Ночь только начинается, И с тобой я не могу ошибаться, Потому что с тобой я тоже юный. И песня ещё не спета, Потому что ночь только начинается. © DJ Smash — The Night Is Young
***
2 марта, 22:46 Victory-N: Юрочка~ Pharaoh: что? Victory-N: Нет, ничего. Пойду я выпью. Чаю. Pharaoh: иди Victory-N: Не любишь ты меня. Pharaoh: а должен? Victory-N: Желательно. Хотя бы как брата. Ну или дядю. Pharaoh: отвали Victory-N: …А ты точно этого хочешь? Pharaoh: нет Victory-N: Тогда не говори так! Я ведь скоро всей нервной системы лишусь, гадая, чего ты хочешь, а чего нет! Будешь навещать в психиатрии. Pharaoh: я вообще больше не буду говорить Victory-N: И это мы проходили… Долго будешь игнорировать? Pharaoh: тебе нравится надо мной издеваться? Victory-N: Смотря что понимать под «издеваюсь». Я не высмеиваю, не хочу причинять боли. Но… просто… иногда западает. Pharaoh: не говори то, что я могу не так понять Victory-N: Я постараюсь. Это неприятно? Pharaoh: сам как думаешь? Victory-N: Думаю, если бы мне подобное написал человек, которого я довольно хорошо знаю, я бы подхватил. Это индивидуальная реакция. Pharaoh: … Victory-N: Больше так делать не буду. У тебя родители телефон не проверяют? Pharaoh: а должны? Victory-N: У многих бывает. Перейдём в вк? Pharaoh: у меня пароли, хотя я и так знаю, что они его не тронут. с чего вдруг? Victory-N: Новый уровень отношений? Я теперь знаю твою фамилию, круто. Почему нет? Pharaoh: ладно, маньяк, уже без разницы Виктор: Спустя два месяца у меня это получилось. Юрий: пф, гордись Виктор: Горжусь. Здесь хотя бы на тебя смотрю, а не на кота. Его имя ты мне, конечно, не скажешь. Юрий: именно Виктор: Ладно, как-нибудь узнаю. Юрий: мечтай Виктор: Ты в порядке? Юрий: в херовом, но порядке Виктор: Почему? Юрий: по жизни Виктор: В разговоре с глазу на глаз ты лучше. Юрий: пфф, всё тебе не нравится Виктор: Я банально высказываю своё мнение по твоему вопросу. Нельзя уже? Юрий: можно… Виктор: Тогда не возникай. Юрий: окей Виктор: Если что, это не значило «игнорируй меня». Юрий: я не игнорирую Виктор: Спасибо, котёнок. Как уроки? Юрий: зачем напомнил? Виктор: Потому что тебе три контрольные писать? Юрий: …можно я ещё прогуляю? Виктор: Нельзя. Ты спать хочешь? Юрий: если надо учить, то да Виктор: Тогда даю тебе ещё час, а потом ты сворачиваешься и ложишься спать. А завтра идёшь в школу. И я готов лично ждать тебя у парадной, чтобы отвезти. Юрий: …что? это забота или ты мне не доверяешь? Виктор: 50/50. Тебе стоит учиться, реально. Юрий: падла не хочу Виктор: Нааада, котёнок. Юрий: хорошо-хорошо и твоё предложение заманчивое. мне лень идти Виктор: Приеду. Отвезу. Прослежу. И даже заберу. Если тебе лень идти. Юрий: а потом на меня будет полшколы коситься Виктор: За что? Я твой старший брат) Юрий: похожи-то как Виктор: И не говори. Скажем, что я в отца, ты – в мать. Юрий: еще б портфельчик мне донёс до дверей Виктор: С этим, думаю, ты как-нибудь сам справишься. Ещё скажи в щечку поцеловать на удачу. Юрий: вот избавь меня от такого Виктор: … Необоснованное мнение. Юрий: что во мне не так? Виктор: Это вопрос не по теме? Юрий: да Виктор: …в тебе все хорошо, котёнок. Кроме внешней характерной оболочки. Многих людей это, знаешь, отпугивает. Хочешь комплимент? Юрий: хочу Виктор: Ты очень милый. Не обращай на это внимание. Тебе идёт быть таким. Только улыбайся почаще, улыбка у тебя красивая. Юрий: …спасибо Виктор: Не за что, котёнок. Юрий: просто непривычно такое слышать Виктор: Непривычно получать хлопок по заднице и слышать «красавица, давай прокачу», когда в мире рассвет гомосексуализма, но только не в нашей стране. Юрий: пф, я не похож на бабу Виктор: … Юрий: что? Виктор: …Как я тебя терплю? Юрий: как? Виктор: Сам не понимаю. Треснуть тебе хочется по губам, мыло в рот засунуть и в подвешенном состоянии оставить на денёк. Юрий: садист Виктор: Мазохист. Мы колоритная парочка. Юрий: мы не парочка Виктор: А кто же мы? Юрий: друзья? Виктор: С разницей в двенадцать лет? Мне нравится. Юрий: ну, а почему нет? Виктор: Не знаю… Очень редко таких друзей встретишь. Юрий: каких – таких? Виктор: Таких разных. Юрий: тебя что-то не устраивает? Виктор: Порой, меня не устраивает твоё отношение. Но я терплю. Юрий: а какое у меня отношение? Виктор: Похуистическое в восьмидесяти процентов случаев. Юрий: а у тебя оно в том же процентном соотношении издевательское Виктор: Только потому что ты плюёшь на приличные способы общения. Юрий: пф, всё потому что ты идиот Виктор: И это тоже. Тебе не кажется, что обзываться некультурно? Юрий: ты даже не отрицаешь? Виктор: Отрицаю. Юрий: ой, ну простите, ваше сиятельство Виктор: …Знаешь. Юрий: что? Виктор: Давай я тебя всё-таки схвачу за волосы и заставлю. На коленях. Очень долго и с глубоким упорством. Вымаливать прощение. Юрий: обойдёшься Виктор: Я не спрашиваю, котёнок. Когда-нибудь ты меня выведешь. Юрий: когда-нибудь… но не сейчас Виктор: Испытывая моё терпение, ты приближаешь свой час позора. Юрий: мне молчать? Виктор: Может не грубить и не саркастически отвечать? Юрий: попробую Виктор: Попробуй. Может, понравится. Юрий: вряд ли Виктор: Ты даже не пробовал. Попытайся вести себя как послушный котёнок. Хотя бы день. Тогда я вознесу дань богам, хвалу и веру, и сделаю всё, что ты попросишь. В разумных пределах. Юрий: а если я не знаю, чего попросить? Виктор: Ты от меня чего-то хочешь… определённого? Юрий: нет Виктор: А не от меня? Юрий: вообще ничего не хочу Виктор: Ладно. Но ты сможешь вести себя по заданной мной модели поведения хотя бы день? Юрий: смогу Виктор: Точно? Юрий: я очень постараюсь Виктор: Я заеду за тобой в полвосьмого. Юрий: спасибо Виктор: Милашка) Юрий: мяу~ Виктор: Хочу тебя погладить. Юрий: погладь Виктор: Ты позволишь? Юрий: …да Виктор: Прелестно. Юрий: я даже готов помурчать Виктор: Вау. Знаешь… Прекрасно. Юрий: что? Виктор: Ты до неверия послушный котёнок. Юрий: мррр~ Виктор: Запишешь в голосовом сообщении? Юрий: Голосовое сообщение 00:05 Виктор: Кхм. Котёнок, я отойду минут на двадцать. Юрий: я жду тебя***
Виктор: Блины? Любишь? Юрий: к чему это? Виктор: Готовлю на ужин блины. Решил поинтересоваться. Какое у тебя любимое блюдо? Юрий: ммм… сложно паста! с томатным соусом Виктор: Так просто? Какао? Юрий: так просто. я лобстеров любить должен или нечто подобное? какао… по настроению. не могу сказать, что люблю Виктор: Ну и зря. Юрий: сделай мне какао. может и понравится Виктор: Все, что содержит какао, в любом случае вкусно. Сделаю. Можешь рассказать что-нибудь? Юрий: например? Виктор: Кем ты видишь себя через десять лет? Юрий: трупом Виктор: Давай более оптимистичный вариант. Я не позволю тебе умереть во имя твоих родителей. Юрий: через десять лет мы, возможно, даже общаться не будем Виктор: А ты этого хочешь? Юрий: нет Виктор: Тогда почему ты решил, что не будем? Юрий: ты сам повторяешь, что у меня ужасный характер. ты не сможешь долго меня терпеть Виктор: С чего ты взял, что не смогу? У меня довольно всеобъемлющее терпение. Юрий: либо не захочешь Виктор: Ты должен сделать нечто довольно ужасное, чтобы я не захотел с тобой общаться. Юрий: например? Виктор: …А что я должен сделать, чтобы ты меня бросил? Юрий: бросают парней/девушек, а мы друзья Виктор: Я знаю, что не так выразился. Но всё-таки. Юрий: я не думал об этом. и не хочу Виктор: Котёнок, давай на позитиве? Юрий: хорошо Виктор: Улыыыбнись. Сфоткаешься? Юрий: угу Виктор: …Наверно, сейчас будет противоречиво спрашивать, но почему ты даже слегка возмутиться не можешь? Юрий: а надо? Виктор: Так я невольно чувствую, словно заставляю тебя. Юрий: может быть, я такой и есть, кто знает? Виктор: Со всеми соглашающийся котёнок? Юрий: пф, я не со всеми соглашаюсь Виктор: Юр. В этот момент. Что ты хочешь, чтоб я написал тебе? Юрий: стихи, блядь, пиши и под окном читай Виктор: Стихи сочинять не умею. Только музыку. Юрий: … Виктор: А если я скажу, что всё для тебя сделаю, ты бы когда-нибудь что-то попросил? Юрий: может быть Виктор: Юрочка. Юрий: что? Виктор: Иди спать. Юрий: не хочу Виктор: Тогда учи уроки. Юрий: хорошо, я спать Виктор: До завтра. Юрий: спокойной ночи типа. и ты обещал заехать, помни Виктор: Помню.***
3 марта, 07:20 Виктор: Я у парадной. Жду. Юрий: буду минут через пять Виктор смотрит на эти «пять минут» печатью, чёрным по белому, как статья в УК РФ, как его слова о невиновности, как дата рождения Юры в паспорте – смотрит, терпеливо барабанит бессвязно пальцами по рулю и клятвенно заверяет: «признаюсь». Во всём признаюсь, челом побьюсь, стоя около виселицы, перед Яковом и Лилией, слёзы пущу горькие, чтоб хоть какой-то жалости добиться, но черти – ему страшно. Впервые до дрожи, без обоснованной лжи, что он тут забыл в километрах от собственного дома и кого ждёт. А главное: как оправдается Юра? Поведёт себя самостоятельным гордым котёнком и сядет в его машину с до неба поднятым подбородком, или мимо пройдёт, делая вид, что ничего вокруг не замечает, кроме собственного ЧСВ? Юра вообще о чём-нибудь догадывается? Тот выбегает из парадной, потрёпанный, всполошившийся, на ходу застёгивает куртку до груди и, только усевшись на сидение, они оба глубоко и облегчённо вздыхают. Юра аккуратно закрывает за собой дверь, оборачивается на Витю и… комок адреналина в горле застревает. Нужно было что-то сказать, но подросток выдыхал едва, а пальцы нервно дрожали, когда как он уже в автомобиле Виктора, с Виктором, и тот его подвозит до школы, и всё это предельно серьёзно, не только шутки по сети. — Привет. Никифоров кивает в ответ, мягко выезжает со двора, мысленно и блаженно благодарит архитекторов, что окна Юры выходят не в сторону входа-выхода из здания, и уже на главной дороге почти в центре старого Питера, отмечая относительность отсутствия пробок в данный промежуток времени, треплет Плисецкого по голове. — Выспался? — Ну, относительно. Невозможно выспаться, если не спал до обеда, — рука с головы исчезла моментально, Юра даже возмущённо фыркнуть не успел, но приветственная улыбка Виктора и его ободряющий взгляд заставили гордость пошатнуться. Или же правила приличия. — Извини, что ждать пришлось. — Ничего страшного, котёнок, — мужчина коротко мотает головой, пока Юра пристёгивается и осматривается по дороге, в случае чего готовый предупредить, что они свернули не туда. — Показывай, куда ехать. — Включи навигатор. Витя достает телефон из кармана распахнутого пальто и протягивает доверительно подростку, следя за собственными и чужими движениями периферическим зрением. — Включай. Плисецкий крутит в пальцах чёрный iPhone в силиконовом бампере и ногтем задевает край защитного стекла. От пары касаний к экрану высвечивается базовая заставка, время, дата, пара извещений из социальных сетей и мессенджеров, за что Юра ощущает себя ревнивой любопытствующей жёнушкой, которую манят секреты в чужом телефоне. «Бред». А вот пароля на смартфоне не оказывается, отчего невольно он косится на Витю – то, что в его руках, любо-дорого обходится понтующемуся населению, неужели не жалко потерять? Юра быстро открывает GPS, вводит адрес школы и протягивает телефон обратно. — Держи. Виктор оценивающе смотрит на выводящую ему путь синюю линию, выключает звук, чтобы механическая леди не голосила на весь кожаный салон, и ставит телефон на держатель, изредка косясь. Эти места с детства Никифорову знакомы. — Сорок минут добираться общественным транспортом. Далековато. — Гулять полезно, просто я обленился. — Просто признайся, что захотел ещё раз прокатиться. — Всего лишь не упустил возможность поспать чуть дольше, — Плисецкий заглядывается на виды из окон, успевая просмотреть те же родные ландшафты, но только с другого ракурса. — Ну и это тоже. — Милашка. Витя широко улыбается, весело хмыкая, успевая в неспешной дороге до школы наблюдать за чужими сияющими глазами, что принципиально, кажется, на него не смотрят, или же Юра боится посмотреть (затянет же бездна, не выбраться потом). — Лучше б был котёнком, вот правда. — Хорошо, — мужчина вытягивает руку внутренней частью ладони вверх. — Котёнок, дай лапку. После ночи глубокомысленных размышлений и оценки здравого смысла, которого, оказывается, не существует в понятии, у Никифорова с самого утра шипело и грызло под коркой черепа, зудело хуже комаров около ушей, что нужно, нужно быть добрым, заботливым, не показывать в свет, что так обильно льётся из всех щелей наружу, гадкое и отвратительное. — Лапку дать просят у собак, а я кот, — но руку Юра протягивает, кладёт поверх и смотрит на это всё сбоку – как барышня девятнадцатого века, ей-богу, только платья и вальса не хватает. — У котят тоже лапки, но с более острыми коготками, — Виктор большим пальцам оглаживает мягкую белую кожу, смотрит только на дорогу, выкручивая руль на повороте и не даёт усомниться – мастер, даже с одной левой управляющей рукой. — Хочешь, лицо расцарапаю? — Попробуй, — усмешка тянется по губам, а Плисецкий отрешённо и глухо фыркает. — Не буду. — Как хочешь. Витя укладывает руку Юры на светлый, более кремового оттенка руль, накрывает своей поверх уверенно и молчит. Это можно понимать как доверие – почему бы и нет? – дёрни он вниз и не среагируй Виктор вовремя, то оба столкнутся со столбом, а Мерседес в наихудшем случае отправится на месяц в ремонтные работы, после чего придётся работать без продыху, лишь бы это окупилось по его личному капиталу. Не на счёт фамилии, как вторая квартира. Виктор Юре верит. — У тебя во сколько заканчиваются уроки? — До двух. А ты… — Плисецкий рукой сжимает крепко, хочет спросить, но обрывается на полуфразе. Не нужно это, совсем нет, и пусть волнение хоть дыру прожжёт. — Да? — Ничего, забей. — Я слушаю, Юра. Всё в порядке. Помнишь же, — Никифоров едва прищуривается, улыбается, и по его морозам-крапинкам в зрачках, ледяной синеве, играет забота, — всё что угодно. Возможно он и обращается с Юрой, как с младшим братом – что в этом такого? Они куда теснее связаны, чем на первый взгляд, и Витя готов пробить себе череп, если подросток докажет, что это необходимо им обоим, что это важно, что это нужно. — Ты свободен сегодня? — Плисецкий выпаливает эти слова, пока пальцы подгибаются, сердце замедляет темп, а после разгоняется до боли и щёки алеют. Ебанутая реакция организма, он слышит каждый чёртов стук в глушащей опасливой тишине машины. — До шестого числа у меня отпуск, — Виктора говорит низко, играет на нервах одним своим тембром, и голос у него покатый, словно на ухо тебе шепчет и обещает горы золотые. Юра вздрагивает влюблённой тупоголовой девочкой, ногтями впивается в ладонь – точно блондинка. — Наверно. Если не позвонят с намерением вытрахать мозг и быть посланными в очень далекое, — Никифоров хмурится, выдыхает убито и сверяется с картой. Почти приехали. — Я не имею желания пока работать. А ты хочешь куда-то сходить? Юра кивает, быстро, болванчиком, думает, что если сейчас не скажет, то потом проявит ли Виктор желание встретиться? А если и проявит, то хватит ли смелости ему самому? Просто к чёрту все. — К тебе. — В гости? Плисецкий вновь кивает головой, оттаскивает ладонь из-под чужой с руля, испытывая то, что называются двойственностью – и хочется, и страшно, и до прокусанных до крови губ, но нельзя, ведь это почти кровавым выведено по внутренним рамкам. Он отворачивается, касается пальцами красных горячих щек, хоть белье суши, и дрожащими губами с заплетающимся языком и убитой в идеале дикцией бормочет едва дыша. — Извини… нет, если ты против и нельзя, то забей, в общем. «Только попробуй, убью, сволочь, сразу, ненавижу». А Витя, он смеётся, едва глядя краем глаза на подростка, не может разглядеть за ворохом его волос ни глаз, ни закушенных губ, но замечает красные уши, и остановиться трудно, сколько ни глуши это все ради приличия за кулаком и кашлем. — Я думал, этого момента ждать и ждать. С тобой так приятно разговаривать. — Пф, да иди ты! Что смешного?! Ничего, совсем ничего смешного, Никифоров уже у школы, пытаясь не сбить подходящих и переходящих дорогу учеников более прямо смотрит на отворачивающегося Юру, тянет молчаливую паузу и ждёт, когда подросток глубоко выдохнет, переставая пытаться разодрать кожу на своих ладонях. — Все хорошо, котёнок, — Виктор паркуется у ворот, снимает телефон с держателя, пока GPS механически показывает, что до цели еще десять метров ходьбы, и кладёт его на панель перед собой экраном вниз, чтобы не маячил. — Ты часто говорил, что ко мне домой под страхом смерти не придёшь. Я удивлен, — он медлит, быстро стискивает зубы, задаваясь вопросом, а что же стоит говорить подростку, чтобы быть правильно понятым? — И мне приятно. — Я еду с тобой в одной машине. После этого уже ничего не страшно. Плисецкого передёргивает от одного вида нежеланного жёлто-белого здания из бокового окна, где внутри посланники Люцифера и три обязательных контрольных, которые стоит написать, пока родители не узнали о прогуле. — Я тебя ещё не изнасиловал, хорошая ступень доверия, — Виктор тоже оглядывается, мало запечатлённый, вспоминает свои одиннадцать лет и переводит взгляд на хмурого Юру, что поджимает губы и сквозь заборы приличия матерится беззвучно. — Ты не в настроении? — Для тебя я сейчас пойду в школу. Для себя же я иду на эшафот. — Просто напиши контрольные, и всё будет хорошо, — Никифоров помогает отстегнуться, быстро обвивает чужую шею и притягивает Юру к себе, касаясь щекой светлых волос, вечно распущенных и лезущих в глаза. — Я буду ждать. Подросток глаза закатывает, мотает головой, чтоб удобно было, позволяя себя обнимать и смотрит на свою ладонь, крепко сжимаемую в кулак. «Ты гордый, Юра. Ты тигр, блядь, терпи!». — Ты сам отправляешь меня на смерть. — Мне плюнуть на принципы и увезти тебя к заливу? — Мы оба понимаем, что я не могу не пойти, так что будем надеяться, что меня замучают не до смерти. — Не всё так плохо, как ты думаешь, — Витя подается ближе, вторую руку заводит за прямую юрьеву спину и открывает дверь. — У тебя через десять минут начнутся уроки, братик, — у Плисецкого пальцы ног подгибаются, сводит низ живота и дыхание; колени скоро биться друг о дружку начнут, но больше волнует вопрос, как дойти до школы. — Будь хорошим, хотя бы послушай, что тебе говорят. Виктор коротко целует в бледную щёку, отпуская мальчишку в последний путь, приговаривает «на удачу» и внимательно следит за метаморфозами с усмешкой на тонких губах. Юра на месте застывает, секунд пять, не больше, пристально глядит в те морозы по радужке, которые ничерта не холодят душу, на автомате кивает и выбегает из машины, хлопнув дверью, уносясь и не оглядываясь. Никифоров провожает взглядом, разочарованным, и заводит двигатель. — Хоть попрощался бы.***
13:42 Виктор: Жду у ворот, котёнок. Долго ещё? Юрий: я готов спрыгнуть из окна третьего этажа прямо сейчас, пробив голову Виктор: Кабинет куда выходит? Я тебя словлю. Юрий: нет, не лови, тогда я выживу. мне ещё минут десять… или чуть больше. пока не напишу, то есть, не спишу все Виктор: Что у тебя за предмет? Что ты так рьяно бежишь? Юрий: второй! час математики Виктор: Это нормально, Юр. Мозг совсем плавится? Юрий: он в отключке Виктор: Я добрый. Я около дверей, вру охраннику, что пришёл за братом. Скажи, что тебе нужно СРОЧНО уйти пораньше. Юрий: пф, братик, ты учишь ребёнка врать погоди, мне один номер списать. дай мне около пяти минут Виктор: Что ж, мы давно пришли к выводу, что добропорядочность во мне хромает. Даю. Пойду пока посмотрю на гордость твоего лицея. Юрий: не даёшь. или ты про пять минут? так, всё, я списывать Виктор: А ты хочешь, чтобы дал? не отвлекайся. -//- Юрий: ты где сейчас? Виктор: Около лестницы. Которая справа, если заходить с главного входа. Юра бегом спускается по лестнице, успокаивая сердце, мозги, душу, что каждые десять минут норовили напомнить, куда они сегодня совершат путешествие. Было волнительно – не страшно, хотелось очень, только вслух признаваться в своих мечтаниях, как оголять уязвленные участки. Но было весело, руки дрожали, колени подгибались, но почти врезаясь в Виктора, быстро обнимая его со спины, очень хотелось смеяться. — Ну что, братик, меня выпустили. И он смеется, ощущая то восходящее предвкушение азарта, стискивая в руках тёплое тело, к которому жаться хотелось; ещё бы уткнуться в шею, вдыхая бесконечно аромат викторова одеколона, чувствовать, как на тебя глядят восхищённо-завороженно, как поверх чужие широкие ладони накрывают собственные и застыть во времени, ловя непередаваемый словами момент блаженства и лёгкого привкуса настоящего счастья. — Ты отсидел шесть часов ада и по праву заслужил награду. Всё ещё хочешь ко мне? — Виктор быстро оглядывается по сторонам, не замечая никого, и переводит взгляд на Юру, от лёгкой улыбки которого в душе всё сжимается. — Могу передумать. Надо? — Любой каприз, котёнок, пока ты такой послушный, — он медленно разворачивается в чужих руках, не сводя взора, проводит тыльной стороной пальцев по щеке с замиранием – у обоих, — и милый. Пойдём? Юра только фыркает, отворачиваясь и кривя губы, с заходящей дрожью в глотке – вот уж дожили, направляясь к раздевалкам. — Я не милый. — А мне кажется по-другому, — Никифоров направляется следом, останавливается у входа, ожидая, пока Плисецкий переобуется и накинет куртку. — Не расшатывай мои нервы, они легко сдают. Я давно не пил успокоительное. — И не пей, пожалуйста. Не стоит это того, — Виктор быстро морщится, отчего-то воспоминания обо всех препаратах, хоть седативных, хоть транквилизаторов, отдавались приступом тошноты в горле и затхлым запахом больниц с общей атмосферой поникшего разочарования в жизни, подходит ближе и бережно застёгивает молнию чужой куртки, на что Юра шипит, дёргается и идёт к выходу, проклиная про себя всю преисподнюю дьявола самыми добрыми словами. — Да что ж ты со мной как с первоклассником обращаешься?! — а вот дверь наружу почти что врата Рая, интересно, всем грешникам так кажется? Виктор нагоняет следом быстрыми шагами, касаясь чужого плеча. — А почему ты не хочешь, чтобы за тобой поухаживали? Я, вообще-то, по-прежнему чувствую себя неуютно. — Потому что, — Плисецкий старается идти, смотря под ноги, но то и дело косится вбок, на Виктора, на это чёртово совершенство, которое одним словом выводит из равновесия, а привести – уж увольте, не так работает. — Почему неуютно? — Потому что, — мужчина усмехается, смотрит в ответ, подбирает нужные слова. Юра справляется с собственным желанием то ли по морде врезать, то ли уйти до ближайшей остановки и поехать в Ледовый. У Вити двойственность, отрицание, страх. Глупые предположения и ожидания, во что всё выльется. Он намеренно делает шаг – потому что дальше некуда. — Ощущение, что я тебя вынудил не возникать, сохраняется. Это коробит. Юра только усмехается нагло, косясь исподлобья, привычно не забывая матернуться. — Знаешь, ни одно живое существо в мире не может меня заставить не возникать, так что прекрати ебать себе мозг. «Моё желание, моё, святая ты Дева Мария». Виктор заваливает сознание собственными важными неразрешёнными вопросами, которые давно стоило пояснить, не откладывать в чёрный ящик, так как проверено – не рассасываются проблемы, лишь вырастают, и греби потом дырявой лопатой в лодке океан, когда самым лучшим выходом уже остается только сдохнуть. В своих мыслях он автоматически садится за руль и вспоминает о молчавшем доселе Юре ударом по краю двери. «Когда-нибудь он поплатится». А пока Никифоров открывает ему дверь изнутри и ждёт, когда тот сумку закинет на заднее сиденье, часто моргая и выходя из ирреальности, в которой – на минуту – спокойно для души. Даже посреди океана. — Мог бы и сам открыть, — мужчина фыркает, заводит двигатель и выруливает на дорогу. Юра пристёгивается и поджимает губы. Краем глаза Вите удается посмотреть на театр одного неумелого, или же очень скупого на эмоции актёра, раз в хризолитах весенних лугов раздражение вьётся как мехенди по телу. — Зачем пинать мою машину? Она заслуживает более внимательного отношения к себе, в конце концов, тебе она ничего не сделала. — Хочешь, я пну тебя? — Давай ты никого не будешь пинать? В ответ Плисецкий недовольно фыркает, пару раз глубоко вдыхая-выдыхая. За окном пейзаж неплохой, погода ужаснее вчерашней, снег с самого утра и вьюгу обещают в конце недели. — То, что ты сказал… — Виктор оглядывается то на дорогу, то на своего собеседника, то на поиск гипермаркета, месторасположение которого давно вытекло из головы строчками бесконечных нот и аккордов. — Это намёк на то, что ко мне особое отношение? — Можно и так сказать, — Юра откидывается на кожаное сиденье, запрокидывает голову. Он помнит: должен быть максимально милым, ласковым, послушным, но как таким быть, если Никифоров – тварь психологическая, упёртая и нелогичная в логике Плисецкого. «Разное мировоззрение, конечно. У нас всего-то разное мировоззрение». Но, честно, это ничего не меняет. Ни прошлого, которое слепило их, ни настоящего, в которым они живут. Порою кажется, что и будущее они тоже не творят; так, вытворяют через одно генитальное место и на нём же крутят всё собственное охуевание от ситуации. — Заедем в магазин? Нужно хотя бы продуктов купить. — Да пожалуйста, обращайся. Мне после шести часов морального насилия уже всё равно куда, лишь бы там не было учеников. — Контрольные все написал? — мужчина усмехается, и это вызывает у Плисецкого ещё большую волну раздражения. — Блядь! Не говори это слово! — А ты не ругайся, котёнок, — в воздухе с минуту висит напряжённое молчание, Виктор позволяет Юре время глубоко вздохнуть и сам молчит. Нервишки шалят. — Как приедем, можешь лечь спать, — он говорит это тихо и вкрадчиво, как настоящий психолог, пересекаясь взглядами. — Не хочу, — выдавливает, сжимает ноющие косточки пальцев в кулаки. — И да, написал. Полусписал. Нормально, в общем. — Ты немного… Я бы сказал, расстроенный и уставший. — Я заебавшийся, как и всегда после школы. Нормально, скоро отпустит. — Я тебя не трогаю, окей, — Витя скептически окидывает взглядом подростка. Путь до парковки гипермаркета они проводят в тишине. Им есть о чём в ней подумать, пока говорить начистоту – как прыгнуть выше головы, будучи полностью загипсованным. — Пойдёшь со мной? — Можно тут посидеть? — Конечно. Тебе что-нибудь купить? — Виктор тянется вбок, едва задевая чужие колени, вытаскивает из бардачка портмоне и проверяет телефон на наличие в карманах. — Мм… Нет, если только просто молоко. — У тебя точно нет температуры? — Никифоров хмурится, зарывается длинными пальцами в белокурые волосы и притягивает Юру поближе к себе, взволнованно целуя в лоб. Голос у него убитый до боли, что слышать невозможно, и бледным лицом в темноте города, под тучами, светит, словно из гроба вылез. Плисецкий вздыхает, мягко отталкиваясь от мужчины, машет ладонью и мысленно даже желает приятных покупок и отсутствие очереди. — Я тёплый, потому что живой. Ну и мозг кипит активно, всё окей. — Был бы ты холодным, я бы меньше волновался, — малоудовлетворительно Витя хмыкает и уточняет, медля, всматриваясь и в лицо, и в глаза, и в каждую чёрточку. — Минут двадцать, хорошо? — Иди уже! Он, улыбнувшись, уходит, вышагивая привычный такт, не подстраиваясь, и давая Юре возможность унять своё любопытство, заглянув куда угодно, а юноша лишь откидывается на чертовски удобную спинку сиденья, ненадолго закрывая глаза и случайно засыпая от навалившейся разом усталости. Три контрольные, допрос учителей где был и почему не был, и совсем убитое, когда смотришь в, по сути, знакомый пример, даже понимаешь что откуда, но решение доходит туго. Заебался. Никифоров на обратном пути ещё за пару метров до машины замечает спящее чудо, совсем едва ностальгирующе улыбаясь; тихо садится, убирает два пакета продуктов на заднее сиденье к рюкзаку, заводит двигатель и надеется, что за двадцать минут оставшейся дороги Юра проснется. Только он, склонив голову на бок, тихо и беззаботно сопит всю дорогу, вызывая этим не самые приятные ощущения. Уже в квартире Витя снимает с заснувшего глубоким сном котёнка куртку и обувь, доносит на руках до постели, попутно шикнув на Маккачина, чтобы не шумел – он умный пёс, сразу плетется на кухню, – и укрывает одеялом, целуя ласково, по-родному в висок, убирая пару светлых прядей со лба.