Мой старый друг, мой верный Дьявол,
Пропел мне песенку одну:
— Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошёл ко дну.
— Николай Гумилёв, «Умный дьявол», 1906
Как говорил один старый ублюдок, приметивший однажды на улицах Оксенфурта ободранную девчонку среди сотни других, столь же обделенных судьбой: главное в нашем деле — это хорошая наводка. Хорошая наводка, острый нож и тихая ночь. Из трех ингредиентов удачной вылазки мне не доставало лишь одного. Виной тому была на редкость безродная и холодная осень. Осень для вора — что штиль для варяга. Зимой знать уезжает в Туссент, летом на Скеллиге, а стража их расслабляется в отсутствие привычного кнута. Патрули вокруг усадеб редеют; те, что еще рутинно обходят периметр, становятся все пьянее, и мне все легче найти лазейку — одинокого бедолагу, которого поставили охранять запасной вход, слишком пьяного даже для того, чтобы поссать ровно. Пьян летом от жары и скуки, зимой от голода и злости. Была бы брага, за поводом не постоит. Но не осенью. Осенью дворяне сидят, как сычи, под надежным укрытием высоких стен. Только и остается пить в «Алхимии», одну за другой, играть в гвинт, собирать по крупицам слухи: у кого завелась пара лишних монет и кто решил отправиться в дальний вояж. Ад и черти, контингент в моей любимой корчме становился все хуже и хуже, особенно с тех пор, как это место облюбовали «кабаны» со своим атаманом. Особенно мне не внушал доверия тот тип в углу — вылитый черт! Лицо одутловатое, хищное, глаза черные, как угли, так пристально наблюдает за окружающими, как будто те ему еще с прошлой осени денег должны. Либо торгаш, либо чиновник — третьего не дано. Посмотрел в мою сторону? Да нет, померещилось. Впрочем, нет, я наговариваю — лицо все-таки необычное. Знакомая новиградская belle de nuit, фанатично приверженная своей профессии, называла таких мужчин харизмати-и-ичными — именно так, манерно, растягивая слова, как лакрицу. У местных дворян тягучий выговор — а какая куртизанка не пытается походить на дворянку? Не померещилось. Почему он так пристально на меня смотрит? Меня трудно спутать с девушкой легкого поведения — они предпочитают показывать товар лицом, а не прятаться под тяжелым капюшоном. Быть может, старый знакомый, но память меня подводит? Мужчина и правда показался мне смутно знакомым, будто бы расплывчатая фигура на фоне знаменитой картины. Незнакомец тепло улыбнулся, перехватив мой взгляд. Медленно расплылся в добродушной улыбке — время словно замедлило свой бег. Как жутковато тихо сегодня в обычно шумной «Алхимии» — ни одной пьяной перепалки, даже Радовида никто не упомянул бранным словом. — Больно смотреть, как вы битый час пьете эту кислятину. Не желаете отведать действительно хорошего вина? Голос незнакомца был бархатистым, благородным, но без каких-либо отличительных признаков — ни выговора, ни акцента. Он смутно напомнил мне кого-то бесконечно далекого и забытого, но щедрого родственника. Умение расположить к себе одной фразой укрепило мои догадки о его профессии. — Почему бы и нет? — меня саму удивила несвойственная мне приветливость. Но мой напиток был кислым, ночь скучна, а публика посредственна. У меня всегда слабость к загадкам, а так любезно предложивший мне вина мужчина был воплощением загадочности. Вино принесли во мгновение ока. Обычно так проворно обслуживали только постоянных посетителей, но незнакомца я видела в «Алхимии» впервые. — Гюнтер о’Дим, торговец зеркалами, — наконец представился он. Торговец зеркалами? Какая без надобности узкая специализация — у нас не Туссент, тут бы хоть что-нибудь продать. — Милена Филипек, перебиваюсь случайными заработками. В здешних краях каждая вторая Милена, каждая третья Филипек, а стабильным доходом могли похвастаться очень немногие. Гюнтер о’Дим радушно улыбнулся, и в его лице на мгновение мелькнуло что-то хищное — так выглядит опытный делец, учуявший хорошую сделку. — Мне вас рекомендовали как Никс. Никс? Этим прозвищем я не пользовалась с тех пор, как… как резко решила сменить профессию. Не так много осталось тех, что знали меня под этим псевдонимом. Но мне было отрадно слышать, что интерес незнакомца деловой, а не личный — мои карманы изрядно прохудились. Никс так Никс. — Если вам меня рекомендовали под этим именем, могу предположить, что у вас для меня есть дело. — Небольшая работа, но достаточно деликатного характера, — задумчиво ответил торговец. — Требует некоторых особенных знаний. Ума не приложу, из каких секретных погребов корчмы достали это вино, но именно так я представляла на вкус знаменитый «Сангреаль» — сладкое, но не приторное, фруктовое, но не забродивший компот. Особенных знаний, вот как. Кто его на меня навел? Эта утечка информации была прискорбной — времена неспокойные, в Оксенфурте за одно упоминание об оккультных науках приглашали погреться на костре. Торговец наклонился ко мне и доверительно, почти интимно, прошептал: — Я, госпожа Филипек, коллекционирую необычные работы. Я приготовилась удивиться, что же это могло быть — автопортреты Ван Рога? Ведьмачьи штучки? — Работы в области демонологии, черной магии. Дилетант, конечно, — скромно улыбнулся он. — Но тем не менее, большой ценитель. А вы, как я слышал, — он внимательно посмотрел на меня. — Не дилетант. Как пить дать старые друзья порекомендовали, замерзнуть им во льду пятого круга ада! Как черная жижа: только вздохнешь, так сразу затягивает обратно. А этот глупец, куда он лезет… — В демонологии не бывает недилетантов, господин о’Дим. Будь ты трижды хорош и пьешь на брудершафт c Бельфегором — бездна у тебя за спиной. Всегда. Так чем я могу вам помочь? — Вы когда-нибудь слышали об Ольгерде фон Эвереке? — Об атамане? Конечно, слышала. И видела — здесь же, в «Алхимии». Но мы не знакомы лично — по-моему, к счастью. — И что же о нем говорят? Протяжный и низкий ветер сильнее задул за ставнями. — Что о нем говорят… — я на секунду задумалась, пытаясь выудить что-то стоящее из вереницы сплетен и слухов. — Говорят… Да ничего хорошего о нем не говорят. Вроде как дворянин, а на деле обыкновенный бандит. Разбойничает со своей сворой, для них он как Лебеда во плоти. Кабаны, точно. Так зовутся. Элитные наемники. Видела я Ольгерда фон Эверека действительно лишь пару раз. Образ смутно маячил у меня перед глазами — чистая реданская кровь дворянского разлива. Жесткие, но красивые черты. Одет всегда вычурно, в дорого расшитый кунтуш с пурпурными отворотами. Но самая отменная вещь у него — это карабела. Изящное, легкое оружие, заботливо укутанное в раскрашенные ножны. — Так что у вас за дело к атаману? Испытывающий взгляд торговца словно пронизывал меня насквозь. Кого же… кого же он мне напоминал? У меня уже вертелось на языке, где я его видела, но любая попытка вспомнить вызывала отчаянную мигрень. — Быть может, вам известно, что у фон Эверека обширная коллекция манускри… редких работ. Не доступных к продаже. Атаман-чернокнижник? Я смутно припоминала какие-то невнятные слухи, что последний из рода фон Эвереков то ли брата, то ли жену, то ли обоих принес в жертву дьяволу, чтобы стать непобедимым в бою. Я не придала значения, ведь злословие мелкой оксенфуртской буржуазии неподражаемо — одному дворянину, приказавшему снести ветхую церквушку, сразу же приписали чуть ли не поедание младенцев. Я не сомневалась, что стоило кому-то узнать о нахождении у Фон Эверека черных книг, так он бы тут же унаследовал грехи всего княжества за последнее столетие. За богатство и власть людская молва четвертует без суда и следствия. Будь оно и так, пусть и коллекционирует атаман манускрипты — какое до этого дело торговцу? Неужели попросит эту злосчастную «Liber Al vel Vegis», которую так вожделеет каждый начинающий оккультист? Если так, то мне даже не нужно будет красть у Фон Эверека, чтобы ее заполучить. С этой дьяволопоклоннической манией среди воспитанниц Аретузы любой толковый букинист хранит эту книгу у себя в закромах, подальше от охотников на ведьм. О’Дим тихо, но очень четко произнес то единственное название, которое я меньше всего ожидала услышать. — Мне нужен Кодекс Гигас. Вот же дьявол! Легендарный Кодекс? Этот манускрипт не из нашего мира… Был принесен к нам какой-то бестией после сопряжения сфер. Я видела море подделок, так много, что перестала верить в существование оригинала. Неужели фон Эверек достал такое сокровище… Сокровище, поиску которого орден посвятил себя целиком. Что он, разбойник, будет с ним делать? А торговцу он зачем понадобился? Решил смастерить зеркало Челлини? Оно бы ему не помешало. Впрочем… — Что я могу сказать, господин о’Дим, — пожала я плечами. — Как и все в этом мире, это вопрос цены. Если атаман действительно разбирается в подобных работах, думаю, он хранит ее за семью печатями, а не почитывает одинокими вечерами перед камином. Я не стану рисковать своей шкурой и ссориться с одним из самых опасных людей Редании за гроши. Если атаман действительно каким-то неведомым образом завладел Кодексом, то я с удовольствием помогу манускрипту сменить владельца. За разумную цену, конечно. Редко когда выпадает такой удобный случай и заработать, и прикоснуться к сокровенным знаниям. — Если это вопрос цены, — тихо сказал о’Дим, — то мы с тобой обязательно договоримся. Сколько бы я попросила за эту авантюру? Не меньше пяти тысяч крон. Я мысленно увеличила сумму вдвое, чтобы оставить пространство для торга. Но не успела я открыть рот, как господин о’Дим назвал сумму, за которую… За которую и душу продать можно.…Он слышал зов, когда он плавал:
«О, верь мне, я не обману»…
Но помни, — молвил умный Дьявол, —
Он на заре пошел ко дну».