За пределами костра

Хороший сон — он всегда только на пользу, но вот когда сон становится слишком продолжительным, это уже не отдых, а насилие над телом. Похмельем никогда не болел, зато от долгого сна испытывал сильную головную боль, сводящую с ума на протяжении всего дня (дней). Так было и на этот раз. Я проснулся, хотя и разлепил веки не сразу. Внутри моей маски, которую я никогда не снимаю, воцарилась собственная атмосфера, и на данный момент она состояла из мерзкого запаха перегара. Меня не тошнило до этого момента. Я поднялся, почувствовав тут же, как моя голова пошла кругом, взывая к действиям тошноту. Чёрт! Либо бурбон всё же подействовал на меня, как полагается, либо со мной что-то не так. Слишком сильная усталость, будто бы из меня высосали все жизненные силы, оставив пустую оболочку. Я усмехнулся, поняв, что так оно и есть. Я пуст, я зол, я просто бездушный монстр. Что ж, может, монстрам и полагается чувствовать себя вот таким образом? «В аду будет жарче,» — говорит всегда Салли, и я стараюсь придерживаться этого суждения. — Уже проснулся? А вот Макс, кажется, ещё долго не встанет. Ты зря его накачал своим вискарём, Эван. Он же и так был под травой, и даже если он сказал, что её действие кончилось, он соврал. И теперь эта ошибка природы храпит на весь дом, не желая ничего слушать. А ему пора валить к себе на ферму. По крайней мере меня бы это устроило. — Салли, скрестив руки на груди, левитировала в воздухе, с упрёком глядя на меня. Я, конечно, её лица не видел, но прекрасно мог представить, как именно на меня смотрит эта особа. Она тяжело вздыхает, запрокидывая голову назад, а потом медленно и устало поднимает её, но шея Медсестры настолько слаба, что не в силах удержать голову, поэтому сгибается и аккуратно укладывает её на плечо. Я молчу, встаю. Хиллбилли развалился прямо на полу. Ума не приложу, каким образом он сполз со стола на пол — может, вставал, дабы отлить. И вот он — валяется на деревянном дряхлом полу, покрытом пылью, словно безжизненный мешок с мясом. Одна рука лежит на груди, а вторая сбоку на полу. — Ну и что ты прикажешь с этим делать? — Салли начала напоминать мне строгую истеричную жёнушку, какой она, как мне кажется, по натуре не была. Фригидная, да, но не истеричная. Я посмотрел на Медсестру, не зная, что и ответить. Мне бы стакан воды, но, боюсь, просить принести мне его, было бы слишком нагло с моей стороны. Монстры редко просят друг друга о помощи, хотя иногда это было бы кстати. Я аккуратно пинаю Макса по руке, тот не реагирует на меня и продолжает храпеть. Я опускаюсь на корточки, чуть было не упав — алкоголь явно всё ещё бьёт в голову — и сильно бью Хиллбилли по щеке с довольно внушительным криком: — Вставай! Ты как на пол десантировался?! Макс в ответ отмахивается от меня, случайно ударив меня по маске, от чего я рухнул-таки на зад, не удержавшись на корточках. Он пробубнил себе под нос что-то наподобие «отбись.от…мя», и тогда я понял, что его трогать бесполезно. Салли оказалась права насчёт этого. Нам остаётся только ждать, когда Макс выспится. Господи, только бы он не обоссался… — Оставь его, Эван, — тихо произнесла Салли, положив руку мне на плечо. — Лучше я покажу тебе то, что тебя поразит. Я взглянул удивлёнными, но всё ещё сонными глазами на Медсестру, а она лишь взяла мою руку и повела за собой. Очень редко Салли Смитсон позволяла прикоснуться к себе, а ещё реже прикасалась сама. Не знаю, что повлияло на неё сегодня, но она действительно взяла мою руку и потянула за собой. Её кожа холодная, безжизненно-синяя, вся в трупных пятнах и каких-то потемневших трещинах. Из-за них у меня всегда складывалось впечатление, будто Салли очень хрупкая, легко может взять и разбиться на множество осколков, словно фарфоровая кукла. С ней мы стали друзьями сразу же. — Я, знаешь, мечтала о будущем когда-то… — Шепнула она, и я от её холодного мёртвого голоса вздрогнул. — И даже когда моего мужа не стало, я надеялась на лучший финал моей истории. Каждая молодая девушка видит себя принцессой, которая обязательно найдёт свою сказку. И… как же больно ошибаться, Эван! Как же больно, когда последние лучики надежды угасают, покидая твою потерянную душу. И когда я умерла — а я всё-таки мертва, Эван, хотя долгое время сопротивлялась этой правде — я первым делом подумала о том, чего же мне хочется теперь. Будущее? Найти свою сказку? Нет, уже нет. Единственное, что я хочу теперь, Эван, так это покоя. Мне надоело день ото дня чувствовать, как черви копошатся в моём сгнившем теле, надоело слышать их в своей голове, слышать голоса людей, которых я даже не знаю. Каждый день. Но есть один нюанс, который не давал мне продвигаться дальше в своих суждениях. Надежда. Надежда, которая откуда-то появилась вновь. Я остановился. Салли, почувствовав, как я напрягся, остановилась тоже, но руки моей не отпустила. Медсестра обернулась и приблизилась ко мне. Я смог почувствовать трупный смрад, исходящий от неё, но этот запах уже не вызывал отвращения, стал даже каким-то привычным. — Я знаю, что ты тоже до сих пор надеешься. На что ты надеешься, Эван? — спросила она. — На покой, — без заминок ответил я. — Мы все хотим покоя, Салли. Мы хотим покончить с этой войной и просто остаться наедине с миром, который нас когда-то потерял. И виной тому даже не мы сами. — Ох, это ужасно! — плаксивым голосом воскликнула Салли. — Это просто ужасно! Нам не дали выбора. И нас ненавидят за это, боятся. Она продолжила: — Мои глаза очень давно закатились, а рот навек остался приоткрыт в попытках глотнуть хоть немного воздуха, но я, не смотря на своё застывшее выражение лица, стараюсь оставаться той, кем была. И у меня не получается. Мне противно от мысли, что в моём теле, которое уже не моё, взаперти осталась моя душа, которая не есть та самая Салли Смитсон! И сердце, что давно не бьётся, всё равно продолжает надеяться. Салли снова подалась вперёд, ведя меня за собой. Я вышел с ней на улицу и обомлел от увиденного. Медсестра не без труда подняла руку и указала вперёд, указала на то, что так хотела мне показать. Впереди в лесу мерцал свет от большого костра. — Надежда, Эван, умирает последней. И сегодня Сущность услышала наши сердца. Мы не могли видеть костёр, который являлся безопасной зоной выживших, до этих пор. И при большом желании не смогли бы найти их! А сейчас Сущность сама привела их к нам, показала их убежище, место их покоя. — Неужели Она решила закончить свою игру? — произнёс я, всё ещё не веря своим глазам. — А ты готов увидеть финал этой истории? — спросила Салли. — Тебе не страшно? — А мы умеем бояться? — Даже больше, чем обычные люди. Не притворяйся, будто это не так. Она, как и всегда, оказалась права. Мне в самом деле страшно. Ненавижу людские чувства! Ненавижу испытывать нечто подобное! Я думал, мне давно чужды эмоции, но сейчас я испытываю что-то невероятное. Это ощущение перед ожиданием чего-то хорошего. Будто ребёнок в ожидании Рождества. — Сегодня, прямо сейчас, мы можем покончить с этим, — сделал я незамысловатый вывод и зачем-то сжал кулаки. — Это же не может продолжаться вечность! — Мы просто пойдём и убьём их? Нападём со спины? Я бросил на Салли неодобрительный взгляд: — Нельзя. Подумай сама, если Сущность позволила нам видеть их, то же самое Она могла позволить и им! Эти выжившие не такие глупые, какими могут показаться. К своей жизни и к жизни своих близких они относятся очень осторожно, с большой предусмотрительностью. Наверняка у костра их уже нет, прячутся. — Им ведь всё равно нужно открыть ворота, правда? — Да, генераторы… — Мы сидим здесь без дела, пока они заводят их. Они сбегут! Эван, прими уже какое-нибудь решение! — Почему я? — Потому что ты единственный, кто сохранил умение принимать верные решения! Салли всегда была для меня вдохновителем, она похожа на маму. Своим поведением, своими спокойными милыми беседами Медсестра наталкивала меня на воспоминания о детстве. Свою маму, я, конечно, не помню (и это совсем меня не огорчает), но Салли подарила мне свой образ, который теперь и ассоциировался с матерью. Я во многом благодарен именно Салли, и когда она исчезнет (а это обязательно когда-нибудь произойдёт), я буду жалеть. Я буду… скучать. Мы давно утратили желание убивать, причинять боль. Потому я, вероятнее всего, вспоминаю о своей когда-то потерянной человечности. Как говорила Салли, головы наши больны и излечить их не представляется возможным, но испытывать чувства могут все, даже психи. А если нет, то это временный момент, потому что рано или поздно возвращается разум. По крайней мере так случилось с нами. Я понял это ещё в тот момент, когда Хиллбилли на очередной пьянке не пытался унизить Салли, а плакал, вспоминая свою семью. Вот тогда ко мне явилось осознание сего факта — мы бесчувственные и хладнокровные лишь временно. Сломаться может каждый, но некоторые иногда преодолевают это. Борются до конца за свою жизнь, за своё счастье. Как выжившие. Живучие ублюдки. — Я решил, — ответил я после долгой паузы. И Салли стала внимательно слушать.

***

Это было бы слишком просто, не считаете? Вот и мне эта мысль не давала покоя. И ничего я не решил! Ляпнул, не подумав о последствиях, и теперь Салли — самая добродушная из всех моих знакомых — ждёт от меня плана. Она внимательно слушает меня, точнее, моё неистовое молчание, наблюдая мой многозначительный взгляд, устремлённый вдаль, на костёр. А я не знаю, что делать. И я так ненавижу признавать своё поражение в схватке моральных и аморальных принципов. Как вы поняли, аморальные принципы — я и есть. И сегодня побеждает мораль. Я медленно поворачиваюсь в сторону Салли, а потом отрицательно верчу головой: — Нет. Салли, у меня нет плана действий. Я ничего не смог решить! — Но тут же нечего и думать… — хотела было возразить Медсестра, но я тут же перебил её: — Ты не права. Здесь есть над чем поразмыслить. Глупо и неправильно было бы бежать наутёк к костру, чтобы по-быстрому истыкать выживших ножами и надеяться на конец нашей истории. Ты сама знаешь, так просто ничего не даётся. Сущность не сжалилась над нами, а поставила перед фактом, гласившим, что именно сейчас всё закончится. Но чем?! Ты права лишь в том, что мы действительно можем бояться. И прямо сейчас я сдрейфил. Салли отступает назад, и если бы она стояла на ногах, а не висела в воздухе, она рухнула бы на землю. Медсестра молчит, а потом поднимает мёртвую руку и хватает тряпку, что закрывает её голову, начиная тянуть за неё. — Я так хочу избавиться от этого, Эван! — плаксивым голосом выдаёт она. Я слышу в нём и нотки дрожи. — Мне тесно в этом теле, Эван! Пожалуйста, пойдём туда. Мы придём и убьём их, избавив от страданий нас и их в том числе. Столько времени в заточении… и нам ведь уже не хочется убивать! Мы не преследуем цель отомстить за наши поломанные жизни. Вся злость, что накопилась когда-то, уже ушла. А покоя всё нет. И мы не можем больше ждать! — Салли заплакала, хотя я не мог этого увидеть. Это было и так понятно по её голосу. — Так что мешает тебе самой пойти и разобраться с выжившими? — монотонно отвечаю я на всю её истерику, будто какой-то жалкий эгоист, будто мне всё равно на чувства Салли. А мне, вроде бы, и наплевать. Этого во мне ничто не изменит. Салли снова оказалась права в том, что мы уже не хотим убивать. Мы на это всё ещё способны, и этот недостаток никуда не денется больше. Но желания нет. — Я не держу тебя. Никто не держит. — Сущность удерживает нас! — закричала она, сжав маленькие кулачки. — И не только она, как я подозреваю. — Мои слова снова заставили Салли отстраниться, она ахнула. — Что ещё тебя держит? Медсестра скапливает в трясущейся руке последний вздох Спенсера и с характерным для неё визгом переносится вдаль, прочь от меня. Потом ещё и ещё. Она уже далеко. И я представления не имею, что она собралась делать. Я остался один перед собственным разрушенным домом, стоял так долго, повторяя в голове наш с ней диалог и делая определённые выводы. Кажется, в ответе на заданный Медсестре вопрос я не нуждался. Хиллбилли очнулся и поплёлся в сторону туалета, злобно бурча себе под нос слова «как же хуёво», «чтоб я сдох» и тому подобное, и в этот момент к нему подлетел я, схватив за плечо и развернув. — Ай, да что опять?! — щурясь и держась за голову ворчит он. — Макс, кое-что произошло, — торопливо говорю я. — Это очень важно. — Можно я поссу сначала?! — Хиллбилли освобождается от моей хватки и продолжает свой путь до туалета. — Ну и пошёл ты! — огрызаюсь я и быстрым шагом поднимаюсь на второй этаж поместья в поисках Призрака. — Филипп? Где ты?! — Хватит орать! — доносится снизу раздражённый голос Макса, который всё никак не дойдёт до туалета. Я игнорирую его: — Филипп! Он появился прямо передо мной, ударив в свой колокол. — Я должен показать тебе кое-что, — говорю, — и это действительно важно. Призрак следует за мной, и от каждого шага Филиппа колокольчик звенит. Я показываю ему костёр, не зная, что и сказать, а он в свою очередь ждёт хоть каких-то слов именно от меня. Через пару секунд к нам присоединяется Макс и многозначительно выдаёт, свистнув при этом: — Ахуеть… Призрак пинает его по ноге и рычит, от чего тот отскакивает в ужасе, закричав: — Ах ты маленькая дрянь! — Заткнёшься ты когда-нибудь?! — выдаёт вдруг Призрак. Я теряю дар речи на пару с Максом. Мы просто стоим и смотрим на парня, боясь задать тот самый вопрос. Но я оказываюсь смелее и всё-таки спрашиваю её: — Ты говорить умеешь? — Угу. Но чаще предпочитаю молчать. Молчание — золото. Именно по тому я считаю Макса не золотом, а дерьм… — Не надо, — прерываю я ход мыслей Филиппа. — Вот же суки… — Макс обижается и отходит в сторону, сложив руки на груди. — Всё это время я мог говорить. Просто периодически забываю, как это делается, а когда вспоминаю, тогда мне не о чем говорить. — Филипп смотрит на меня своими проникновенными затуманенными глазами. А потом он пожал плечами. — Так что же нам теперь делать, Эван? — спрашивает Макс. — Как нам быть? Не смотреть же на этот костёр издалека. — Я не знаю. — А где же Салли? — Её отсутствие наконец заметил Призрак. Он начал вертеться по сторонам в поисках единственной девушки в нашей компании, но так никого и не обнаружил. — Она что, уже ушла? — Уйти далеко она никак не могла. Сейчас Салли выпускает пар, и нам уж точно не стоит пытаться найти разъярённую Медсестру прямо сейчас. — Я отвернулся. Мне, почему-то, стало стыдно за то, что в данный момент её с нами нет. Я наплевал на её чувства, поэтому Салли и покинула нас на какое-то время. Вполне обоснованно, если учесть, что Медсестра довольно вспыльчива и обидчива. И, не смотря на это, я не отступлюсь от своего мнения — мне плевать на её обиду. Наверное. И от этого коварного слова «наверное» моё сердце ёкнуло. Я почувствовал, как меня прошиб пот. Я действительно мысленно усомнился в самом себе? Спустя столько времени? Что делает из нас людей? Что возвращает нас обратно?! Я не хочу! Я отказываюсь! Не нужна мне человечность! Кровь закипает и стучит в висках. Капля пота стекает по лбу, но за маской её никто не может увидеть. Она капает мне на нос, а с носа на губы. Солёный вкус. Я, почему-то, подумал о бурбоне, от которого не отказался бы сейчас. — Идём, — сказал я не своим голосом. — Идём? — не понял Призрак. — Сначала мы найдём Салли, а потом направимся прямо к костру, а там сделаем то, о чём так долго мечтали, — говорю, — и ни в чём не сомневайтесь ни на секунду. Отступим сейчас — потеряем последний шанс уйти. Они молча согласились с мной, и мне не нужны были слова, чтобы это понять. Я делаю первый шаг. Остальные следуют за мной. В какой-то момент я перестал слышать Хиллбилли и Филиппа за своей спиной и, обернувшись, не обнаружил их. — Макс? — произнёс я вслух. — Филипп? Никого. Только лишь всепоглощающая тьма и тишина. За деревьями уже не видно поместья, но и костёр вдруг куда-то исчез. Я один посреди какого-то незнакомого и тёмного леса. Я не понимал ничего. — Ну и что ты придумала? — Я поднял голову к безлунному небу, затянутому тучами, и обратился к Сущности. — И не притворяйся, будто не слышишь меня! Играешь с нами? Снова? Она не ответила мне, как и всегда. Сущность всегда молчит и общается с нами лишь косвенно, действиями, а не словами. Порой я слышу её шёпот, но слов не разобрать. Выходит, говорит она вовсе не со мной, и я даже не могу предположить, что означают её слова. А сейчас меня окутала растерянность. Представления не имею, что делать дальше и куда идти. И Сущность, чувствуя моё смятение, даёт мне знак: на земле и стволах деревьев появляются светящиеся трещины — её око, которое обычно указывает нам путь к выжившим. Я пошёл по следам, надеясь, что вот-вот наткнусь на кого-нибудь из живучих ублюдков, но потерял дар речи и понимание ситуации, когда внезапно вышел к своему же дому — к поместью МакМиллан. Только вот оно не было разрушено, а на крыльце сидел мой отец с бокалом бурбона в руке, обличённой в золотые перстни с огромными драгоценными камнями.