Лекарство

— Ну, и что это такое? — раздался девичий голос. — Это улица, — прозвучало в ответ. — Сережа! — Саша закатила глаза и, скинув с себя теплый шерстяной платок, накинула его на плечи брату. — Почему мне каждый раз кажется, что я самая старшая из нас троих, а ты — до сих пор пятилетний ребенок? Есенин улыбнулся. — Может, потому что я всегда становлюсь таковым, когда приезжаю в Константиново? Не замечала? — Я не знаю, — вздохнула сестра и, потеснив брата, уселась с ним на расчищенные от снега ступеньки. — Иди в дом, ты окоченеешь здесь. — То же самое могу сказать и тебе. Ты болен. — В дом, — требовательно приказал Сергей. — Я останусь тут, — твердо ответила Саша и, хмыкнув, самодовольно посмотрела на брата. Есенин вздохнул. Он стянул шерстяной платок и, хорошенько расправив его, укрыл и себя, и сестру, придвигаясь к ее боку ближе, дабы согреть. — Ты стала такой упрямой. — И я даже знаю, от кого мне перешла эта черта, — она хохотнула и легонько ткнула Сережу под ребра. — Да и… разве это плохо? Настойчивость, упрямство… было бы лучше, если бы я выросла мягкотелой барышней? — Саша. — Есенин фыркнул. — Откуда ты только понабралась этих слов? — он вздохнул. — И нет, расти уж такой, какая ты есть. Не стоит изменять себя только потому, что так хотят окружающие. Она замерла, а потом на ее девичьем лице расплылась искренняя, совсем еще детская улыбка. Саша воззрилась на брата и, подперев щеку рукой, забавно сощурилась. — Что? — растерялся Есенин. — Владимир Владимирович рассказывал, что порой ты говоришь очень умные вещи и никогда не сдаешься, если дело касается тебя и твоих идеалов. Сережа открыл рот, чтобы что-то сказать, но вскоре закрыл, потому что никаких слов у него для сестры не нашлось. — Я думала, что он ошибается, ведь на человека легко повлиять, если он перестает бороться и сдается, заканчивая верить во все хорошее. Но… — она замолчала, словно подбирая нужные слова, и заглянула прямо в глаза Есенину. — Ты же… не опускал руки, когда что-то случалось? Сережа не знал, что ответить. Сестра наверняка видела в нем сильного человека, способного перенести все тяжести и невзгоды, но даже она не знала, насколько навязчивым было желание поднять со дна шкафа веревку и затянуть петлю на шее. Саша не стала требовать словесного ответа, потому что сумела прочесть его в чужих глазах. Она не подала виду, только еще раз улыбнулась и прислонилась к теплому боку теснее. — А еще мы говорили о поэзии, — буднично продолжила Саша, и Сережа решил подыграть ей. — Володя читал тебе свои стихи? — Да. Но мне они как-то… они хорошие, но… Есенин рассмеялся. — Я прекрасно понимаю, что ты хочешь сказать. У Володи есть талант, но использует он его в очень необычной манере. Ему согласно кивнули. — Он даже зачитал мне какое-то любовное четверостишье. — И как? Тебя зацепило? — Совсем чуть-чуть. — Она улыбнулась. — После него у меня сложилось впечатление, что Владимиру Владимировичу кто-то очень нравится. — И… как ты… — Есенин кашлянул и тут же поспешил успокоить напрягшуюся сестру взмахом руки. — Как ты отнеслась к этому? — А как я должна была? — Саша удивленно захлопала глазами. — Разве он, Володя… тебе не нравится? — осторожно поинтересовался Есенин и услышал заливистый смех своей сестры. Спрашивать это было, во-первых, страшно, а во-вторых, как-то болезненно. Что будет, если его молоденькая сестричка влюбится в мужчину, гораздо старше ее самой? Но Сережа, порядком, удивился, когда Саша не могла остановить рвущийся наружу смех около двух минут. — Ох… — Она смахнула выступившие в уголках глаз слезы. — Брат, как ты себе это представляешь? Мне пятнадцать. — Раньше возраст людей не останавливал, — подметил Есенин. — И ты кокетничала с ним, я же видел. — Это было, признаю, — кивнула она, — ну а что ты хочешь? Владимир Владимирович довольно симпатичный. — Саша поерзала на месте и лукаво воззрилась на Сережу. — То есть ты не влюблена в него?.. — Нет конечно! — Она подскочила с места и уперла руки в боки. — Зачем мне влюбляться, если я заранее знаю, что у нас ничего не получится? — Ты не по годам умная, — улыбнулся Сергей, поднимаясь со ступеней. Ему стало гораздо легче дышать. Александра улыбнулась и, подхватив брата под локоток, потащила в сторону двери. — Пойдем домой, иначе маменька убьет нас. Когда Есенин, уже согревшись, сидел на диване, сосредоточенно о чем-то размышляя, он все-таки сумел почувствовать настойчивый, но ненавязчивый взгляд Володи, который, сгорбившись, записывал что-то в блокнот и частенько отрывался от него. Сережа ухватился за нужную ему мысль, как за улетающий воздушный шарик, и, отвлекшись, перевел взгляд на футуриста. Тот покачал головой, мол, все в порядке, я просто смотрю, и уткнулся в свой блокнот вновь. Есенин вдруг заинтересовался, уселся удобнее и почувствовал, как внутри что-то сладко ноет, еще больше разжигает костер частично потухших чувств. Теперь уже он внимательно уставился на Володю, как на иностранную диковину, которую хотелось разглядывать со всех сторон, может, даже пощупать и провести руками по сильным, крепким плечам. Сережа перевел взгляд на чужие губы, которые то и дело шевелились, шепча какие-то слова, и вдруг резко замер, покраснев, наверное, с ног до головы. Он понял, что сам хочет поцеловать Маяковского. Он понял, что сам влюбился в него.