femma

      Нью-Йорк, 24 декабря 2016 года. Канун католического Рождества. На дворе только-только начало светлеть, темнота сворачивала своё загадочное одеяло, состоящее из луны, созвездий и одиноких звёзд; на газонах внушительным слоем лежал снег. Наступало утро. Людей на улице всё ещё не было. Наверное, все отсыпались перед закупкой подарков для родственников и друзей.       Но не она. Лия Даррель в бежевой ночнушке и сером тёплом свитере, попивая быстрорастворимый кофе из банки, окидывала медовыми печальными глазами пустой парк, находящийся прямо перед окнами квартиры-студии на Кларксон-стрит. Эта квартирка была самым лучшим вариантом для съёма жилья. Во-первых, цена подходящая студентке из другой страны. А во-вторых, пройдя всего несколько улиц, от Кларксон до Салливан-стрит, вы окажетесь в тёплой, уютной и набирающей популярность среди студентов академий и университетов пекарне «Fémma», где и работает Лия Даррель.       Сама квартирка была не особо большой и роскошной, но Лия всегда пыталась поддерживать уют в помещении. Два панорамных окна заставили девушку в первый же день купить в Таргете самые дешёвые, но милые белые занавески с неприметным узором. Напротив левого окна стоял чёрный диван, оставшийся от прошлых владельцев, где запросто могли поместиться две персоны, но Даррель не понравилась однотипность мебели, поэтому она приобрела на распродаже тёмно-лазурный чехол с двумя бежево-охристыми подушками и отлично подходящий ко всему интерьеру белый ворсистый коврик. Рядом стоял чёрный деревянный рабочий стол с металлическими ножками, который служил некой перегородкой между спальной зоной и прихожей. За ним Лия писала свою первую курсовую о средневековых писателях и первый художественный рассказ, восседая в оранжево-коричневом кресле.       Взглянув на наручные часы, Лия поняла, что отстаёт от своего мини-графика. Девушка грезила пунктуальностью и дисциплиной. В шесть тридцать проснулась, к семи десяти поела и умылась, и всё в таком духе. Даррель быстро, но аккуратно поставила белую чашку с кофейными потёками в раковину и в темпе подошла к комоду. Вещи были настолько прилежно сложены, что казалось им совершенно не требуется глажка. Полка пестрила разнообразием одежды тёплых оттенков, особенно свитерами и кофтами цвета заката. Порой идя по улице Нью-Йорка, настроение задавала не сама девушка, а её вещи, будто они играли более важную роль, нежели сама Лия.       Девушка бережно натянула новый жёлтый свитер, купленный на гаражной распродаже, стараясь не задеть серёжки в ушах. Мягкая шерсть пуловера нежила смуглую кожу итальянки. Студентка надела тёмно-синюю джинсовую юбку, заправляя под неё свитер. Чёрные колготки натягивались на стройные ноги, защищая их от дикого холода Нью-Йорка. И в конечном итоге подойдя к настенному зеркалу, Даррель выправила водопад волнистых волос из-под пуловера, попутно улавливая мелодию её телефона. — Алло, — девушка так по-итальянски заложила телефон между ухом и плечом, переправив коричневую копну волос на противоположную сторону, параллельно подкрашивая губы. — Лия, детка, что же ты не звонишь? Я уж думала, что с тобой что-то приключилось. — Бабушка, что со мной может приключиться? Я и так каждое утро и каждый вечер тебе звоню, уходя на работу и возвращаясь домой, и это учитывая, что тариф на разговоры между странами подорожал, — девушка уже надевала чёрное зимнее пальто, поставив звонок на громкую связь, — Как там у вас дела? Как родители? — Ты прекрасно знаешь как дела у твоих родителей. Они работают без передышки, не успевая даже тебе позвонить, а моей вечной проблемой является цена на сигареты. Лия, они дорожают с каждым днём, как и тарифы в твоей проклятой и холодной Америке! — А что же ты тогда не бросишь? — Я разменяла шестой десяток, поздно уже что-либо менять, понимаешь? — Давай я тебе буду высылать деньги? Мне и так достаточно, — полностью одевшись, девушка схватила ключи с крючка рядом с дверью и оранжевую сумку через плечо и вышла из квартиры, закрыв дверь на четыре оборота. — Дорогая, ты волнуешься только о нас, а себя не считаешь нужным ценить. Я знаю, сколько ты получаешь в своей пекарни и сколько ты нам отсылаешь! Лия, ты оставляешь себе ничтожно мало от зарплаты! Что ты там ешь-то вообще? Небось исхудала и побелела в своём Нью-Йорке! Вот когда приедешь домой, в Италию, я самолично составлю тебе график солнечных ванн! Ты смеёшься? А зря. У вас там совершенно не хватает солнца и тепла. Как ты вообще решилась туда переехать?! — Я переехала ради учёбы и самостоятельной жизни отдельно от вас с родителями. Ну, и тем более я не особо любила солнце. — Зато как оно тебе любило и любит! Ты всегда была ребёночком солнца. На твоём лице всегда красовались милые веснушки, и волнистые волосы симпатично выгорали. У тебя даже с рождения две маленькие, аккуратненькие родинки на правой щеке и смуглая кожа, словно ты только что побывала на пляже. Это самое очевидное доказательство, что ты — дитя солнца! — Бабушка Илэрия, каждый раз, когда ты приводишь свои аргументы, я улыбаюсь от уха до уха. Потому что это самые нелепые факты, что я когда-либо слышала, — шатенка рассмеялась в трубку и незамедлительно услышала ответный хохот.       Даррель шагала в ускоренном темпе. Вокруг проносилась улица за улицей. Где-то Лия встречала знакомых из пекарни и приятелей с Академии. Все они тепло улыбались девушке. Но она не могла. Что-то внутри не позволяло ей это сделать, душа и пожирая с каждым годом всё сильнее. Лия никогда не любила праздники. Пасха, Рождество, Новый год, уж тем более, День рождения. В детстве её согревали любовью родители и бабушка, а сейчас… А сейчас она снова одна. Одна в другой стране. Одна в другом городе. Одна по своей же воле. И никто не знает, надолго ли это одиночество.       По женскому личику бесконтрольно текли слезы, обрамляя острые скулы и переходя к приоткрытым губам, словно роса к лепесткам роз. Девушка с каждой секундой набирала скорость, начиная уже бежать, задыхаясь от собственных эмоций. Ноги на автомате привели в пекарню. Уже ничего не было важным. Можно дать волю эмоциям. Она в укрытии. Её тело тихонечко сползло по ближайшей стенке. — Лия, ты чего опять грустишь? — голос, как тревога. Даррель немедля собралась морально и физически, продолжая сидеть на полу, как будто так и надо. — Остин, с чего ты взял, что я грущу? — натянув самую доброжелательную улыбку, с которой девушка и живет в такие моменты. Никто не должен заподозрить что-то неладное. Это только её проблемы. Так пусть рвут только её саму изнутри. — Это из-за твоего парня? — Моего парня? — насмешливо переспросила девушка, — Ты смеёшься? У меня нет и не было парня, Остин. — Лия, ты работаешь у меня уже четвёртый год, и ты стала нам с женой как родная дочь. Мы тебя уже очень хорошо знаем, и я хочу сказать, что ты воспитана по-другому. Ты бы не позволила просто другу брать себя за руку и целовать изредка в щёку.       Девушка молчала, рассматривая носы обуви. Чёрные оксфорды, которые прислала бабушка на прошлое рождество. Девушке было стыдно, что она не смогла скрыть эту маску страдания перед своим другом. Было стыдно, что он вновь увидел страдания, а не улыбку на её лице. — Лия, просто вспомни, что он делал для тебя каждый год. Он определенно нужен тебе.