Черное зеркало

      Утром меня как обухом по голове ударило похмелье после вечерней эйфории, которая охватила меня при мысли, насколько тяжела будет в моей руке груда золота. В своем неуемном энтузиазме я обещала торговцу зеркалами — на всё про всё у меня уйдет три дня.       Три дня. Три дня на то, чтобы узнать, как и где живет самый опасный из разбойников по эту сторону Понтара, на то, чтобы узнать, где он хранит знаменитый манускрипт и на то, чтобы его украсть.       Как меня мог настолько подвести здравый смысл? Но, к сожалению, это тот единственный случай, когда слово вора — его честь.       Сбор информации о будущей жертве ограбления — балансировка на лезвии ножа. Стоит разузнать чуть меньше — останешься с пустыми руками. Стоит разузнать чуть больше — местные амбалы доступно объяснят тебе, почему любопытство погубило кошку.       Один вопрос интересовал меня больше других — для чего разбойнику черные книги?       Темные аллеи Оксенфуртской академии — одно из немногих мест, где встреча с дамой, чье лицо скрывала плотная ткань, будет почти однозначно расценена, как романтическая. Это мне на руку — особенно, когда на рандеву приходит одиозно придурковатого вида студент Оксенфуртской академии.       Болуслав, к его чести сказать, гораздо смышленее, чем казался на вид, иначе не был бы любимым учеником профессора Шезлока. Но ко мне его привела скорее продажность, чем смышленость.       — Принес?       — Нет, не принес, — увидев разочарование на моем лице, Болуслав поспешно добавил. — Но я все узнал, как ты и просила.       — И что же ты узнал?       — Атаман много раз бывал у профессора. Говорят, скупил все книги академии по черной магии, без разбору, за любые деньги. Я тут записал, что именно: Codex Seraphinianus, манускрипт Войнича, «Памфлет о Божественной Крови» Иреникуса…       Удивительно разношерстная подборка.       — Манускрипт Войнича — по гербологии.       — Да-а-а? — разочарованно протянул Болуслав. — А я и не знал.       Что-то подсказывает мне, что и атаману это было неведомо. Бросив быстрый взгляд на список, я поняла, что его написал человек, охваченный отчаянием, — подборка книг была похожа на сумбурную попытку найти что-либо, что в представлении обывателя связано с потусторонним миром и его обитателями.       И, судя по сведениям о’Дима, он все-таки нашел ту самую книгу, после которой можно было прекратить поиски. Но манускрипт должен был оказаться для него бесполезной писаниной — вряд ли фон Эверек смог бы его расшифровать.       Значит, я могу не опасаться хитроумных ловушек, расставленных черным магом. Такой список магом мог бы быть составлен только в предсмертной лихорадке. Я с облегчением вручила Болуславу заслуженный флакон с кровью суккуба. Он жадно взял пузырь и расплылся в улыбке, явно предвкушая сладостную ночь с девушкой, ранее холодной к нему.        — А поможет? — вдруг перепугался он.        — Болуслав, — устало протянула я. — Если тебе не поможет этот флакон, то ничто уже не сможет помочь.        А есть ли женщина у атамана? Холостых грабить тяжелее, они более непредсказуемы, ведомые желанием уйти из дома в поисках приключений и внезапно вернуться с добычей. В окрестностях Оксенфурта есть только один человек, осведомленный, как мне показалось, о всех половых актах в радиусе сотен верст — распорядительница дома удовольствий у южных ворот.       К моей удаче она мне сильно задолжала — мои знания помогали ее воспитанницам избежать интересного положения. Перспектива лишиться языка за сплетни о клиентах была все же привлекательнее перспективы сгореть на костре за попытку помешать промыслу Великого Огня и избавиться от случайного ребенка. Стоило мне упомянуть фон Эверека и его банду, как она сразу кивнула.       — Конечно знаю, Миленочка. Разбойники охочи до женской ласки, а мы рады помочь им расслабиться, — исполненная чувством важности своей профессии, она продолжила. — Я девочек своих часто отправляю к атаману на усадьбу — по две, по три. Я очень довольна — возвращаются румяные, накормленные, их там никто не обижает. Чаевые дают такие, что они у меня на неделю отгул берут. Такими клиентами только и живы еще.       — Девочки для солдат или для атамана?        Мой вопрос повис в воздухе, как на зло услышанный всеми скучающими обитательницами дома.       — Какая ты сегодня любопытная, — хитро улыбнулась она. — Ты с девчонками, конечно, сама поговори, но насколько мне известно, скорее все же, для солдат.       — Почему, у атамана есть женщина?       — Ой, нет, — она заливается чистым смехом. — Ему женщины мгновенно надоедают, — и шепотом добавляет: — Девочек он попробовал, но только один раз. Те довольные были, аж зарделись, когда рассказывали: вино, камин зажженный. Умеет красиво жить, зараза!       И интересно, судя по букинистическим увлечениям.       — Но после — все, как камень. Поговаривают, ему так скучно, что только нечто необычное способно его развлечь.        Одна из девочек, с исключительно невычурным для жрицы любви именем — Олина, как раз закончила партию в гвинт. От неё мне нужно было только одно — понять, как мне лучше всего было попасть в усадьбу атамана. Говорила она настолько неохотно, что распорядительнице пришлось прикрикнуть на нее и напомнить, кто помог ей прошлой весной.       Усадьба находилась к северу от Бруевича, классическая постройка в старореданском стиле. Проводили девушек всегда через парадный вход, но прислуга пользовалось черным, который располагался в северо-восточной части здания.       В основном «кабаны» проводили время в зале снизу, но когда Ольгерд позвал Олину к себе, она заприметила и просторную спальню, и кабинет. Особенно восхищенно она вспоминала изумительной красоты комнату, где он хранил дорогущие скульптуры и картины.       — А книги? Ты видела, где он держит книги?       Олина посмотрела на меня с искренним изумлением:       — Вы, бабы ученые, всегда такие смешные вопросы задаете! Но книги у него были повсюду: на полу, на столах, на подоконниках.       Я надеюсь, что он прибрался. Меня совершенно не соблазняла перспектива бегать из комнаты в комнату по грудам книг.       А где проводят время атаман и его «кабаны», я знала и без дополнительных расспросов.       Я заранее договорилась с Маргошей, хозяйкой заведения, что займу самый неприметный угол. Там я и пыталась слиться со стеной, когда в таверну вошел фон Эверек со своей бандой.       После всех моих изысканий увидеть атамана было немного неловко. Я разузнала об этом человеке больше, чем о своем последнем любовнике.       Ольгерд фон Эверек вошел первым. Своей прямой осанкой и плавными движениями он моментально приковывал к себе всеобщее внимание. «Кабаны» распределились по таверне, занимая все, на чем можно было сидеть или на что облокотиться. Ольгерд занял место вдалеке от меня, я смогла разглядеть только серповидный шрам на его голове. И чем его так крепко приложили?       «И тут ведьмак, представляешь, спрашивает, дескать, где я могу найти Ольгерда фон Эверека?» — громко, трубно вещал кабан рядом со мной. — «И мы ему, этому ублюдку белобрысому, говорим: это ж я Ольгерд фон Эверек! Нет, я!» — его собеседник залился громким хохотом.       «Так что, прикончит мутант теперь жабу?», — не ослышалась ли я? Жабу? Не припоминаю такого монстра в бестиарии. — «Черта лысого он убьет. Лежит небось уже с разорванным брюхом в канализации. Жабу хер убьешь!» — важно подытожил он.       Сюрреализм этого диалога вогнал меня в легкий ступор. У атамана какие-то личные предубеждения против бесхвостых земноводных? Причуды богатых мира сего становились более замысловатыми.       А в другом конце таверны намечалась драка. Правда, скорее шутливая, вызванная непримиримыми различиями в мировоззрении туссентского рыцаря и кого-то из кабанов. Я уже было потеряла интерес к перепалке, когда раздался глубокий гул: «Атаман! Атаман! Атаман!». Кабаны просили своего вожака сразиться за их честь. Продемонстрировать всю мощь горячей реданской крови.       Ольгерду не хотелось, это было видно невооруженным взглядом. Но видимо его все-таки подкупило слепое обожание свиты, и он согласился. Атаман и рыцарь вышли на площадь перед таверной — завсегдатаи дружной вереницей последовали за ними, я в том числе. Намечалось зрелище, но меня больше интересовала возможность проверить пресловутую неуязвимость в бою.       Туссентский рыцарь едва успел начать пафосную речь о ничтожестве варварских обычаев, по сравнению с просвещённым путем рыцарей, но был грубо прерван улюлюканьем толпы.       Карабела со свистом разрезала воздух.       Ольгерд был неуловим, стремительно кружась вокруг противника. Полностью уследить за движениями атамана было почти невозможно — он внезапно появлялся то за спиной, то перед глазами рыцаря, не оставляя ему ни малейшего шанса на блокировку удара. Кругом раздавался лишь лязг мечей да восторженные крики публики.       Столь проворные и четкие движения вызвали у меня некоторые подозрения. Что-то мне подсказывает, что у Радовида они бы тоже вызвали исследовательский интерес, атаман. Он истинный ценитель таких «талантов».       Несмотря на то, что исход боя был очевиден с самого начала, рыцарю все-таки удалось пустить Ольгерду кровь.       Если ты продал жену и брата за неуязвимость, Ольгерд, то где-то тебя явно обманули.       А самую последнюю и ценную информацию мне предоставила Маргоша:       — Завтра, — поведала она, закатывая глаза. — К нам приезжает Цираночка. Оправилась от ран, вернула голос, она теперь поет даже прекраснее, чем раньше. Атаман уже выбрал для себя столик поближе к сцене.       А это значит, что провидение мне улыбнулось и фон Эверека завтра вечером не будет дома. Самое время для непрошенных гостей.

***

      — Экстракт яры, — тихо постучалась я в дверь хижины полурослику. — Дьявол, Дариуш, открывай, срочно!       Пробираться через грязь и густую растительность к одинокой хижине в лесу было сущей пыткой.       — Кого черти принесли?! — злобно рявкнул лучший в окрестностях гербалист, протирая заспанные глаза. — Убью!       Разглядев меня, он скривил лицо, будто бы залпом выпил чарку уксуса. Несносный у него характер, но зато найдет нужные травы даже посреди ледяной пустоши. Я выжидательно посмотрела на него — мы договаривались, что к вечеру нужный мне препарат будет готов.       — Роксана, пойми меня правильно, но за твои-то копейки, в такой собачий холод милддлемист искать…       Дьявол, только не это! Я не полезу в усадьбу без этого масла!       — Скоро у меня появятся деньги, Дариуш, но оно мне нужно сейчас.       — Деньги у нее появятся! — загоготал полурослик. — Я тебя сколько знаю, все одно от тебя слышу — деньги будут! Когда у тебя заваляется пара звонких монет, уж и меня в живых не будет, и моих детей!        Я попыталась изобразить свой самый жалостливый взгляд. В который раз разыгрываем одну и ту же сцену — бедная воровка и великодушный благодетель. Полурослик задумчиво почесал подбородок, тяжело вздохнул.        — Ладно, непутевая, держи свое масло. Вот скажи мне — красивая ты ведь девка, так что ж шляешься-то без конца?       Дариуш протянул мне приятно искрящийся светло-желтый пузырек. Я бережно убрала его в котомку.       — Помни: парализует он минут на тридцать, не больше, но обездвиживает будь здоров! Убивать все равно надо, но с ним, даже если не заденешь жизненно важные органы, бедолага будет лежать тихо, пока не истечет кровью. Поняла?       — Твоя должница, Дариуш.       — По гроб! Бывай, Роксана.       Как говорил один мой знакомый сапожник: «Я, сука, уже есть».       У меня множество имен, и одному дьяволу известно, какое из них действительно мое. Свою собственную биографию я узнала из сплетен: если в них есть хоть толика правды, то в младенчестве меня выкинули на улицу, не удостоив даже имени.       Я проштудировала огромное количество литературы, чтобы понять этот бессмысленный и жестокий поступок. Ритуал продажи первенца дьяволу не предполагает убийства. Достаточно просто выкинуть младенца на произвол судьбы, назвав его имя той темной силе, с которой совершалась сделка, тем самым лишив дитя защиты всех благоволящих сил. Выживет младенец или нет — это не столь важно: душа его после смерти все равно попадает в преисподнюю в отсутствие других заступников.        Говорят, что этот быстрый и удобный способ обогащения люди, некогда давшие мне жизнь, выбрали, еще когда я была в утробе матери. Судьба и имя первенца взамен на роскошный дом с белокаменной мансардой, недалеко от Вызимы, и возможность лично пожать руку Борсоди. Говорят, что на этой белокаменной мансарде, посреди неправильно начертанной дрожащей рукой пентаграммы и повесился ее владелец недолгим спустя. Говорят, говорят, говорят — правда давно уже поросла мхом и потеряла всякую ценность.       Добрые и не очень люди помогли мне выжить. Все они называли меня по-разному. Какие-то имена прижились. Милена, например. Что-то я использовала только при сделках с торговцами черного рынка. Некоторые имена так и остались одноразовыми.       Но это все в прошлом — если завтра все пойдет по плану, мои карманы будут рваться под тяжестью золотых монет.       Если все пойдет по плану.