Days gone bye

Девчонка раздражает. Бесит своей непосредственностью и максимализмом. Зеленая совсем, а, значит, не знает ничего о жизни. Мир не видела толком, и что в нем происходит для нее типа загадка. Бесит же. Вызывает презрительную усмешку на губах. Дэрил Диксон косится на Бет Грин — лучше бы ее не было. Но она есть. Идет рядом, что-то напевает под нос гнусаво, чтобы он почти не слышал, срывает редкие мелкие цветы, к носу подносит желтые лепестки. Он только наблюдает, предпочитает молчать и вглядываться в следы живых и мертвых. Ей надо найти сестру, ему — Рика и остальных. Дэрил, конечно, не набивается в няньки и надсмотрщики, но за девчонкой нужен глаз да глаз. Какая-то она несуразная, не от мира сего. Вроде неглупая, но чересчур наивная, невинная даже. В семнадцать другой и не будешь, это понятно. Вот только мир изменился, развернулся на сто восемьдесят градусов и опрокинул законы верх дном. Ей приходится взрослеть, снимать с курносого носа розовые очки, а ему — помочь ей в этом. Он связывается с ней, она связывается с ним. И им приходится быть вместе. Прикрывать спины друг друга, дышать одним воздухом, дежурить по очереди, когда кто-то кемарит, ненадолго забывается сном. Дэрил не знает, почему Бет не плачет, не скулит, как покрошенная шавка. По всем законам она должна исходиться соплями, размазывать их по юному веснушчатому лицу и выть в ладошки. Его радует отсутствие слез, иначе было бы и вовсе паршиво. Что бы он делал с ней? Утешать девочек — не его конек. Не джентльмен, никогда не был. За спокойствие даже благодарен. Ему так комфортнее. Говорит редко, иногда отвечает на ее наглые вопросы, иногда нет, потому что злится. Девчонка лезет в душу, что-то хочет для себя выяснить. Мужчина лишь отгораживается, опаливает хмурым взглядом и идет вперед. У них совсем нет еды, и лесная дичь не попадается. Всё будто вымерло, покрылось могильным пеплом. Мир сошел с ума, приобрел очертания зубастого монстра с вонючей пастью и впалыми глазницами, в которые проваливается черная мгла. Тупик привычной вселенной, чтоб его. Дорога ведет в никуда, а идти все равно надо. Диксон знает, что близится ночь. Нужна еда и кров. Или надежное место, в конце концов. Он пробивает черепушки редко встречающихся Ходячих и шарит глазами по веткам, кронам деревьев. Пусто. Ни птиц, ни белок. Кладбище какое-то. И обреченность. Только девчонка не унывает, улыбается цветам, сжатым в своих пальцах, что-то им приговаривает. Светлые волосы выбились из косы, распушились над головой, как перья одуванчика. Она шею вытягивает, задирает голову к небу, прикрывает глаза на секунду. Красиво, думается ему. И сам же себя одергивает. Пялится на нее — это свихнуться надо. Головой едешь, Диксон, головой. Он промаргивается, отрывает взгляд и снова топчет землю — идет дальше. Если Бет заведется, ее не остановить, говорит без умолку, достает его, лезет и лезет. Он огрызается, гавкает на нее, велит отвалить. Тишина ему нужна. Прислушиваться надо. А она под руку ему голосит, тонко так, звонко и остро. Бесит же? Еще как. Несмышленыш да и только. Капризный и шумный ребенок, только увидевший грязный мир огромными голубыми глазищами. Она не знает, как его принимать, и принимает на свой незапятнанный чистый манер. Слишком открытая. Наивная. Дурочка с мечтами из ванили и сахарной ваты. Дэрил скрипит зубами. Его раздражает, что она такая. Доброта ее струится в скомканной улыбке для него, в жестах тонких рук, в подергивании бровей, даже в этом простительно невинном хмыканьи, когда она не соглашается с его ответами. Как еще доказать, что они смертники и делают только одно последнее дело для себя — выживают? Она немного отстает. Шага на четыре. Шалит. Снова. Знает, что мужчине это не понравится. Хулиганит. Думает, у него глаза на затылке. Может, так и есть. С этой несносной девицей он научился видеть сквозь деревья и кусты. Всегда в напряжении. Может, поэтому устал и ощущает истощение физических сил. Ну и моральных, само собой. Куда ж без этого? Они все еще живые, а, значит, нуждающиеся. Утомленные, но держащиеся за жизнь, как за хрупкую соломинку, которая всех не удержит, все равно прогнется, сломается. И всем конец. Забавно. Ухмыльнуться успевает, а потом внезапно замереть, услышать что-то, ухом повести. Ходячие настигают их как-то слишком резво. Раз-два и готово. У Бет в руках нож, с длинным толстым острием, способным пробить кость. Она уже убивала. Помогала ему. Так что на нее все же надежда есть. Может, иногда чересчур он ее хаит, выставляет дитем. За пару недель и не заметил, что она изменилась, понабралась той в хорошем смысле агрессии, которая на отлично поможет спасти жизнь. За поясом у нее есть пистолет. Но это крайний случай. Запасной. Потому что шуметь — значит хотеть умереть. Давно ей понятно. Их зажимают в плотное кольцо. В ловушку из мертвой оживленной плоти. Пока еще можно бежать, можно оторваться и не дать себя загнать в угол. Дэрил хватает девчонку за запястье, сжимает крепко так, как железными тисками, и она, кажется, даже едва взвизгивает. Ну пардон, принцесса. Он тащит ее меж стволов деревьев, часто утыканных и тонких, как шпалы в облака. Молодой лес, а загнивает, загибается. Молодой лес стонет и ропщет голосами мертвых, разбуженных, смертельно опасных. — Дэрил, там дом! — запыханная, но отчего–то счастливая. Диксон смахивает локтем прилипшие ко лбу волосы. Дом. Или, скорее, избушка, обиталище местного егеря. Вокруг него кружат зомбаки. В замедленной пленке, танцуют, кривляются, пуча побелевшие зрачки и тяня корявые руки-сучья. Их много. И они чуют живых. Его и ее. Попавшие лохи. Дэрил направляет арбалет на Ходячую женщину без щеки, бахромой висящей на челюсти, стреляет в висок, устраняет с пути. Потом прорезает стрелой в лоб мужчину, недавно обратившегося по виду, в еще новом костюме черного цвета и белой рубашке, и снова женщину с длинными волосами, светлыми похоже, но уже скатанными в птичье гнездо. Дверь в избушку поддается со второго раза, скрипя, впускает беглецов. Мужчина захлопывает ее сразу, оставляя Бет подпирать ее спиной, греметь засовами, закрывать крепко. Он оббегает помещение, изучая каждый угол, каждую трещину, каждый комок. Чисто. В доме ни живых, ни мертвых. Вернее, теперь двое живых. Можно выдохнуть. На улице рычание и гвалт отвратных стонов, а в доме их почти не слышно. Сейчас начнется долбежка по стенам и окнам — они нужны, как куски мяса на прокорм. Сколько тут можно продержаться? День? Два? Неделю? Что дальше? Дэрил прислоняется к стене, опускает на пол арбалет, дышит так часто, что грудь лишь опадает да вновь поднимается, заглатывая затхлый воздух. А девчонка решает освоиться. Проходит к полкам и столам, открывает шкафы, и — о, чудо! — вынимает консервы и пачки крупы. Ему остается лишь облегченно выдохнуть. Ну хоть что-то. Грин крутит кран над мойкой — вода течет тонкой струйкой. Она шустро подставляет алюминиевую кружку и улыбается, поворачивая к мужчине голову. Он ей кивает, даря куцую улыбку в ответ. Сегодня они выдирают у смерти свои потасканные жизни. Сегодня они могут жить.