовину наполненный водкой. Юри не узнавал в этом улыбчивом пожилом мужчине, непринуждённо болтавшем с ними на равных, прежнего сурового Якова. Как будто не он ещё вчера орал на тренировке: «Кацуки, ну, ты и бестолочь! Бьюсь с тобой как рыба об лёд, а толку от тебя как от козла молока». По твёрдому убеждению Юри, бился о лёд как раз он сам, ну, а насчёт козла Фельцману конечно виднее, поскольку сам он был слишком далёк от сельского хозяйства. - Только в поездках и мог душу отвести, дома-то Лилия не давала слушать эту, как она говорила, какофонию. А мне от её классики порой на стенку лезть хотелось, – пожаловался Яков и врубил на магнитофоне бессмертный хит АББЫ «Money, money». Из динамиков обшарпанного магнитофона зазвучала музыка. – Ну, что, плясать кто-нибудь будет? После водки танцевали все, и под «Рамштайн», и «Вояж-вояж», и под «Белые розы», а под «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра» даже подпевали. Потом зазвучало танго на итальянском языке, отплясывая под которое Юри едва не снёс стол, и Виктора внезапно осенило: - Юри, я понял, что не так с твоей короткой программой: ты повторяешь то, что уже показывал в прошлогодней. Я предлагаю добавить в твоё выступление немного гротеска, чтобы снова всех удивить. - Что я доржен дерать? – Юри и сам понимал, что его танго пока было лишь бледной копией Эроса, так что к этому предложению стоило прислушаться. - Перестать быть слишком серьёзным. Веди себя примерно так, смотри, - движения Виктора стали подчёркнуто резкими, его немного заносило на поворотах, на лице блуждала ироничная улыбка. Юри не был уверен, что будет способен повторить это на трезвую голову, но в нынешнем раскованном и воодушевлённом состоянии ему всё удавалось отменно. Веселье было внезапно прервано дежурным администратором, которому какие-то странные люди, привыкшие спать по ночам, нажаловались на слишком шумных соседей. - А идёмте гулять по набережной, - предложил Виктор, и тусовка дружно вывалилась из номера. Стоило вдохнуть напоенный запахами хвои и моря воздух, как молодёжи захотелось искупаться, так что совершать променад по набережной отправился лишь Фельцман. Остальные помчались на пляж и стали раздеваться, ничуть не смущаясь отсутствия купальных костюмов. Виктор, взяв за руку Юри, вошёл в тёмную воду, на поверхности которой сверкали отражения фонарей. - Здорово! Вода как парное молоко! – воскликнул он, окунаясь по шею, и чуть не притопил Юри, который был ниже его. Вода действительно оказалась очень тёплой. А вот руку свою у Вити пришлось забрать, чтобы ею грести. Иначе пошёл бы на дно, пуская из носа пузыри. - Поплыли подальше, - предложил Виктор, желая оторваться от шумной компании. Они доплыли до конца волнолома, где Виктор уцепился за торчавшую из наклонной поверхности металлическую скобу и поманил Юри свободной рукой. Стоило подплыть поближе, как Виктор притянул его к себе и начал целовать. Это было так необычно и волнующе: море и ночная темнота, скрывавшая их от друзей, находившихся неподалёку. Чудом не нахлебавшись солёной воды, они поняли, что надо из неё выбираться. На берег возвращаться не хотелось, так что вылезли на волнолом и растянулись на остывающих бетонных блоках. Виктор явно не собирался оставлять Юри в покое – продолжил целовать, переплетая руки и ноги и вызывая тем самым всё возрастающее желание. - Нет, Юра, туда не ходи, - внезапно раздался рядом голос Отабека, - У них там уже игра ног началась. - Совсем охренели! – чертыхнулся сквозь зубы Плисецкий, называется, хотели уединиться с другом, а вместо этого нарвались на эту сладкую парочку, которая того и гляди прямо тут трахаться начнёт. – С подобными тренировками я точно вас обоих побью и на Финале Гран-При, и на Чемпионате Мира. - Это ещё вилами по воде писано, так что не зарывайся, мелкий, - ответил ему Виктор, знакомя Юри с очередным маловразумительным выражением. - Виктор, давай вернёмся домой. Там без нас Маккачин скучает, - попросил Юри, которому вдруг стало ужасно неловко. - Маккачин! – Виктор резво вскочил на ноги. – Юри, я не помню, когда в последний раз его видел. Кажется, его уже не было в номере, когда мы там выпивали. Нужно срочно его найти! Полночи Виктор и Юри искали сбежавшего Маккачина, который, как выяснилось к утру, успел снюхаться с какой-то местной пуделихой и тоже решил устроить прощальную гастроль. Пёс выглядел слегка потрёпанным, но очень довольным, поэтому у Виктора язык не повернулся его ругать. Судя по отражению в зеркале, они оба выглядели немногим лучше. Еле успели привести себя в порядок, собрать вещи и сдать номер до отлёта. После того, как самолёт набрал высоту, Юри устроился у Виктора на плече и подумал, что не такие уж они и страшные, Яков и его сборы. Впереди был ещё целый месяц лета и осень. Достаточно времени и для тренировок, и для любви.