Viva New Vegas

Луций недоволен, равно как и Габбан; мрачный Антоний идет впереди с собаками, готовый спустить псов при малейшем признаке опасности. Преторианцы движутся молчаливой стеной, закрывая собой Цезаря, который сегодня выглядит неплохо, разве что несколько бледен, но Вульпес все равно беспокоится, как бы после небольшого облегчения ему не стало хуже. Ни у кого этот поход не вызывает доверия, воины предпочли бы отправиться прямо на дамбу и окрасить воды Колорадо кровью плутократов, но Цезарь приказывает идти к лагерю легата. Там уже ничего нет: рекруты под предводительством фрументария похоронили всех убитых в братской могиле, а тело Лания предали огню. Несмотря на отсутствие головы, Зверя Востока сразу узнали по могучему телосложению и мечу, который он так и не выпустил из рук. Останки преторианцев, которые сопровождали жен легата, нашли в горах, в неглубокой пещере на куче сухой травы лежала Клавдия. Ее стола была темной от пропитавшей ее крови, на груди у женщины лежал ребенок, слишком маленький, чтобы выжить. Синий, обвитый пуповиной и укрытый руками мертвой матери; некоторые из легионеров не скрывали слез, найдя Клавдию. Ребенок был мальчиком, который мог вырасти и стать сильным, прославленным воином, как и его отец, но ему не довелось даже сделать вздоха. По распоряжению Цезаря, смерть новорожденного сына Лания скрыли от большинства воинов, чтобы не подрывать моральный дух бойцов и не расстраивать Луцию, которая слегла от горя, когда легионеры вернулись в Форт без Елены. Тело первой жены легата не удалось найти, как и тела его старших детей. Надежда, что они сумели скрыться где-то на пустоши, сбежать за реку или, заплутав в темноте, пойти на Восток, но Вульпес понимает, что женщине с двумя детьми не выжить одной. Несколько отрядов отправляли прочесать окрестности в поисках Елены, но все они вернулись ни с чем. Инкульта знает, что это больно ударило по Цезарю, но и укрепило его решимость завоевать Мохаве, что не может не радовать. Пусть жажда мести горит в его сердце и дает ему силы бороться не только с НКР, но и с болезнью. Однако ему не нравится предстоящая встреча, в ней видится подвох, ловушка, но раненая гордость Цезаря заставляет легионеров двигаться вперед. Он готов предложить Цезарю вернуться; ему незачем снисходить до Курьера после того, как она презрела приглашение самого диктатора и оскорбила Легион. Что она может им сказать? Что предложить? Решила выторговать свою жизнь, поняв, что им не выстоять? Сообщение принес в Форт робот Хауса, секьюритрон; он хочет договориться с Цезарем через Курьера? Пытается так спасти Стрип, это гнездо греха и разврата? Люди Вульпеса докладывали ситуацию в Нью-Вегасе, о том, что Фрисайд гниет изнутри, а НКР даже не думает помочь собственным гражданам, бросив все силы к дамбе. Какая жалость, что Черти, лишенные вожаков, разбрелись по пустыне, сейчас эту ораву оголтелых наркоманов можно было бы использовать, но без Мотогонщика они совершенно неуправляемы. Разрозненные, раскиданные по пустоши, едва ли они могут считаться угрозой, заслуживающей внимания. Ханы тоже не спешат оказывать поддержку Легиону, и Вульпес предполагает, что ближайшее время помощи от них ждать не стоит; он еще не сообщил Цезарю о смерти Карла, которого эти дикари забили толпой, фрументарий считает, что ему довольно плохих новостей за последние дни. Нужна победа, нужен успех, чтобы вдохнуть в Цезаря жажду действий. Заметно, что он заинтригован предстоящей встречей с Курьером; он был готов отправиться один, однако все его приближенные дружно восстали против такой беспечности. Цезарь видит себя сильным и молодым, но реальность такова, что ему может стать дурно от любого перенапряжения, а эта женщина уже не единожды демонстрировала свое коварство. Словно змея, она может притаиться и ужалить, стоит на секунду отвлечься. Прибывший в Форт робот обещал им мирные переговоры, хотя офицеры рвались нашпиговать его копьями, а у некоторых рабынь при виде секьюритрона началась истерика, однако Цезарь не позволил причинить ему вреда. В просьбе о встрече он разглядел шаг к перемирию, готовность к капитуляции, но не отрицал возможности ловушки, поэтому не стал шибко возражать против сопровождения. Помимо преторианцев, возглавляемых Луцием, за ним шла целая центурия, способная отбить атаку нескольких отрядов НКРовских рейнджеров; для этого похода Антоний отобрал самых злобных своих псов, натасканных на людей, впереди горделиво шествовали вексиларии и барабанщики, и кроваво-алое знамя Легиона реяло на ветру. Цезарь желал появиться перед Курьером во всем блеске, как полагает завоевателю и триумфатору, но Вульпес считает это слишком большой честью для плутократки и шавки НКР. Он ступает по песку, как по битому стеклу, хочется повернуть назад, убедить Цезаря копить силы для финальной битвы. Легион уже потерял Лания, на которого вероломно напали ночью, перебили не только его солдат, но и семью, не пощадив даже детей; для Цезаря же все его воины - сыновья. Он не может их оставить. Фрументарий знает, что Луций разделяет его опасения. У командира преторианцев жизнь неразрывно связана с Цезарем, преторианцы не будут жить, если их господин умрет, и Луций будет первым, кто перережет себе горло. Не остановят ни жена, ни маленький сын, которых опустошит его смерть. Однако сам Вульпес не готов расставаться с жизнью: мертвый, он уже ничем не поможет Легиону, и Цезарь требует от них верности не только ему, но и его идеалам. Инкульта будет жить, чтобы учение Цезаря не сгинуло в песках. - Еще не поздно вернуться, - подает голос Габбан; лицо у него красное, обгоревшее, нос шелушится, а взгляд - нездоровый от беспокойства. - Цезарь не должен являться по зову этой женщины. Кем она себя возомнила?! Если хотела торговаться за свою жизнь, то ей следовало пасть перед ним на колени и молить о прощении, а не ставить свои сучьи условия! - Тише, Габбан, - негромко молвит Цезарь, предупреждающе подняв руку, - мне понятно твое возмущение, но приглашение поступило не от нее, а от мистера Хауса. Скорее всего, Курьер будет говорить от его лица. - Этот Хаус - шакал, - презрительно выплевывает Луций, - скользкая, хитрая гадина, и Курьер ему под стать. Одно слово Цезаря - и мы принесем ее голову. - Пока что она меня интересует целиком, - улыбается Цезарь, сцепив руки за спиной; несколько рабов несут над ним тент, чтобы защитить от палящего солнца; Вульпесу позволено идти рядом с ним в тени в то время, как остальные воины беззащитны перед обжигающими лучами. Воздух плотный от зноя, при вздохе обжигает легкие, на горизонте дрожит зыбкий силуэт миража: белые каменные стены, роща мескитовых деревьев, смотровая вышка. Они кажутся реальными, но лишь потому, что Вульпес хочет, чтобы они были реальными; стоит ему моргнуть, отвлечься на песок, попавший в сандалию, как они пропадают, тают в дрожащем мареве. На мгновение фрументарию кажется, что он видит женщину, закутанную в платок, несущую кувшин, но и это оказывается игрой зрения, насмешкой пустыни - зуб скалы, торчащий из-под земли, обточенный солнцем и ветрами, действительно схож с женской фигурой. Вблизи лагеря все еще пахнет гарью, хотя с ночи нападения минуло несколько недель; ворота закрыты на засов, нужно пятеро взрослых мужчин, чтобы сдвинуть его. Пока дюжие ветераны борются с засовом, Цезарь с грустью осматривается. Тела убитых не лежат на солнце, но на холме высится покинутый шатер легата, песок черный от копоти, на месте загона для скота лишь обугленные доски и оплавленные, закопченные листы железа. На месте палаточных рядов - обгоревшие сундуки и ящики с остатками вещей, части брони, брошенные кем-то мачете, грязный плюшевый медвежонок без половины лап и игрушечная машинка без колес. Цезарь втягивает воздух сквозь зубы, тягостно морщась; Вульпес догадывается о его мыслях: среди рекрутов были совсем юные, почти мальчишки, не вышедшие из детского возраста, служившие водоносами и оруженосцами. Были дети и среди невольников; они и пали первыми в ту ночь, пытаясь справиться с пожаром и успокоить скот. - Она должна за это заплатить, - чеканит Луций, обращаясь к Цезарю, но упрямо глядя в глаза Вульпесу. - Кто-то должен за это ответить! - Ответит, - произносит Цезарь, и его тон вселяет уверенность в воинов; они проходят по мертвому лагерю, где все кричит о поражении и о смерти. Но Легион не пугают призраки, впереди ждет заря будущих побед, куда его ведет Цезарь. Они идут за ним через ущелье, к крутом, скалистому берегу, нависающему над водами Колорадо. Вульпес издалека замечает одинокую фигуру над обрывом. На синей ткани комбинезона горят цифры "21"; Цезарь хищно раздувает ноздри, словно яо-гай, почуявший добычу, и заражает своим азартом и Вульпеса. Курьер стоит спиной к ним на краю обрыва; внизу играет волнами солнце Колорадо, другой берег стоит под стягом НКР, и Вульпес готов поклясться, что в данный момент за ними через прицел наблюдают почти все рейнджеры Республики. Но они не откроют огонь: слишком далеко, да и приказ не позволит им нажать на спусковой крючок; солдаты бездействуют, даже когда легионеры пытают их сослуживцев. Покойный легат Ланий выставлял распятых на крестах пленников вдоль берега, прямо напротив постов НКР. Это хорошо деморализовало и подрывало моральный дух солдат. Вульпес обещает себе, что сделает так же, когда Легион захватит Мохаве; плутократы распнут по обе стороны дороги, ведущей к Стрипу и дамбе в назидание и устрашение. Пусть их трупы напоминают о том, что ждет поднявших оружие против Цезаря. Цезарь расправляет плечи, словно перед свиданием; он выглядит взволнованным, а его преторианцы – решительными и жаждущими драки. Боевые псы рвутся с поводков, лицо Луция черное от ярости; Цезарь вальяжно выходит вперед и повелительно взмахивает рукой, когда легионеры тянутся за ним. - Стой, Легион. Мне не нужна защита от одной-единственной женщины. Никто не смеет возражать, но Луций недовольно сжимает челюсти, а Антоний наматывает кожаные полосы поводков на кулаки, готовый спустить собак в любую секунду. Его любимица Люпа свирепо скалится, роет лапами землю; сука уже не молода, но псарь ценит ее превыше всех других своих питомцев. Вульпес едва заметно кивает Габбану; несколько фрументариев, отделившись от строя, скрываются среди камней. Все это ради безопасности Цезаря, которого делает беспечным собственная самоуверенность. Как воин и завоеватель он смотрит на женщину свысока, чувствует свое превосходство перед ней, однако и она уже не единожды показывала, на что способна. Если она посмеет поднять руку на Цезаря, снайперская пуля раз и навсегда положит конец ее бесчинствам. Курьер медленно поворачивается, откидывая волосы с лица; выжженные до бела, выгоревшие на солнце пряди у корней темно-рыжие, левая сторона лица застывшая, словно затянутая прозрачной коркой, а правая смуглеет загаром. Вульпес напряженно вглядывается в лицо женщины; он впервые видит Курьера так близко, но уверен, что это не первая их встреча. Ощущение знакомства сидит занозой в сердце, сушит язык, перехватывает горло незримой удавкой. Но этого не может быть, фрументарий никогда прежде не пересекался с Курьером; даже в Ниптоне, который он так часто припоминает Легиону, Инкульта не видел ее ни до казни жителей города, ни после. Тогда почему она кажется такой знакомой? - Ты одна? – Цезарь театрально осматривается. – Удивительно: я слышал, ты без провожатых не ходишь. Где же тот снайпер? Или женщина, которая носит кастет, будто ей это позволено? Их головы были бы славным украшением для кольев. - Тебе голова нужна? – Курьер усмехается, склонив голову набок; улыбка выходит кривой, будто приклеенной. – Так у меня для тебя есть одна. Женщина тянется за рюкзаком, висящим у нее на плече, и стоящие впереди легионеры дружно вскидывают ружья, но не стреляют, повинуясь жесту Цезаря. Воины молчат; Вульпес догадывается, что Курьер достанет из вещмешка. Пахнет спиртом и формалином, однако разложение взяло свое – нос ввалился, губы иссохлись, запали щеки, но, тем не менее, в мертвеце легко узнать Лания: та же тяжелая линия подбородка, широкие челюсти и скулы, выпирающие надбровные дуги. Курьер держит голову за волосы, задумчиво рассматривает, будто видит впервые, а после поворачивается к гневно побелевшему Цезарю. - Ну, что? Сойдет такая? Она, правда, уже немного протухла, но колу похер, что на него насаживают. - Как бы тебе на колу не оказаться! - рявкает Антоний, и его псы заходятся разъяренным лаем; легионеры стучат копьями, потрясают мачете, рвутся к Курьеру, как боевые, жадные до крови псы, но женщину это будто не трогает. Она словно не понимает, что с ней могут сделать; здесь нет ее друзей, НКР ей больше не поможет, а Курьер еще и считает хорошей идеей бросать вызов Легиону. Воины разорвут ее как бешеные койоты, единственное, что их сдерживает, это воля Цезаря, но это хлипкий щит, когда она так проверяет его терпение на крепость. Она заслуживает кары, но Вульпес не хочет ее смерти: в Курьере слишком много неясного, непонятного, и фрументарий хочет вызнать все ее секреты. - Ты презираешь Легион, но поступаешь как центурион, обезглавливая своих врагов. Однако плутократы развратили твой разум, - Цезарь говорит с женщиной ласково, поучительно, словно отец с непослушным ребенком. – И я вижу на тебе печати пороков. Ты сумела снискать себе славу, но не знаешь, как ею пользоваться. Поэтому дразнишь зверя в его логове. - Вот, что осталось от твоего Зверя, - Курьер швыряет голову Лания под ноги Цезарю; она щурит правый глаз, левый похож на линзу из зеленого стекла. Луцию едва удается сдерживать рвущихся в бой преторианцев, псы грызутся между собой, захлебываясь злостью; смерть Курьера бродит совсем рядом, и даже Вульпесу не удастся ее спасти. - Ты можешь занять его место, - легионеры ревут от возмущения за спиной Цезаря, у Габбана ошарашенно вытягивается лицо, а Инкульта готов молиться Марсу, чтобы Курьеру хватило благоразумия принять предложение Цезаря. – Ты доказала свою силу. Ты знаешь, что НКР не столько союзники тебе, сколько враги. Зачем тебе поддерживать их? Республика разлагается изнутри, в ее рядах, словно гнойник, зреет предательство, но вместе мы сможем избавить Мохаве от этой заразы. Курьер устало трет лицо ладонями, запускает пальцы в волосы, и этот жест будто обжигает Вульпеса; женщина пытается морщиться, но не получается из-за импланта, ее лицо перекашивает, перекручивая все черты, превращая его в гротескную маску. - Да вы друг друга стоите, - роняет Курьер, потирая шею, - один ничуть не лучше другого. Осточертело мне метаться между вами и разгребать все дерьмо, оставшееся после вас. - Ты сама ввязалась в эту войну, - чеканит Цезарь, сжимая кулаки, - сама выбрала сторону. Это было твое решение. - А теперь пришло время решать тебе, - женщина покачивается с пятки на носок, балансируя на самом краю; шальная мысль пулей влетает в сознание Вульпеса: уж не решила ли она покончить с собой? – Выбирай: или ты берешь свою группу поддержки и возвращаешься с ними туда, откуда пришел, или тебя ждет то же самое, что и Лания. - Вздумала мне угрожать? – холодно бросает Цезарь. – Сейчас ты не в том положении, чтобы бросаться угрозами. Одно мое слово – и твой изувеченный труп будут глодать болотники. - Довольно слов, Цезарь, - шагает вперед Луций, - позволь мне… - Сука уже давно напрашивается! Прошу, Цезарь, прикажи спустить псов! – просит Антоний; фрументарии в засаде держат Курьера на прицел. Она выглядит слишком спокойной, даже равнодушной; Вульпес не удивится, если выяснится, что она под препаратом. Грех глубоко пустил в ней корни, отравил сознание; Цезарю не спасти того, кто спасения не хочет. - Все оставили тебя, Курьер. Даже Хаус. Ты стоишь передо мной в одиночестве, - торжественно изрекает Цезарь, - ты может отступить, покориться или умереть. Ты не помешаешь победе Легиона! - Нет здесь победителей. И не будет. Есть только горы трупов с обеих сторон, - Курьер машет рукой с сидящим на ней пип-боем, - пытаетесь с НКР забросать друг друга мертвецами? Может, вам с Кимболом проще вытащить да измерить? - Меня утомила твоя болтовня, - отрезает Цезарь, отворачиваясь; Вульпес втягивает носом воздух – это конец. Курьер своим собственным языком довела себя до беды. Фрументарий не должен жалеть, но чувствует себя так, словно у него отняли что-то дорогое, однако не может этому помешать. Он смотрит на женщину, пытаясь прочитать что-то на ее лице, но оно ничто не выражает; ни страха, ни тоски, ни сожаления. - Да. Меня тоже это все достало, - отвечает она, вытягивая шею и глядя куда-то за спину Цезаря; Вульпес невольно оборачивается и видит роботов, забивших собой весь проход между скалами, ведущий к лагерю легата. С языка рвется проклятие: как они могли попасться в ту же ловушку, что и Ланий? Фрументарий выставил оборону по периметру, надеясь отрезать Курьера от возможного подкрепления, но, очевидно, секьюритроны просто смяли контубернии. У Вульпеса звенит в ушах от злости: шлюха все-таки продалась Хаусу. Во сколько ему обошлась верность Курьера? Наверное, у НКР просто не нашлось столько крышек. - Уходите, - говорит Курьер, - убирайтесь из Мохаве, возвращайтесь на Восток. Здесь вам ловить нечего. - Я могу убить тебя, - ровно отвечает Цезарь; женщина только разводит руками. - Но и ты умрешь. Хотя ты и так сдохнешь – выглядишь ты неважно, - она снова улыбается своей неприятной улыбкой, которая так и просит, чтобы ее срезали мачете. Легионеры алчут боя, но Вульпес считает, что разумнее отступить: они могут вступить в битву с роботами, но это слишком рискованно. Если Цезарь выживет, у них еще будет шанс. Не сейчас, через пять, десять лет, но все же. Вульпес встречается взглядом с Луцием, готовым командовать отступление, не боясь навлечь на себя гнев Цезаря, когда диктатор делает шаг вперед. Курьер рвано вскидывает подбородок и, не мигая, смотрит, как Цезарь поднимает голову Лания.