Атлас отношений человеческих и не только

Когда пейзаж сменился на лесной, Шоичи едва передвигал ноги, да и Бьякуран потерял былую прыть. Но шел он уверенно, постоянно пристально вглядывался в деревья, будто что-то искал или сравнивал, не давал и слова вставить, задать вопрос, одергивая за каждую такую попытку — он явно знал, куда и зачем идет. Шоичи представления не имел, где оказался, тем хуже представлял, что здесь забыл Бьякуран. К тому же он не имел ни малейшего понятия, зачем тот привел его с собой. Они просто шли. Бесконечно, долго-долго, шли вперед, и делали вид, будто не отрывались от погони. В глубине души Шоичи надеялся не услышать ничего, кроме шума ветра в листве и дыхания Бьякурана рядом. Но что-то подсказывало, что все это — затишье перед бурей. Если его застанут с Бьякураном, ему точно конец. Однако развернуться и пойти назад он не мог. Сам не знал, почему. Дело было не только в вопросе — в нем тоже, — в чем-то еще. Но получалось так же, как с доверием: даже нащупать причину он не мог. Ответ скользил где-то рядом, но стоило протянуть к нему руку — он срывался вниз и падал в бесконечную темноту катакомб подсознания. Наконец, когда показалось, что еще один шаг станет последним для измотанного тела, Бьякуран остановился, перехватил Шоичи за руку и вместе с ним осел прямо на траву. Сил сопротивляться хоть как-то уже не осталось. Шоичи сжал ладонями виски, сдавил их и попытался прогнать шум из головы. — Нужно вытащить эту штуку. — Бьякуран, едва придя в себя, потряс рукой. Будто надеялся, что чип сам выпадет. — Сейчас. Иначе всё напрасно… Шоичи поднял голову и встретился взглядом с Бьякураном. Очень удобно, подумал он, просить о помощи с таким выражением лица, словно оказываешь другому великую честь. Прямо даже слов нет, чтобы это описать. Шоичи вздохнул и снова полез за фонариком. Перед тем, как он нашел порез, пришлось изрядно повозиться. А еще стало ясно, что просто так чип из-под кожи не вытянуть: ранка успела затянуться за всё это время так сильно, что Шоичи присвистнул. Для начала придется ее рассечь, подумал он. А после озвучил свои опасения вслух. — Чем это можно сделать? — нетерпеливо спросил Бьякуран. Он уже ворочал головой из стороны в сторону и всматривался в траву. Вот это решимость!.. — Я… сейчас. — Шоичи полез в сумку. — О, — выдохнул Бьякуран, когда тот достал складной нож. — Фонарик, нож… Ирие Шоичи, ты собирался в поход? Шоичи неловко улыбнулся. — Нет. Это инструменты. Никогда не знаешь, что может пригодиться, но фонарик, нож и отвертка меня всегда выручат. — Ага. Ты робототехник? — Нет. Бьякуран пожал плечами и принялся напряженно следить за тем, как Шоичи протирает лезвие. В сумке нашелся спирт — «И это тоже инструмент, Ирие Шоичи?» — и ватки — «Нет, это для себя, я часто режу пальцы», — которыми он скользнул по острию ножа. Руки предательски дрожали. Шоичи никогда в жизни не разрезал чью-либо кожу намеренно, даже свою-то всегда случайно. Сильными нервами он тоже не хвастался: даже от вида крови на экране телевизора его иногда мутило. И теперешнее испытание — резать живого человека — становилось практически непреодолимым. На душе у него было тяжело. Он выдохнул и сжал пальцами безвольно повисшую руку. Бьякуран смотрел на него во все глаза и даже не мигал, что никак не помогало. Была еще одна проблема, подрывавшая уверенность: если о том, что он помог снять эти браслеты, узнают, то теперь он не отделается. Это будет не просто конец его карьеры. Шоичи знал, что бывает за подобное нарушение закона. Международный Отдел трепетно относился к своему изобретению. Браслеты надевались на руки всем мутантам, попавшим к ним за какие-либо преступления, и они были сделаны из того материала, над которым никакого контроля ни у кого не было — из укрепленной резины. Снять браслеты на поверку оказывалось не так просто: даже от наручников легче избавиться. А все потому, что оба браслета были тесно связаны между собой. При этом один из них помещал под кожу мутанта специальный чип. Если кто-то сбегал, то его находили по сигналу от встроенного в браслет на одной из рук мини-датчика. Чтобы избавиться от чипа, нужно было его всего-то извлечь. Активированный режим — пульт от браслетов с двумя режимами был в руках у ответственного охранника — не позволял свести руки. Крошечная лампочка светилась тусклым красным светом поверх черной кожи и вспыхивала ярче, стоило только рукам хоть немного приблизиться. Чип посылал под кожу разряды — говорят, боль от них была такой, словно кто-то отрезает тебе руку тупым лезвием. Хотя такие случаи, когда от браслетов избавлялись, всё же никто не отменял. Если у беглеца были сообщники, которые могли изъять чип и деактивировать работу оставшегося браслета, то задача упрощалась в разы. Первый-то снять — проще пареной репы. Вся хитрость устройства пряталась в том, что Международный Отдел давал мнимую фору преступнику, а потом всё равно находил его и отправлял на самый нижний уровень ада — в Израиль, в тюрьму, для самых опасных среди мутантов. Бьякуран держал руку на весу и очень явно ждал, когда Шоичи сделает хоть что-нибудь. Она казалась тонкой веткой; вообще-то весь он был костлявым, тощим и долговязым. Но, несмотря на это, касаться его оказалось на редкость приятно. В кончиках пальцев покалывало тепло, которое побежало по венам, стоило только сжать на секунду запястье. Ему стало значительно спокойнее. Но недостаточно сильно. — Ну же! — подсказал Бьякуран. Руки снова задрожали, задрожал и нож. Шоичи тупо пялился на узкое запястье — кости, обтянутые кожей — и не мог ничего сделать. Он постарался взять себя в руки, приставил кончик лезвия к царапине, зажмурился… Нож упал ему на колени. — Не могу. Я… — Ясно. — Сталь в голосе Бьякурана могла напугать кого угодно и с более сильными нервами. Плечи у Шоичи вздрогнули. Он не успел ничего сделать: Бьякуран схватил нож и, несмотря на то, что рука его подвела, криво полоснул по запястью. Из открывшейся раны потекла кровь. Бьякуран резко сжал челюсти — возможно, опасался застонать от боли. А может, вид крови ему не нравился. Испугавшись, Шоичи попытался стиснуть рану, как-то помочь, но понятия не имел, что нужно делать — кровь побежала сильнее. — Чип… вытащи его, — хрипло подсказали едва ли не в самые губы. До хруста в шее резко он вскинул голову и перехватил очень решительный взгляд Бьякурана. Если бы его руки так не дрожали, он сделал бы всё сам, конечно. Но он ничего не делал — всё оставалось на Шоичи. И как же он ненавидел в эту секунду Бьякурана и в его лице всех мутантов! Как же сильно ненавидел. А тот не думал сдаваться: заметив, что Шоичи медлит, попытался высвободить руку. Упрямый… Перехватив сведенные болевой судорогой пальцы, Шоичи твердо посмотрел в изумленные глаза и покачал головой. — Не лезь, — сказал он. По шее скатились капли пота. Шоичи сглотнул и, словно прыгал со скалы в море, раздвинул края ранки. Господи, до чего жидкая кровь! И до чего скользко… Как же… как же мерзко! Бьякуран издал неопределенный звук, а Шоичи нащупал чип и так быстро вытащил его, что сам не понял, как черная, похожая на карту памяти на смартфоне, заляпанная кровью микросхема оказалась у него в пальцах. И только пришло осознание — Шоичи вскрикнул и выронил ее на землю. — Так уже лучше. — Бьякуран с интересом пронаблюдал полет чипа и выдохнул. Его заметно потряхивало, он был бледным и держался одной рукой за раненое запястье. Лампочка на втором браслете загорелась синим. Рукав над ней сделался от крови бурым в нескольких местах. — Теперь надо избавиться от этого… Он выпустил запястье и стал неловко стягивать плотно сидящий браслет. Шоичи вздохнул, снова перехватил руку и, перевернув ее ладонью вверх, подцепил кончиком ножа браслет в самом тонком месте. Черная резиновая змея соскользнула на землю, где и нашла себе последний приют. — Зачем я тебе помогаю?.. — вслух подумал Шоичи. Бьякуран не ответил. Зато потеплевшим голосом заявил: — Как интересно. — Помолчал и спросил: — Ирие Шоичи, ты из Международного Отдела? — Нет. — Шоичи уселся на траве, отбросив нож в сторону. Руки уперлись в холодную землю. — Ну, нет, так нет. — Бьякуран вновь пожал плечами, будто ему было всё равно. Но ставший на миг заинтересованным взгляд Шоичи успел перехватить и даже смутился. — Мы не можем тут надолго оставаться. Пошли. — Зачем мне куда-то идти? Бьякуран снова не ответил. Он потянул Шоичи за плечо, подождал, пока тот соберет вещи в сумку и повел его за собой, так и сжимая другой рукой пострадавшее запястье. Они шли куда-то вглубь леса. Обманчивое впечатление, будто Рим остался позади, все-таки было лишь иллюзией: по ту сторону деревьев тоже шумел город. Еще чуть-чуть — и вновь тишина рассыплется под мощной атакой надрывного крика сирен. Вдруг подумалось, что смерть в лесу — глупая смерть. Но всё выглядело так, словно Бьякуран вел его за собой именно для того, чтобы убить. Он же мутант — и его цель истребить как можно больше людей. Так всегда говорили, обо всех… ему подобных. Еще со школы их учили, что мутанты — это плохо. Почему? Когда-то было объяснение этой идее. Но теперь уже оно стерлось за ненадобностью. Аксиома современности была такой: мутанты опасны как для себя, так и для окружающих. Их силы необходимо подавить и сдержать, а если они откажутся подчиняться — изолировать или уничтожить, пока эти монстры не уничтожили человечество. Это так стройно укладывалось в голове… до этого момента. Забавно, конечно, что перед смертью он думал о подобной чуши. Какая теперь разница, что им говорили? Главное — не обманули ведь. Как странно: мысль о скорой смерти совсем не пугала. Шоичи вдруг почувствовал себя легким и тихонько засмеялся, заставив Бьякурана приподнять вверх острые плечи и обернуться назад. И когда их взгляды встретились, тревога перед будущим, сжавшаяся кольцом вокруг его горла, резко отступила. Зачем переживать о том, что будет, если жить осталось всего ничего? Какой абсурдный, какой глупый день. Он должен был стать известным и уважаемым человеком в мире науки, а потом избежал смерти в чудесным образом разрушившемся небоскребе, чтобы отправиться к праотцам тут, в лесу. Похоже, смех был истерическим. — Всё в порядке? — не оборачиваясь спросил Бьякуран. Он что-то искал, всматриваясь в светлые просветы между ветвей деревьев. — Туда! Через колючие кусты они вышли на ровную, окруженную растительностью местность. — Вот и всё, Ирие Шоичи, — насмешливо протянул Бьякуран. Никогда еще такой злости Шоичи и не испытывал, как в ту секунду. Он строго посмотрел на Бьякурана и тихо, но отчетливо выговорил: — Хватит меня так называть! Какая разница, в самом деле? Сейчас его убьют — ведь убьют же? — но пусть не зовет по имени. Зачем вся эта игра в приятелей — дешевый фарс для развлечения? Глаза Бьякурана округлились, брови взлетели вверх. Ему бы играть в театре, а не бегать по лесам. Он махнул перед глазами коричневой кляксой на белой ткани и засмеялся. — Хорошо. Я буду звать тебя… Шо-тян. Ведь в Японии так принято, да? В глазах Бьякурана мерцало лукавство. Всё он знал, как принято в Японии. Он знал многое гораздо лучше Шоичи, тем более — понимал. Но усталость казалась морем, которое переплыть невозможно. К тому же Шоичи и плавать-то не умел. Он тупо посмотрел перед собой и даже не знал, что ему следует сказать. И он просто смирился. — Еще не пришли, — проговорил Бьякуран, пожал плечами и сел на какое-то бревно. Выглядел он странно — как мраморная статуэтка, которую кто-то оставил в лесу. Шоичи плюхнулся на землю, подобрал под себя ноги и попробовал успокоиться. День даже не переходил в вечер, а он уже чувствовал себя сумасшедшим. Доведенным до крайности. — Я не понимаю, что происходит. Ты разве не должен меня убить? — не выдержав долго молчания, спросил он. — О! — ответил ему Бьякуран. Он уперся каблуком ботинка в землю. — Зачем? Ты разве не воспользовался моим советом, чтобы выжить? — Воспользовался. — Тогда зачем мне отправлять тебя на тот свет? — Ну… так ведь… Бьякуран пристроил подбородок на своей руке, упершись локтем в колено. Вид у него был задумчиво-насмешливый. Он смотрел на Шоичи теперь уже как на неразумного ребенка. Но с легко читаемым интересом. — Знаешь, я могу понять: всех вокруг пичкают этими байками насчет нас, я давно привык, что люди, вроде тебя, ждут, что я немедленно начну снимать с них кожу. Шоичи аж передернулся: ему очень живо представились тонкие пальцы со скальпелем и узкие запястья, испачканные кровью. А Бьякуран, не обратив на это никакого внимания, продолжил свой монолог: — Я не могу понять другого: почему ты пошел следом, а, Шо-тян? Ты мог отстать и вернуться к своей нормальной жизни в любой момент. А теперь тебе придется потерять немного времени со мной и моими друзьями. Вопрос Бьякуран задал хороший — Шоичи даже начал думать, как он собирается на него ответить (невежливо, всё же, будет сказать что-то в духе «я просто хочу тебя изучить, ты первый мутант в моей жизни, которого я вижу так близко»), но окончание фразы сбило весь настрой. — Какими друзьями? — Моими, — повторил Бьякуран и потянулся. — Это которые помогли тебе бежать? — Скорее, помогли мне оторваться от погони. Бежал я сам. Скромности Бьякурану было не занимать. Шоичи вспомнил разговор, вспомнил разрушения и ужаснулся. — Так это… это ты? Ты всё знал, потому что ты!.. — Тихо, не то задохнешься. — Бьякуран переместился к нему и от души тряхнул за плечи. Снова засмеялся. До чего же странный тип. У Шоичи голова пошла кругом. Всё помутилось. Его тошнило, живот заболел, он перестал понимать, что он делает и зачем. — Всё это сделал ты… поэтому тебя разыскивают… Бьякуран Джессо. — Так ты знаешь мое имя! — не то обрадовался, не то умилился Бьякуран. Но его брови сошлись у переносицы, выдав настоящую эмоцию — недовольство. — Откуда? — Видел по телеку. — Надо же. Я думал, что ученые их не смотрят. — Ты был на весь экран, там, на площади, недалеко от «Аллегро». — А… это. Нет. Разыскивают меня не из-за небоскреба. Хотя, я думаю, теперь это тоже станет причиной… Но, если его построили на пятьдесят процентов от тех денег, что принадлежали мне и моей семье, я думаю, нет ничего страшного в том, что я решил его немного подкорректировать. Шоичи не поверил своим ушам, моргнул несколько раз и окончательно запутался. Джессо, Бьякуран Джессо, был совладельцем «Аллегро»? И мутантом? Что за день!.. Как же он невыносимо устал. — Так ты… ты совладелец? Зашумели от ветра листья. Бьякуран улыбнулся и тихо, подражая шепоту деревьев, сказал: — Да. А еще я альбинос. От рождения. И засмеялся. Шоичи показалось, что весь его мир сужается до крошечной точки — розовеющих на фоне мертвенно-бледной кожи губах. Потом он отключился. Больно. Где больно? В спине. В руке тоже. Пальцы колет. Ох… как же… нет. Не повернуться. Еще разок. Ощущение — пропахал носом песчаный пляж. Деревья. Листья. Далекий вой сирен. Нет, это явно не пляж. Небо голубым комком пробивается сквозь могучие ветви. Ветер теребит что-то красное. Слышен разговор. Слова долетают с расстояния шагов в сто. Это смеется ребенок? Ничего не понятно. — Ой-ой-ой!.. — Шоичи резко поднялся, когда сообразил, что лежит на земле, скорчившись. Кто-то заботливо подложил ему под голову сумку с твердым ноутбуком. Изображение перестало плыть, как только он нацепил уложенные рядом с сумкой очки. Совсем недалеко стоял Бьякуран, а рядом с ним еще кто-то. Шоичи присмотрелся, стараясь не шуметь: он вспомнил обо всем так же резко, как сбросил с себя сон. Они бежали, спасаясь от полицейских, когда обрушился небоскреб. Связавшийся с очень странным типом, Шоичи оказался с лесу и отключился после того, как разделался с чипом. А теперь видел перед собой людей. Тех друзей, о которых говорил Бьякуран, должно быть. Высокий парень стоял, в то время как девочка, совсем маленькая, сидела у Бьякурана на руках, обняв его за шею. Шоичи с удивлением понял, что у нее голубые волосы и, кажется, какие-то шишки на лбу. Но это ему могло померещиться. Рыжая шевелюра парня — хмурый, громко говорит, держит руки в карманах и горбится, как вчерашний подросток — хотя он точно совсем еще пацан, лет семнадцать-восемнадцать — казалась знакомой. Какое-то важное воспоминание. Он где-то это видел — где? Шоичи помассировал виски. Нет, он не вспомнит сейчас. Может быть, потом. Бьякуран повернулся и заметил, что Шоичи проснулся, передал девочку тому, с кем говорил, и пошел к нему, шелестя травой. Сирены загудели громче. — Это хорошо, что ты проснулся, Шо-тян, — сказал Бьякуран, присаживаясь на корточки. — Нам пора уходить. Мы ждем Торикабуто. Ты останешься здесь, когда он придет. — Кто такой Тори-как-будто? — сонно спросил Шоичи. — Я, — ответили ему гулко. Голос раздался из-за спины. Резко обернувшись, Шоичи почувствовал боль еще и в шее. За его спиной обнаружился человек — тот самый, в плаще! И на нем была до безобразия страшная маска. Он повернул голову к Бьякурану, тот кивнул, и Шоичи понял, что сейчас, через секунду, его оставят в живых, но отнимут кое-что важное. У него заберут память. Лучше бы попытались убить. — Нет! — Шоичи вскинулся, когда огромная на вид ладонь почти легла ему на лоб, и отполз в сторону. — Нет! — Шо-тян… — начал Бьякуран, но Шоичи метнул в него взглядом молнию. — Нет. Я пойду с вами. Не смейте ничего трогать! Я пойду с вами! Это принадлежит мне — не лезь ко мне в голову, ты!.. Тори-как-его-там опешил, зависнув в одной позе. Бьякуран тоже замер, будто дышать перестал. Потом махнул рукой — куда-то подевалась царапина, ого! — и улыбнулся. — Ты всё-таки очень странный, Ирие Шоичи. — Его рука оказалась на бедре Шоичи. Тот залился краской. Бьякуран, правда, не заметил: повернулся назад и окликнул тех, кто следил за сценой сбоку: — Закуро! Возьми сумку Шо-тяна, — он ткнул указательным пальцем на сумку с ноутбуком. — Он сказал, что идет с нами. Лицо у того пацана с рыжей шевелюрой, Закуро, перекосило так, словно он пытался решать для себя сверхсложную задачу: подчиниться приказу — не было сомнений, что это приказ, а не дружеская просьба — или нет. Девочка с синими волосами уже встрепенулась и, как оказалось, давно стояла на ногах. Более того — оказалась рядом и скорчила гримасу. Шоичи в испуге отпрянул. — Закуро, — очень властно позвал Бьякуран еще раз. Закуро сдался. Когда Шоичи поднялся на ноги и отряхнул изрядно испачканный костюм, его сумка подлетела вверх. — Осторожнее! — Закройся. — Закуро недвусмысленно сжал руку в кулак. — Будешь доставлять проблемы — я от тебя сам избавлюсь. Галстук некстати начал душить. Шоичи поправил воротник и сделал вид, что ничего не слышал. Убрались подальше от оставшегося в лесу чипа и браслета они как раз вовремя — похоже, что туда слетелись все, кого вообще нашли в Италии. Только к тому моменту они уже садились в подогнанную машину. Закуро устроился за рулем, швырнув сумку с ноутбуком на заднее сидение. Попал. Шоичи догадался, что лес был местом встречи, и всё, видимо, спланировали заранее. Его участие в этом абсурдном представление становилось спорным. Если вначале он подумал, будто Бьякуран просто использовал его знания, чтобы скинуть присевших на хвост полицейских, то теперь сомневался. Не он — так кто-нибудь из этих ребят все равно нашел способ избавиться от браслетов. Сам Бьякуран нашел бы способ. Может быть, заложил в обмен на свободу руку: и такую решимость Шоичи читал у него в глазах, когда он резал себе запястье ножом. И если бы не болевой импульс, руки бы его никогда не задрожали. Всем бы такую выдержку. На дорогу Шоичи внимания не обращал. Он был очень поглощен мыслями о происходящем и задавался вопросами. Во-первых, самым важным — зачем он во всё это ввязался? И, во-вторых, очень волнующим — что там с сестрой и Спаннером? Вопросы были риторическими. Телефон он оставил Спаннеру, значит, не мог ничего и никому сообщить. Бьякуран сидел рядом и выглядел беззаботным. Наверняка, пока он спал, его обыскали. Бьякуран…. Странный тип. В голове звучали отрывки его реплик, смех, повторенное много раз имя — «Ирие Шоичи». Вблизи можно было рассмотреть его руку. Кровь он чем-то стер, а рубец остался. Но поразительно, как быстро затянулась рана! Тепло в кончиках пальцев — он был повинен в этом, не был? — Бьякуран, скажите… Девочка, которая сидела тоже на заднем сидении и грызла врученное ей откуда-то яблоко, с подозрением посмотрела на Шоичи. Бьякуран погладил ее по голове. — Да, Ирие-кун? Он перешел на японский. Откуда Бьякуран мог знать японский? Что за странный тип. — В лифте, там… вы ведь тоже что-то сделали? «В лифте?» — переспросили глаза Бьякурана, он отвлекся от Шоичи и, только нащупав нужное воспоминание, ответил: — Да. — Вы умеете исцелять? — Нет. Не совсем. Только снимать боль. Должно быть, его лицо стало удивленным. Бьякуран беззвучно захохотал и потрепал его по щеке — будто щенка. Шоичи повел плечом, защищаясь от прикосновения. — Ирие-кун, ты представляешь нас монстрами. Все представляют нас монстрами. Но мы отличаемся от вас не так сильно, как тебе может казаться. Я похож на тебя гораздо сильнее, чем ты думаешь. Глаза Бьякурана будто сверкнули… или показалось. Но было в этом что-то странное, что снова и снова возвращало Шоичи и дрожь, и ватные ноги, и мутную голову. Думать он не мог. — Это не так, — упрямо возразил Шоичи. Бьякуран только усмехнулся и отвернулся к окну. Машина гудела. Темный салон пах кожей. Если автомобиль принадлежал Закуро, то он мог быть из обеспеченной семьи. Хотя, скорее всего, она принадлежала Бьякурану — если он был совладельцем «Аллегро», его деньги измерялись приличными числами. Шоичи, хоть и любил математику, не рискнул прикидывать точную сумму. — Почему важно, альбинос я или нет? Шоичи не понял. Переспросил. Покачал головой. — Нет… это просто… формула. Незачем говорить об этом с мутантом. О формулах, о работе. Обо всем. Ехали долго. Так долго, что Шоичи вытащил из сумки блокнот и стал записывать мысли там: все они выражались в стройном ряде чисел и букв. Бьякуран заглянул ему через плечо. — Волшебный язык, понятный только людям техники, — сказал он. — Видишь: мы совсем не отличаемся. Шоичи мог бы поспорить. Но не хотел — перевес сил был явно не в его пользу. — Ирие-кун, у тебя в сумке есть еще что-то или на этом сюрпризы кончились? — Бьякуран постучал пальцем по блокноту. — Кончились. Только ноутбук остался. Но я не знаю, работает он или… — Пусть избавится от ноутбука, — прогудел сквозь маску мутант, пытавшийся стереть его память. — Ото всей техники. Так, в районе пяти часов вечера, без ноутбука, зато с бандой мутантов по обе руки, Шоичи вылез из дорогой машины в спальном районе Турина и пошел, как и обещал, со всеми — вверх по лестнице в многоквартирный дом. — Бьякуран! Я хочу е-е-есть! — девочка потянула Бьякурана за край кофты. Сцена началась еще в машине. Шоичи оценил, какой надоедливой она могла быть. До этого девочка молчала, а потом резко оживилась. Девочку звали Блюбелл, как понял Шоичи — так ее называли, пока пытались утихомирить. Но на мирные просьбы вести себя прилично и на аргументы она не реагировала. Бьякуран не реагировал на ее капризы. Блюбелл продолжала повышать тон — пока на нее не рявкнул во всю мощь легких Закуро. Казалось, она присмирела. Оказалось, только казалось. Стоило шагнуть на лестницу — она опять раскрыла рот. — Да заткнись уже, малявка. — В этот раз Закуро не ждал. — Придем — поешь. От твоего воя еда по воздуху не приплывет. Бьякуран хмыкнул. — Сам заткнись, вонючка. — Блюбелл показала ему язык. Шоичи засмеялся. Бьякуран тактично заметил: — Блюбелл права. Одеколон у тебя в самом деле убойный. Не засмеяться в голос при таких обстоятельствах — задача сложная. Шоичи едва сдержался: помогла мысль, что если Закуро не трогает Блюбелл, то ему он не постесняется поставить фингал или два. Забряцали ключи. Завизжала Блюбелл. Закуро рявкнул на нее, потянувшись, чтобы схватить девочку за шкирку — и дверь со скрипом открылась. — Заходите быстрее, — угрюмо прогрохотал человек со сложным именем и в маске. Один за другим под перепалку — «Дура» — «Идиот-вонючка» — они вошли в тесную прихожую и закрыли за собой дверь. — А теперь мы будем есть! — радостно выкрикнула Блюбелл и, как была в босоножках, так и поскакала на кухню. Тип в маске тяжело вздохнул и пошел за ней. Закуро стянул кроссовки, а Шоичи долго расшнуровывал ботинки, пока в прихожей не остался один Бьякуран. Он стоял в светлых носках и поджимал пальцы. Шоичи поднял голову. — Тут всего три комнаты. Можешь пока занять кровать в той, что слева по коридору. Какую выберешь. — Ага… хорошо. От мыслей и пережитого за день безумия стоило спастись в спальне. Не обращая внимания на шум в кухне, Шоичи пошел по коридору и нашел нужную комнату. Белая дверь отделяла ее от других, расположенных напротив. Шоичи вошел. Комнатка оказалась маленькой и неуютной, словно в ней никто никогда не жил. Одно пластиковое окно находилось прямо напротив двери. Его покрывала неровным слоем пыль, особенно сильно скопившаяся по ту сторону стекла, у подоконника. Под окном стояла скромная односпальная кровать, зажатая по обе стороны шкафами с книгами: на корешке одной блестели серебристые буквы. На расстоянии вытянутой руки от нее, только возле стены, стояла вторая кровать — ее Шоичи и решил прибрать себе. Он положил сумку на светло-коричневую прикроватную тумбочку и сел на зеленое покрывало. Затем лег. Глянцево-белый натяжной потолок показывал его отражение. Шоичи тяжело вздохнул и закрыл глаза. Сон в этот раз был к нему милосердней. Он очнулся, когда за окнами уже темнело, от невыносимой жажды. Горло першило. Мокрая, грязная одежда противно терзалась о кожу. Шоичи захотел в душ. Сразу из комнаты он выйти не решился: прислушался и осмотрелся. Бьякуран не заходил, а если заходил — следов не оставил: ничего с того момента, как Шоичи уснул, не изменилось. Он открыл дверь. В гостиной — сбоку — гудел телевизор. Кто-то смачно хрустел чипсами. Похоже, его новые знакомые расслаблялись. Шоичи тихо прикрыл за собой дверь и неслышно пошел по коридору: искать ванную. На полпути до него долетел обрывок разговора. Обсуждали его. — …И зачем его за собой таскать? — спросил Закуро. Голос его звучал приглушенно, но с того места, где застыл Шоичи, слова доносились разборчиво. Щелкнула банка. Должно быть, пиво. Шоичи затаил дыхание и прислушался. — Кикё сказал бы: чтобы добавить пару острых моментов. Вот как. Веселье в голосе Бьякурана Шоичи совсем не понравилось. От него пробежал холодок по спине, чувство опасности схватило за бока. Резь в животе он мужественно проигнорировал и продолжил слушать. — Кстати, как у него дела? — спросил Бьякуран. Снова что-то щелкнуло. Потом хлюпнуло. — Хреново. — Снова хлюпнуло. — Как я понял: он на коротком поводке. Под охраной одного из спецслужбы. Повисло молчание. Шоичи слышал, как тяжело скрежещет о тишину его неровное дыхание. И только телевизор оживлял картину. — Н-да-а-а… — прокомментировал Бьякуран. — Действительно, хреново. — Сам он избавиться от него не может. — Значит, нужно вызволять. — Раздался тихий смешок. Зашуршали упаковкой. — Еще немного острых моментов нам не повредит. Предупреди его, сможешь? — Попробую. Но этот, охранник, чтобы его!.. Не спускает глаз. — Нам нужно, чтобы всё прошло хорошо. Послезавтра… ты понимаешь ведь, Закуро, насколько это важный день? Мы не можем бросить Кикё. — Уже послезавтра? А кто? — Наш упрямец дал согласие! Шоичи представил себе лицо Бьякурана: во время реплики на нем должно было застыть торжествующее выражение. Закуро присвистнул. — Как ты его уговорил, а? — Ты же знаешь, Юни очень переживает за нас… — За нас? Ха-ха. — Ну хорошо. — Раздался хлопок, и Закуро ойкнул. — За меня и за вас как за часть моей жизни по умолчанию. У маленькой принцессы власть над дядей такая, что я ему не завидую. — Над тобой у нее… Молчу! Раздались разом: шуршание упаковки, хруст чипсов, щелканье жестянки из-под пива. Шоичи постарался дышать ровнее. Он не хотел слушать, не хотел знать, но ноги будто прилипли к полу, взмокшая спина — к стене. — Значит, он участвует? — Закуро снова заговорил. — Именно. Но мы должны быть в комплекте. С Кикё он нам, конечно, не поможет. — А мог бы. В его полномочиях убрать от него надоедливую охрану. Закуро засмеялся. Нет — заржал. От его смеха, казалось, загрохотала посуда. На самом деле, звон стекла шел от телевизора. Но, смешавшись, звуки произвели на Шоичи по-настоящему сильный эффект. Даже колени задрожали от ужаса. Он теперь уже точно не знал, что ждет его в будущем. — Не мог бы. Не в его это полномочиях. Ты о нем слишком высокого мнения, но спецслужбы он не контролирует, Закуро. Включи. Наверное, Бьякуран на что-то указал. На чайник. На кухне щелкнул электрический чайник. Шоичи расслабился, насколько это было возможным. — Не понимаю, — снова захрустела банка, — почему он так влип. Уже совершеннолетний — что ему мешает собрать шмотки и свалить из дома? — Ох, Закуро… — Всё же просто! Теперь грохнуло о стол. Закуро ударил по нему рукой, догадался Шоичи и сжал пальцами ткань пиджака, который так и не снял. Свинство какое — он спал на кровати в грязной одежде. — Всё у тебя просто, Закуро. — Электрический чайник снова щелкнул. Зажурчала вода. И пока Бьякуран говорил, Шоичи вдруг понял, что голос его звучит иначе — он тоже лился, как вода. Расслабленный, спокойный, с мужской хрипотцой. Бьякуран говорил со «своими» и мог расслабиться. С Шоичи его голос звенел — Шоичи был чужим. Действительно, зачем тогда его сюда притащили?.. Ну и денек! — Если ты так говоришь, — сказал Бьякуран, — то просто плохо себе представляешь его родителей. Им не нужен скандал. Если бы он просто собрал вещи и сбежал, и они не смогли бы его контролировать, Закуро, он попал бы в очень скверную ситуацию. — Да какую? — С влиянием его отца его бы нашли и на Северном полюсе. А потом запихнули бы куда подальше без права передвигаться: только под конвоем. И браслеты бы с него никто не снял. Тюрьма на выезде. — Блеф. — Если бы это было блефом, Закуро, — чайная ложка зазвенела, ударяясь о края чашки, — всего бы этого не случилось. Ты просто не видел той сцены… — Да, ну черта с два, у него есть способности!.. Что он, не справится с родней? — Кикё силен. — Бьякуран отхлебнул из чашки. — Но в лоб ему выстрелят быстрее, чем он успеет что-то сделать, если вдруг реакция у его отца или охранников окажется быстрее. А если нет — его и так, и так схватят. Дом у него просто нашпигован подготовленными людьми. — Любящая семейка. — А ты думаешь, в Италию они его привезли не из-за великой любви? Им очень хотелось, думаю, показать ему лишний раз силу. Чтобы он смотрел за ходом процесса и понимал, что его ждет. Мы должны сами помочь ему выбраться. Это отличный шанс, Закуро. Если мы его упустим, мы можем потерять Кикё навсегда. Повисло молчание. Шоичи понял, что долго стоит в коридоре и слушает разговор о том, кого даже не знает, о том, что его не интересовало ни грамма, но ошеломило. Если он верно понял, суд, который проводили над Бьякураном, был связан с этим загадочным Кикё — членом безымянной организации мутантов, которыми руководил Джессо. Еще они что-то затеяли послезавтра. Наверняка, ничего хорошего. В голове такого человека — такого мутанта — не могло родиться хороших мыслей. Бьякуран Джессо был опасен для общества. Шоичи знал это твердо. А еще он прекрасно понимал, что сама мысль об этом вызывает в нем волны гнева и печали одновременно. Он тихо пошел в обратную сторону, вернулся в комнату, стащил с шеи галстук и снял пиджак. Город погрузился в сумерки. Шоичи выглянул из окна: зажигались фонари во дворе дома, двое мужчин выходили из машины. Его отражение в оконном стекле постарело за день на несколько лет. На лице не прибавилось морщин, волосы не стали седыми — по крайней мере, узнать этого из-за краски он не мог, — но глаза изменились. Сам взгляд стал другим. Будто принадлежал кому-то другому. Из обрывков разговора и своих знаний Шоичи попытался сложить всё то, что знал, в единую систему. Так он всегда справлялся с проблемами, а нынешнее состояние было настоящей проблемой. Итак, в одиннадцать часов утра, поднимаясь в лифте на тридцать пятый этаж, он встретил Бьякурана Джессо — мутанта-альбиноса, который помог ему снять болевой синдром одним прикосновением. Шоичи вышел из лифта, а Бьякуран поехал дальше, посеяв в его душе смутную тревогу. Бьякуран Джессо был мутантом, и это стало понятно, когда полчаса спустя, пытаясь привести в порядок выставочный стенд, Шоичи посмотрел в окно и заметил там его снаружи, на тонком бетонном парапете. Бьякуран зачем-то спас ему и его другу жизни, потому что его друзья-мутанты, чтобы помочь ему сбежать, снесли целый этаж небоскреба, который принадлежал Джессо по праву владения акциями, а по иронии судьбы — стал его залом суда. К тому моменту Шоичи и Спаннер оказались в относительной безопасности — и небольшой удар по ноге, из-за которого он хромал, скорее, по инерции, чем взаправду, плюс глубокая царапина на лбу, а еще временная глухота, не могли служить серьезной причиной винить в чем-либо Бьякурана. Потому что жизни он у них не отнял. В этот момент Шоичи понял, что ему просто необходимо поговорить с ним еще раз и узнать важную, влияющую на ход его исследований, связанных с подавлением (а в идеале — уничтожением) особого гена X, который и отвечал за передачу паранормальных способностей, подробность: был ли Бьякуран альбиносом от рождения или нет. Раньше считалось, что ген X — сильная мутация, которая не может сочетаться с другими. То есть, не могло родиться мутанта, который страдает даже малейшей формой альбинизма. Однако Бьякуран родился, более того — он выжил и, похоже, не стоял одной ногой в могиле по сей день. Всё это значило только то, что знания, которыми обладали Шоичи и вся его команда, были прискорбно неполными. Короче — бесполезными. Шоичи подобрался к самому сложному вопросу и с грустью посмотрел на темные облака, медленно ползущие по небу. Кто, спросил он себя, мог дать гарантию, что если знания даже о генетике мутантов такие скудные, то всё остальное — полное? Генетику изучали несколько десятков лет лучшие из ученых. Психологию никто не трогал. Мутантов попросту заклеймили опасными и отправляли в тюрьму, если они пользовались способностями. Количество контролирующих их жизнь органов зашкаливало. Шоичи знал: мутация начинает проявляться в пубертатный период, но может и раньше — существовали дети-мутанты, которые могли с рождения пользоваться своими способностями. Вон та девочка, например, Блюбелл — ей было совсем немного лет, а она уже что-то могла. Скорее всего. Синие волосы — эти изменения во внешности, которые приходили вместе с открывавшимися способностями — были тому свидетельством. Не у всех, конечно, внешность терпела изменения, тем более такие кардинальные. Но у Блюбелл способности были прямо связаны с ее внешним видом. Шишечки торчали на лбу не просто так. Словом, в тот момент, когда ребенок впервые проявлял способности, его жизнь менялась к худшему. Мутантов регистрировали в специальном бюро, на каждого из них заводили досье, и, если он вдруг нарушал спокойствие людей всплеском, случайным или намеренным, своей силы, — сведения шли туда и в полицию. Степень тяжести преступления определяла меру наказания. На большинство просто надевали браслеты или ограничивали их в правах: невозможно было поступить в университет, устроиться даже на скудную работу, заключить брак, купить дом — многое невозможно. Хотя в хорошие фирмы и на важные места мутантов, которые никогда не попадались за правонарушения, даже малейшие, не брали: не хотели связываться. Под круглосуточный надзор в специально созданные тюрьмы отправляли тех, кто применил свои способности на других людях. Даже если в целях самозащиты. Потому что защищаться мутанты не могли — так говорили. Впервые из разговора Закуро и Бьякурана Шоичи узнал о неких спецслужбах. Возможно, органов, которые контролировали мутантов, было куда больше, чем получалось вообразить. Он никогда об этом не знал и половины. Однако до сих пор не задумывался даже о том, справедливо ли то, что с ними делают. Это безвестный Кикё заставил задуматься. Шоичи попробовал представить его жизнь, где-то с влиятельными родителями, в богатом доме. Он тоже был японцем, наверняка, ходил в такую же школу, как Шоичи… Не получалось. Перед глазами кое-как сформировался образ: парень лет семнадцати-восемнадцати, невысокий, тощий — как сын какого-то политика, чье фото Шоичи видел в недавней газете — и коротко стриженный. У Кикё были черные глаза, угрюмый вид и правильные манеры. Носил он костюм, а если не костюм — какую-то дорогую и хорошо сидящую одежду. Среднестатистический японец на вид. По статусу — изгой. Даже в собственном доме он не мог использовать способности: если там было полно охраны, он мог и за это попасться. Шоичи понимал, почему Кикё до сих пор не сбежал. Кикё был японцем, мальчиком из хорошей семьи, воспитанным с мыслью о том, что жизнь одна и прожить ее так, как ему хочется, он не имеет права. — Ты сочувствуешь им, Ирие Шоичи, — сказал он сам себе. — Кому? — спросили за спиной. Шоичи дернулся, словно в него выстрелили. Он развернулся — в дверном проеме стоял Бьякуран. Он сменил одежду, походил теперь на европейского франта из 30-х годов. Волосы стояли торчком на голове. Бьякуран бездумно дергал дверную ручку вверх-вниз. — Да так… — буркнул Шоичи. — Неважно. — Я пришел спросить, всё ли у тебя есть: еда? — Шоичи покачал головой. Одежда, чтобы переодеться? — Снова покачал головой. Бьякуран вздохнул. — Если надо в душ, могу дать тебе полотенце. Переодеться во что-нибудь Закуро одолжит. Магазины тут, кажется, уже закрылись. Мысли вертелись в голове. Шоичи старался не смотреть на Бьякурана: ему казалось, что тот всё уже знает. Что знал, еще тогда, когда Шоичи подслушивал, что теперь пришел сюда, чтобы поиздеваться. Рушились с грохотом убеждения Шоичи. Он чувствовал себя запутавшимся, сбитым с толку и не понимал, зачем ему всё это надо. Ответ на свой вопрос он узнал — и мог бы позволить стереть себе память, чего уж! Жить было бы легче. Может, за этим Бьякуран прихватил его с собой? Пощекотать нервы себе и другим, так ведь он говорил про острые ощущения; мысль о преследовании или о том, что Шоичи — тайный шпион Международного Отдела или какой-то из спецслужб, оценили бы все и с радостью поиграли в предложенную игру. И, заодно, вместе с весельем морально сломать противника. Деморализовать, впустив в тылы. Показать, что там, за стеной, не только хранится мощнейшее оружие — его вообще не показывать, — но и прячутся дети, живут и улыбаются люди. Такие же, как Шоичи. Не это ли Бьякуран сказал? Мы ничем не отличаемся. Мы одинаковы, я и ты. — Скверно выглядишь. Когда Бьякуран успел подойти? Шоичи отшатнулся, но не получилось. Он был тощим, кожа да кости, ужасно тощим, не обращать на это внимания просто не выходило, и высоким. Мама называла таких дрищами и была права. Но откуда у дрища было столько силы, мама не сказала. Бьякуран вцепился в него, сжал пальцами запястья. Снова по коже побежало тепло. Колючее — как мурашки. Приятное — как лучшие воспоминания из детства. Зачем это нужно Бьякурану, хотел бы он знать. Но глаза, в темноте казавшиеся черными, смотрели холодно. Значит, не из милости, не из симпатии — тогда зачем? Было что-то еще, ради чего Бьякуран держал в теплых ладонях его руки. Не могло не быть. Тепло разгоралось всё сильнее и сильнее. Шоичи как будто опустили в горячую ванну. Ему было хорошо и спокойно. Невидимые пальцы перебирали волосы, гладили по плечам, утешали по-матерински сдержанно и ласково. Шоичи совсем не боялся этого чувства, этой ласки, того, что по его запястью, мягко поглаживая, движутся пальцы Бьякурана, что он смотрит на него пристально-пристально: как будто вот-вот наклонится и сделает что-то такое, о чем даже подумать не получалось. Сердце так сильно застучало в груди, что Шоичи решил, будто оно вот-вот выпрыгнет. Бьякуран действительно наклонился к нему. Ком застрял в горле. От Бьякурана пахло шоколадом и молоком. Он, видимо, пил какао. Шоичи зажмурился: он уже чувствовал вкус на своих губах, и тепло прикосновения, и щекотку от дыхания. Как странно, почему оно срывалось, если кого-то целовать. — Очень хорошо. — Бьякуран почти коснулся его губ щекой и засмеялся. — Теперь ты выглядишь не таким потрепанным. Может, я действительно умею исцелять? От разочарования желудок сжался в комочек. Шоичи отпрянул и отвернулся. Теперь он вообще никогда не хотел смотреть на Бьякурана. Он… эти мысли. Деморализация шла полным ходом. За всю жизнь он поцеловался с тремя девчонками и только один раз занимался любовью — так давно и так нелепо, что, даже если бы вдруг захотел вспомнить это неловкое мгновение, память в такой услуге ему бы отказала. А тут был готов поцеловать человека своего пола. Мутанта, к тому же. Колдовство какое-то. Но от прикосновений Бьякурана, что бы он с ним ни сделал, ему действительно стало лучше. И уже в ванной Шоичи заметил, что из мышц пропала тянущая ломота. Он мог двигаться и гнуться так, как сам пожелает. Закуро, в самом деле, одолжил (не иначе как по приказу Бьякурана) ему штаны и футболку. Футболка была велика. Штаны пришлось подвернуть. Закуро со своими двумя метрами роста превосходил его по длине ног: Шоичи боялся запутаться. А еще он боялся, что одежда будет выглядеть нелепо — что-нибудь с мотоциклом и джинсовое, как раз из того, что носил Закуро весь день. Но штаны были серыми, спортивными, как от пижамы, а футболка — светло-голубой. Практически то же, что Шоичи обычно носил дома. В ванной еще нашлась аптечка, и он сменил пластырь на новый, даже не взглянув на царапину. Как же у Бьякурана так быстро зажила его рана? Хотел бы Шоичи так. Телевизор в гостиной работал, и, перед тем как идти спать — глаза закрывались, несмотря на то, что за день его отключило уже дважды, — Шоичи туда заглянул. Свернувшись клубочком, Блюбелл спала на диване. Мутант в маске переключал каналы. Шоичи хотел включить свет, чтобы отбить сонливость, но, когда вошел, увидел устроившегося на кровати под окном Бьякурана. Он спал. Шоичи пожалел его сон и, вздохнув, забрался в кровать. Сон, как назло, будто рукой сняло. Дрема, пришедшая совсем недавно, развеялась от тяжелого, неожиданного всхлипа. Шоичи, не успевший провалиться в глубокий сон, не на шутку испугался. Распахнув глаза, он резко сел, чтобы определить источник звука. Всхлип повторился. Руки нащупали очки, он нацепил их криво и едва не рухнул с кровати, когда Бьякуран тоненько и очень болезненно застонал. — Что случилось? — спросил Шоичи, думая, что тот не спит. Но Бьякуран спал. О кошмарных снах в тех художественных книгах, которые Шоичи читал еще в колледже — его мало интересовала беллетристика — всегда писали о том, что человек в страшном сне «мечется по постели». Раскидывает руки. Громко кричит. Просыпается в одно мгновение. С Бьякураном не происходило ничего из того, о чем он читал. Выпутавшись из одеяла, Шоичи осторожно подобрался к его кровати и опустился рядом. На окнах не было штор, и тусклые фонари подсвечивали бледную кожу. Бьякуран спал тихо, если не считать тех коротких вздохов, которые пробудили Шоичи: его лицо застыло, ни один мускул не дергался, никаких тебе сведенных к переносице бровей. Такое лицо могло бы принадлежать кукле — статичное и бесцветное. Руки и ноги Бьякуран тоже держал ровно: он спал на спине, уставившись закрытыми глазами в потолок. Одна рука свисала с кровати вниз, другая, согнутая в локте, лежала поперек аляповатого покрывала. Если бы не тонкое, едва слышное сопение, Шоичи засомневался бы, жив ли Бьякуран. Долго-долго он всматривался в его лицо, пытаясь понять, было ему больно или просто страшно — там, во сне. Волосы намокли у воротника футболки, белая, покрытая лаком прядь лежала на щеке. Издали можно спутать со шрамом. Диагональным тонким шрамом. Шоичи поежился: эти гляделки — ничего в них хорошего нет. И вообще, пялиться на людей невежливо. Тем более — спящих. Он, сидевший все это время на корточках, стал подниматься. Ойкнул. Ноги от напряжения свело. Он вытянул руку — и в этот же момент его ладонь крепко сжали. Глаза, снова показавшиеся черными в темноте, внимательно изучали его лицо. Такой серьезный взгляд, что становилось не по себе. — Не уходи, Шоичи Ирие, — голос у Бьякурана скрипел ото сна. — С тобой спокойно. С ним спокойно? — Со мной спокойно? — переспросил от удивления Шоичи. Бьякуран то ли закашлял, то ли засмеялся, дернул его на себя и повалил на кровать. Носом Шоичи ткнулся ему в шею, зашипел, заойкал, попытался встать и вдруг передумал. Его напряженные мышцы расслабились. Бьякуран был теплым, приятно пах, и рядом с ним он тоже чувствовал себя гораздо спокойнее. Он выдохнул, стараясь не думать о том, что сама по себе ситуация неловкая. Главное — он почувствовал себя лучше. Бьякуран невесомо погладил его по щеке, по скуле, по виску, потянул за дужку очков. — Сними их, иначе раздавишь. Вздохнув, Шоичи подчинился, заодно перекатившись на бок — Бьякуран потеснился, позволяя ему улечься между ним и стеной, — и снял очки. — Щекотно. От прикосновения даже к кончикам пальцев снова разлилось это странное, но очень приятное тепло. Сердце в груди забилось быстро-быстро-быстро. Шоичи улыбнулся. Он чувствовал себя наркоманом, хотя представлял себе то, что чувствуют наркоманы, только в теории. Но выброс гормонов в кровь, пожалуй, мог не просто сравниться, а посоперничать с эффектом от приема каких-нибудь сильных веществ. Бьякуран уложил его на тумбочку рядом с кроватью и улыбнулся. — Я тебя разбудил, Ирие-кун? — Я не спал. — Бьякуран прикрыл глаза. Белоснежные у него были даже ресницы. Они отбрасывали на щеку темную длинную тень. Шоичи захотел провести по ней пальцами, убедиться в ее нематериальности, но не решился. — Ты хочешь меня приручить. Говоришь, будто со мной спокойно. — Но с тобой в самом деле спокойно, Ирие-кун. — Как странно, когда кто-то говорит на английском и добавляет «кун» к его имени. В исполнении другого это могло звучать унизительно. А Бьякуран даже словами… Нет, ему нельзя доверять, напомнил разум. Но тепло с новым, легким прикосновением к подбородку, послало его, ворчливого зануду, к черту. Такое больше никогда не повторится. Такое не случается дважды и с каждым на свете. Шоичи был здесь, и этот шанс выпадал именно ему, и он хотел, чтобы время не кончалось. Чтобы тепло лилось в него рекой. Чтобы Бьякуран был на расстоянии вытянутой руки — такой, беззаботный и легкий. Чтобы он не знал, что там такого Бьякуран натворил, что потребовался суд. Чтобы он был как будто обычный человек — такой же, как Шоичи. Чтобы у них как будто было будущее. Шоичи хотел, чтобы время замерло, перестало существовать, чтобы рука Бьякурана никогда не исчезала с его пояса. Ведь с наступлением утра всё изменится, всё вернется к настоящему — страшному, трагичному и полному нелогичных вопросов. Время хотело, чтобы Шоичи уснул. Глаза закрывались сами собой. Он чувствовал себя как никогда спокойно.