Лекарство

— Это я виновата! — послышалось со стороны. — Совсем не заметила, что ему уже было плохо! — Тише, маменька! — успокаивал голос молодой женщины. — Вы что, не знаете, насколько беспечен наш братец? Ох… — Не говори так! — прервал кто-то. — Ты что, не волнуешься о нем? — Конечно волнуюсь, глупенькая! — с досадой произнесла женщина. Сережа почувствовал, как чья-то рука опустилась на его горячий лоб. — Не переживайте, — пробасил мужчина, — я буду рядом с ним всю ночь. — Ох, Владимир Владимирович, ну что вы… — Нет, — мягко прервал он, — я позабочусь… Есенин приоткрыл глаза, смотря прямо на яркую лампочку, торчащую из потолка, поморщился, потому что светом резануло знатно, пробормотал что-то невнятное и попытался вслушаться в обрывки чьих-то фраз, которые с каждой секундой улавливались все хуже и хуже. Он предпринял попытку встать, вспомнив, что, вообще-то, должен лежать на снегу, но тяжелая рука, упершаяся в его грудь, и чей-то вскрик, раздавшийся над самым ухом, вновь забрали все его силы. Есенин полностью расслабился, ощутил, как маленькие коготки впиваются в пальцы его правой руки, и провалился в темноту. Очнулся он глубокой ночью. Вокруг стоял ядреный запах водки, но это не вызывало дискомфорта. Спину грело тепло от растопленной печи, а от матраца, набитого сеном и соломой, исходил характерный запах. Было невероятно мягко. Есенин пошевелился, пытаясь принять удобное положение, и только тогда понял, что рядом с ним кто-то лежит. Он аккуратно повернул голову в сторону и увидел мирно спящего Маяковского, на чье лицо ложились светлые тени от нескольких свечей, расставленных по углам комнаты. Дыхание перехватило сразу же, поэт попытался отодвинуться, но рука, которая лежала поперек его груди, сжалась сильнее, и Маяковский поморщился во сне. Решив не испытывать судьбу, Есенин, слегка покраснев, мирно лег и стал рассматривать черты спокойного лица, на котором не было ни единой складки. Спящий Маяковский был красивым. Спокойствие невероятно шло ему, вызывая в голове Есенина какие-то аристократические ассоциации. Почему бы Володе и в жизни не быть таким? Он бы собирал вокруг себя еще больше доброжелателей, чем имеет сейчас. Впрочем, квадратный характер Маяковского никак бы не сочетался со спокойствием и безмятежностью на разглаженном лице. Сережа хмыкнул, протягивая руку и касаясь кончиками пальцев чужой щеки. Футурист не повел ни единым мускулом. Он, казалось, расслабился еще больше и задышал ровнее, чем прежде. Есенин улыбнулся, чувствуя, как внутри становится спокойно. Слабость ломила его тело, сонливость одолевала, но засыпать он почему-то не спешил. Сережа понял, что лежит на руке Маяковского, когда его шея затекла окончательно и потребовала чего-нибудь мягкого как вот это одеяло, коим он заботливо укрыт. Лихорадочный жар разливался по всему организму, но поэт не чувствовал его слишком остро. Было, напротив, как-то уютно. Маяковский неожиданно дернулся, нахмурившись, словно увидел во сне что-то неприятное, и Есенин поспешил провести ладонью по его волосам, успокаивая и даря потерянное расслабление. Он перебирал чужие волосы, пропуская их сквозь пальцы и массируя кожу головы, около пяти минут. Даже тогда, когда Маяковский мирно засопел, Есенин не прервал своего занятия. Сережа понял, что чувствует нечто похожее на влюбленность, потому что сердце его прыгало туда-сюда, а щеки заливал румянец, не имеющий никакого отношения к болезни. Мысль эта пришла в голову спонтанно, но он ощутил ее такой правильной, что улыбка сама расцвела на лице. Он согласился «попробовать» с Володей, но довольно часто сомневался, что из этого всего может получиться что-то дельное. Возможно, Маяковский дождется взаимности, а потом потеряет интерес и уйдет? Есенин искренне не хотел, чтобы так получилось в дальнейшем. Это было бы неприятно. Сережа тихо приподнял голову, немного сполз вниз и повернулся на бок. Он вдруг ощутил пробежавшее по всему телу легкое возбуждение, что взбудоражило его сознание. Поэт рвано выдохнул, а затем вжался в Маяковского, обнимая его одной рукой и пряча лицо где-то в районе ключиц футуриста. Володя, проснувшись всего на несколько секунд, сдвинулся, принял удобную позу и крепко обнял Есенина, прикрывая того одеялом и согревая теплом собственного тела. Он оставил на чужой макушке легкий поцелуй, а затем вновь провалился в сон, совершенно не видя, но почему-то ощущая, как его Сережа, прикрыв глаза, улыбается.