Я так и стоял на месте, чувствуя, как тело начинает охватывать предательская дрожь. Сам того не замечая, я произношу:
— Я ведь тебя убил собственными руками.
Отец меня будто бы не слышит, он продолжает восседать в кресле-качалке и смотреть своими старческими глазами перед собой, периодически делая глоток из бокала. Я вижу его, как вижу свои руки! И это никак не может быть сон. А если это всё же сон, то я хочу прямо сейчас проснуться!
— Подойди, Эван. — Тихий голос отца, что врезается в моих уши, заставляет воспоминания, которых так много, всплыть в голове. Детство с отцом. Да, я всё ещё это помню. — Подойди ко мне, сын.
На ватных ногах я подбираюсь ближе к нему и, крепко сжав кулаки, жду, что он скажет мне.
Отец наконец перевёл свой усталый взгляд на меня и кивнул:
— Здравствуй, Эван.
Я молчу. Отец смотрит на меня и усмехается, прикрыв лицо рукой.
— Представляю, что ты обо мне думаешь, — говорит, — и я не претендую на прощение и другие бесполезные формальности.
— Зачем ты явился мне? — спрашиваю.
— Я явился? О, нет, Эван. Ты сам шёл к этому.
— К этому?
— К своему прошлому. Ты из раза в раз пытался вернуться к моменту, когда ещё не стал таким. — Отец оглядывает меня с ног до головы. — Когда ещё был просто моим сыном и наследником. Не стану спорить, в твоём горе есть лишь моя вина и больше ничья, и я это признаю. За это я буду гореть в Преисподней ярким горячим пламенем. Как и ты. — Он указывает на меня указательным пальцем, на котором наша фамильная драгоценность — ещё одно кольцо с камнем. — Но есть один вопрос, который так и остался нерешённым, Эван. И ты, являясь достаточно умным мальчиком, это понимаешь.
— Что я должен понимать?
Отец растягивает улыбку, и его щёки становятся ещё более морщинистыми.
— Что у тебя ещё есть время. И если исправить ничего нельзя, то можно просто жить. Не здесь, не в твоём собственном кошмаре, мальчик мой. Тебе не обязательно каждый раз возвращаться в момент твоего превращения в монстра. А знаешь, почему?
— Нет, я не знаю.
— Никто до этого момента не говорил тебе об этом, а вот я, наконец, скажу: потому что это всё не твоя вина, Эван. И ты солгал, сказав мне, будто этого не знаешь. Всю твою жизнь во владениях древнего зла ты думал о том, а заслужил ли ты всё это, и тебе никак не удавалось найти ответ. Точнее, ответ был перед носом, но твоя маска мешала тебе его увидеть.
Он имеет ввиду, что маска — это новый я, который причинял людям боль и пачкал свои руки в крови сознательно. И если раньше я убивал по приказам отца, то я просто был послушным псом на цепи. И именно маска означает, что, надев её, я принял себя таким — монстром.
— Сними её, сын, — говорит отец. — Сними маску и тогда ты увидишь, что прятаться за ней вечно нет смысла. И у меня к тебе маленькая просьба.
Я внимательно слушал его.
— Забудь обо мне, как о кошмарном сне. И просто идти дальше. Ты заслужил покой, и ты его получишь.
Внезапно я услышал позади себя визг Салли — она снова использует последний вздох Спенсера, чтобы переместиться. Я обернулся в поисках Медсестры, но увидел лишь вспышки какого-то тёмного тумана, который явно исходил от неё.
Обернувшись на отца снова, я его не обнаружил. Поместье снова разрушено. Прошлое покинуло меня.
Возможно, единственный раз в жизни мой отец был прав, сказав всё то, что сказал сейчас. И, возможно, всё это время я ждал лишь принятие этой правды. Сущность не зря показала мне это видение. Она ведёт игру. На этот раз, наверное, честную.
Я стремительно шагал по лесу в поисках Салли. И я нашёл её достаточно быстро благодаря воплю одного из выживших, который нашёл её быстрее, чем я.
Я пришёл как раз в тот момент, когда Медсестра схватив Нею Карлссон за горло, собиралась её убить.
— Салли, — позвал её я. — Остановись на секунду.
Я подошёл к ним. И я смог разглядеть в глазах Неи усталость и страх одновременно. Девушка вцепилась своими слабыми трясущимися руками в мощную мёртвую руку Салли и изо всех оставшихся сил пыталась избавиться от её хватки.
Я положил руку на плечо Медсестре, и та наклонила голову в мою сторону, показав, что слушает меня.
— Салли, ответь на вопрос, который я задал тебе тогда
— Сейчас не время, Эван, — монотонно произнесла она, сжав пальцы на горле Неи сильнее. Девушка заплакала, зажмурилась.
— Ответ нужен не мне, а тебе самой.
Мои слова не затрагивали Салли, ей было наплевать, но, не смотря на это, она по какой-то причине всё-таки не спешила ломать шею беззащитной девушке. Медсестра явно нервничала, решая судьбу Неи, а я наблюдал со стороны. И я не вправе вторгаться в её личное пространство. Мне вообще наплевать, будет ли жить Нея или её сообщники.
Мне был важен ответ Салли. Мне было важно понять, что не я один сошёл с ума и вдруг вспомнил своё прошлое в таких мельчайших подробностях. Этому, конечно, поспособствовала Сущность, но Сущность, как нам известно, опирается лишь на наши собственные души. Так что она не сама создала образ моего отца, а при помощи меня.
Внезапно Салли расслабилась. Она отпустила Нею, которая до этого момента висела в воздухе, и теперь свалилась на землю, закашлявшись и схватившись за шею.
И только сейчас я заметил, что мы находимся на территории Кротус Пренн. Буйное отделение психиатрической больницы, в котором и началась история Салли как монстра. Кажется, Сущность сегодня веселится на славу.
— Хочешь ответов, Эван? — Салли посмотрела в мою сторону. — Да не нужны они тебе. Ты не настолько глуп! Да, ответ на твой вопрос: что меня удерживает здесь; мне нужен ответ. Только лишь мне самой. И я отвечу.
Салли подлетела к стенам разрушенной лечебницы и коснулась кирпичных стен рукой.
— Я боюсь, что мы не заслужили свободы, и конец будет ужасен. Мне страшно от мысли, что мы могли всё это время ошибаться по поводу свободы, и вместо неё будет лишь наказание. Не покой. Сказать по правде, я готова понести заслуженное наказание, но после хочу получить то, что планировала получить — покой. Но что, если всё это такой же обман? Мы застряли в 50-х годах, и мне страшно увидеть, каким мир стал сейчас. Ведь прошло так много времени… Ты не постарел и на день! И, может, мы обратимся в прах, стоит нам только покинуть владения Сущности… Так много сомнений.
Нея медленно уползает от нас куда-то, всё ещё кашляя. Салли не обращает на неё внимания.
— Может, меня растерзают те люди, чьи души я так хладнокровно забрала в одну ужасную и такую долгую ночь. Для меня эта ночь до сих пор не закончилась. — Салли подносит руки к голове и сжимает её, опираясь на кирпичную стену здания.
— Их крики… они в моей голове постоянно, Эван! И они зовут меня! Мне страшно. Мне по-человечески страшно ответить за содеянное.
— И тем не менее ты готова.
— Верно. Я готова.
— Сущность показала тебе что-нибудь? — спрашиваю.
— На самом деле да. И показывает прямо сейчас.
Салли начала оглядываться по сторонам.
— Я вижу это место таким, каким оно было раньше. Я вижу себя в отражении зеркал молодой и красивой. Я вижу множество людей, которые нуждаются в помощи. Жаль, что в ту ночь я не видела их так, как видела раньше. Я видела их как смертников, а не больных.
— Скажи, Салли, ты испытываешь человеческие чувства, что были чужды нам всё это время? — Я задал вопрос, который больше всего беспокоил меня.
Она кивнула.
— И я не хочу это испытывать. Наши тела слишком истерзаны, как и сами души, и мы не можем более чувствовать подобные вещи. Иначе существовать станет невыносимо.
Я вдруг подумал о своих железках, что впиваются в моё тело. Я вставлял их в кожу, чтобы испытывать боль, вызывающую непреодолимую ярость. И раньше это помогало мне оставаться зверем гораздо дольше, чем сейчас. Мои раны гноятся, болят, кровоточат, а злость всё равно угасает слишком быстро. Может, осознание моей невиновности помогает успокоиться. Отец направил меня на верный путь.
Внезапно Салли посмотрела куда-то за меня и отпрянула назад в испуге.
— Нет, только не ты! — прохрипела она. — Только не снова!
***
Салли Смитсон.
Я с ужасом понимала, что он идёт прямо ко мне. Улыбается, и это совершенно несвойственно ему! Его кожа белая, отдаёт синевой. Губы тоже синие, а глаза такие безжизненные и впалые, что может сложится впечатление, что Спенсер мёртв! Глупости какие-то! Не может быть он мёртв!
— Салли, — тонким голосом протянул он, подойдя и остановившись от меня в паре шагов. На шее чьи-то отпечатки пальцев. О боги! Его что, душили?! — Салли, Салли, Салли. Салли Смитсон! Такая же пылкая, как прежде. Мне всегда нравился румянец на твоих впалых щеках. А эти высокие скулы… — Спенсер закусил губу. — Такой хрупкой маленькой леди не место в этом Богом забытом месте, моя милая. Ты слишком… живая. Да, это верно подмечено! Ты излучаешь неподходящую для Кротус Пренн энергию — живость, желание бороться…
— Бороться? — Мои губы дрожат. Я прижимаю холодные руки к груди, испуганно глядя на Спенсера. Никогда не видела его таким.
— Да, бороться. Бороться за будущее, за счастье. Или за что вы, женщины, привыкли бороться? И в огонь готовы броситься! Ты, несомненно, относишься к таким. И это не может не восхищать!
Мимо нас стремительно проносятся санитары, они бегут в конец коридора, где взбунтовался больной. В руках одного смирительная рубашка, в руках другого — шприц с транквилизатором. Спенсер делает вид, будто не видит происшествия, и просто продолжает смотреть на меня с какой-то хищной улыбкой, которая пугала меня всё больше.
— Ты просто взгляни на себя! — Внезапно мужчина в потрёпанном белом халате ринулся в мою сторону и, взяв меня за плечи, завёл в туалетную комнату. Здесь висело зеркало, к которому он подвёл меня, а сам встал за спиной. В отражении его кожа казалась более мерзкой. — Молода, хороша собой…
Его слова смутили меня, и это прибавило румянца на лице. Я опустила глаза, испытывая непонятное чувство, которое больше походило на обыкновенную тошноту. Но нет же! Это что-то другое.
-…тебе стоило бы найти другое место работы, Салли. Ты — прекрасный цветок — слишком рискуешь, находясь здесь, среди кошмара. — Говоря эти слова, Спенсер поправляет вьющуюся тёмную прядь моих волос, выбившуюся из причёски. От него разит… смертью. — Ты завянешь, как розы в нашем саду. Завянешь от колючего холода. Ты почувствуешь, как холодеет душа, когда поймёшь жестокую правду — прекрасным розам не суждено пребывать среди сорняков. Сорняки-то тебя и изуродуют.
Стоило Спенсеру договорить фразу, как моё отражение в зеркале сменилось на ужасающую картину, от которой я вдруг закричала, пытаясь вырваться из цепкой хватки Спенсера. Я предстала пред собой в образе жуткого призрака в грязном халате и с простынёй на голове. Я парю в воздухе, крепко сжимая в страшной руке хирургическую пилу, которую в жизни брала в руки лишь раз, чтобы начистить!
Спенсер не отпускал и заставлял меня смотреть на своё иное отражение. По щекам моим покатились горькие слёзы отчаяния.
— Это не я! — завопила я, отворачиваясь от зеркала. — Это не я!
— Именно в тот момент, когда ты поймёшь, что твои суждения не несут в себе правды, твою нежную досель душу охватит лёд. Все розы вянут, Салли Смитсон. — Спенсер говорил, а моё отражение всё не менялось. — И мне жаль, что завяла моя любимая роза.
Он отпустил меня, и я упала на колени, задыхаясь от испытываемого ужаса. Я закрыла лицо руками, содрогаясь от рыданий, а потом вдруг поняла, что не могу вздохнуть, будто шею сдавил воротник халата.
И стоило мне подняться на ноги, я поняла, что никакой это не образ призрака в зеркале — это я и есть. Это то, что со мной стало. Забвение прошло. Я вновь вспомнила, что являюсь монстром, а прошлое лишь причиняет боль, но никак не может произойти снова.
— Мне жаль тебя, — продолжал Спенсер. Он расхаживал вокруг меня, держа руки за спиной. — Виной всему лишь обстоятельства, цветочек. И ты причастна лишь немного, но, увы, тебе это понять было не просто. Гореть в аду обязан только я. За все те беды, что творились в Кротус Пренн многие годы.
Спенсер подошёл ближе и взял мою разлагающуюся руку в свою:
— Твоя душа была слишком хрупкой и нежной, цветок. Но ты держалась долго, боролась за счастье и будущее.
Я вдруг почувствовала, как по щеке моей скатилась слеза. Спустя столько времени я чувствую своё тело, чувствую ком в груди.
— Сожалею, но это наша последняя встреча. В аду тебе не место, а я, что уж таить, обречён на вечные муки в Преисподней. Ты уйдёшь, но не в огонь.
Я осмотрелась по сторонам, снова ощущая присущий мне телесный холод и тяжесть вздоха, поняла, что Кротус Пренн исчез, а на его месте вновь лишь развалины. Рядом неистово стоял Эван и молча смотрел на меня.
— Что ты видела? — задал он вопрос. Сквозь маску его голос впервые в жизни показался мне каким-то отдалённым, глухим.
— Я видела ужасные вещи, — залепетала я. — Они сделали из меня то, чем я являюсь сейчас. И… мне кажется… мне кажется, я готова покончить с этим. И будь что будет. Нам ещё предстоит узнать, какое будущее нас ждёт. И я уверена, что… наверное, я готова за него бороться. Просто потому что должна.
Эван молча развернулся и пошёл вперёд. До меня донёсся скрип комбинации его охотничьего костюма и ботинок. Впервые заметила его… Впервые слышу что-то, помимо своего кряхтения. А, возможно, я просто дышу полной грудью.
Я последовала за Эваном, куда бы он ни направлялся. Плевать, куда и чего это будет стоить нам. Главное — вперёд.
Макс Томпсон.
Эван с этим придурком Призраком отстали уже достаточно давно, и я так и не смог их докричаться. А лес МакМиллана никак не заканчивается, и это случилось впервые. Даже не верится, что я смог заблудиться в месте, которое не раз прочёсывал, словно ищейка.
Покурить бы сейчас… Хоть одну затяжку бы сделать!
Ветки то и дело бьют по лицу, мне надоело спотыкаться о чёртовы пни и корни деревьев, что вылезли из земли, будто восставшие покойники! Ненавижу лес! Мне по душе поля кукурузы или на крайний случай пшеницы!
Там хотя бы, помимо ворон, никто больше не чирикает.
И тут я остановился, встал, словно вкопанный, прислушался. А вокруг и вправду тишина, даже треклятых ворон не слышно. Странно это всё.
И если кому-то могло показаться, что я испугался, то скажу смело, что хуйня это всё. И вовсе не страшно мне.
— Эван! — кричу так, что надрывается глотка. — Эван-Мать-Твою-МакМиллан! Явись мне, чудовище!
Нет ответа.
Я хмыкнул, а потом продолжил:
— Ладно… Призрак!.. как тебя там… Филипп! Филипп, ёбаный в рот! Хоть кто-то! Я даже не посрамлю своё честное имя и скажу по правде — заблудился! — Ответа не последовало. — Ай, да идите вы все в пизду! Сам справлюсь.
Я снова двигаюсь вперёд, глядя под ноги. И постепенно (а поначалу не обратил на это внимания) начал замечать, что обыкновенная лесная трава постепенно сменяется ростками кукурузы. И, подняв глаза, увидел впереди то, чего просто не может быть — моя ферма, целая и невредимая. А в окошке дома горит свет.
Повеяло запахом ягодного пирога и тыквенных лепёшек, что я в детстве без маминого разрешения таскал, а потом получал за это.
В моём доме кто-то явно есть, и я намереваюсь войти и выгнать его, предварительно раскрошив его хребет на мелкие кусочки своим тяжёлым и заждавшимся своей работы молотом.
И пирог с лепёшками ему вряд ли помогут.
