Атлас отношений человеческих и не только

Яркий солнечный свет щипал распухшие глаза. Шоичи проснулся, поморщился и тут же, едва осознав себя, попытался выбраться из чужой постели — неловко зацепился пяткой за край покрывала, схватился рукой за воздух, прикусил губу и наконец не то сполз, не то скатился на пол. Чудесным образом удалось не разбудить Бьякурана. Хотя тот спал как убитый: его бы и топот слона не разбудил. Шоичи отполз к своей кровати, оперся на нее спиной и выдохнул. Щеки, уши, шея у него горели. Он спал с Бьякураном в одной кровати! До сих пор такого опыта Шоичи переживать не приходилось. А теперь он стыдливо краснел от самой мысли… И потом, был один очень неудобный фактор. Штаны топорщились в районе паха, и Шоичи краснел еще гуще. И хорошо, что Бьякурана он не разбудил своим неловким побегом. Увидь тот… Нет! Шоичи никогда бы не смог после этого смотреть ему в глаза. Он тихо стащил со столика в углу комнаты небрежно брошенное туда полотенце и отправился в душ, посчитав это единственным благоразумным поступком. Квартира потихоньку просыпалась. Ночью кто-то раскрыл балконные двери; от свежего воздуха колыхалась занавеска. Блюбелл спала на диване, раскинув по нему руки и ноги. Если бы он не знал, что она шумная и капризная, подумал бы, будто она сущий ангел. Дети вообще очаровательны только во сне, — подумал Шоичи и вышел в коридор. Дверь на лестничную площадку была приоткрыта. Шоичи приблизился к ней и выглянул в щелку. Стоящий спиной Закуро не очень громко, зато убедительно, ругался с кем-то по телефону. — Дейзи должен приехать не позже полудня, ты! И если я узнаю, что из-за тебя наши планы сорвутся… Так был еще какой-то Дейзи… Плюс два мутанта в обозримом будущем. Дела идут лучше некуда, да, Шо-тян? Поспешив прочь — пока Закуро был увлечен разговором — Шоичи заперся в ванной, принял душ и к завтраку вышел бодрый. О прошедшем дне и прошедшей ночи он старательно не думал. Только немного удивился, когда снял пластырь, тому, что на нем не осталось следов. Хотя, может быть, сослепу… Бьякуран уже проснулся и потягивал ароматный кофе. Закуро ел вкусно пахнущий томатами омлет. Последний раз евший слишком давно Шоичи жадно уставился в его тарелку и сглотнул слюну, наполнившую рот. От цепкого взгляда Бьякурана это, конечно же, не укрылось. — Не уступишь вначале нам кухню, Ирие-кун? Нам совсем скоро нужно будет уйти по делам. А ты позавтракаешь сразу после нас. — Конечно. Не проблема. — Шоичи грустно улыбнулся. Манера Бьякурана маскировать безоговорочный приказ под просьбу и злила, и забавляла. — А что насчет меня? — А ты останешься. — Закуро стукнул вилкой о тарелку и поднялся с места, направившись к темной раковине по левую руку и в двух шагах от него. — Присмотришь за Блюбелл. — Он шутит? — Шоичи посмотрел на Бьякурана с явным испугом. Тот, совершенно равнодушный, мотнул головой. — Нет, не думаю. Закуро у нас вообще чувством юмора специфическим обладает. Это его не насмешит… Закуро одобрительно хохотнул под шум воды. Видимо, для него это был комплимент. Шоичи поежился. Ему не слишком-то хотелось оставаться с чокнутой компанией Бьякурана — даже в одном лице — наедине. Тем более он прекрасно понимал, о каких делах шла речь. Этот загадочный Кикё… не от волнения ли перед встречей у Бьякурана так побледнели пальцы, стиснувшие чашку? Сзади раздался звонкий голос: — А Блюбелл уже проснулась, а Бьякурана нет! Шоичи стряхнул морок и резво посторонился: маленькая и шустрая, Блюбелл могла легко сбить его на такой-то скорости. Она влетела в кухню и вскочила на колени к Бьякурану, едва не расплескав его кофе из кружки. Но обошлось. И Бьякуран лишь ласково пожурил обнявшую его за шею девочку. — Мелкая. — Закуро выразительно посмотрел на Блюбелл. Шоичи почувствовал себя лишним в этой теплой семейной атмосфере. — Останешься с рыжим. — Что-о-о?! А гнева в этой маленькой и шустрой было на пару мировых держав. — Что слышала. Ты тут нужна. В двенадцать или около привезут Дейзи. Между Закуро и Блюбелл вспыхнул спор. Вероятно, обыденный: они перебрасывались оскорблениями, словно два малых ребенка. Шоичи точно был тут лишним. Только Бьякуран на него посматривал, и то — совершенно без интереса, словно он был частью декораций. Блюбелл насупилась. Закуро пытался ей что-то втолковать. Шоичи не слушал. Ему захотелось убежать как можно скорее. Как только дверь за этими двумя закроется, он вернется в Рим. Как-нибудь. Доедет автостопом, потом пойдет в полицию и всё-всё-всё расскажет!.. Лишь бы не оставаться здесь дольше. Так противно внутри. После великой радости всегда следует великое несчастье. Опустив плечи, он развернулся и пришел в комнату. Сел. Попытался понять, что происходит, в очередной раз лишь разозлился и ударился о глухую пустоту внутри себя. Никаких логичных объяснений его поведению не было. Гормональные — возможно. Но Шоичи было проще думать, что он просто тронулся. За дверью в комнату раздавались чужие голоса. Двигались предметы. Люди. Шоичи был один в комнате и, сжав пальцами виски, пытался привести в порядок себя и мир, который перестал существовать в привычных рамках. Что-то рушилось в нем самом. Не складывалось в ясную картинку. Еще вчера он был уверен во всем — теперь испытывал только страх и отчаяние. Бьякуран мог бы объяснить ему, что происходит. Но он ведь не хотел! От этого Шоичи чувствовал себя только хуже. Одиноким. Он был одинок как никогда в жизни. Ничего не помогало. Нужно вернуться к формуле. К единственному мостику в прежний мир. К мысли, что мутанты опасны. Даже если стонут от плохих снов ночами. Даже если с ним, простым химиком и занудой, Ирие Шоичи, им почему-то очень спокойно. Было спокойно. Пусть даже совсем чуть-чуть. Формула. Да, это именно то, что ему нужно. Когда работаешь, время течет невероятно быстро! Шоичи, устроившись на кровати, сосредоточенно писал. Запястье побаливало, но ему было всё равно. Во время работы он всегда увлекался настолько, что забывал о времени, людях вокруг, себе. Шоичи как раз переделывал уравнение в третий раз, когда в дверь постучались. — Кто там? — спросил он и спрятал блокнот под подушку. Не ответили. Шоичи настороженно нахмурился, выждал в полной тишине секунд тридцать и полез обратно под подушку. В дверь снова поскреблись. — Да кто там!.. Он страшно топал, пока добирался до двери, затем распахнул ее и понял, что там стоит Блюбелл. Ну, а кто же еще?.. Шоичи совсем забыл, что сейчас не у себя дома, а… с мутантами. — Я голодная, — сообщила она, теребя край бирюзового сарафана. И хлюпнула носом. Против таких приемов мало кто мог устоять. Шоичи тяжело вздохнул и понял, что сам-то так и не поел. Живот тут же отозвался урчанием. А Бьякуран и Закуро ушли: в квартире стояла тишина. Разве что телевизор работал. — Я тоже, — признался Шоичи и почесал затылок. Блюбелл едва заметно улыбнулась и, видимо, сама себя одернула: улыбку сменило напускное равнодушие, особенно нелепо смотревшееся на детском личике. — Пойдем, на кухне должно было остаться что-нибудь из еды. По закону подлости из еды ничего не осталось. Шоичи виновато развел руками. Блюбелл грустно охнула и предложила сходить в магазин. Вместе. Потому что Бьякуран наказал ей приглядывать за Шоичи. — Вместе, так вместе, — согласился Шоичи, обиженный тем, что Бьякуран просил пятилетнюю девочку присмотреть за ним. Но когда они вышли на улицу, эта мысль его мгновенно оставила. В городе он не ориентировался. В Италии, кстати, тоже, но Блюбелл потянула его вперед уверенно и даже сердито. Она шлепала ногами по асфальту. Шоичи жалел, что не взял с собой сменную одежду еще на конференцию, но кто же знал; пришлось ведь выйти из дома в нелепом наряде — штанах от костюма и мятой футболке. Ну хоть деньги у него при себе были. — Вы тут давно живете? — не удержался от вопроса Шоичи, когда Блюбелл вывела его к магазину за каких-то пару минут. — Неделю. Они закупились. Блюбелл хотела сладостей, и Шоичи зачем-то разрешил ей взять столько, сколько захочет. Нет, она ему совсем не нравилась. Мутант. Капризная. Шумная. Проблемная. Маленькая — неудивительно, что ее оставили дома. А Бьякуран заботился о ней с неприкрытой нежностью. Словно она была ему младшей сестрой. — Ты хорошо говоришь по-английски, — на обратном пути заметил Шоичи. Пыхтение Блюбелл под боком и тишина его смутили. — Бу! — ответила ему Блюбелл. — Я родилась… знаешь, где? И всё-таки она была забавной, с очень подвижным лицом и озорными глазами. — Нет, не знаю. — Готсфорд, Новый Южный Уэльс, — оттарабанила Блюбелл заученный текст и вытащила из пакета пачку «M&M’s». «Это же в Австралии!» — удивился про себя Шоичи. Они вошли в подъезд без проблем: Бьякуран оставил им ключи от квартиры — тоже Блюбелл. И почему он доверял ей больше?.. Поднялись на пятый этаж. Блюбелл задорно хрустела конфетами, и Шоичи ей завидовал — она жила в беззаботном мире, и даже то, что ее забрали из Австралии и привезли в Италию, ее не огорчало. А вот Шоичи, напротив, огорчало многое. Особенно его огорчил вид мальчика, сидевшего на полу возле двери в квартиру. Он был нездорово бледный, лохматый, будто никогда не друживший с расческой, и испуганный. Темно-зеленые глаза смотрели на мир с такой тоской, словно всё, о чем он мечтал, — это поскорее умереть. Вся его жизнь была ему в тягость. Лицо его разделяли на куски толстые, бугристые шрамы. Маленький монстр Франкенштейна сжимал в хилых ручонках игрушечного кролика, такого же потрепанного жизнью, как и его хозяин. — Дейзи! — радостно вскрикнула Блюбелл. Шоичи передернулся; он представлял его себе как-то совсем не так. Не то чтобы он сильно вдавался в детали, просто — как-то совсем не так. — Мы с Закуро-дуракуро думали, что ты не придешь. — Кикё меня не забрал. Хорошо, что в подъезде не водилось цветов. Они бы увяли от унылого голоса Дейзи. Даже возившийся с замком Шоичи замер и огляделся по сторонам в поисках старухи с косой. Но чтобы смутить жизнерадостную Блюбелл, требовалось гораздо больше усилий, чем отрешенный взгляд и заунывная речь. Или она просто привыкла. — Я два дня, — замок поддался, дверь открылась, — из-за этого пробыл с рыцарем. — Ха-ха! Шоичи пропустил детей в квартиру первыми, успев подумать, что Рыцарь — это тоже какой-нибудь мутант — и почему ему раньше в голову не пришло, что их так много? — Блюбелл помогла Дейзи встать. Болтать это ей не помешало. — Кикё сам влип по самые уши. Дейзи был выше и казался старше Блюбелл, но, будто совсем крошечный ребенок, зайца не выпустил из рук даже тогда, когда снимал разбитые в хлам кеды. Равновесие ему такой фокус удержать не помог — и он попытался схватиться за штанину Шоичи. Тот невольно отстранился: так реагируют на бродяг и бедняков. И, хотя от Дейзи не пахло ничем противным, а лохматые волосы и грязные шорты мальчишке сложно не простить, странное желание спрятаться от него, как от попрошайки, обожгло стыдом щеки. Но сам Дейзи будто ничего не заметил и попросту уперся рукой в стену. Чтобы сбежать и от Дейзи, и от стыда, Шоичи пошел на кухню, предупредив, что приготовит поесть. А эти двое не торопились уйти из прихожей. И он хорошо слышал их разговор, разбирая продуктовый пакет. — Кто сказал? — Закуро и сказал. А еще он, — в голосе Блюбелл зазвучали трагические нотки, — сказал, что оторвет мне нос, если я буду совать его не в свои дела! Бу! — Оторви ему что-нибудь тоже, — всё так же меланхолично предложил Дейзи, хотя Шоичи и показалось, будто его голос выдал легкое, едва-едва ощутимое веселье. Дети — Дейзи и Блюбелл — мутанты — они наконец ушли. Шоичи остался наедине с продуктами и мыслями о том, что всё-таки его жизнь сделала крутое пике именно тогда, когда требовалось. Две недели назад он скучал и мечтал о переменах. Ему требовалось что-то новое. Вот жизнь и подбросила ему испытание. Но совсем не то, на которое он рассчитывал. Будь осторожнее со своими желаниями, напомнил себе Ирие. И с завтраком. С завтраком — особенно. Кулинарные таланты Шоичи позволяли ему сварганить сносный холостяцкий завтрак: после школы он жил отдельно от родителей, вначале в Америке, пока учился в университете, затем — в Киото, куда его пригласили работать лаборантом, потом — в Саппоро, где располагалась лаборатория, что разрабатывала лекарства от кашля и мутации. Никто не помогал ему по хозяйству. Пришлось научиться заботиться о себе самостоятельно. Ну или обзавестись домашними помощниками, которые бы делали всё за него — как он и поступил. Шоичи был не из тех, чьи потребности выходят за рамки разумного. Роботы справлялись. А готовить он так толком и не научился. Ему хватало и яичницы с гренками. А вот чем кормить Дейзи и Блюбелл? — Пусть будет яичница. С гренками. За ее качество он хотя бы ручался. Журчала вода, трещала яичница на сковородке. Шоичи чувствовал себя просто прекрасно — до того момента, пока не бросил взгляд на кружку, что так и стояла на столе. Кофе давно остыл. Такая мелочь, а пробудила целую цепочку мыслей. И воспоминание о взгляде Бьякурана, равнодушном, холодном, слило его хорошее настроение в раковину. Вот так и бывает — Шоичи выключил огонь и полез за тарелками, найти их труда не составляло — думаешь себе о чем-то, а это случается. Ночью он подумал о том, что момент нужно ловить, иначе он не повторится. Так и случилось. Почти… момент он так и не поймал. Он и сам-то не знал, чего хотел от Бьякурана. Ничего особенного, пожалуй, просто чтобы тот был. Возможно, рядом. Возможно, всегда. Смотрел на него, щуря сонные глаза, с абсолютным доверием. Шептал хрипло что-нибудь в ухо. Звал по имени. Смеялся. У Шоичи мурашки пошли от вспыхнувших в голове картинок счастливой и невозможной жизни. Он криво, едва не уронив, шлепнул порцию яичницы на тарелку и с грохотом поставил ее на стол. Кружку он взял, вымыл до блеска, словно это могло стереть всё, что наворотил за сутки с его жизнью Бьякуран, сунул с глаз подальше в сушку и пошел в гостиную. Погрома, которого он ждал, не наблюдалось. Дейзи и Блюбелл с очень печальными лицами смотрели какой-то итальянский мультик. — Там… завтрак готов. Дейзи оторвался от экрана, медленно поднял на него тяжелый-тяжелый взгляд и встал с дивана. Шоичи ждал, что он рассыплется в прах от этого легкого, такого обыденного движения. Но Дейзи был, видимо, тем еще живчиком. Он устоял и не развалился пополам, потянулся и, шаркая ногами, поплелся за завтраком. Блюбелл потянулась на кухню следом. Ели в тишине. Шоичи чувствовал себя неуютно, Дейзи выказывал безразличие, Блюбелл… что чувствовала Блюбелл, Шоичи предполагать не решался. Аппетита у него не было. Он возил остывшие куски яичницы по тарелке, ломал в крошку хрустящую гренку и ужасно тосковал. Дейзи действовал на всех угнетающе. — Мы пойдем. Пустые тарелки остались на столе. Как только Дейзи и Блюбелл ушли, отпала необходимость прикидываться голодным. Шоичи кинул взгляд на тарелки, выбросил остатки еды со своей и решил помыть посуду. Возиться в воде — это его успокаивало. Шоичи слушал ее шум и думал о том, чего ради он всё это делает, для чего силится найти спокойствие, цепляется за предлоги остаться. Очень хотелось разозлиться. По-настоящему сильно, чтобы либо исчезнуть из этой квартиры, либо умереть без сожалений, если его не захотят отпускать. Злость — ключ к возвращению в нормальную, спокойную жизнь. Злость — это билет обратно. Прочь от Бьякурана и его перевернутого с ног на голову мира. Прочь ото всех. Прочь!.. Мышцы затвердели. Руки и ноги напряглись. Он знал: ключи легко взять. Он уйдет бесшумно и так, что его никогда не найдут — да и кто станет его искать?.. Но вместо того, чтобы сорваться с места, Шоичи закрыл кран. До чего уныло. После завтрака Шоичи снова перебрался в комнату и уселся за формулу, но одиночество впервые его отвергло. Он взял блокнот и ручку и, не обращая внимания на заинтересованные вопросы, перебрался в гостиную. Ни Дейзи, ни Блюбелл ему до сих пор не нравились. Где-то там, внутри, тревожно ныло. Словно для большей атмосферности ясное небо заволокло тучами. Шоичи выглянул в окно — черные тучи стремительно приближались к их временному убежищу. Поднялся ветер. Трещали ветви, шумела листва. Похожий на звон погремушки, затем на биение крыльев насекомых, звук донесся через открытые окна до квартиры. Блюбелл неотрывно смотрела в экран телевизора. Дейзи поежился и зашептал что-то едва различимое в ухо игрушке. Шоичи поднялся с места и закрыл балкон. — Ко-о-ончилось!.. — неожиданно протянула Блюбелл и слезла с дивана. Куда она пошла, Шоичи не знал. Должно быть, на кухню. Это вылетело у него из головы: щелкнув оставленным без внимания пультом, он тут же оказался на канале с новостями. Бьякурана разыскивали, а он подставлялся, где-то там, снаружи. Рисковал, заставив Шоичи пережить столько ужаса, столько боли, столько злости!.. После сообщения на английском о том, что Бьякуран Джессо всё еще разыскивается, и просьбы сообщить любую известную о нем информацию — Шоичи глянул в сторону телефонной трубки, валявшейся неподалеку, сердце вновь загрохотало в груди — или гром на улице, — хорошенькая ведущая на быстром итальянском заговорила что-то очень важное. Ее лицо отражало душевное волнение. На экране показали Милан и какие-то разрушения. Назвали чьи-то имена и среди них фамилию Джессо. Шоичи не понимал слов, но это не мешало ему понимать суть: он смотрел на то, как покорежило чем-то страшным машины, на выбитые стекла, вспоминал обрывочный разговор и закипал без остатка. Вот куда ходил Бьякуран. Нет сомнения — это дело его рук, его и его дружков. То же самое они сотворили с «Аллегро», будь он хоть трижды собственностью Бьякурана, а ведь он не был! Доля в акциях — это еще не всё. Далеко не всё. Чужие жизни этого не стоили. Вспышка злости, не первая за последние сутки, всколыхнула всё внутри Шоичи. Ему захотелось бороться. За то, что Бьякуран ложью и интригами пытался у него отнять. Никогда они не будут соратниками… Ведь кто-то мог пострадать, погибнуть, пусть Шоичи не знал наверняка. Да и какая разница? Сомнений нет — жертвы были. Не могло не быть. Сообщение о розыске Бьякурана Джессо повторили еще один раз. Шоичи запомнил номер; и, убедившись, что Дейзи на него не смотрит, отвлеченный еще одним мультфильмом, а Блюбелл еще не вернулась, быстро записал цифры в блокнот. Кто-то должен его остановить. Положить конец бессмысленной резне. Не остановит — Бьякуран ведь не станет просто прятаться, нет. Он обязательно натворит дел, которые аукнутся всему человечеству. И если Шоичи выпал шанс предотвратить катастрофу, он его не упустит. Не в этот раз. Гроза прошла где-то рядом. Что-то гремело, стучало, вспыхивало. Во дворе упали на асфальт несколько капель, растеклись по нему кляксами и высохли. Небо оставалось темным, но тучи ушли. Ветер стих. По телевизору показывали кино для детей. Кровожадный монстр Дейзи и капризная Блюбелл во все глаза и уши следили за действием, будто хоть что-то понимали, будто итальянский — их родной язык. Шоичи только иногда замечал, как сменялись кадры. Сюжет он не улавливал, главных героев — не запомнил. Обведенный в кружок номер остался на предыдущих страницах, а сам Шоичи погряз в сложных, путанных расчетах, где никак не мог найти существенную деталь — связь между генетикой и внешним проявлением. Близилось время обеда. Еще немного — и оставленные на его попечение дети снова заканючат. Но вдруг щелкнула входная дверь. В квартиру вошли звуки: топот ботинок, шуршание ткани, звон ключей и брелоков, разговор. — …В новостях скажут. Шоичи оторвался от расчетов, засмеялся Бьякуран в прихожей, Блюбелл подскочила с дивана и с веселым «ура!» помчалась его встречать. Дейзи прирос к дивану и посмотрел на Шоичи печально-печально. Тот поправил очки и откашлялся. — А ты почему не спешишь к ним? — Нам с Бубо в толпе неуютно. Даже имя кролика навевало грусть. Шоичи передернулся. Из коридора шум неожиданно переместился в гостиную, распугивая монотонную тишину и унылую тоску. Улыбающийся Бьякуран вошел первым, за ним появился Закуро, зевая во весь рот. Шоичи почувствовал, что, вопреки всему, волнуется. — Как дела, Шо-тян? Быстро же поменялись их отношения, если еще вчера утром он был только Шоичи Ирие, а теперь-то!.. — Хорошо. — Привет, Дейзи. Бьякуран махал рукой подтянувшему колени к подбородку Дейзи, когда третьим из коридора, попутно стягивая с плеча рюкзак, появился тот, кого Шоичи невольно ждал — любопытство разгоралось в нем, будто сухая солома в костре. Он весь подобрался. Насторожился. Пальцы до боли стиснули ручку. — …А вот и тот тип, который занял твою кровать в комнате Бьякурана. Кикё возник в одно мгновение — и Шоичи понял, что снова ошибся. Неформальный парень — вот кем он был, ничего общего с мальчиком из хорошей семьи. Волосы, длинные у шеи и ершащиеся на макушке, радикально выкрашены в зеленый цвет. На руках позвякивают браслеты — как у Бьякурана, но тот предпочитает кожу. Ремень болтается в качестве шипастого украшения на штанах. Из одежды — джинсы и футболка. Сам высокий, стройный, хотя и не костлявый. Только лицо необычное. Не то азиатское, не то европейское, но такое ни с чем не спутаешь. А еще очень красивое… Шоичи даже засмотрелся. Кикё, вероятно, повезло родиться с таким лицом — оно не могло не располагать. Хотя на японца он походил мало, только разлетом бровей и разрезом зеленых глаз. Носом еще, ну и скулами — да, пожалуй. Больше ничего общего. Он что-то ответил Закуро на его реплику, потом что-то сказал Шоичи, но тот пропустил мимо ушей: настолько он не любил ошибаться, настолько же он попался в капкан природной привлекательности, о которой читал, но никогда прежде не видел. А дальше гвалт голосов смешался, и Шоичи только оставалось удивляться, как несколько человек могут производить столько шума. Он даже заскучал по тихому, унылому утру. — …Блюбелл с Торикабуто. — …Ты не забрал меня. Знаешь, что такое — два дня с Генкши? Знаешь? — …Отвали, Дейзи! — …Не говорите все разом! Замолчали. Шоичи расслабился на мгновение, радуясь, что барабанные перепонки целы. — Торикабуто, займись обедом и забери с собой Дейзи и Блюбелл, пусть помогут. Когда Бьякуран только успел усесться рядом? Его лицо хранило серьезное выражение, но глаза блестели, словно он улыбался. Кикё осмотрелся по сторонам, бросил на Шоичи быстрый взгляд и кивнул. — Кикё. — Шоичи. — Шоичи Ирие, — поправил его Бьякуран. — Так что? — Значит, он занял мою кровать? Шоичи почувствовал себя эдаким оккупантом, который вторгся на чужую территорию и завладел границами. Но других чувств рядом с друзьями Бьякурана он не испытывал. В надежде на поддержку он повернулся к виновнику его замешательства. Тот лукаво щурился, словно ему нравилось происходящее. — Ага, — вмешался Закуро, до этого будто спавший стоя. — Вариантов у тебя два. Дейзи еще не определился, поэтому либо диван, либо будешь спать в моей комнате. Закуро заулыбался. Шоичи впервые видел, как дрогнули его губы. Однако выражение его лица мало изменилось. Даже улыбка у него была грубоватая, как он сам. Кикё, элегантно взмахнув рукой, отвернулся от него и бросил на пол рюкзак. — Предпочту диван. Улыбка сползла с лица Закуро в одно мгновение. Шоичи едва не рассмеялся, до того комичная вышла сцена. — Вот черт. Бякуран, сделайте что-нибудь! Я не хочу спать в одной комнате с Дейзи! Бьякуран только руками развел. — Если Шо-тян не согласится уступить свою комнату… — Я… да, конечно. — Шоичи закивал и поднялся со своего места. — Хоть сейчас. — Не нужно, — ответил Кикё очень спокойно. — Не нужно так суетиться. Диван — мой. А Закуро пусть забирает Дейзи. — Придурок! — гаркнул тот и развернулся, выходя из гостиной. Шоичи тоже хотел встать и уйти, но Бьякуран жестом дал понять, что это совсем не обязательно. Тогда он просто подвинулся, чтобы Кикё сел рядом. Они молчали, глядя на титры фильма, а Бьякуран мурлыкал себе под нос какую-то очень известную итальянскую песню, с до боли знакомой мелодией, но с забывшимися словами. От греха подальше пришлось снова закрыть блокнот. Странно, что Кикё молчал. Его пальцы лежали на черной футболке и всё время пытались что-то сжать, цепочку или подвеску, но натыкались на воздух — он становился мрачным. Едва уловимая волна боли искажала действительно очень красивое лицо. Бьякуран не заметил. А вот Шоичи очень смутился. — Извините, Кикё… Тот повернулся, поднимая вверх брови. — Да? — Вы японец? — Это важно? — Не обращай внимания, Кикё-тян. — Бьякуран, оказывается, говорил по-японски бегло. — Шоичи всем задает такие вопросы. Сейчас еще спросит, от рождения у тебя волосы такие или это — эксперименты в парикмахерской. Губы у Кикё дрогнули от сдерживаемого смеха. Щеки у Шоичи потеплели. — Я не… — Так они у тебя от рождения зеленые, Кикё-тян? — Бьякуран не унимался, жмурясь от удовольствия. Он забавлялся, играл, поддразнивая Шоичи. Будто не смотрел на него равнодушно этим утром. Или он дразнил Кикё? Нет, конечно, он дразнил Кикё — и тот отвечал ему улыбкой во взгляде, уголках губ и наклоне головы. Насколько же лишним Шоичи был в этой идиллии. Если Бьякуран притащил его сюда, чтобы показать ему, как он жалок, то… у него неплохо получалось. — Угадайте, Бьякуран-сан!.. Шоичи не выдержал. Он порывисто поднялся и, стараясь не смотреть никуда, кроме стены перед собой, невнятно промямлил: — Извините… Мне надо… неважно… Под тихий смех он вышел из гостиной. На кухне опять шли ожесточенные бои между Закуро и детьми. Квартира шумела. Шоичи очень остро понимал, что попал в чужой мир. Он вернулся в комнату, положил блокнот на место и попытался подумать о том, зачем ему всё это было нужно. «Интересно, как там сестра?..» — спросил он самого себя, стараясь представить, как волнуется сейчас его семья, что там делает Спаннер, чем всё кончилось для Сатору-сана… Ведь он пошел за Бьякураном. Пошел, потому что испытал такой странный прилив бодрости и счастья, каких никогда не чувствовал. Никто не давал ему столько, как Бьякуран. Какой же он эгоист, если думает об этом в такую минуту! Сейчас не время для чувств и жалости к себе. Однако Шоичи оставался другим — лишним, пришельцем из мира, где не было постоянного страха за себя и ближних; мира, где его никто не отрицал и не пытался просто за факт существования упечь в тюрьму. Он мог жить, любить, радоваться. Шоичи вспомнил про записанный в порыве гнева номер и устыдился. Вытащил блокнот, открыл его, нашел исписанный листок и аккуратно его вырвал, скомкал и сунул в карман штанов. Лишний он не потому, что они мутанты. Лишний он, потому что они — семья. Странная, разномастная, межнациональная и состоящая преимущественно из пацанов семья. Просто им не повезло родиться в такое время и теми, кто они есть. Но ведь они не сдались. Все эти разрушения… с чего он вообще взял, что Бьякуран к ним причастен? И всё-таки он эгоист… и думает о чувствах. Вот, уже оправдывает Джессо-которого-ищет-полиция просто потому, что тот ему пару раз улыбнулся и взволновал что-то в душе. Это неправильно. Ему нужно забыть о Бьякуране, вернуться назад, к своим, тем, кого он любит, и продолжить разработку формулы уже в лаборатории. Без приборов, хорошей техники, помощников и спокойной атмосферы он не найдет решения. Вычисления зашли в тупик. Дверь скрипнула. — Шо-тян? — Бьякуран стоял на пороге, просунув лохматую голову в щель. — Ты занят? — А… нет, что вы, Бьякуран-сан. Ни капельки. — Это хорошо. У меня есть кое-какие дела, но ребятам нужно передохнуть, а выходить одному… ты понимаешь, да? Шоичи отлично понимал, но сильно удивлялся. — Вы хотите, чтобы я пошел с вами? — С «тобой», Шо-тян. — …пошел с тобой? — Хочу. — Он улыбнулся. Снова исчезло то странное и чужое во взгляде, что утром так выбило Шоичи из колеи. По телу забегало тепло. А ведь Бьякуран его даже не коснулся. — Ой! Да, конечно… — Он весь вспыхнул. Все эти мысли, терзавшие голову еще минуту назад, испарились. Шоичи подхватился на ноги и вдруг понял… — Мне не во что переодеться. — Мы зайдем в магазин по дороге. Так ты пойдешь? Конечно же, он пошел. Не мог не пойти. Не посмел отказать — когда Бьякуран так внимательно и тепло смотрел на него, словно Шоичи уже значил для него не меньше, чем другие, — кто бы смог?! Правда, ему было не так весело и легко, как Бьякурану. Тот представлял собой один подвижный механизм. Тянулся вперед, резко поворачивал назад, петлял, шел по низким бордюрам и пересчитывал вслух цветы на клумбах, рассказывал о «языке». Шоичи в цветах не разбирался, понятия не имел, сочиняет Бьякуран или вправду может назвать так легко любой цветок и его значение, но с жадностью вампира впитывал каждый миг. А потом Бьякуран вдруг замер у самых дверей в магазин и сказал: — А мое имя означает «белая орхидея». Не только у цветов есть секреты, да, Шо-тян? Они вошли вместе. Бьякуран сделал подарок Шоичи: приличные штаны и рубашка. И непонятно, откуда у него при себе взялись деньги. Верно, друзья подготовили всё задолго до этого дня. В плутоватом прищуре найти иного ответа Шоичи не мог. Любопытство ело его. Он старался не шуметь, слушать, но… вопросы крутились в голове, и один всё-таки соскользнул на язык. — А-а-а… куда мы идем? Шоичи складывал снятые вещи в пакет, пока Бьякуран крутился рядом с ним. Хотя он не совсем крутился. Совсем не крутился. Стоял. Но даже стоять он умудрялся так, что вокруг него создавалось какое-то хаотичное, необъяснимое движение. Несмотря на то, что суматоху Шоичи не любил, Бьякуран с этой его манерой устраивать суету, не пошевелив и пальцем, куда больше притягивал, чем отталкивал. — По делам. Нужно встретиться кое с кем. Скоро придем, не волнуйся. Они оставили за спиной квартиру, магазин, улицы, прохожих. Шоичи не успевал их разглядеть: за широким шагом Бьякурана было не угнаться, если глазеть по сторонам. Бьякуран двигался уверенно. Шоичи ему завидовал. Джессо — он ведь, наверное, итальянец от рождения? Всё здесь знал и вовсе не испытывал интереса к окружающему пространству. Словно прочитав его мысли, Бьякуран ответил: — Это мой родной город, Шо-тян. Правда, я давно здесь не был. Но он совсем не меняется. Италия вообще не любит перемен… Разве что Рим… О, вот, метро! Идем. Бьякуран схватил его за руку. Снова тепло. Одно лишь прикосновение Бьякурана, который вновь тащил Шоичи за собой, заставляло душу метаться и бушевать от избытка тепла. Конечно, он и пошел в метро, и сел на поезд, и даже вытерпел, когда Бьякуран как будто невзначай наклонялся к нему и упирался острым коленом в ногу. На какой станции они вышли, Шоичи не уследил, но отметил, что вокруг было много клумб, а потом пришлось переходить оживленную дорогу. Сине-белые автобусы возвышались над многоцветными автомобилями. Чем дальше они шли, тем ему больше нравилось. — Осторожно, Шо-тян. Зазеваешься — упадешь. Вовремя Бьякуран его предупредил: Шоичи едва не споткнулся. — Спасибо… Очки пришлось ловить. Наконец они добрались до кафе. Шоичи не особо интересовался, с кем встречается Бьякуран. Он бы и внимания не обратил — хотелось так думать — на того человека. Но за столиком, к которому они подошли, сидел некто в старомодной шляпе. Мужчина, выпрыгнувший из телевизора. Из фильмов об американских гангстерах. Только увесистой пушки не хватало для полного соответствия. Небрежно расстегнутый пиджак, отсутствующий галстук и яркая, цыплячья рубашка, — этот тип не мог не привлечь внимание всех и каждого. На него никто не смотрел. Они сели за стол. Тип посмотрел из-под шляпы на Шоичи и заговорил по-итальянски. Через пару мгновений Бьякуран развернулся к нему и очень ласково улыбнулся, касаясь под столом колена. В ушах зашумело. Шоичи отодвинулся, чтобы не скинуть руку прочь. Бьякуран по-японски и настойчиво сказал: — Тебе, кажется, придется немного подождать за другим столиком. — И тут же смягчился: — Ты не обидишься, Шо-тян? Настроения Бьякурана сменяли одно другое в непредсказуемом порядке. Шоичи откровенно завис над его вопросом. — Э… да. Конечно. Пойду пересяду. Он зашуршал пакетом и ушел в конец зала, где нашелся свободный столик. Потом официант принес ему кофе и пирожное, хотя Шоичи их не заказывал. Но и отказываться он не стал, хотя на итальянском понял только одно слово «presento». Столик, за которым Бьякуран общался со странным типом в шляпе, находился в поле зрения Шоичи. Но, пусть итальянцы — шумный и темпераментный народ, до него не долетало ни звука. Никто не махал руками. Невозможно было даже близко понять, о чем говорят эти двое. Неловкое подсматривание не приносило результатов. Тогда Шоичи, надкусив пирожное, повернул взгляд к окну. Возле двери стоял офицер полиции. Даже руки у Шоичи заледенели. Увидь он сейчас динозавра, испугался бы меньше. Офицер полиции говорил с кем-то из прохожих. Может, ждал кого-то. Может, хотел зайти в кафе или просто работал: кто же знает? Но Шоичи всё равно решил, что нужно вмешаться. — Кхм-кхм. Только Бьякуран поднял голову и заморгал, словно его ударили бейсбольным мячом по макушке. Шоичи напряженно всматривался в окно. Офицер повернулся к кафе. — Там… полицейский. — Нехорошее у меня предчувствие. Бьякуран ловко поднялся с место, безмятежно улыбаясь, а у Шоичи, который не понимал, как он только может сохранять спокойствие, опять свело живот. Тип в шляпе повернулся к окну. — Да, похоже, у тебя неприятности. Я отвлеку его, а вы уходите. — Вы знаете японский? — удивился Шоичи, поморщившись от боли. Однако выяснить ответ так и не смог: Бьякуран подхватил его на этот раз под руку и потянул в сторону. Тип в шляпе направился прямо навстречу полицейскому. Что произошло потом, Шоичи не знал, но через несколько мгновений они аккуратно вышли и быстро, очень быстро, пошли прочь. — Нехорошо, очень нехорошо, — вздохнул Бьякуран. Совсем близко послышался вой полицейских сирен. — Нужно переждать, — сказал Бьякуран. Вой усилился. — Туда. — Он махнул рукой куда-то в пустоту. Шоичи, которого мучила разгоревшаяся боль, не уловил направления. Они ускорили шаг. Снова вернулся первый, безумный день. Теперь они разве что не бежали, а шли, но это мало меняло правило игры. Сирена наступала им на пятки. Шоичи взглянул в сторону и заметил, что совсем близко едет полицейский патруль. Потом, когда он задавался вопросом, как и почему в его голову пришла эта мысль, он так и не смог ответить. А тогда просто сделал — резко подтолкнул Бьякурана к стене, сказал ему «пригнись немного» и крепко обнял. Он не заметил удивления на его лице — так был сосредоточен. Можно было просто свернуть. Можно было просто пригнуться. Можно было найти тысячу других решений. Тогда Шоичи подумал только об одном. Бьякуран застыл на мгновение в его объятьях, напряженный и чужой, а потом вцепился в кофту так, что под лопатками защекотало. — Нас видели. — И сообщили полиции. Я предполагал, что так и будет. — Вы не успели всё обсудить. — Успели. Машины проехали мимо. Шоичи разжал объятья, Бьякуран выпрямился и взлохматил свои волосы, как будто смутился. — Спасибо, Шо-тян. Хорошо, что он не стал говорить что-то в духе «это было совсем не обязательно». Шоичи и без того чувствовал себя слишком неловко теперь и избегал на него смотреть. Бьякуран выдержал паузу, а потом задумчиво, словно размышлял вслух, протянул: — Но пока нам лучше не торопиться домой. Побродим здесь. — А если полиция?.. — Ничего не случится. Ты веришь мне, Шо-тян? Шоичи хотел сказать «нет, не верю». Не получилось. Он только кивнул, вызывая у Бьякурана очередную довольную, но мимолетную гримасу на лице. Тупиковый вопрос. Где-то в душе он и доверял, и не верил ему ни на миг. Ждал чего-то темного и плохого. Бьякуран был просто окружен негативом, несмотря на то, что ходил в белом, излучал притягательный свет и мог бы заменить собой Шоичи все небесные светила. Если бы был не собой. Не до конца собой. По улицам они кружили бездумно, но нескучно. Бьякуран оказался очень хорошим гидом: он рассказывал Шоичи обо всем, что попадалось на глаза. Интересно, где он учился? Так много знает: наверняка, образование получил хорошее. Как же оказался среди самых разыскиваемых людей в Европе? Хотелось бы знать. Или нет, не хотелось. Хотелось знать что-нибудь другое. Например, зачем он покупает ему мороженое, почему так смеется, когда Шоичи неловко уворачивается от налетевшей стаи птиц, зачем стирает с его щеки шоколад и всё время норовит то взять под руку, то за руку. Сблизиться. Не то чтобы Шоичи было неприятно. Он всего лишь не мог, но пытался понять, что движет Бьякураном. Уже ближе к дому тот вдруг замедлил шаг и свернул куда-то вбок. Шоичи нагнал его возле другого входа к подъезду. — Шоичи Ирие. — По спине пробежались мурашки. По шее. По рукам. — Скажи, я могу тебе доверять? Он повернулся, так резко, что Шоичи не успел отступить. Наклонился к нему. Лиловые глаза затягивало черным — из центра к краям. Завораживает, будто гипноз. — Можете, я думаю… Бьякуран… сан. — Хорошо. И голос — голос был таким же, как после этого страшного сна. Севший. — Мне очень хотелось бы поговорить с тобой кое о чем, важном. — Тогда говорите. Пальцы мяли шуршащий пакет. Уши горели. — Это важно, потому что серьезно. Но я знаю, что ты химик, а еще изобретатель. Он не успел даже вскинуться. Сжавшиеся у запястий пальцы снова принялись пускать по телу успокаивающее тепло. — Нам нужен такой человек, Шо-тян. — Нам? — Нам. Всем нам. Нас будет много… — Вы что-то задумали? — Ничего плохого. Просто нам очень нужен человек… — Нам — это мутантам? — Это имеет какое-то значение? Его губы дрогнули, а пальцы стиснули руки Шоичи так, что он поморщился. Попытался их вырвать из хватки, но Бьякуран не пускал. — Имеет. — Не лги себе, Шо-тян. Тебе всё равно. Мы ничем не отличаемся. Ты не заметишь разницы… — Замечу! — Ты уже ее не замечаешь. Бьякуран отстранился, его лицо резко сделалось строже, всё вытянулось, превращая острые черты в отталкивающие. Шоичи попятился. Мысленно. А на деле — сжал руки в кулаки. — Вот, значит, зачем. Вы притащили меня сюда, чтобы я изменил свое мнение. Чтобы стал работать на вас. — Отчасти. — Бьякуран мотнул головой. — Это только половина правды. Остальное… — Меня не интересует остальное! — Шо-тян. Не горячись. Подумай: это отличная возможность. Если ты переживаешь за то, как это скажется на тебе, то не волнуйся. Я сделаю всё, чтобы в изменившемся мире ты нашел себе место. Как он улыбался!.. Холодно. Шоичи не поверил ни слову: вначале его используют, потом уберут. Так и будет. Бьякуран затеял что-то очень крупное. Масштабную операцию по уничтожению всего человечества? — Вы хотите переделать мир и ждете, что я стану вам в этом помогать? — Не совсем верно, Шо-тян. Но мир, действительно, нуждается в изменениях. Подумай, какие возможности перед тобой откроются. Пусть не сразу, но со временем ты получишь больше, чем мог когда-либо. Дыхание сбилось. Его от злости трясло как в лихорадке, а всё тело горело, словно у него поднялась температура. Бьякуран смотрел прямо на него, и что-то подсказывало Шоичи, что тот уже всё решил для себя. Относительно будущего каждого участника той истории, которая обязательно развернется. — Вы хотите уничтожить всё человечество? Бьякуран вдруг рассмеялся. — Мне нет дела до человечества, Шо-тян. Меня волнует нечто более важное. С неба капнуло. Поймав воду в ладонь, Бьякуран поднял голову и улыбнулся. — Нам пора домой, Шо-тян. Долго он не мог успокоиться. Сцена возле дома вскипятила мозги. Казалось, всё стихло, прошло, Шоичи снова убедился в своей неправоте. Но Бьякуран вдруг сказал такое… Нет, невозможно поверить, будто он не хочет ничего плохого. Ему наверняка нужно всех уничтожить. Не может такой человек быть заботливым и ласковым, не собирается вносить в мир доброе, чистое и вечное. Не может. Как он оказался на кухне, Шоичи не помнил. Он обнаружил себя за тем, что стоял у раковины и тер тарелку. Посуду Шоичи мыл с остервенением, стараясь хоть как-то привести в порядок мысли. Банда Бьякурана опять куда-то улизнула. Все, кроме Кикё. С тем они пересеклись в гостиной, но больше не встречались нос к носу. Знания японского у Бьякурана и знакомство с ним в голове Шоичи были как-то связаны, но как — этого он не знал. И мыслям он не давал хода и ни на грамм не позволял продвинуться в направлении любопытства. Ему хотелось зафиксировать в голове злость. Как раз в этот момент, когда гнев осел на нужном месте и принялся наращивать на скелет мясо — план о том, что он будет делать и как поступит — кто-то подкрался сзади. Тарелка рассыпалась на кусочки, грохнувшись в раковину, когда руки обняли его за пояс, острый подбородок впился в плечо, а голос Бьякурана на ухо шепнул: — Ты бываешь таким грозным, Шо-тян. Он вздрогнул, вскрикнул и именно тогда выпустил из ослабевших рук тарелку. — …Мне это нравится, — договаривал Бьякуран сквозь смех. Руки, правда, разжал. Шоичи обернулся к нему, тряхнул головой и нахмурился. — Не подкрадывайтесь. Бьякуран поднял вверх руки, будто сдавался. Теперь браслеты дополнял ошейник. Если бы он не снял те, что выдал ему Международный Отдел, комплект мог выйти стильным. — Как скажешь, Шо-тян. — Отлично. Он отвернулся и, стараясь не поранить пальцы, стал собирать осколки, один за другим. Наклонился, выбросил их в ведро. Бьякуран снова заговорил: — Я пришел узнать, подумал ли ты. — Я уже ответил. — Нет, это не ответ. Шо-тян. — Его рука послала разряд электричества по позвоночнику. — Послушай меня, это очень важно. То, что случится, неизбежно. Тебе сложно это принять, но со временем ты поймешь, что ошибался в своих выводах. Никто не смел говорить Шоичи, что он ошибается в выводах. Он резко развернулся и попытался уйти, но Бьякуран поймал его, стиснул как можно крепче и зашептал в самое ухо, обескураживая. Обезоруживая. Возбуждая? — Это не просто работа — это работа твоей мечты. Я много узнал о тебе, Шо-тян. У него глаза на лоб поползли. А горло стиснул страх. Этого еще не хватало… — …Ты сможешь делать то, что захочешь. Всего лишь слушаясь моих указаний для важной работы. Остальное — будешь выбирать сам. Разве этого мало? — Да зачем я тебе?! — Должно было выйти зло, а получилось отчаянно. Словно стон, сорвавшийся с губ от боли, которая его скрутила. Пытаясь вырваться, он заставил Бьякурана прильнуть к нему еще ближе. Того тоже будто бы трясло. От волнения? Может, он всегда мерз? Нет, скорее, простудился. Отсюда такой горячий. — …Твои мозги, Шоичи, это то, что я так долго искал. Мне нужен именно ты. Конечно же, Бьякуран говорил о работе, но звучало это так, словно присвоил Шоичи себе с потрохами. Возмущение застряло у него в горле, потому что сердце толкнулось о ребра, словно умоляя: «Согласись, Шоичи, не будь дураком». — Мне надо подумать. Сколько у меня есть времени? И отпусти меня. Бьякуран разжал руки. Неохотно, немного помедлил, и всё же разжал. — Завтра в пять утра мы улетим. Если ты согласишься, — он попытался ухватиться пальцами за ворот подаренной рубашки, в клеточку, — то сможешь улететь с нами. — Все мои вещи остались в Риме!.. Как я могу улететь, даже если соглашусь? — Это не имеет значения. Поверь, твои документы заберут и привезут не позже полуночи. — Что ты… — Не волнуйся. Сестру твою тоже никто не тронет. — Что-то не верится. Бьякуран заколебался, потом вздохнул и закрыл глаза. — Я одолжу тебе телефон. Позвонишь ей. Через два часа. Самое сложное в любом разговоре — это выдержать секунды стылой тишины. Когда в помещение откуда-то заползает мороз. И кажется, будто каждая минута станет последней. Бьякуран смотрел на него внимательно и напряженно. Неужели он так много значил для его дела? Для него самого?.. — Хорошо. Только я не хочу говорить с ней при тебе. — Ладно. Выйдешь на улицу. — Бьякуран кивнул. — Я не стану возражать. Он не улыбался. Складка на лбу не разгладилась. Хотя сам вид у Бьякурана стал спокойнее, пусть больше в чертах не скрывалось и следа безмятежности. А еще Бьякуран вдохнул так, словно только что его привели в сознании после клинической смерти. — Занимайся пока делами. Через два часа дам тебе телефон. — Подожди. У самой двери Бьякуран развернулся. Шоичи покусал губы и спросил: — А куда улетите и откуда? Может, я успею?.. — Исключено. Времени у тебя до пяти утра. Это почти двенадцать часов. Твоему гению хватит, чтобы всё обдумать. Безмятежность вернулась, и с улыбкой на тонких губах Бьякуран отвернулся, опустил плечи и вышел — куда-то туда, где его поглотила темнота коридора.