Алый меч доктора Лисса

Стоило только господину Хакаши устроиться на подушке, как в Длинный зал вереницей вплыли слуги и служанки. Женщины несли небольшие овальные подносы, чёрные, покрытые блестящим лаком. На них были небольшие плоские тарелочки с всевозможными кушаньями, маленькие бутылочки, рюмки, кажущиеся скорее напёрстками, нежели посудой, а также тонкие и длинные бамбуковые палочки, точь-в-точь похожие на те, которые принесли доктору в темнице и назначения которых он так и не смог понять. На подносах мужчин, круглых и больших, стояли низенькие чайнички с непропорционально длинными и узкими горлышками, а вокруг них – небольшие, вроде стопок, чашки без ручек. Рейхан пробежал по процессии взглядом, ища Макубо, однако женщины в числе вошедших не оказалось – вероятно, она отдыхала после утомительных гигиенических процедур, устроенных для Лисса. Пока доктор осматривался, слуги успели расставить принесённые блюда, чайники и чашки на столе. После этого женщины уплыли прочь всё той же ровной вереницей и закрыли за собой створки дверей. Мужчины, в свою очередь, занялись завариванием чая. Делали они это медленно и вдумчиво и казались полностью поглощёнными своим занятием, так что Лиссу вскоре наскучило наблюдать за их монотонными движениями, и он отвернулся. Его рассеянный взгляд скользнул сперва по тускло горящим бумажным светильникам, развешенным вдоль стен, после по гостям, занятым тихой беседой друг с другом, и в итоге вновь обратился к пиршественному столу. Рейхан посмотел на ближайшие миски и плошки, на сей раз более внимательно. В одной из них, самой большой, стоящей по центру, лежало что-то жёлтое и рассыпчатое, похожее на варёное пшено; гости сноровисто накладывали его в свои тарелки, орудуя деревянными палочками, полученными от служанок. Ещё в двух мисках, поменьше, доктор увидел маленькие, с ноготь мизинца, шарики, плавающие в каком-то коричневатом соусе. Рядом с ними лежали нарезанные соломкой морковь и огурцы, тускло поблёскивающие гранями прилипших к ним сахарных кристаллов, а поодаль низкой неровной пирамидкой высились белёсые кубики, похожие не то на сыр, не то на спрессованный творог. При виде последних Рейхан ощутил, как его рот наполняется слюной – он любил молочные продукты и с момента прибытия в Ин-Си успел изрядно по ним соскучиться, – однако тянуться к ним поостерёгся: у Лисса не было уверенности, что ему удастся совладать с палочками, так разительно отличающимися от привычных столовых приборов. Поэтому доктор ограничился тем, что плеснул в себе в пиалу из удачно оказавшейся под рукой маленькой бутылочки немного прозрачной жидкости с резким запахом самогона и, выдохнув через нос, залпом её проглотил. Было ли дело в долгом перерыве, или же причиной стал голод – как-никак Рейхан ничего не ел с прошлого вечера, – однако слабоватый, едва ли тридцатиградусный, как он сам подсчитал, самогон прокатился по глотке и желудку огненной волной, заставив Рейхана зажмуриться и поспешно прикрыть рукавом халата нос и рот. Он постарался сделать это как можно незаметнее, но попытка его успехом не увенчалась: когда Лисс открыл глаза, на него смотрела едва ли не половина всех присутствующих за столом. Смотрел на него и Хакаши, и во взгляде его стояло уже ставшее привычным брезгливое презрение. Несколько смущённый, Рейхан передёрнул плечами и вскинул бровь, молчаливо интересуясь у первого министра причиной подобного пристального внимания со стороны окружающих. И тот не смог промолчать – по-собачьи вскинув верхнюю губу, Хакаши сообщил тоном прокурора: – Вы пьёте суйюн. Лисс промолчал, ожидая продолжения фразы, а когда её не последовало, пожал плечами снова, но уже куда более уверенно: – А разве не для этого он стоит на столе? – Вы пьёте суйюн, точно вэнское отребье, – Хакаши, наконец, отвернулся от Рейхана и опустил взгляд в свою тарелку; удивительно, но кусочки моркови, лежащей в ней, от этого не испортились и не почернели. – И вы ещё смели утверждать, лао, что принадлежите к числу людей, посвятивших жизнь великому искусству медицины! На его слова и тон, каким они были сказаны, стоило обидеться, однако Рейхан лишь насмешливо фыркнул: в конце концов, откуда императорскому лекарю знать, что в Шимарии медики считаются самым пьющим племенем – и это ровным счётом никого не трогает, став за века уже чем-то самим собой разумеющимся. А после проговорил – может быть, чуть громче, чем следовало: – Вы тоже утверждаете подобное, невзирая, что прав у вас на это ещё меньше, чем у меня. В Длинном зале повисла тишина, густая и вязкая, как растопленная солнцем смола. Гости вновь воззрились на Рейхана, однако на сей раз это даже придало ему уверенности. И большой выдержки стоило доктору спрятать в уголках губ так и норовящую приподнять их улыбку, когда со стороны Хакаши он услышал шипящее: – Что-о? Вместо этого Лисс картинно вскинул брови и в упор уставился на первого министра, чьё лицо бледнело буквально на глазах: – Вас настолько шокировали мои слова? Бросьте, я же видел, какие способы лечения вы используете. – Рейхан изобразил пальцами в воздухе кавычки, не подумав о том, что инсийцы вряд ли поймут данный жест. – И если вам удаётся проводить несведущих в медицине людей – думаете, со мной этот фокус тоже пройдёт? Чёрта с два, Хакаши. Последняя фраза прозвучала чересчур грубо, даже в контексте всего вышесказанного. Рейхан не планировал завершать свою обвинительную тираду именно на этом месте, однако сжал губы и буквально силой заставил себя замолчать. Стоило признать, что время и место для подобного разговора были выбраны крайне неудачно – как и то, что некоторую лепту внёс в него стремительно распространяющийся по крови доктора алкоголь. Впрочем, количество его было не особенно велико, и Рейхан поторопился, стянув со стоящей неподалёку тарелки несколько долек засахаренного огурца, ликвидировать его полностью, откусив изрядный ломоть экзотической сладости. Он ожидал, что Хакаши в любую секунду разразится ответной тирадой, и готовился дать первому министру решительный отпор. Но шли секунды, а главный императорский лекарь молчал, не говоря ни слова. После набрал в грудь воздуха (Рейхан мысленно хмыкнул: не иначе как господин Хакаши действительно собирался выдать в ответ обидчику целую речь) – и вдруг его дыхание резко прервалось, точно так же, как замерло дыхание у гостей, глядящих, в отличие от Лисса, не в свою тарелку, а на первого министра. Забыв о половинке огурца в своей руке, Рейхан стремительно оглянулся. Установившаяся звенящая тишина не предвещала ему ничего хорошего. Следующие же несколько секунд прошли для Лисса будто в замедленной съёмке. На его глазах Хакаши скрючился пополам, хватаясь руками за горло. Пальцы его, с силой скользнув по коже и оставив на ней чёткие белые полосы, вцепились в воротничок одеяния и с силой его рванули. Ткань неохотно подалась, порвавшись с отчётливым, больше похожим на хруст сухого хвороста треском, и по деревянному полу, стуча, запрыгали оторванные золотые пуговицы с нарисованными на них рыбками. Первый министр с присвистом втянул в себя воздух, а после повалился назад. Лицо его, бывшее до того бледным, как полотно, стало стремительно багроветь. Рейхан не помнил, как вскочил из-за стола и, подлетев к Хакаши, потянул его за плечо вверх, возвращая министра в вертикальное положение. Он отчаянно надеялся на то, что тот просто подавился – пищей или водой, однако дрожащий, испуганный голос одного из гостей, сидящих неподалёку, лишил Рейхана этой надежды за считанные секунды: – Шмель… – Что? – рявкнул доктор, отрывая взгляд от уже синеющих губ Хакаши, и отбрасывая прочь до сих пор сжимаемый в пальцах кусок огурца. – Что ты сказал? Первый министр снова со свистом вдохнул, и звук этот отдался в голове у Лисса сухим, точно диагноз, словом: предсмертный. – Шмель, – повторил говоривший – плотный инсиец средних лет с причудливыми подвесками в виде зелёных драконов, украшавшими его халат. Наверное, вид Лисса испугал его, и он глядел на доктора с той же опаской, что и на задыхающегося первого министра. – Г-господин Хакаши проглотил его. Шмеля, – добавил он зачем-то в третий раз. – Дерьмо! – с чувством выплюнул Рейхан и огляделся. Заметив у стены бумажный фонарик, покрупнее и поярче других, развешенных в зале, он поволок Хакаши к нему, крепко держа мужчину за плечо. У Лисса ещё оставалась смутная надежда на то, что несчастный шмель всего-навсего застрял у лекаря в горле, и его можно будет извлечь несколькими сильными ударами по спине, однако и ей сбыться оказалось не суждено. Несмотря на то, что светил фонарь весьма тускло, не заметить распухшее у корня языка горло, плотно закрывшее дыхательные пути, было попросту невозможно. – Дерьмо, – снова повторил Рейхан сквозь стиснутые зубы. Теперь счёт шел буквально на секунды. Надо было подумать, решить, что делать дальше… Но доктора вновь отвлёк чужой голос, требовательно, хоть и с опаской спросивший: – Он… умрёт? Господин Хакаши умрёт? Лисс поднял голову. Гости, поднявшиеся из-за стола, теперь обступили двух лекарей полукругом, будто артистов, показывающих спектакль. Лица их были напряжены и встревожены, а на некоторых и вовсе читался откровенный страх. Впрочем, не у всех – генерал Отоёри, мелкими шажками приближающийся к первому министру, выглядел лишь немного взволнованным, а протолкавшийся вперёд из последних рядов Уфон и вовсе смотрел на происходящее каким-то совершенно неподобающим для ситуации, вдохновенно-восторженным взглядом. Он-то и ответил вместо Рейхана – несколько громче и гораздо убеждённее, чем хотелось бы самому доктору: – Он не умрёт! Ведь господин Рисс – лекарь… – Лекарь… лекарь… – слово прошло по толпе, словно ветерок налетел на рощу и заставил листья тихо, но внятно зашелестеть. А после сменилось другим, зашелестевшим чуть громче и оттого гораздо отчётливее. – Гадзи… гадзи… Рейхан нахмурился и повернулся к Хакаши. Первый министр уже не дышал, а лицо его приобрело тот багрово-синюшный оттенок, какой романтически настроенные коллеги Лисса называли маской скорой смерти. Однако он ещё смог приподнять веки и ответить на взгляд Рейхана – без обычного вызова или отвращения, но с ужасом и мольбой. Кажется, только теперь он понял, что единственный, кто может спасти ему жизнь, это чёртов Рисс, похожий на демона Ю Фэна гадзи, первым снегом свалившийся на его, Хакаши, несчастную голову. – Потерпи, – как можно мягче проговорил доктор и с силой сжал подрагивающее плечо первого министра. – Я помогу тебе. После Рейхан на мгновение прикрыл глаза, отвлекаясь от шмелиного гула людских голосов, звенящих вокруг него. Ему не хотелось использовать крайние меры, но был ли у него другой выход? Кроме того, смерти первому министру, несмотря на их разногласия, доктор не желал – тем более такой глупой и страшной, как эта. И потому Лисс, не глядя на толпу, отрывисто приказал: – Нож. Спирт. Бинты, – после подумал пару мгновений и не столь уверенно добавил. – Чайник. Толпа затихла, и в установившейся тишине отчётливо прозвучал судорожный хрип Хакаши – пожалуй, даже слишком отчётливо. По спине Рейхана прошёл холодок. Он обернулся, чтобы ещё раз повторить свои требования – неужели они не понимают, что медлить нельзя, что любой миг на счету, – когда в гробовое молчание вклинился тихий, но звучный голос Отоёри, заполнивший, казалось, всё пространство Длинного зала: – Необходимо предоставить всё то, что попросил господин Рисс. Он лекарь, как и господин Хакаши. Он знает, что делать. Не иначе как голос генерала обладал магической силой – всё требуемое Рейхану преподнесли в течение одной минуты. Не размениваясь на благодарности, Лисс кивнул, откупорил бутылку, подхватил кусочек бинта… Протирая влажной тканью нож – короткую широкую полосу чёрной стали с бамбуковой рукоятью – и собственные руки, он подумал о молодом капитане, которому чуть больше года назад проводил такую же операцию: осколок снаряда пробил ему горло, чудом не задев самых важных кровеносных сосудов, и для того, чтобы капитан не задохнулся по пути в лазарет, Лиссу пришлось провести ему оперативную трахеостомию. Правда, тогда у него в наличии были инструменты – скальпель с ограничителем, эластичный проводник, коннектор, катетер… Теперь же в наличии имелись лишь маленький нож, собственные руки и горлышко от чайника. Последнее Рейхан отломил со всей аккуратностью, чтобы не повредить хрупкий фарфор, и щедро протёр спиртом – хотя узкое и тонкое, с девичий палец, горлышко вряд ли могло служить достойной альтернативой хирургической канюли, более подходящего инструмента под рукой попросту не нашлось. А после, зафиксировав голову уже почти потерявшего сознание Хакаши и для верности опустив колено на его длинную косу, змеящуюся по полу, доктор занёс нож на манер скальпеля, нащупал средним пальцем острую косточку кадыка и, зафиксировав кожу горла первого министра, сделал крохотный надрез одним быстрым и точным движением. Казалось, что в этот момент даже мысли в его голове затаили дыхание – не говоря уже об инсийцах, замерших на вдохе и не смеющих даже моргнуть. Ведь сейчас на их глазах творилось волшебство совсем иного толка, нежели мантры и заклинания. На их глазах лекарь возвращал человеку жизнь, почти растворившуюся в душноватом, пахнущем дымом и жасмином воздухе Длинного зала.