Лекарство

В середине и конце ноября от природы можно ждать приятных (и не очень) весточек. Погода играет так, как ей хочется, насылая на замерзшие города то теплое солнышко, то целые снегопады, засыпающие крыши домов. Каждый, кто живет в Петрограде, знает, что их город становится и вовсе особенным в периоды чрезмерной шаловливости погоды, потому что каждое здание и каждый камешек стоит на могучей и великой Неве. Совсем не удивительно, что на двадцать первое ноября с неба посыпались хлопья снега, перемешанные с моросящим дождем. Маяковский стряхнул с ворота пальто капли воды, успевшие превратиться в маленькие ледышки, и зашел в полуподвальное помещение. Он сделал несколько шагов по направлению к столику, за которым одиноко сидел мужчина средних лет, что-то черкавший на пожелтевших листах бумаги и стряхивая пепел от почти истлевшей сигареты в дешевую деревянную пепельницу. Володя не стал садиться на свободный стул, стоявший неподалеку, — он встал рядом и стянул с себя влажное пальто. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Три месяца не появлялся, — вместо приветствия произнес Маяковский. — Я бы и не пришел, но жена заставила сходить развеяться, — мужчина затушил сигарету, поднимая взгляд на футуриста. — Уйду я от нее скоро. — К «Леночке»? — усмехнулся Володя, и его легкая полуулыбка выражала только добродушие. — Она — моя Муза, — выдохнул собеседник и, собрав свои наброски и наспех убрав их в стоящий на полу портфель, поднялся со стула. — Вас женщины с ума сводят, Булгаков. — Она совершенно другая, не такая, как Люба. — Стало быть, Елена Сергеевна — твоя последняя любовь, Миша? — Да, — кивнул писатель. — Хотя, кому я рассказываю, ты и сам прекрасно знаешь, каково это — любить. Лиля все еще отвергает тебя? Володю перекосило от упоминания этого имени, но он и виду не подал. — Молчишь? — хмыкнул Михаил, понимая, что ему и не ответят. — Ладно, пойдем, сыграем. Маяковского и Булгакова никак нельзя было назвать закадычными друзьями — упаси Боже от столь неуместного сравнения. Но их отношения могли спокойно трактоваться как «друзья-знакомые по случаю». Им обоим нравилось играть в бильярд по понедельникам ровно в восемь часов вечера — это время было выбрано совершенно случайно, но первые два месяца соблюдалось строго. Обычно во время игры они молчали, как, впрочем, и когда отдыхали, но Маяковский знал о любовных отношениях Булгакова, а Булгаков — о Маяковского. Язык не развязывался даже после третьей выпитой рюмки водки, но у них все равно создавалось впечатление, будто они знают друг друга тысячу лет. Определенно можно сказать, что и поэту, и писателю не нужна подобная дружба — взгляды на мир и на жизнь слишком разные, поэтому было бы совершенно неудивительно, если бы вспыльчивый Маяковский затащил в драку спокойного Булгакова после первого основательного дня знакомства. Тема любви и только тема любви объединяла их. Маяковский говорил о безответных чувствах к Лиле, Булгаков слушал и все прекрасно понимал, а затем сам рассказывал Володе о том, что встретил замечательную, утонченную и буквально с полуслова понимающую его даму. Ее имя приятно срывалось из его уст, и противное «Лена» было чуждо Михаилу — только нежное «Леночка». Так они и устраивали свои встречи за игрой в бильярд первое время. А потом Булгаков пропал на три месяца, потому что погряз в создании своего нового романа. Маяковский зашел в просторное помещение, которое отделялось от общего зала плотной красной шторой, насквозь пропахшей табаком. Булгаков поставил свой драгоценный портфель под стул и скрыл его Володиным пальто, которое тот хотел повесить на спинку стула. Там находился действительно важный труд всей его жизни, и Миша совершенно не хотел, чтобы об этом кто-то узнал. Даже сидя в общем зале, он каждый раз прикрывал свои листы, если кто-то проходил мимо, был сильно напряжен и только перед Маяковским сумел заметно расслабиться. Играть они начали первую партию в полнейшей тишине. Первым стартовал Маяковский, одним точным ударом разбив красивый строй шаров. Булгаков же следом отправил белый шар в лузу (Володе достались красные) и про себя усмехнулся, улавливая странное совпадение между цветами этих гладких предметов и ситуацией, что однажды сложилась в России. — С Лилей все так плохо? — между делом поинтересовался Булгаков спустя, наверное, полтора часа, и отправил еще один шар в лузу во время третьей партии. — Она замужняя женщина, — ответил Маяковский. — Раньше тебя это не останавливало. — Раньше и было-то по-другому. — Сейчас что-то изменилось? — Миша остановился, делая затяжку сигаретой, оставленной в пепельнице. Маяковский сделал глоток чего-то горячего, согревая горло, и прищурился. Булгаков никогда не был настойчивым, спрашивал спокойно и стараясь не выводить вспыльчивого футуриста из себя. В конце концов, личная жизнь Володи — не его дело. — Да, — выдохнул он, припоминая медные кудри, которые в последний раз увидел минувшим днем. — Видимо, что-то хорошее, — по-доброму улыбнулся Булгаков и решил остановить игру. — Ты не столь мрачен и груб сегодня, а впрочем, может быть, мне только кажется. Маяковский многозначительно пожал плечами, припоминая, что то же самое ему говорил Пастернак. — Думаю, на сегодня пора заканчивать, работа не терпит отлагательств, — Булгаков опрокинул в себя первую и последнюю рюмку водки, с шумом втянул воздух и подхватил потрепанный портфель. Он снял с крючка свое пальто, накинув его на одно плечо, и остановился буквально в самый последний момент, повернувшись вполоборота к Володе: — Кто бы это ни был, попробуй добиться ее расположения, потому что настолько спокойным я ни разу тебя не видел. — Миша кивнул головой и сжал ручку портфеля крепче. — Доброй ночи, Маяковский. Жду в понедельник. — Ночи, — коротко попрощался Владимир и провел рукой по своим волосам. — Спокойным, значит, — пробубнил он себе под нос и поджал губы. Никто не знал, что творилось у него в голове, когда он быстро оплатил свою половину счета за игру и поспешил к дому одного старого знакомого.