***
— Уходи! — взгляд безразличен… — Почему? — такой едва слышный голос, а взгляд… полный скорби и не выплаканных слез. — Просто уходи и все! — «ну уйди же» — со слезами умоляла одна половинка души, «не уходи» рыдала вторая, раболепно ползая у ее ног. — Ты… больше не любишь меня? — обреченная нотка в родном голосе резанула по сердцу, заставив его кровоточить вновь, рубиновые капли крови его воспоминаний с оглушительным звуком падали на землю и разбивались, тысячами затвердевшими осколками врезаясь в душу. — Люблю… но ты должна уйти… со мной тебе не место. Забирай детей и уходи. — голос, вопреки его настрою, дрогнул. — Нет… Родной, Любимый! — теплые руки, в которых он так сладко забывался обняли, тело, которое не раз подарило ему счастливые мгновенья прижалось к нему, да… он услышал как ее сердечко трепещет в груди… и он… он готов был отступить, лишь бы видеть ее рядом… но — Уходи! — было трудно вырваться из желанных объятий, но он не мог по-другому. Такое долгое молчание, только биение двух сердец, такое одинаковое, судорожное, и дыхание… Теплая ладонь медленно скользнула по его щеке… Как во сне он слышал тихие удаляющиеся шаги, потом плач ребенка, его ребенка, и так хотелось рыдать, биться головой о стену и выть подобно волку на луну, но он просто стоял и смотрел на насмешливый круглый глаз на бархатном небе и не двигался, дрожа от пронзительного ветра, вдруг задувшего в душе… И она ушла, … просто ушла тихо, не проронив ни одной слезинки в его присутствии. Взяла детей за руки и ушла… Так сложно терять, отвергать любимых, зная, что причиняешь им невыносимую боль, терзаясь от мысли, что уже ничего не можешь изменить…***
У девушки дрожали руки, взгляд становился стеклянным, а сердце неистово трепетало. Она вчитывалась в текст, пыталась хоть как-то понять причину такой ненависти, но не могла. Бумажка выпала из рук, ей было невыносимо. Мысль о расставании с любимыми причиняла боль. Да, ту самую. Ужасную, противную, склизкую и до одури невыносимую… Они сидят все здесь, за столом, на кухне. Никто не хочет нарушать тишину, это всё, что осталось у них. — Это невозможно… — говорит юная богиня Земли, ещё не понимающая всех границ Мироздания. — Это всё не правда. Просто сон. Кошмар… Её перебивает другой голос, более уверенный и четкий. Божество легко курит сигару, а его стихия ветра правит природой за окном. — Это было давно ясно. Она точно не даст нам житья, настоящий тиран, каких свет ещё не видывал. Да ещё и завтра совет богов в Идзумо. Как он пройдёт, даже не представляю… — Отохико вздыхает и тупит взор. — Нет! Мы что-нибудь придумаем! Мы… — вновь вступается Момодзоно, но ей не суждено закончить фразу, в разговор вмешивается Микаге: — Мы ничего не можем сделать. По факту, даже думать запрещено о возвращении старых порядков. — чеканит мужчина, поправляя складки своего кимоно. — Ну надо же, Микаге, ты стал её защитником. — Бог Ветров усмехается и вновь выдает густой дым. — Я не защищаю её, просто напоминаю о том, что даже говорить об этом запрещено. То, что она сделала, ужасно… — божество опускает голову и прикрывает глаза. — Но я не хочу лишаться головы из-за вашей неосторожности. — Божество нервно клацает зубами и быстро удаляется из помещения со странным огоньком в глазах. — Что это с ним? Он никогда не был таким? — спрашивает старший хранитель, чуть хмуря брови и направляя взгляд на друга Микаге. — Не все боги отвечают взаимностью на страсть, Томоэ. Микаге был совершенно другим много лет назад. — Отохико прикрывает глаза и чуть улыбается, зарываясь в воспоминаниях. — Дерзким, самодовольным, импульсивным, совсем как ты. — Хитрые глаза прищуриваются, и ухмылка расцветает прекрасным цветком на алых губах божества. Повисает некое молчание, Томоэ тоже ухмыляется и внутренне язвит. А Нанами удивленно вскидывает брови. Неужели можно изменить свой характер до неузнаваемости? Микаге, как выяснилось, очень скрытен, раз даже Томоэ не знает о его отношениях с Ситатэру. Только вот какими они были на самом деле? 800 лет назад Молодой парень отбивал своими мелкими каблучками на сапогах некий ритм. Его чёрный костюм идеально сидел на нем, чуть обтягивал талию, а брюки были далеко не классическими. Зеленая бархатная рубаха почти на распашку открывала вид на мускулистую грудь. Длинная шея с вечно пульсирующей венкой чуть загорелась от солнечного цвета. Ухмылка на губах не предвещала ничего хорошего. Скулы сжаты вместе с челюстью. Карие глаза блестят озорным огоньков с тысячью искр пожара. Крутые очки делают его ещё более привлекательным и солидным, а волосы в художественном беспорядке блондинистыми скалами нарушают воздушное пространство. Парень заворачивает за угол дворца и поднимается по хрустальной лестнице быстро и чётко, даже не смотря под ноги. Вдруг его взор падает на девушку, только что вышедшую из своих покоев. Она идёт и делает вид, что совсем не замечает его. Её платье с кружевом синим водопадом струится к полу, а широкие рукава придают эффект воздушности. Без бретелек, поэтому взору окружающих видна малая часть упругой груди. Парень делает гулкий смешок и в мгновение прижимает девушку к стене своим телом. Его нос трется об женскую шею, и он вдыхает всей грудью её неповторимый аромат. — Соскучилась? — бархатистый голос с едва заметной каплей хрипотцы. Девушка закусывает губу и чуть извивается от нахлынувших ощущений, едва ли не стонет. — Микаге, хватит, ах… отец ах…ммм дома. — еле выговорила представительница прекрасного пола, выгибаясь от жара его тела. — И тебя это смущает? — он насмешливо улыбается, а затем сжимает руками через ткань грудь, языком очерчивает влажную дорожку по ключицам. Девушка застонала, а Микаге нахально обнажил клыки. Всё-таки он умелый любовник.***
Он судорожно втянул воздух, как только грудь ее оказалась свободна от ткани, так плотно стягивающей ее. Кровать скрипнула, когда мужчина придавил ее тело к матрасу. Жестко, почти грубо. Он втолкнул ее в пружинящую поверхность, целуя чуть смугловатую шею девушки. А Божество кусала губы, лишь бы не кричать. Пальцы умело бродили то вверх, то вниз, изучая девичье тело. Микаге жадно следил за реакцией девушки, учитывая каждый ее вздох, выискивая самые «слабые» точки. Она особенно сильно закусила припухлую губу, как только рука мужчины скользнула по ее груди… О, не будь желание таким острым, он обязательно поиграл бы чуть дольше. Да только живот уже начинал болеть от неги, томящей тело. Мужчина неторопливо, дразняще привстал. Простынь сбилась под вспотевшими телами любовников. Микаге медленно стянул с себя последний элемент одежды. Когда она вскрикнула, почувствовав первое его движение, он укусил ее за шею. Не больно, но и приятного в этом мало. Девушка было дернулась, и мужчина удержал ее на месте. Жар вскипал внутри, гонял кровь по венам, все больнее и больнее дергая за мышцы. На секунду мужчине показалось, будто он попал в ад: так было горячо. И их тела стали единым организмом, дышащим одним воздухом, одним жаром, одним эфиром, кружившим вокруг них так ловко. Бывало, в особо одинокие вечера, она воображала себе эту ситуацию, вожделеющего Микаге, исходящего желанием, но все же ласкового с нею. Божество бережно погладила его спину, чуть притянув мужчину к себе. Ей было больно. Размер его оказался куда больше, чем ей… Представлялось. Ее дискомфорт передался партнеру через плотно закрытые глаза, через паутинку морщин, что образовалась над веками. Микаге притормозил, сдерживая горячий порыв страсти. Он легко погладил девушку по руке, сняв ту со своей спины. Ладони не слушались, и она не хотела даже открыть глаза… Пока он снова не двинулся. Мягко, осторожно, скользя внутри. Каждая мышца ощущала что-то. То ли стихающий зуд боли, то ли приятную радость наслаждения. Девушка охнула, когда он нашел нужный и ему и ей ритм. Он был опытен в подобных вопросах, знал, как заставить девушку издавать именно эти звуки. Наслаждение. О, как приятно сопровождать столь манящие действия аккомпанементом сладострастия. Она тяжело дышала под его руками, а он бережно опустился рядом на высокую подушку со сбитой наволочкой. — Только не уходи, — слабо прошептала Богиня. — Ты же не из таких мужчин, что сразу уходят? — Нет, — смеясь, заметил он. — Я останусь. Её комната была довольно велика, но сейчас это не имело значения. Не имело значения и то, что они не равного положения. Они слишком разные. Она — нежная, заботливая, добрая, порой глупая от своей наивности, своенравная, почти ангел. Он — дерзкий, наглый, самодовольный, гордый — почти демон. Они не имеют право даже стоять вместе, не говоря уже о постели. Сколько лет вот так они провели? Чистые любовники, которые буквально изнывали от желания друг к другу. Утоляли голод поцелуями и жаркими вдохами, душещипательными стонами, сладостными устами и робкими улыбками в присутствии других. Он входил медленно, смакуя её зверские звуки страсти, она впивалась в его плечи когтями, когда он начинал двигаться в ней. Его руки сжимали женские ягодицы, а язык покусывал и посасывал затвердевшие соски от желания. Она блаженно стонала, позабыв обо всём на свете, лишь ощущала всем естеством, как её лоно обволакивает и стягивает его. Ей нравилось ощущать себя на пике блаженства, люди другие существа, им нужно время, чтобы глотнуть воздуха или потратить его на сон, пищу. Боги иные — это всё не требуется. Они могли придаваться страстям неделями, месяцами, годами… Непрерывно… Микаге часто испытывал к ней вожделение всем телом и выплескивал его именно так. На белых шелковых простынях, которые словно горели от этого ужасного жара. Она облизывала головку и заглатывала его столь медленно, что он чуть ли не задыхался от неимоверной страсти. Границы приличия стерлись навсегда, ведь те ощущения и чувства не покинут их никогда. Они связаны судьбой, алой нитью, точнее веревкой, повязанной на шее обоих. Мужчина вплетает пальцы в её волосы, перебирает их, даже не пытаясь контролировать, хотя ему явно хочется задать свой темп, быстрый, сумасшедший, и она видит, как его бёдра подрагивают от напряжения, заставляя его содрогаться в неге истомы, задевая зубами и вновь лаская язычком. Он, не выдерживая столь долгой развязки, нависает над ней, властно подминая под себя женское тело. Её руки бродили по его спине и накаченному торсу, она отвечала, с неистовой страстью отдавала себя. Он массировал грубыми движениями грудь, но не забывал проталкивать свой язык ей в рот, затыкая очередным поцелуем её алые искусанные до крови губы. Он мог глядеть на неё вечно, он мог наслаждаться её телом вечно, он мог любить её вечно, но… всё обернулось совершенно иначе… Отныне они просто друзья. Сломленные. Потухшие. Она холодная и непреступная, он же мягкий и слишком наивный. Будто поменялись ролями. Но только оба в тайне ото всех изнывают от той самой будоражащей кровь страсти, распаляющей всё тело при одном лишь касании… Наше время Она прикрывает глаза и вдыхает всей грудью воздух, а в следующее мгновение спокойствие её рассыпается в прах: — Молчать! — женский голос эхом разносится по залу громким тембером, и говор, словно по волшебству, исчезает. Она вновь прислоняется спиной к трону, но руки на подлокотниках всё ещё напряжены, вскидывает подбородок, смотрит властно и гордо. — Такехая, Вы против нового закона? — спрашивает она, мимолетно беря, с любезно предложенного ей винограда, плод и вогружает его в рот. — Разумеется нет! — божество недовольно фыркает, а потом сужает очи. — Даже очень рад… Она окидывает его взором, ухмыляется и жестом руки приказывает прислуге убраться куда подальше. — Эта… Человеческая богиня… На сколько слаба? — её голос вопрошает так странно, будто она заранее знает ответ, смотрит так проникновенно, что у шести богов мурашки бегут, а сознание впадает в прострацию. Такехая чуть ли не впадает в истеричный смех, но вовремя сдерживает себя и, прочистив горло, отвечает так же неистово: — Хуже любого дохлого, низшего божка. На её губах появляется дьявольский оскал, он разъедает присутствующих и посылает новые волны ужасающей дрожи. Воздух раскаляется меж ними. И это притягивает. Она всё ещё улыбается самой безумной улыбкой на свете, бог улыбается улыбкой дьявола… Безумие… — Повезёт, если не сдохнет завтра, мерзкая девчонка…