Лекарство

— Проходи, — произнес Есенин, когда дверной замок, отпирающий его квартиру, щелкнул. — Ничего не изменилось, — хмыкнул Анатолий и стянул с себя шляпу, которую любил носить последние несколько месяцев. Сережа кивнул: что вообще в его квартире могло поменяться? Только разве что лампочка в старой люстре была заменена на новую, а коврик для ног вместо наружной стороны оказался внутри самой квартиры. Этот жест словно говорил: здесь никого нет, добро не пожаловать. — Давненько я здесь не был… сколько? Месяца два? — поинтересовался Мариенгоф. Есенин поморщился: Анатоль начинал немного напрягать и раздражать, ведь до него в квартире бывал только Маяковский, который чаще всего молчал и не докучал ненужными разговорами до тех пор, пока Сережа сам не откроет рот и не начнет о чем-то говорить. На деле же Есенин и вовсе не знал, зачем согласился на мольбы друга впустить его в дом и поговорить. Они пересеклись этим вечером, когда Сережа стремительно выбегал из здания литераторов. Он налетел на Мариенгофа, который чудом удержал их двоих от падения, а тот начал о чем-то спрашивать и все говорить-говорить-говорить. В итоге он проводил имажиниста до дома, а затем напросился в гости. Сережа отказать не мог — все-таки Анатоль его лучший друг, поэтому не стоит так резко разрывать связи с тем, с кем связано много различных историй и воспоминаний. — Ты писал что-нибудь? — спросил Мариенгоф, когда они с Есениным прошли на кухню. — Нет, а что, по мне не видно? — усмехнулся имажинист. — Нет, — качнул головой Анатолий, — совсем. Видно только то, что ты закрылся в собственном мире депрессии и не хочешь ничего менять. — Ты мне лекции пришел читать? — изогнул бровь Сережа. — Прости, друг мой, но в них я не нуждаюсь. Мариенгоф отвечать не стал. — Что нового? — сам от себя не ожидая, спросил Сережа и тут же осекся. — Да ничего, работаем потихоньку. Футуристы все еще не любят нас. — Предсказуемо. Время, как Есенину показалось, шло слишком медленно. Но через десять минут он уже был втянут в диалог с Мариенгофом, хоть и отвечал порой лениво и многозначительными фразами. Зато Сережа узнал много полезной информации, касающейся политики, и почему-то в голосе друга скользнуло сочувствие, когда он называл имена особенно популярных поэтов, среди которых промелькнул и Маяковский. — А ты… — начал Анатоль после небольшой заминки. — Не хотел бы вернуться в мир литературы? — Нет, — качнул головой Сережа. — Меня напечатали — а большего и не надо. — Что? — удивленно расширил глаза Мариенгоф. — Как? Когда? — Ты… не видел мою книгу? Сборник стихотворений от издательства «ОГОНЕК», тираж три тысячи. — Сережа, поверь, мимо меня такая новость бы точно не прошла, — уверенно заявил Анатолий и посмотрел на недоумевающее лицо имажиниста. — Кто тебе сказал это? — Маяковский… мы… мы ходили с ним в издательство вместе, там-то я и получил деньги от продаж… — О, — хмыкнул Мариенгоф. — Маяковский… Сережа, не было никакой книги, не было никаких заказов, и «ОГОНЕК» тебя не печатал. Чертов футурист соврал тебе! — А как же… деньги? — ошарашенно спросил Сережа, а затем кто-то зажег лампочку над его головой, и пришло осознание. Он резко поднялся со стула, забежал в комнату, открыл шкаф и достал оттуда что-то, свернутое в небольшую трубочку. Схватил с крючка пальто и понесся из дома, слыша вслед кучу заинтересованных вопросов от Мариенгофа. Есенин бежал по улице как угорелый. До нужного дома при обычном раскладе можно было добраться минут за пятнадцать пешком и за шесть-семь — машиной или общественным транспортом. Но он бежал, поэтому уложился во все пять. Сережа залетел в подъезд и вмиг оказался у нужной двери. — Есенин? — откровенно удивился Маяковский, видя запыхавшегося имажиниста. Тот грубо отпихнул его и зашел в квартиру. — Нужно что-то? — Зачем? — произнес он и, отдышавшись, выпрямился. — Зачем, Володя? Маяковский знал, о чем имажинист вел речь. — Не понимаю, о чем ты, — наигранно недоумевал футурист и скрестил руки на груди, сверху вниз смотря на то, как меняется выражение лица Сережи. — Как это ты не понимаешь? Как?! — повысил голос Есенин. — Зачем ты разыграл всю эту историю с издательством и моей якобы напечатанной книгой? Владимир спокойно обошел гостя и пошел снимать с плиты почти подгоревшую яичницу. — Не смей уходить от ответа! — Не смей кричать в этом доме, — спокойно ответил футурист. — Тогда объясни мне! Володя выключил газ, накрыл сковороду с поздним ужином крышкой и стал заваривать чай. — Маяковский! — выкрикнул Сергей. Ложка в руках Володи погнулась, и он гневно швырнул ее в стену. — Ты хочешь знать?! Хочешь знать, почему я сделал это? Я сделал это потому, что не хотел однажды прийти к запертой двери твоей квартиры и узнать от соседей, что ты покончил жизнь самоубийством! — Я не просил таскаться со мной! — прошипел Сережа и, вытащив из кармана пальто деньги, со звучным хлопком положил их на стол. — Лучше бы ты и вовсе не приходил ко мне никогда! — Есенин развернулся, успев сделать всего два шага в сторону выхода, но его резко вернули на прежнее место, потянув обратно. Маяковский нагнулся, нависнув над Есениным, и впился в его губы поцелуем, который с первых секунд был требовательным и напористым, а не неуклюжим и нерешительным. Он стиснул ошалевшего имажиниста в медвежьих объятьях, чтобы тот никуда не делся, и крепче прижал его к себе. Есенин поначалу пытался вырваться, но как всегда сдался и вскоре сам начал отвечать на поцелуй, который длился не так долго, как он ожидал. Маяковский оторвался и хмуро уставился на чужие губы, а затем сорвал мешающийся пластырь с незажившей раны и отбросил его в сторону. Во второй раз Сережа сам потянулся к чужим губам и, запустив руку в волосы, сжал их на затылке, по максимуму приподнявшись на мысках, чтобы достать до лица напротив. Володя вновь утянул Есенина в поцелуй, сминая его губы еще яростнее, чем до этого. Он случайно, а, может, специально укусил имажиниста в уголок губ и потревожил его рану, которая тут же начала кровоточить. Это распалило Маяковского сильнее, и он притиснул Есенина к стене, напирая и сжимая мужчину в его руках еще крепче. Сережа непроизвольно издал легкий стон удовольствия и оторвался, чувствуя, как чужие губы тут же сцеловывают капельки крови, размазанные по подбородку, части щеки. Он обнял Маяковского за шею и позволил себе нормально отдышаться, чувствуя, как Володя шепчет на ухо что-то неразборчивое. В голове звенела приятная пустота. Говорить не хотелось.