Viva New Vegas

Рабы не смеют смотреть ему в глаза: опускают головы, отворачивается, закрывают лица платками; у многих женщин заплаканные глаза, мужчин мало и почти все ранены – один из невольников стонет, лежа на носилках, над его ногами, обожженными до самых коленей, кружатся мухи, которых отгоняет плосколицая девочка с раскосыми, вытянутыми к вискам глазами. Она икает и шмыгает носом, некоторые из рабынь едва сдерживают всхлипы, а приведшие их в Форт легионеры выглядят так, словно их пытались похоронить заживо. У декана Деметрия Като перевязана рука и стоит он с трудом, опираясь на копье, его доспехи покрыты копотью, а лицо – белое и глаза тусклые, как у мертвеца. Луций смотрит на него с удивлением и медленно разгорающимся гневом, рядом его жена – Луция, - нервно высматривает среди рабов свою родственницу Елену, но ни одной из супруг легата Лания не видно среди невольников. Нет так же и детей, ни серьезного Валерия, ни прыткой, шаловливой Дианы, любимицы отца, и Вульпес понимает, что случилось что-то страшное, непоправимое, и это осознание встает у него поперек горла, точно кость. Фрументарий пытается вздохнуть, но не может, говорить он тоже не в силах – язык отнялся. Лицо Луция наливается кровью, его жена прикрывает ладонями рот, в явном неверии качая головой. Она очень красива: каштановые кудри, полные губы, высокие скулы, черные глаза под тяжелыми веками; у Вульпеса колет в боку, словно его насадили на копье: он вспоминает, как добросердечная Луция успокаивала рыжую рабыню, чья подруга погибла на играх легата Лания. Девушку выбрали Ликом Запада и нарядили в платье, пропитанное кровью коровы в гоне, а после – бросили на арене наедине с распаленным брамином. Животное растерзало девушку к злобному, кровожадному веселью солдат и восторгу Елены, которая и упросила мужа выбрать для игр эту несчастную. Супруга легата приревновала Зверя Востока, побоялась, что Ланий увлечется девушкой, и с улыбкой наблюдала за страданиями соперницы. Легату нравилась жестокость Елены так же, как и хладнокровие Клавдии, матери его старшего сына. Вульпес невольно ищет среди них рыжую женщину, скорее, по привычке; он знает, что ее там нет и быть не может, но сердце все равно глупо надеется, невзирая на жесткие доводы разума. Она не придет, ее больше нет, она не нужна; фрументарий убеждает себя так рьяно, что и сам начинает верить в свою ложь. У Инкульты нет сердца, а все остальное, что у него есть, принадлежит Цезарю и Легиону. И Вульпес не знает, как сообщить обо всем диктатору: его здоровье вновь пошатнулось, плохие вести могут сделать хуже, но и молчать Вульпес не имеет права. Луция, все еще не веря, бросается к рабам. - Елена! – зовет она надрывно. – Елена, ты здесь? Скажи хоть слово, умоляю!.. Елена! Диана, малютка, беги сюда – у тети Луции есть твои любимые сахарные бомбы!.. - Помолчи, женщина, - устало одергивает жену Луций; он хватает ее за локоть, не позволяя упасть на колени, и прижимает к груди, когда женщина заходится плачем. Луция хватает мужа за шею, воет, безотчетно мотая головой, и срывается на крик, когда Луций пытается отстраниться. - Иди в шатер, жена. Иди и не вой, я скоро приду, - Луций отдирает женские руки от своих плеч и толкает жену к перепуганным рабыням; те обнимают рыдающую Луцию, несколько девушек даже начинают скорбно подвывать ей в унисон, но замолкают, стоит Антонию замахнуться на них плетью. Луция уходит, не переставая плакать, но на нее главный псарь не посмеет поднять руку, если только не захочет ее лишиться – Луций горячо любит жену, которая одновременно приходится ему и кузиной. Сам Цезарь засвидетельствовал их союз; подобную честь он бы охотно оказал и Вульпесу, но единственная женщина, которую он хотел взять в жены, предпочла браку смерть. Лицо Инкульты бесстрастно и невозмутимо, но в груди бушует огненная буря; почему? Ведь столько лет уже прошло. Почему он не может забыть? Почему ему не достался хотя бы ее труп, чтобы Вульпес успокоился и перестал верить и ждать чего-то несбыточного, наивно, будто зеленый юнец. Коротко выдохнув, фрументарий выступает вперед; еще недавно багровое лицо Луция взбешенно белеет, взгляд пылает ярче сигнальных костров в ночи, а пальцы тисками сжимают плечо Деметрия, у которого не хватает сил даже поднять голову. - Что это значит? – рычит Луций: у него плохое настроение – его маленький сын болен, вторые сутки мучается в лихорадке, а умений лекарок недостаточно, чтобы вылечить мальчика. Стимуляторы бы помогли куда лучше целебных отваров и припарок, но они запрещены в Легионе; Вульпес искренне сочувствует Луцию. Верность Цезарю обязывает его сообщить о нарушении, но дружба с Луцием держит рот фрументарию закрытым; для своего ребенка Вульпес и сам бы пошел на что угодно, не только на контрабанду химии. Мальчика зовут Примус, и у него глаза Луция, но мягкий нрав матери; Луций боится, что жена не переживет смерти сына, и Вульпес не знает, как его поддержать и ободрить. - Что случилось? Отвечай! – Луций встряхивает декана. – Где легат? Это он отправил вас сюда? Где его жены и дети? - С ними был Порций, - Деметрий сглатывает, лицо его искажается как от боли, - они должны были прийти до нас. - Никто не подходил к воротам, - вставляет Антоний, нахально поигрывая плетью, - ночь была тихой, даже мои псы молчали. Случись что, они бы первые заметили. - Сейчас речь не о твоих шавках, собаковод, - презрительно бросает Луций; Антоний сжимает челюсти, но молчит – Луций куда ближе к Цезарю, чем псарь. – Где легат Ланий? Цезарь захочет знать, что произошло? При упоминании Зверя Востока некоторые из невольников заходятся плачем, женщины падают на колени, некоторые рвут на головах волосы; Луций опешенно отступает, недоверчиво смотрит на Деметрия, но декан молчит, а рабыни продолжают голосить, и никто из легионеров не решается прикрикнуть на них или приказать замолчать. Даже Антоний не может подобрать слов. Вульпес тоже молчит; этого не может быть, звучит столь же глупо и не правдоподобно, как шепотки рабов о Горелом. Легат Ланий не мог умереть, он был незыблем и непоколебим, словно скала, был одним из столов Легиона и первым среди воинов. Он поклялся, что захватит дамбу Гувера, сделает то, его не смог Грэхем; как он мог пасть, не исполнив клятвы? Фрументарию все кажется глупой шуткой, какой-то уловкой НКР – в последнее время Республика очень много о себе мнит. Легат из Мальпаиса потерпел поражение на дамбе, но даже тогда плутократам не удалось его убить. Ланий должен был жить; его гибель сильно ударит по ослабленному хворью Цезарю. - Легат… убит, - наконец, говорит Деметрий; слова даются ему с трудом, словно горло у декана забито камнями, - на лагерь напали – убили часовых, выпустили собак и скотину, устроили пожар… - И что? По-твоему, этого достаточно, чтобы справиться со Зверем Востока? – ревет Антоний, замахиваясь на декана плетью, но его отталкивает Луций. Вульпес предпочитает безмолвно держаться в стороне, но в голове родятся тяжелые мысли; Легион нуждается в победе, в последнее время чаша весов клонится в сторону НКР. Теперь еще и смерть Лания… Фрументарий в изнеможении прикрывает глаза; поражение в войне реет над Легионом словно стая ворон, Ланий должен был быть тем, кто поведет войска на дамбу; Цезарь на это уже не способен. Что теперь делать? Вульпес обязан найти выход, иначе не только невольницы из лагеря Лания будут оплакивать погибших. - А его жены? Где Елена и Клавдия? Где дети? Их жизни стоят всех этих рабов! – отпрыски легата приходятся Луцию племянниками, Валерий рос у него на руках, а Диану выкормила Луция, когда у Елены пропало молоко. Их пропажа опечалит Цезаря; Вульпес начинает всерьез беспокоиться за жизнь диктатора, воистину столько потерь за раз – это слишком много. - Отправил их с преторианцами в Форт, едва началась атака на лагерь. Они должны были прийти! Госпожа Клавдия ждала ребенка, легат принес Марсу богатые дары, чтобы он послал им сына… - глаза декана наполняются слезами. – Порций умелый воин, он должен был уберечь семью легата… - Но не уберег, - отрезает Луций и поворачивает к Вульпесу, - нужно… нужно сообщить Цезарю. - Нужно, - соглашается фрументарий, но не представляет, как сказать об этом Цезарю; это слишком большая потеря. Кто-то должен за это ответить. – Известно, кто напал? Я не могу просто так прийти в его шатер и сказать, что Зверь Востока пал. - Да, кто это был? – подхватывает Антоний. – Почему вы живы? Вам позволили уйти? Разве истинный воин Легиона уйдет с поля боя, покрытый позором поражения? Вы сбежали? Бросили легата? - Не смей обвинять меня, псарь! Я верен Легиону! - Тогда почему ты здесь, а наш легат мертв?! - Кто-то же должен обо всем рассказать, - усмехается Вульпес, опуская веки; он вспоминает Ниптон – он не оставил в живых никого, кроме пары счастливчиков, которым выпали выигрышные билеты; женщин и детей увели в рабство, двух ниптонских проституток в Коттонвуд-Коув обрили, раздели донага и посадили в колодки. Женщины не пережили наказания – их убило солнце; тела бросили в выгребные ямы, словно мусор. Может, сейчас где-то так же лежат убитые Елена и Клавдия; они были хорошими женщинами, добрыми верными женами и не заслужили такой участи, как и их маленькие дети. Клавдию и Елену нельзя даже сравнивать со шлюхами из Ниптона. - Она отпустила рабов. Сказала идти, куда хотят. Эти решили вернуться в Форт. Сами могли и не дойти. - Решил позаботиться о собственности Легиона? – Антоний скалится совсем как один из его псов. – Почему же тогда не спас жен Лания? - Хватит! – бросает Луций и хватает Деметрия за плечо, привлекает ближе к себе. – Кто – она? Кто повинен в гибели Лания и его семьи? - Курьер, - мучительно морщась, выдавливает декан; по толпе солдат проносится вдох удивления, кто-то сплевывает от омерзения, некоторые, не таясь, проклинают республиканскую шавку. Гул голосов нарастает, слух разносится по лагерю быстрее, чем огонь по высохшей траве, спустя мгновение Форт охватывает яростью, легионеры стучат копьями; даже безусые мальчишки, еще ни разу не побывавшие в бою, размахивают мачете в своей жажде схватки. - Кровь за кровь! – требуют воины. – Кровь за кровь! В копья, Легион! - В копья, Легион! - На дамбу! На Нью-Вегас! За Лания! - Довольно! – рявкает Луций. – Контубернии, к порядку! - В копья! – продолжают кричать воины. – Плутократов на копье! - Славный настрой, - с мрачным весельем замечает Вульпес и поднимает взгляд на шатер Цезаря: диктатора не видно, но преторианцы несут караул, внимательно наблюдая за происходящим в лагере. Скорее всего, Цезарю уже все известно, но он все равно потребует от Вульпеса ответа; так же диктатор захочет забрать тело Лания, чтобы похоронить со всеми почестями или же бросить его останки псам. - Эта девка совсем обнаглела! – взъярился Антоний, потрясая плетью. – Блудливая сука, подставила свой зад плутократам! Как она могла убить Лания?! Ни одному мужчине не сладить со Зверем Востока, а тут какая-то баба!.. - Роботы… - говорит кто-то за спиной Деметрия; декан отходит в сторону, и перед легионерами предстает невольница с золотистой кожей. У нее бритая голова и опухшие веки, настолько, что глаза превратились в щелки. – Там были роботы… они убивали. Они убили их! Они убили моего мужа и нашего легата. Они убили их всех! Женщина принимается визжать, обливаясь слезами, падает на землю, но на ее истерику никто не обращает внимания; рабы стоят в скорбном молчании, среди легионеров назревает недовольство, и Инкульта понимает, что промедление может грозить волнениями среди солдат, но Цезарь сейчас не в том состоянии, чтобы планировать атаку. Снова Курьер… откуда у нее роботы? Тем более столько, чтобы хватило отбить лагерь; у НКР нет таких ресурсов, однако Республика активно распускает слухи о своих победах. Многие в Мохаве уже заранее приписывают Легиону поражение и ждут ухода его войск обратно на Восток, а воины Цезаря, напротив, рвутся за Колорадо, чтобы отомстить за легата Лания и его детей. Вульпес устало потирает лицо; как одна женщина может принести столько проблем? - Нужно что-то делать, - шепчет Луций; рабов отправляют в бараки, раненых – к лекарям, их судьбу решат позднее. – Цезарь не может больше отсиживаться в шатре. Мы должны ответить. - Ответим, - обещает ему Вульпес; они обязаны что-то предпринять, пока солдаты не начали бунтовать. Он готов разработать план атаки, с позволения Цезаря, разумеется. Главное – чтобы у диктатора было достаточно сил, чтобы дать фрументарию это разрешение. С каждым днем скрывать слабое здоровье Цезаря становится все сложнее, но после смерти Лания некому больше поддерживать боевой дух Легиона. Без Цезаря у них ничего не останется.