Арт-сборник

      Было время, когда многие считали Эмму безэмоциональной. Она никогда такой не была: просто не умела, да и боялась обнажать свои эмоции, и они всегда бурлили внутри, накрывали терзающими волнами, жгли – и сводили с ума. Так же получилось с Киллианом, когда она поцеловала его впервые: неожиданно для неё самой этот поцелуй всколыхнул в ней столько чувств, что она не сразу смогла прийти в себя и отдышаться. Она старалась избегать всего, что вызывало в ней такие эмоции, потому что жизненный опыт показывал, что они никому не нужны. Испугалась она и тогда. Испугалась, снова заперлась на сотню замков, обнесла себя тысячным рядом высоченных стен и застыла за ними, боясь сделать лишний вдох.       Кто бы мог подумать тогда, что именно Киллиан Джонс станет тем, кто так осторожно раскроет её чувства и для себя, и для других. Что именно ему нужна каждая её эмоция, каждая. Что именно он всегда будет готов укрыть её, если кто-то вдруг осмелится уязвить. Рядом с ним она впервые в жизни познала спокойствие.       Киллиан – тот, кого она так сильно полюбила. Человек, душа которого – бездонное море. Спокойное, уходящее за горизонт, такое тихое...       Такое же тихое, как то, что сейчас за бортом «Весёлого Роджера». Позавчера утром они вышли из залива Сторибрука: Киллиан настоял, что они должны наконец несколько дней посвятить лишь друг другу. Эмма не стала сопротивляться: в городе воцарилось спокойствие, которого все так ждали долгие годы. Поначалу они отплыли недалеко, но когда вчера в обед их нагнала небольшая яхточка, с которой принялся отчаянно размахивать руками Лерой, кричащий что-то о «срочных новостях», – напряглись.       Срочными новостями оказались первые шаги Нила, которые тот сделал утром в бабушкином кафе, а Эмме едва удалось уговорить Киллиана дать Лерою отплыть подальше, а не топить его «чёртово утлое гномье судёнышко!!!».       Они выплыли за границу города, куда Лерой соваться бы точно не стал, и уже второй день наслаждались идеальной тишиной, прерываемой лишь криками чаек да шумом волн. Небо здесь, так далеко от берега, казалось поистине бесконечным, а уж ночью граница на горизонте и вовсе стиралась, создавая ощущение, будто они под хрустальным куполом. Сверкающие точки звёзд подмигивали с бархатистого неба, а низкая, тёмно-жёлтая в лучах недавно севшего солнца луна создавала ощущение уюта. И Эмме было так хорошо вдали от всех, с Киллианом за плечом, что ей хотелось кричать от счастья.       — Свон, не перегибайся так! – обеспокоенно прозвучало за спиной, и тут же Эмма почувствовала на талии такие привычные за прошедшее время руки, которые мягко отстранили её от борта.       — Мне показалось, я увидела дельфина, – негромко ответила она и, развернувшись, поймала его взгляд.       — А мне показалось, я почти увидел, как ты с глухим «плюх» оказываешься в воде, – проворчал он, убирая волосы с её лица.       Она коснулась его руки, молчаливо прося не убирать её, и улыбнулась. А потом всё-таки произнесла:       — Мне ни с кем и никогда не было так спокойно, как с тобой. Ты – единственный, рядом с кем я ничего не боюсь, Киллиан.       — А ты – единственная, за которую я боюсь каждую секунду своего существования, – тихо продолжил он.       Она знала это чувство: ощущала то же самое к нему. Любила так сильно, но где-то на задворках сознания боялась снова его потерять. Потому что уже теряла. Нет, она знала, что всё равно пойдёт за ним, куда бы он ни сунулся, но... Наверное, не была создана для спокойного счастья. Привыкла выгрызать право на любовь зубами в отчаянной борьбе, и до сих пор не могла привыкнуть, что всё может быть иначе.       Эмма обвила Киллиана руками и прижалась к его груди. В ней билось сердце: сильное, горячее сердце, которое так сильно любило. Любило Эмму, любило семью – когда-то семью Эммы, а теперь их, – любило море...       И тишину. Тишину биения в унисон.