~*~
Тьма сгущалась, фиолетовые оттенки в небе замещались синими, шафрановая почва очернялась, становясь безликой, превращаясь в однотипную, неотличимую, единую темную густую массу под ногами. Все это уже было не ново: когда краски исчезали, оставались лишь тепло чужого тела, чужой голос, чужие слова, чужие прикосновения. Наконец, Сингх затормозил. Оглядевшись, он окинул окрестности, в которые интуитивно завел себя и пленницу, пристальным взором и, не обнаружив в их постепенно меркнущих, но еще пока не утративших последние яркие оттенки очертаниях никакой угрозы, удовлетворенно кивнул сам себе, не глядя, уже привычным образом авторитарно надавливая на податливые женские плечи ладонями и усаживая покорную его желаниям Лору на ближайшем скалистом выступе. Сам он остался стоять. Обращая не ясно, чего страждущий или ищущий взгляд на горные склоны и хребты вокруг, Хан ждал финальных «действий», эпилога дня — заката, ухода солнца, которое вот-вот готово было пустить на свое место луну. Ветер холодел, его потоки, долгожданно освежающие, трепали черные волосы, и сверхчеловек прикрывал глаза, наслаждаясь ласкающими лицо воздушными волнами, которые не могли, однако, умиротворить его. Умиротворить могло лишь завершение «миссии» — искупления. Как только Лора улетит отсюда, как только навсегда скроется от него и окажется дома, все, наконец, закончится, долгий путь, тяжелый не ей одной, счастливо завершится, а вот для него… Для него он безысходно оборвётся, достигнув распутья или же вовсе — достигнув отметки «ничего». Но и все равно. Это уже не было столь значимо. С тех пор, как погибла команда, жизнь почти обесценилась и обессмыслилась. Она и вовсе оборвалась в некотором роде вместе с теми семидесяти двумя. Опять же это коварное слово «почти»: Лора стала источником спасения, даже о том не зная, даже того не желая. Довести ее до дома, сберечь, искупить вину стало временным предназначением сверхчеловека, мотивом, стимулом оставаться еще пока на этом свете. Теперь, когда конец его миссии приблизился, пришло чувство глухого, холодного удовлетворения и торжества, которые испытывали, верно, преступники или какие-нибудь фанатики-цареубийцы, стоя на плахе, гордо вскинув голову, зная, что это не важно — что умрут, а важно, что они исполнили свой долг. Нечто схожее чувствовал и Сингх: он тоже исполнил свой. И плаха для него была готова. Вот только… так легко Хан не намеревался все же на нее ступить. Что делать без команды и без… Лоры — он мало представлял. Но, создавая совершенную машину для убийств, навряд ли те ученые, которые некогда сотворили Хана Нуньена Сингха, вкладывали в разум их детища идеи о суициде. Сверхчеловеку они были чужды априори. А значит, он вынужден был существовать дальше и, стало быть, мстить — иных планов не было и быть не могло. Однако это после. Сперва — довершить начатое — вернуть Лору домой. Хан спиной чувствовал ее присутствие, тихое, безмолвное, ни на что не притязающее. Он, наверное, должен был бы быть рядом с ней в их последние общие минуты, безвозвратно уходящие. Он знал, что нужен ей. Не эмпатия, так логика и знание человеческой психологии подсказывали ему, что Блэр нуждается в нем сейчас, но почему-то трудно было обернуться к ней, сесть рядом. Хотелось, напротив, отдалиться, как будто одна близость ее тела и ее лика начали вдруг причинять боль. Видимо, он изнурился, как изнуряется трудяга, подолгу корпящий над своим делом, и чувствует под конец опустошенность, усталость, бессилие. Может, пойди Лора по скалам, ее заметили бы раньше, чем она хоть сколько-нибудь успела продвинуться, да и недаром же повсюду осветительные прожекторы. Хан слукавил, когда решил однозначно, будто так уж небезопасно ей было бы уйти сегодня, а теперь жалел об этом. Обманывая — частично, но все же обманывая, — ее и себя, он преследовал какую-то цель, вероятно. Иначе быть не могло, так уж сверхчеловек был устроен, что у него не было места бездумным поступкам. Так зачем-то, выходит, он придержал ее, оставил рядом в последний раз, да? Ныне он не понимал: чего ради он так поступил, если сейчас он сил попросту не находит подступить к ней? — Знаешь, а сначала ты мне даже понравился. Хана передернуло от неожиданности. Он медленно, выпадая из задумчивости, развернулся к заговорившей Лоре, впервые за прошедшие минут десять гнетущего молчания увидел ее, сидящую все там же на каменном уступе, где он ее устроил, подперев подбородок ладонью, устремив взгляд в сторону. Вдохнув воздух через нос, девушка покосилась на сверхчеловека, отвела взгляд, встретив его — ждущий, заинтригованный, недоуменный, вопросительный в одно и то же время, — и продолжила, неспешно, едва артикулируя, но оттачивая каждое произносимое слово, с оттяжкой, показывающей, как нелегко ей дается покидать пределы задумчивости, из которых только что силком был вырван Хан, и озвучивать свои мысли — плоды этой самой задумчивости. — Я через камеры наблюдения подслушала твой разговор с Кирком тогда… на Энтерпрайзе… Мне понравились твой дар убеждения, твоя эмоциональная открытость, искренность… — она умолкла, а затем ее губы внезапно растянулись в немного безумной улыбке. — Мне не понравилось, — рассмеявшись, проговорила она по слогам, интонационно выделив «не», — когда ты уложил моего противника при захвате Возмездия, — Блэр перевела взгляд на хмурое лицо Сингха. Он не смеялся вместе с ней и даже не улыбался, но улыбка девушки все равно не увядала. — Не стоило. Я бы и сама тогда справилась, — заверила сверхчеловека лейтенант тем же образом, что и в упомянутый ею день. В ее речах и блеске зеленых глаз во тьме Хан впервые за долгое время узнал облик прежней Лоры Блэр, однако даже это обстоятельство не могло порадовать его — он стоял, словно окаменелый, не способный двинуться и внимательно слушал эту негаданную «исповедь», думая лишь о том, почему, почему Лора говорит ему все это? Ее улыбка между тем затухла, искорки глаз пропали, веки опустились, спрятав веселые блики очей или же стерев их вовсе. — То, что было потом, мне тоже не шибко понравилось… — договорила девушка, и голос ее прозвучал хрипло, глухо. Она низко склонила голову, светлые волосы, миновав плечи, повисли, закрыв завесой женское лицо, и Блэр чуть подалась корпусом вперед, почти касаясь животом бедер. На минуту замерла в этой позе, напряженно настолько, что и Сингх явственно уловил это напряжение, а затем медленно разогнулась, распрямила плечи, преувеличенно лениво и неправдоподобно развязно повела головой, разминая шею, прикрывая глаза и чуть поднимая брови, произнося при том, будто между делом, «к слову»: — Если б в дальнейшем не повел себя, как скотина, то все, может быть, сложилось бы иначе. Хан почти улыбнулся, услышав слово «скотина», однако неопределенное, многозначное понятие «иначе», фигурирующее во фразе явно не просто так, парализовало мышцы его губ, которые пришли было в движение. Он как будто остолбенел, каждой клеточкой своего тела обратившись в сплошное воплощение внимательности и бдительности, и все ждал разгадки, ждал объяснений, того, что последует дальше, что раскроет тайну этого «иначе». Но продолжения не следовало и, видно, не планировалось: Лора вновь опустила голову и, прикусив губу, сидела, рассматривая землю под ногами, полностью погруженная в себя, не замечающая больше сверхчеловека.~*~
— Почему ты мне это говоришь? Блэр вздернула голову и, прищурившись, испытующе заглянула в непроницаемое лицо Сингха, силясь хоть что-то прочесть в застывших чертах. Отчасти у нее получилось: казалось, мужчина был удивлен, но даже не столько словами, сколько тем, что она вообще решилась озвучить их. Девушка по-детски поджала губы и с напускным небрежным безразличием пожала плечами. — В конце всегда вспоминаешь начало. И умолкла вновь, словно окончательно лишаясь сил, воли, желания, духа говорить что-либо еще. Но сказать оставалось многое: мысли, рождаясь нескончаемым потоком, просачивались в сознание, зудели в голове, не давая покою, бились в плотно сомкнутые уста, насильно, болезненно расшевеливали губы, которые и без того с трудом уже двигались, но все же, принуждаемые, размыкались. Едва ли не физически больно было что-либо говорить, и паузы между словами становились оттого все протяжнее и протяжнее. — Сейчас дело другое… — изрекла Лора ту мысль, что, никак не связанная с предыдущими, с наивысшей настырностью закопошилась в изможденном разуме и пробила брешь к свободе в эту секунду. Язык прошелся по обветренным, потрескавшимся губам. — Все намного хуже. Раньше была хоть какая-то определенность. А теперь… все безвыходно запуталось… Как и давеча, Сингх легко отыскал в непонятной, на первый взгляд, фразе истину. Немного помолчав, он произнес тихо, вкрадчиво, осторожно: — Теперь ты, стало быть, не хочешь уходить вообще?.. Лора вскинула на него какой-то слишком застигнутый и испуганный взгляд, встревоженная осведомленностью мужчины, его феноменальной проницательностью, способностью, давно ей знакомой, но не перестающей временами удивлять, анализировать, видеть, чувствовать людей, их порывы, затеи, думы. Ее плечи дернулись вверх, однако во второй раз изобразить притворно равнодушное пожатие ими младшему лейтенанту не удалось — вышло некое судорожное, нездоровое движение, в котором вместо сомнения отчетливо прослеживалось утверждение, согласие, признание, выдающее лейтенанта с головой. На миг настала тишина — томительная, нарушаемая несмелыми присвистываниями копошащего волосы вечернего ветра. А затем смех — немного сумасшедший, немного пугающий, но обескураживающе искренний и полный какого-то поразительного отчаяния, обречения и, пожалуй, смятения и бессилия. В темноте блеснули зубы мужчины, а Лора, округлив изумленно глаза, только и могла, что думать, глупо и наивно: «ведь он так редко, так редко улыбается и смеется вот так — обнажая зубы». Не переставая смеяться, Хан чуть склонил голову, сокрушенно качнув ею из стороны в сторону, а затем поднял на Блэр сверкающий взгляд слегка зажмуренных, очерченных веселыми, ранее не виденными морщинками глаз. — Тут уже даже я бессилен. Похоже, одним стокгольмским синдромом мы не отделаемся и у тебя, как минимум, склонность к садомазохизму и аутоагрессии и, вероятно, еще пара-тройка психических отклонений. Хотя предпосылок к подобному совершенно не было, Лора вспыхнула тут же, будто бы и не чувствовала еще секунды назад грузную усталость, буквально давящую сверху на плечи и макушку, и всепоглощающей, оглушающей тоски; будто никогда и не уходила она прежняя — буйная, резкая, на вызов отвечающая вызовом, на выпад — контратакой; будто, чтобы пробудиться от своего летаргического полуобморока, ей только и нужен был, что призывный сигнал. Ноги сами пришли в движение, не получив от мозга, как казалось, никакой команды, и разогнулись. Слабость в мышцах, неповоротливость, шаткость поступи — все ушло. Лора подлетела с места, дернувшись к Хану, толком и не представляя, на что рассчитывает, чего хочет, что ею руководит. Мужчину же как будто нисколько не удивил внезапный приступ агрессии, свойственный, вероятно, если судить предвзято, и вправду лишь безумцам, и сдержанно приветливым полунаклоном головы оценил резвость пленницы. Она меж тем приблизилась почти вплотную, замерев в шаге от обидчика, словно натолкнувшись на невидимую стену. По сути, так оно и было, ибо, как неожиданно она подскочила с места с неясными намерениями, так же неожиданно она встретилась вдруг с осознанием, что не представляет, что ей делать теперь. Девушка робко остановилась, почти полностью утрачивая свою решимость и воинский запал. С минуту так они и стояли — глядя друг другу в глаза, не понимая, чем обернется столкновение лицом к лицу, воротится ли все на круги своя, преобразится ли в привычную схватку, боль, гнев. Сингх не казался ни разгневанным, ни задетым, ни спровоцированным — эти характеристики безоговорочно присвоила себе младший лейтенант, и голубые глаза, с знакомым спокойствием, раздражающим снисхождением, какой-то усталой мудростью и ошеломляющим вселенским пониманием и сочувствием проскальзывая по чертам ее лица, видели каждую эмоцию. Он усмехнулся. Губы приподнялись в мягкой, немного грустной улыбке, а затем, примирительно ухватив и дернув Лору за плечо, Хан без предупреждения повалил ее на себя, прижал к груди, невербально прося прощение за все обиды. Так, значит, он знал, какую боль причинил ей тогда, днем, теми словами о синдроме, изначально? Значит, он осознанно так жестоко обошелся с ней не в первый раз, но впервые — в момент ее настолько очевидной уязвимости? От осознания, что он прекрасно все знал и понимал, стало лишь вдвойне обиднее — настолько, что Блэр, неловко выстояв в объятьях сверхчеловека пару минут, по прошествии их стремительно вывернулась из чужих рук и грубо скинула с плеч его ладони. Она отстранилась, но ровно настолько, чтобы иметь возможность поднять на мужчину полные праведного гнева глаза. Впервые Хан попятился от нее. Не испуганно, не встревоженно, не пораженно, не сокрушенно — заинтересовано. Отступая на пару шагов, он с видом научной любознательности осматривал девушку с головы до ног и обратно, а после, вернувшись взором к лицу, глухо фыркнул с оттенком былой чуднóй нездоровой веселости, вновь «прочтя» свою помощницу. — Ударить хочешь? — он улыбнулся, но в том, как он это сделал, как характерно чуть дернул при том уголком губы, хмыкнув, не было той злобы, презрения, скепсиса, ледяного равнодушия, которые столь часто бросались в глаза когда-то ранее… Лора уже и не помнила, когда последний раз улавливала подобные эмоции, исходящие от него. Сингх изменился, и оттого его улыбка вышла сейчас такой горестной. — Так ударь, — он приглашающе раскинул в стороны руки, демонстрируя собственную мнимую беззащитность. Но, хоть мужчина и вздернул спесиво и вызывающе при том подбородок, никакой попытки унизить девушку в его фразе не было — самое простое предложение. — Это будет справедливо… Представляю, как ты мечтала об этом, и я даю тебе шанс вершить возмездие. Считай прощальным подарком. Да и потом… — его голос упал до бросающего в мурашки шепота-шипения. — Как там говорится? «Подставь другую щеку…»?~*~
Светлые волосы непослушно кружились прядями на ветру, грудь порывисто вздымалась, так, что слышны были противоестественные, надсадные вздохи, глаза, большие, недвижимые, немигающие и увлажняющиеся от долгого неморгания и пыли ветра, в упор смотрели на него. А Хан, безмолвный, застывший, ждал и пассивно наблюдал, как, качнувшись вперед, будто в падении, но вовремя выставив ногу, девушка сделала шаг к нему во мрак, поначалу как будто вынужденный, невольный, затем — ускоренный, порывистый, злой. Щеку хлестко задели женские пальцы — не больно от слова «совсем», хоть Лора и постаралась, скорее, щекотно. Голова, однако, все же по инерции дернулась в сторону, и, поворачивая ее обратно к пленнице, Сингх уже преждевременно готов был увидеть, как ее, а не его, лицо исказится болью, досадой. Он заглянул в зеленые глаза с вежливым любопытством, как будто осведомляясь, будет ли продолжение их распри, в которой сверхчеловек охотно взял на себя роль тренировочного манекена. Но продолжения не было: Блэр жалобно всхлипнула, брови ее вздернулись домиком, губы, задрожав, приоткрылись, и она, зажмурившись, слепо и доверчиво потянулась к тому, на кого не сумела излить свой гнев. Хан почувствовал, как цепко, бойко, крепко обвили его шею женские руки и ее тело тесно прильнуло к его. Он не двигался. Не обнимал в ответ. Стоял, как истукан, позволяя на время сделать себя безвольной игрушкой в чужих руках, давая Лоре выплакаться, самой найти в нем утешение. Но она так необузданно, так трогательно, так умоляюще ластилась к нему, безмолвно заклиная, упрашивая крупицу утешения и поддержки, что мужчине не хватило духу и дальше следовать тактике безучастности, и он медленно, со вздохом обхватил ее плечи и спину, сжал хрупкое тельце широким хватом. Почувствовав его ласковое прикосновение, пленница буквально задохнулась и радостью, и облегчением, и горем. — Неужели, — ее голос срывался, слова вылетали урывками-всхлипами, — тебе все равно? — На секунду оторвав голову от сверхчеловеческой груди, младший лейтенант запрокинула назад голову, с упованием заглядывая в затемненное и неопределенное в наступившей ночи лицо. — А тебе? — Хан ответно смотрел с высоты своего роста в заплаканные, застланные великим напряжением глаза. — Ведь это тебе когда-то все было столь безразлично, — напомнил он сурово и тут же в том раскаялся, когда заметил, каким страданием искривилось женское лицо. — Нет!.. Нет, нет… — Блэр импульсивно припала к нему вновь, уткнулась лбом в плечо, — нет, нет, нет, — повторяла она, как заведенная, одержимо мотая в отрицании головой из стороны в сторону, и с таким болезненным надрывом, что Сингх отчетливо ощутил, как внутри что-то тревожно прострелило. Он оперативно сместил руки, накрыл ладонью пушистые волосы, запустил в них пальцы и чуть сжал, сильно, но бережно надавив на висок, прижимая щеку Лоры к груди, с осторожной непоколебимостью пресекая любые нервозные телодвижения с ее стороны, усмиряя, успокаивая, наклоняясь, касаясь губами уха. — Тише… тише.***
Очаровывающий миг — Сингх видел, как сон смеживает веки начинающей подремывать в его руках девушки, чувствовал, как подергивается дымкой ясность ее разума, слышал, как утихают мысли, пуская на свое место спасительную тишину. Кромешная тьма парила над ними, сидящими, устроившись с ногами на каменном уступе, сжавшихся в единое целое в стремлении согреться. Тепло, правда, необходимо было лишь Лоре, и Хан безвозмездно отдавал ей его целиком. Мелко подрагивая, она затихала в его собственническом хвате, изнуренная, опустошенная, словно сосуд, испитая до капли. Хан неотрывно глядел в ее лицо, на котором морщины разглаживались умиротворением и детской безмятежностью, и его губы, изредка соприкасаясь с ее кожей, рассеивали на ее щеках, шее легкие усыпляющие поцелуи. Он доводил до конца последнюю свою задачу, исполнял последний долг — погружал девушку в забвенье, отпуская в царство Морфея, где сладкий дурман временно затмит ее боль и низвергнет воспоминания. Видя, как стремительно Лора покидает эту реальность, Сингх однако не чувствовал довольствования — в эту минуту его мучала, терзала мысль, беспрерывная: он должен попросить прощение. На словах. Попросить как следует, раз и навсегда. Должен, хочет, а не может. Язык не поворачивался, и сверхчеловек ощущал тотальное, удушающее бессилие. И эта мысль в конце концов такую злобу в нем вызвала, что Хан уже хотел, чтобы эта девушка уже скорее навсегда исчезла из его жизни… Но в то же время мужчина лишь теснее жал ее к себе, неспособный разогнуть хотя бы немного и хотя бы один палец, сжимающий ее плечо, соприкасающийся с его теплом.