Лекарство

Маяковский кашлянул, нахмурившись. Сергей, что стоял неподалеку, тут же обратил на него внимание и вопросительно изогнул бровь. Футурист покачал головой, мол, все в порядке, и закашлял еще сильнее. — Владимир Владимирович, вам нездоровится? — поинтересовалась Саша, младшая сестра. — Нет, я в порядке, не беспокойтесь, — успокоил Маяковский, слегка улыбнувшись девушке. Он сразу для себя решил, что не стоит настраивать родственников Сергея против себя, проявляя невежество, кое в обычной манере могло литься из него целыми бурными потоками. — Может, вы хотите отведать чаю? — настаивала Александра. — Очень вкусный зеленый чай с мятой, я ее сама летом собирала. — Да ну что вы, не стоит тратить свои запасы на меня. — Ой, полноте! — взмахнула рукой она, вновь улыбаясь. — Что же я для дорогого гостя мяты пожалею? Какая же хозяйка из меня? — Я уверен, очень хорошая, — вежливо ответил Маяковский, на что Саша зарделась. — И все же я настаиваю на том, чтобы угостить вас, — упрямо и кокетливо продолжила она, смотря из-под пушистых ресниц и не скрывая своего румянца. — Ну, раз дело приняло такой оборот, я не могу отказать вам, — произнес Владимир, широко улыбаясь, на что Саша по-девчачьи хихикнула и повела футуриста в сторону уютной кухоньки. Сергей, который наблюдал за всей сложившейся картиной, похлопал глазами, а затем недовольно поморщился, сжимая руку в кулак. Он отвернулся от коридорчика, что вел в ту сторону, в которую направились его сестра и Володя, и тяжело выдохнул, не понимая, почему ощущает какую-то слишком неприятную и давящую тяжесть внутри. Есенин прислонил ладонь к груди, непроизвольно сжимая ткань пальто Маяковского, в котором почему-то до сих пор ходил, хотя в доме было довольно тепло, а затем рвано выдохнул, медленно снимая с себя чужую вещь. Он аккуратно повесил пальто на крючок, еще раз сморщился, словно учуял что-то неприятное, выдохнул и направился в сторону крыльца, желая очутиться на свежем морозном воздухе. — Сереженька, — послышался голос матери, — я поговорила с Владимиром Владимировичем по поводу спального места. Он не против заночевать на теплой печи, составишь ему компанию? Есенин остановился, переведя недоуменный взгляд в сторону Татьяны Федоровны. — Что? — просипел он. — Ты же знаешь, кроватей у нас не так уж и много. Твою мы выбросили еще лет пять назад, она совсем развалилась. Катя с Сашей лягут в пристройке, Виктору Сергеевичу и его жене я постелю в нашей с твоим… — она замялась, тяжело выдохнув, — в нашей комнате, сама размещусь на диване. Тебя же мне куда-то деть надо? — улыбнулась она, подойдя к сыну. — Посмотри, ты весь бледный. Как бы не заболел ты, дорогой мой Сереженька, небось, в столице не такие морозы, как здесь? — Мама. — Сережа мягко улыбнулся. — Уже как несколько лет Москва наша столица, вы забыли? — Ой, да черт бы ее побрал, Москву эту! — женщина махнула рукой. — И не увиливай, я знаю, ты малец шустрый. Все, решено, будешь спать на печи, там тепло, ночью не замерзнешь. — Может, это вам бы стоило там разместиться? — Куда мне? Я старая уже, да и вряд ли Владимиру Владимировичу захочется спать с такой старухой. — Она улыбнулась. — Мама, — возмущенно протянул Есенин, — не выдумывайте! — Он наклонился и поцеловал женщину в щеку. — Ишь ты! — Татьяна Федоровна покачала головой. — Вот заболтаюсь я с тобой и ничего не успею! — Она отступила на пару шагов, наказала сыну готовиться ко сну и отправилась хлопотать дальше. На душе у Сережи потеплело. Он увидел играющего с каким-то бантиком Кота, медленно подошел к нему, дабы не спугнуть, и дотронулся кончиками пальцев до мягкой короткой шерстки. Заигравшийся Кот поначалу шуганулся, а затем признал в человеке хозяина и стал баловаться с его пальцами, не больно их кусая. Сергей заулыбался пуще прежнего, глядя на резвящееся животное, а затем услышал звонкий смех Саши, доносившийся со стороны кухни. Видимо, Володя рассказал что-то необычайно веселое, раз вызвал у младшей сестры подобную реакцию. Улыбка с лица Сережи сползла, он выпрямился, хмурясь, и направился в сторону входной двери, забыв накинуть на плечи хоть что-нибудь теплое. На улице было холодно. Днем, когда светило солнце, Сергей этого почти не чувствовал, потому что рубил дрова, а морозный воздух охлаждал его тело, которое от этого не покрывалось испариной. Но стоявшая на дворе погода не заставила Есенина вернуться домой, напротив, он сделал несколько уверенных шагов вперед, и только тогда звонкий смех Александры перестал стоять в ушах. Он выдохнул, вновь ощущая непонятное чувство внутри. — Черт бы все побрал… — тихо прошептал Есенин, ступая вперед. Он не собирался уходить — зачем же волновать домашних? Но освежить туманную голову ему было необходимо. Слишком много всего свалилось на него за этот день. Похороны отца, приезд Маяковского, а теперь… это. Сергей поднял голову вверх. Небо было затянуто тяжелыми тучами, которые плавно обходили стороной яркий полумесяц луны. Есенин протянул к нему руку, пытаясь словить или ощутить присутствие небесного светила на кончиках пальцев, а затем хмыкнул, когда разжал кулак и не увидел ровным счетом ничего. Он прошел еще дальше, следуя по идеально вытоптанной тропинке, и наткнулся на небольшую калитку, ведущую в нижний сад, где летом обычно находится огород. Сейчас там ничего нет, конечно же, только яблоневые, вишневые и грушевые деревья растут где-то в самом низу, припорошенные снегом, да кусты красной кислой смородины, которую так сильно любит Есенин. Сережа отворил калитку и посмотрел вниз, на кристально чистый снег, который блестел от ярко светящей луны. Его взгляд пробежался чуть дальше, вглубь сада, и Сергей поморщился от пробравшей все его тело дрожи, когда ему показалось, что меж деревьев он увидел чей-то силуэт. — Глупости все это, — успокаивал себя он, проморгавшись. Но силуэт никуда не уходил, более того, он поманил Сергея рукой, и он, не в силах сопротивляться, словно завороженный, сделал шаг вперед, утопая правой ногой в толстом слое снега. Прошел поэт так метра два, а затем белая дымка перед глазами исчезла. Силуэт пропал. Есенин разом потерял весь интерес, оглянулся назад, глядя лишь на светящиеся окна собственного дома, и понял, что сил идти обратно у него совершенно нет. Он развернулся, раскинул руки в стороны и упал на снег, который казался ему мягкой постелью. Холод совсем не чувствовался, напротив, казалось, что он находится в теплом помещении. Ветер, что гулял меж деревьев, убаюкивал, ночные птицы, которых он отродясь не слышал, пели какие-то странные песенки, состоящие из отдельных непонятных звуков. Где-то в округе раздавался лай псов, вышедших на охоту или просто гонявшихся за еще не спящими кошками. Сереже показалось, что он услышал чей-то смешок. Глаза слипались, поэтому он, не колеблясь, закрыл их. Мама говорила, что нельзя лежать на снегу больше пяти минут, но Есенин пообещал себе, что он немного вздремнет, всего несколько коротких минуток, ведь на улице так хорошо, а от снега, принявшего форму его тела, не исходило никакого холода. Он приоткрыл глаза на секунду, убеждаясь, что луна все еще светит над ним, а затем окончательно расслабился, и весь его мир померк в непроглядной ночной тьме.