~*~
Она больше никогда его не увидит? В голове не укладывалось. Сидя в военном шаттле, сжимая в руках уже не то третий, не то четвертый пакетик сока, прижимаясь лбом к холодному стеклу и выглядывая вниз, на удаляющуюся пустыню, желтыми подгоняемыми ветром волнами переливающуюся по земле, слушая тихие шорохи вокруг, сдержанные звуки переговаривающихся солдат, Лора не могла поверить, что она некогда пересекла это могучее, кажущееся сейчас, с воздуха, необъемлемым и бесконечным пространство, что там, среди барханов, валунов и скал все еще прячется Хан Нуньен Сингх. Острое, скрежещущее, надрывное чувство, словно она бросила его, оставила, не давало покою, пребывало с ней незыблемо, было сопутствующей пыткой, которую никто, из рядом сидящих, не мог уличить и подавно не мог прервать. В воображении все еще живо было это воспоминание, с одной стороны, четкое, яркое, с другой стороны, затуманенное, призрачное, пришедшее словно бы не из реального мира, а из глубин неспокойных снов: вокруг все еще темно, но несмелыми зачатками расползаются по песку первые золотые блики солнечных лучей, и Лоре кажется сперва, будто это они стали причиной ее бодрствования; но проходят секунды, и она осознает, что ее другое разбудило — тепло покинуло ее, живот, спину, руки задел свежий ветерок, заполнив собой ту пустоту, которую всю ночь занимало ощущение чужого тела; сонная, она чуть приоткрывает глаза, и чувствует, как ее лба прощально касаются чуть прохладные, мягкие губы, а затем видит удаляющийся силуэт, который не способна окликнуть. Покинув ее ранним утром, Хан сделал для Блэр последнее доброе дело — избавил от грядущих мук совести. Ведь, когда ее стали бы расспрашивать, куда исчез Джон Харрисон, она бы честно ответила: «не знаю» — и не солгала бы. Так оно и вышло. Лору заметили быстро, она успела пройти, вернее, проползти, с опаской цепляясь за острые камни, всего несколько метров вперед в направлении базы, как тут же на внедрившуюся девушку нацелили издали фазеры, а через рупоры прозвучала команда стоять. К ней со всех сторон ринулись военные, а девушка смиренно остановилась с поднятыми руками и ждала, пока к ней приблизятся. А затем силы вдруг без предупреждения распростились с ней, колени подогнулись, и она, в изодранной одежде, перепачканная, исхудавшая, упала в пыль, прямо в ноги подоспевшим спасителям. Остаточные события казались теперь смутными: едва в загадочной страннице опознали пропавшего без вести несколько дней тому назад, предполагаемо похищенного разыскиваемым государственным преступником Харрисоном младшего лейтенанта Энтерпрайза, на плохо соображающую голову мисс Блэр свалились вопросы, между тем как в руках ее оказался, как по волшебству, паек с сэндвичем и водой, похожий на те, которыми питалась девушка, будучи плененной, на Возмездии. Что у нее ни спрашивали о Хане, ответ был един: «я не знаю» — и отторгающее изнемогающее качание головой. Блэр понимала, что так просто от нее уже не отстанут, пока она не убедит своих «спасителей», насколько плачевно ее состояние, и только она вознамерилась, прибегнув к актерскому таланту, если таковой в ней имелся, закатить нехилую истерику, сводящуюся, по сути, к по-детски простому и еще более лаконично выраженному требованию «я-хочу-домой», как все вдруг случилось само собой, без каких-либо вмешательств театральности и переигрываний. Только Лора открыла рот, чтобы доходчиво пояснить окружающим, до чего она устала и измучилась, ее с непостигаемой силой окатило сокрушительное чувство жалости к самой себе, и она разрыдалась, совершенно искренно, жалко и безутешно. Благо одно: наблюдавших эту душераздирающую, воистину, сцену суровых военных, не привыкших усмирять женские слезы, до того потрясло сие зрелище, что они тут же отставили все расспросы, засуетились, отвели младшего лейтенанта Блэр в сторонку и оперативно собрали небольшую группу — двух пилотов и двух сопровождающих. Лора услышала еще мельком, как один из мужчин дозвонился до Сан-Франциско, сообщил новейшие сведения вышестоящим персонам, получил от них указания. Затем ее довели до шаттла, без прелюдий и задержек усадили там, всучив наподобие тому, как ребенку дают погремушку, чтоб он успокоился и не кричал, несколько пакетиков сока, которые пережившая четыре дня в пустыне Блэр опоржняла с рекордной скоростью и животной ненасытностью, и печенье. А затем корабль взмыл в воздух. Припав к окну, Лора до финальных секунд провожала места собственных заключений отчаянным, неверящим взглядом, неспособная постичь эту невероятную истину — она навсегда покидает эти места. А он — там, он остается. Покуда не исчезла из поля зрения эта пустыня, покуда она не превратилась в микроскопическую, монотонную точку на карте, Лора безоглядно, неспокойно, пристально рыскала глазами по каждому случайному камню, заглядывала в пещеры, впадины, веря, что сможет еще где-то там увидеть сверхеловеческий силуэт. Но пустыня казалась омертвлённой, обезличенной, пустой, покинутой, и ее необетованный облик подымал в душе младшего лейтенанта несказанную тревогу, ибо она знала, что неподвижности вид обманчив и на самом деле где-то там, среди песков, прячется ее палач и спаситель. Но вот пустыня потерялась в облаках, в которые стремительно устремлялся шаттл, и вместе с ней потерялись, оставшись на задворках сознания, последние надежды Блэр еще раз краешком глаза увидать Сингха. На место почти что материнскому беспокойству пришло опустошение. Резко отвернувшись от окна, Лора скрестила руки на груди и машинально отпила сока, совершенно не почувствовав вкуса. Ее глаза индифферентно остановились на безучастных и все еще хранящих прежний оттенок легкого шока и недоумения послед увиденной недавно истерики лицах военных, которые старались подолгу не смотреть на найденную девушку, словно она была диким зверем, который чего доброго мог взбеситься. Затем девушка опустила веки и больше ни разу вплоть до окончания поездки не подняла их. Домой? Мысль отчасти звенела легкими радостными нотами, но в целом не воспринималась, никак не воспринималась. Даже не потому, что девушка о чем-то жалела или стремилась чего-то избечь, — на данный момент ей было все равно. Ею распоряжались, пожалуй, все, кроме нее самой. Она же заняла позицию нейтрального созерцателя, и в глубине души ее не оставляло ощущение, что она, больше ни на что не оказывая влияния, действительно лишь следит за всем со стороны. Временами ей казалось даже, что она и вовсе покинула пределы своего бренного тела и видит все на отдалении, парит рядом со своим телесным обликом, наблюдает себя, сидящую в шаттле, тихую, безмолвную. В голову лезло множество мыслей, однако они не терзали сознание, как раньше, — каждая из них принималась как должное и пускала на свое место другую, оставаясь обделенной вниманием. На периферии сознания Лора понимала, например, что-то состояние безучастности и нездорового равнодушия, в котором она утопла, являлось запоздавшим последствием перенесенного шока, но ни удивлялась, ни пугалась — вообще никак на этот довод не реагировала. Она понимала также, что эта стадия шока — паллиатив и, пожалуй, лучшее, что могло бы произойти сейчас, и понимала, что те, что последуют потом, будут ужасны и могут сломать ее. Понимала в то же время, что это не конец, что однажды она оправится. Наверное… Понимала, что почувствует еще и облегчение, и искрящуюся радость, и противоположные оным эмоции, которые настигнут ее, как только она окажется в одиночестве. Она понимала, представляла, предсказывала все последствия, но знала — ее осведомленность никогда и никак не спасет ее и не поможет ей подготовиться к тем минутам, когда настанет кризисный миг, наивысший пик эмоционального всплеска и боли. Она никогда не будет готова.***
Дверь с воздушным присвистом мягко прихлопнулась, на секунду в маленькое светлое помещение залетели звуки суеты, царящей вне: шаги, переговоры, писки каких-то приборов, ворохи перебираемых бумаг — и разом стихли, стоило двери закрыться. Врач лет сорока, коротко подстриженный и с виднеющейся, несмотря на не такой уж поздний возраст, залысиной, в очках и со смешливыми оливковыми глазами, выдающими в их обладателе ироничную и склонную, как и многие медики, к черному юмору личность, прошел в помещение, уморено фыркая и качая головой, как бы выражая свое полное недоумение и непонимание этого глупого, чудаковатого мира. — Да-а, — протянул он, проходя мимо сидящей на кушетке девушки и уходя ей за спину к рабочему столу, — проблемная же вы девушка. — Умхм? — звучно отрываясь от горлышка бутылки питьевой воды, вопросительно обернулась на дока Блэр. Правда, увидев, с каким печальным пониманием тот покосился на пластиковый сосуд в ее руках, обронив сокрушенный вздох, она утратила свой запал и почувствовала, даже вопреки общей, лишь постепенно начинающей сходить на «нет» апатии, жгучий дискомфорт. Заметно помрачнев, она медленно отставила бутылку подальше от себя. Лора догадывалась, чем трактовать этот грусноватый и соболезнующий взор доктора. Не нужно было быть профессионалом, каким был он, чтобы и так понять: да, теперь она, пожалуй, навсегда останется превышено зависимой от воды, теперь след от пережитых дней в пустыни навсегда найдет отражение в ней и неизвестно, когда исчезнет, если исчезнет вообще. — А что такое? — вновь повернувшись к доктору, который с пугающей проницательностью и чуть смягчающий ее эффект отстраненной полузадумчивостью наблюдал каждое действие подопечной. На вопрос младшего лейтенанта он весело прихмыкнул. — Вы умеете создать шумиху вокруг своей персоны. Лора изобразила тонкую улыбку снисхождения. — Само собой выходит. Действительно: едва шаттл опустился на парковочной площадке крыши какого-то небоскреба Сан-Франциско (Лора не успела опознать, какого), как навстречу спустившейся на землю пассажирке и сопровождающим ее военным кинулась их смена — группа еще каких-то мужчин во главе с неким мистером, который, вертя своим удостоверением и выкрикивая со скоростью скороговорки имя и фамилию, представился заведующим некого де-«Особого отдела». Его люди и он сам окружили Блэр, внутри которой успели произойти не особо значимые, но зато наглядные перемены: каменное выражение лица сменилось привычной для былой Лоры насмехающейся полуулыбкой, и, послушно следуя за суетящимися спутниками, она скорее забавлялась происходящим. Ее завели затем в этот кабинет, где она сидела сейчас, поручили доктору провести немедленный осмотр. Но медик, в котором юморная по природе и лишь ввиду обстоятельств растерявшая свой задор девушка мгновенно опознала по скептической улыбке родственную душу, не успел даже приступить к делу, как тут же его зачем-то вызвали. Прагматично предложив пациентке, пока он будет отсутствовать, попить воды, он ушел и не возвращался в течение минут десяти, пока Лора сидела тет-а-тет с бутылкой воды и вслушивалась в приглушенные, едва долетающие сквозь плотно затворенную дверь звуки дискуссий. — А что такое там? Что я пропустила? — поинтересовалась младший лейтенант, пока врач брал в руки один из тех мистических и непостижимых для «простолюдинов» медицинских приборов, на которые Кирк, при попытки Маккоя сунуть их ему в лицо, обыкновенно реагировал словами: «Боунс, убери от моего лица эту штуку». — Да явился тут по вашу душу капитан Кирк, — Лора вздрогнула всем телом, глаза ее впервые зажглись неподдельной радостью и округлились. «Помянешь черта…». — Рвет и мечет, страсть, как хочет вас видеть. — А его не пускают? — со стороны услышав, какая явная досада примешалась к хмурому оттенку ее голоса, осведомилась девушка. И только док успел шумно приоткрыть рот для ответа, за дверью раздались буйные голоса. — Плевал я на ваши уставы, черт вас дери! — донеслось из-за двери, а в следующую секунду ту грубо «оттолкнули» с дороги, и на пороге показался Джеймс Тиберий Кирк, разгневанный, встревоженный, нетерпеливый, мятежный, с горящими голубыми глазами, которые устремились в сторону обмеревшей девушки. Ее сердце пропустило удар… — Джеймс! — глухо позвала она, чувствуя, как надрывается внутри нее и трещит по швам всякий самоконтроль, как парализующее счастье, облегченье и удушающая радость стискивают гортань, а глаза начинают щипать слезы. На лице своего капитана Блэр увидела отражение собственных чувств. Соскользнув с кушетки, девушка с легкостью и грацией вспугнутой охотниками лани сорвалась с места, практически влетев в объятья Кирка. Тут же, оказавшись в руках родного, дорогого человека, она ощутила, как сломлено задрожали ее ноги, и она обессиленно повисла на мужчине, слыша его учащенное, радостно-возбужденное и безгранично взволнованное дыхание, чувствуя его теплые дуновения у себя на мочке уха и совершенно не замечая, как они вместе, цепляясь друг за друга, плавно опускаются прямо на пол посреди кабинета, не разрывая объятий. Подобие наигранной веселости, истая, прячущаяся под ней безучастность, равнодушие — все ушло, все смелось всемогущим желанием, чтобы Кирк забрал ее отсюда, увел, никому не позволял больше трогать, беспокоить ни словом, ни делом, ни помыслом. Прячась за его спиной от стоящей в дверях гвардии незнакомых людей, которые покушались на ее спокойствие, Лора испуганно жалась к дорогому сердцу человеку, украдкой лила слезы. Тоска, которую она не замечала последние дни, захлестнула младшего лейтенанта с головой. Она и не знала, что так скучала, что так безумно скучала. Еще недавно мысль о возвращении домой не вызывала никакого восторга, и только ныне Лора осознала, почему: дом — не место, дом — это любимые, родные люди. Теперь она дома, наконец… — Капитан Кирк, вы вынуждаете меня вызвать охрану. Я, кажется, сказал вам, что этой девушке придется задержаться для дачи показаний. Джеймс с осторожностью отстранился, впервые за много дней Блэр вновь увидела его до невозможности голубые глаза настолько близко, что с непривычки даже больно стало в них глядеть. Но она глядела — с упованием и просьбой. С минуту Кирк не отвечал претенциозно вперившему руки в боки за его спиной мужчине, тому самому, к слову, который неразборчиво представился начальником «Особого Отдела» — он, будто лишившись дара речи и понимая происходящего, смотрел лишь на девушку, мягко удерживая ее лицо обеими ладонями, подушечками пальцев пробегался по ее щекам, с заботливой дотошностью сканировал взором каждую черточку, не то выискивая признаки увечий, не то восстанавливая в памяти облик пропавшего лейтенанта вновь, до мельчайших подробностей. — Она не будет давать никаких показаний! — придя в себя, рявкнул, наконец, Кирк, сердито обернувшись через плечо, так, что в его голосе прозвучали все интонации от поначалу мечтательно-отрешенной до повелительно-гневной. — Эта девушка пробыла в плену столько дней, и вы не посмеете ее задерживать! Она отправиться со мной домой, и при том сейчас же! — Исключено! — отрывисто тявкнули в ответ, между тем как капитан Энтерпрайза, угрожающе и медленно распрямляясь и увлекая за собой покорную Лору, крепко и демонстративно сжал ее руку с твердым намерением не отпускать, а Блэр с не меньшей пылкостью сжала его. — Как врач, — дипломатично вмешался доктор, выходя чуть вперед, — не могу не согласиться с молодым человеком. У моей пациентки шок, и в первую очередь ей необходим покой… и время. С дачей показаний можно подождать. Блэр обнадеженно всматривалась в лицо мерзостного начальника отдела: было заметно, что при внедрении в дебаты специалиста, который сказал вещи хоть и вполне очевидные, но зато авторитетные и не подлежащие сомнению, мужчина заколебался. Кирк, который с не меньшей бдительностью следил за метаморфозой его лица, как видно, нутром ощутил, что настал выигрышный момент. — Мы уходим, — произнес он твердо, пока еще оставался уверен, что сейчас ничто и никто не остановит их, и потащил Лору к выходу. — До свидания, — вежливо и благодарно кивнула она напоследок доктору. Тот лукаво усмехнулся в ответ: по-видимому, его немало забавляли противоборства, наглядно разыгрываемые перед ним. — Увидимся через пару дней. И, не встретив никакого сопротивления в том числе от оцепеневшего от гнева и неприятного осознания собственных неправоты и проигрыша начальника, Лора и Джеймс, держась за руки, воровато и поспешно, чуть ли не бегом выскочили за дверь.***
Понятийная «темнота» Сан-Франциско непривычно резала глаза. Это была не та темнота, в которой существовала Лора долгие дни, кромешная, пугающая, непроглядная, всевластная, когда негде ничего не видно и на три шага, — живая, горящая тысячами и тысячами огнями, веселая, праздная — городская, та, в которой Блэр провела подавляющую часть своей жизни и которую теперь как будто не узнавала. Блэр сама себе казалась в эту минуту, когда ехала в машине Кирка по ночному Сан-Франциско, необузданной дикаркой, внезапно очутившейся в цивилизации, и этот облик особо шел ей, учитывая загнанный, зашуганный и почти дикий вид, разодранные и перепачканные одежды. Хотелось в душ как никогда… Впервые за долгое время отвернувшись от окна, Лора обратила лицо к водителю и безрадостно фыркнула, уловив его застигнутую реакцию: оказывается, он все время до этого неотрывно «пялился» на нее. — Не смотри на меня так, я не призрак, Джеймс, — усмехнулась девушка. — Я знаю, знаю… просто… — Кирк рассеянно тряхнул головой, словно скидывая с себя наваждение. Блэр понимающе хмыкнула. — И не говори, — коротко отозвалась она, но в эту обыкновенно риторическую фразу осознанно заложила самую настоящую просьбу: «не спрашивай, не выведывай, просто позволь мне чувствовать спокойствие рядом с тобой». Был ли ее ментальный призыв очевиден и ощутим или же капитан и сам дошел до мысли, что лучше не беспокоить пока что девушку, но за весь путь он не то, что не озвучил ни один из тех миллионов вопросов, которые у него несомненно были припасены, так и вовсе — ничего не сказал, равно что и младший лейтенант. Миновав шумные проспекты, машина плавно завернула в относительно тихий и безлюдный дворик и, проехав через две арки, въехала в небольшой подъезд жилых квартир, с небольшим искусственным парком для выгула собак в отдалении, детской площадкой и парковой, в поздний час заставленной под завязку другими машинами. Кирк, сосредоточенно насупившись, крутанул баранку и повел машину вдоль рядов, выискивая свободное местечко. Лора довольно оживленно наблюдала за ним: она никогда не водила машину, ибо попросту не видела в этом особой надобности, и типичные для водителей проблемы поиска парковочного места были ей потому незнакомы, она более того чуть ли не в первый раз так глубоко внедрилась в ограниченные пространства парковки ее же подъезда, поскольку, будучи пешеходом, естественно, редко туда забредала. Вокруг было значительно темнее, чем там, снаружи, в эпицентрах активного города, и не так уж много фонарей освещали выставленные вокруг автомобили. Поэтому, когда внезапно из-за ближайшей машины вдруг вышли, обогнув ее и словно бы отделившись от самого мрака, несколько человек, не опознаваемых первые секунды, Лора да и Кирк заметно напряглись. Загадочные, пугающие фигуры, которые, чуть разойдясь друг от друга в стороны, образовались в компанию из трех персон, целенаправленно двинулись в сторону притормозившей машины Кирка. — Что за… — прищурившись, протянул капитан, чуть подаваясь корпусом вперед и вглядываясь во мрак, и младший лейтенант явственно, в одну секунду с мужчиной тоже испытала это чувство, будто… кого-то ей эти фигуры напоминают. Свет фар достиг, наконец, таинственных незнакомцев, осветив их улыбающиеся лица, и Лора приглушенно удивленно полувскрикнула, полуохнула: к ним навстречу вышли Нийота Ухура, Леонард Маккой и коммандер Спок. — Черт… — выругался Джеймс. Резким движением надавив на кнопку пассивизации, он расстегнул и откинул ремень в сторону и, распахнув дверцу, резво выскочил из машины. — Вы что здесь делаете?! При виде неожиданно разгневанного капитана с лиц троицы (вернее сказать, с лиц Ухуры и Маккоя, ибо Спок все так же был верен своей манере оставаться невозмутимо хладнокровным и потому выдержанно стоял теперь, нахмурив брови и заложив руки за спину) сползло всякое подобие улыбки, и они недоуменно переглянулись. — Зачем вы приехали? Вы же должны понимать: ей не до вас, ей нужен отдых. — Кое-кто, однако, собственник, — прошептала Лора утомленно и, понуро вздохнув, выкарабкалась из машины, альтруистично идя на выручку своим смятенным товарищам и спасая их от недовольства Джеймса. Блэр сделала несколько шагов в сторону бушующего столпотворения, и тут же Нийота, едва завидев ее издали, сомкнула приоткрывшиеся было для ответа губы и просияла улыбкой. Не обращая внимания на возмущенного Кирка, она легко обогнула его, направляясь прямиком к подруге, и та приветственно раскинула руки в сторону, в следующую секунду приняв в объятия лейтенанта Ухуру. Следующим за девушкой подошел вулканец: чопорно протянув вернувшейся коллеге руку, он произнес незыблемо вежливым и спокойным голосом. — Рад снова вас видеть, лейтенант Блэр. Лора скептично покосилась на предлагаемую ладонь, немного поразмыслив, вложила в нее свою и, не дав Споку ни малейшей форы, чтобы или разгадать ее намерения или предотвратить их, с силой дернула его на себя, впервые за три года служения на Энтерпрайзе заключая коммандера в объятья и прижимаясь щекой к его шее в совершенно искреннем, душевном, бесхитростном порыве. — Я скучала, зануда, — отозвалась она и, не решившись долго изводить непривыкшего к проявлениям нежности вулканца, отстранилась, заглянула в его слегка шокированные угольные глаза, мягко улыбнулась и перевела взор ему за плечо, встречаясь взглядом с добродушно ухмыляющимся Боунсом. — О, мой любимый доктор, — промурлыкала Блэр, приблизившись к нему. — Принес мне обезболивающее? — одобрительно хмыкнула она, поднятием подбородка указав на запримеченную в руках мужчины бутыль с янтарным напитком. Доктор шкодливо дернул бровями и, демонстративно качнув рукой, за горлышко удерживающей сосуд, так, что тут же послышался закономерный плеск, улыбнулся. — Самое лучшее, какое мне позволил мой скромный докторский кошелек. Лора слабо напевно рассмеялась и, издав приглушенное разморенно-усталое мычание, изможденно уронила подбородок на плечо коллеги, для большей надежности обхватив руками его спину, и закрыла глаза. — Ребят, вы реально не вовремя, — заговорчески тихо и выразительно произнес меж тем Кирк у нее за спиной. Нахмурившись, девушка оглянулась на него, машинально продолжая удерживать дока в захвате сцепленных в замок у него на шее рук. — Ей нужно отдохнуть и выспаться. Джеймс был прав. И в глубине души Лора как ничего на свете другого жаждала исполнения его слов, стремилась, как утопающий к воздуху, к одиночеству, к возможности остаться одной, выплакаться, выплеснуть, вывести, как заразу или инфекцию, из себя накопившейся негатив, дать выход притупляемым поныне эмоциям и ликвидировать всех возможных свидетелей грядущей, неизбежной эмфатической вспышки. Но, с другой стороны, только общество близких людей единственно могло принести временное умиротворение и отстрочить дальнейшие неминуемые терзания, и Лоре ничего иного не оставалось, как принять очередную целительную полумеру. — Все хорошо, Джеймс, — кротко проговорила Лора, с нежностью заглядывая в заботливые голубые глаза, одним собственным взглядом надеясь, как будто, внушить и мужчины секундами назад принятое ею решение не ограждаться, не обособляться, а, наоборот, внедряться в социум. — У меня есть еще силы… Да и потом, — прибавила она, резко сменяя тон голоса и, разбавляя предшествующий, намеренно прибавляя ему задорные и развязные ноты, — как вообще можно слышать подобное от тебя, нашего главного заводилы?... В обыденной жизни Лора, как правило, крайне редко подолгу задерживалась в пределах квартиры. Она относилась к тому типу людей, для которых дом было местом сугубо сна и душа, а большего младшему лейтенанту от него и не требовалась. Как и всякий человек, не имеющий партнера в жизни, то есть одинокий, не окольцованный, но зато имеющий в достатке много друзей, она редко проводила вечера дома, обычно предпочитая совершать вылазки в более людные и оживленные места и уже там, в пабах и бильярдных кутить с энтерпрайзовскими товарищами. Пределы квартиры, более того, с некоторых пор стали для нее невыносимы: в памяти свежи еще были воспоминания о месяцах, проведенных здесь, в четырех стенах, в депрессии и мраке отчаяния, после смерти брата. В тот период жизни — самый непростой, как убежденно окрестила его ранее Лора, ныне же усомнившись, — только вмешательство Кирка и помогло девушке суметь вылезти за пределы своего убежища или, вернее даже, выбранного ею места потенциального погребения заживо. Возродившись в те дни вновь, младший лейтенант вскоре обнаружила, что чрезмерное пребывание дома для нее почти невыносимо, не говоря уж о том, что угнетающе. Конечно, бывали исключения, бывали и такие дни в календаре, когда дома, случалось, сиделось славно и уютно, когда можно было насладиться одиночеством, посмотреть фильмы, попеть, потанцевать. Но преимущественно дом был местом даже более чуждым, незнакомым и далеким, чем улицы Сан-Франциско. Потому, поднимаясь на лифте несколько изменившимся составом, а именно — сокращенным, ибо Спок предсказуемо не согласился поучаствовать в дружественных посиделках, так как его изначальной целью было лишь встретить и поприветствовать спасенную коллегу, но никак не засиживаться у нее, — Лора задумчиво покусывала и без того напрочь истерзанные за дни пребывания в пустыне губы, от которых и живого, естественно-розового кусочка не осталось. Стоило ей, правда, оказаться у двери собственной квартиры, задумчивость ее спала, она остолбенело замерла на пороге на миг и в следующую секунду разразилась истеричным хохотом, который зазвенел настолько безумной, надрывной нотой, что его, естественно, никто не осмелился поддержать. — У меня же ключа даже нет… да вообще ничего нет, как я могла забыть, — привзвизгнула Блэр, продолжая пугающе смеяться так, что тряслись, словно в приступе, плечи, и прижимаясь лбом к холодному косяку двери. — У меня есть, — выступил вперед Кирк, бросая на бывшую (да и, что греха таить, нынешнюю) зазнобу встревоженный взгляд. В руке его, и вправду, обнаружилась плоская ключ-карта. — А что, пока меня не было, мое имущество уже принялись раздавать ближайшим друзьям, как наследство? — с той же нездоровой веселостью фыркнула Блэр, однако спокойно отходя в сторону, уступая Джеймсу путь, продолжая тихонько посмеиваться, наблюдая за тем, как он распахивает дверь и неуверенно оборачивается к ней, медля. В его взгляде, позе и выражении лица Лора, издавна научившаяся считывать все посылы, нарочно и не нарочно посылаемые ей им, различила предложение: «все еще не поздно, все еще возможно вежливо извиниться и отослать всех». Лора едва заметно, так, чтобы лишь Кирк увидел и понял, покачала головой и преувеличенно бодро прошествовала к квартире. — Заходите. Только знаете, у меня тут совсем нет еды… — она пристукнула пальцами по губам, припоминая что-то в уме, — разве что, арахиса в шкафчике немного и все… — Мы закажем еды, — непоколебимо решил Джеймс и окинул Блэр пристальным, невыносимо беспокойным и чутким взглядом, подобных которому девушка на себе столько за прошедшие часы ощутила, что ей начинало становиться воистину неловко. — Тебе обязательно нужно поесть. — Ладно, — не стала спорить младший лейтенант, и широко улыбнулась такой же взволнованной, как и капитан, Ухуре, на что последовала незамедлительная тождественная реакция. — Вы пока располагайтесь, а мне нужно в душ забежать. — Давай… — вслед ей отозвались четверо друзей полугрустным, полусочувствующим, полупонимающим хором и, стоило захлопнуться двери в ванную комнату, дружно испустили протяжный вздох и переглянулись. На лице каждого виднелись следы неотступной тревоги. — Лора? — про прошествии двадцати минут осторожно стучал костяшками пальцев по деревянной поверхности двери капитан Кирк. В ответ последовала лишь гробовая, жуткая тишина, и мужчина, отдаленно ощущая, с какой скоростью разгоняется сердце внутри, вновь отбил быструю трель — более настойчивую. — Лора, не молчи. У тебя там все хорошо? — отрывисто спрашивал он, контролируя, однако, голос и не позволяя ему покинуть пределы умеренного и вежливого нетерпения. Едва заслышав легкое копошение по другую сторону «баррикад», он тут же умолк, интуитивно склонил голову, с охотничьей всепоглощающей внимательностью вслушиваясь в скупые признаки жизни в ванной. — Да… — спустя минуту, показавшейся бесконечностью, прозвучал утвердительный ответ, но прозвучал так, что самого отважного, бесстрашного и бойкого капитана Звездного флота бросило в мурашки. Больше ни о чем не спрашивая, он с несвойственной ему опаской, неуверенностью и робостью несмело потянулся пальцами к дверной ручке. Замешкался. Обычно, когда доходило до вопроса, врываться ли к даме в ванную комнату или нет, тот, скажем, «становился ребром» и находил положительный ответ. Однако сейчас дело было другое: Джеймс боялся как никогда ранее в жизни подоспеть, как ему кажется, на помощь некстати, оказаться непозволительно лишним. Но беспокойство взяло верх, и он надавил на дверную ручку. Дверь подалась, — Кирк с тех времен, когда состоял в отношениях с младшим лейтенантом, прекрасно усвоил, что в ее односпальной квартире, априори рассчитанной на одного, дверь в ванную не запирается, — и отворилась. Джеймс пытливо и деликатно единовременно заглянул вовнутрь. Увидав Лору, целую и невредимую, он вздохнул свободнее и тихо прикрыл за собой дверь. Она стояла у большого зеркала, закутавшись в завязанное под мышками фиолетовое полотенце; мокрые светлые волосы касались ее плеч, влажные дорожки, вытекая крупными дутыми каплями из локонов, стекали вниз по распаренной коже вниз, между лопаток; зеленые глаза с безмолвным, глубинным ужасом смотрели в отражение, не отрываясь. Лишь когда Кирк приблизился, оказавшись едва ли не в шаге, и, как будто колеблясь, утешительно и призывно дотронулся до женского локтя кончиками пальцев, она вздрогнула, будто пробуждаясь ото сна, повернула к капитану безгранично растерянное лицо. — Прости, я… — она покачала головой, словно не в силах была вымолвить продолжение прозвучавшего начала объяснительной речи, вновь отвернулась к зеркалу, судорожно взглотнула и все-таки договорила: видно было, что она усилием воли одержала верх над эмоциями и более-менее оправилась от шока. — Просто я наконец-то смогла увидеть себя в зеркале… — произнесла она и умолкла, скользнув по собственному телу тягучим, внимательным взглядом, и Кирк, машинально проследив его траекторию, подавил вздох. Лора исхудала настолько, что походила теперь скорее на живой скелет; Джеймс не мог увидеть ее тело полностью, но даже тех оголенных частей, не прикрытых полотенцем, было достаточно для обозрения, чтобы составить представление о нездоровой, почти анорексичной худобе девушки; кожа — и та была неестественно бледна и имела легкий болезненный зеленоватый оттенок; лишь плечи да руки, которые недавно побывали под, очевидно, горяченными струями воды, имели более привычный и ясный глазу красный цвет; чуть проступали точечно синеватые царапины и синяки, вид которых вызывал в душе капитана внутренние бури и почти непереносимо сильное, с трудом перебарываемое желание узнать историю их происхождения так же, как и узнать всё остальное. Но Джеймс пресек голосочки любопытства в голове, не дав ни единому вырваться наружу вопросом. Он лишь молча обнял девушку со спины. — Так, еще раз… — проходя в гостиную и насторожено оглядываясь на дверь в ванную, в которой переодевалась Лора, заговорил Кирк приглушенно, обращаясь к расположившейся кто на диване, а кто по-простому — на полу, сидя по-турецки, компании, — сейчас, пожалуйста, ни в коем случае ни единым словом не напоминайте ей о том, что произошло, Лоре и так тяжело и… — произнес он тем голосом, которым обычно произносят избитые, по сотне раз повторяемые вещи. Впрочем, так оно и было: именно эту мысль он как раз-таки и повторял уже неоднократно. — Да черт возьми, Джим! — характерно разгорячился Маккой, который, пока Ухура раскладывала по тарелкам привезенную на заказ еду, возился с бутылкой виски, и в сердцах раздраженно стукнул ею себя по бедру. — Ты за идиотов нас держишь? Мы, по-твоему, сами не понимаем… В отдалении щелкнул свет, прервав горячечные речи медика, и все примолкли. Из полумрака коридора в освящаемую нежно-золотым светом торшера гостиную зашла хозяйка дома, заметно разрумянившаяся после душа, благоухающая и, как казалось, почти счастливая. — Простите, что так по-домашнему, — она обвела себя витиеватым жестом руки, подразумевая надетый на нее белый халат. Каждый, из уже присутствующих в комнате, ласково улыбнулся ныне пришедшей, и дружественный вечер начался. «Вокруг да около» — так впоследствии могла бы охарактеризовать его Лора сокращенно, емко и правдиво. Нельзя сказать, чтобы он чем-то был ей неприятен или тягостен — напротив: товарищи старались осчастливить ее, это было видно, и девушка была благодарна за их, увы, тщетные труды. Но в то же время ее не покидало отчетливое ощущение, которое она никак не могла назвать ни ошибочным, ни предвзятым, ни надуманным, того, что ее щадят. Даже понимая закономерность и сообразность подобного рода заботы, Блэр все равно чувствовала какое-то не то раздражение, не то презрение, хотя и знала, что ей не в чем укорить друзей. Они старались, очень старались: за прошедшие часы были разобраны, обговорены все возможные, все существующие на свете темы, кроме одной — темы ее похищения; были обсуждены, затронуты и упомянуты различные личности, кроме одного — Хана, — и рассказаны все истории и шутки, удачно обтекающие тот промежуток времени, который Лора считалась пропавшей без вести. На теме Сингха условно стояло табу. Бывали рискованные моменты, когда, повинуясь случайным ассоциациям, беседа ненароком тесно подбиралась к Хану, но всякий такой раз находился тот, кто ловко внедрялся в поток разговора и уводил его совсем в иное русло, отдаляясь от запретного. В такие моменты Лора чувствовала на себе тревожные, пытливые взгляды и милосердно опускала глаза, делала вид, что ничего не заметила, и позволяла своим товарищам бегло перевести дух. И все-таки, несмотря на так же существующие, несомненные прелести вечера, это было в чистом виде лицедейство: как трое друзей изображали беззаботность и будничное веселье, словно ничего и не было, так и Блэр притворялась, что верит им; как они явственно понимали, что Лора все понимает, так и она знала, что они знают это, и наоборот… Замкнутый круг. Одно было хорошо. Все так старались, что временами и вправду забывались, что временами действительно начинало казаться, будто все хорошо. Моментами Лоре думалось, что даже она забывается. Но то были лишь иллюзии. К несчастью, она слишком четко все воспринимала. Ее внутренне Я, точно так же, как в шаттле, отделилось от телесного и висело в воздухе неподалеку, наблюдая как будто бы счастливую, то заливисто смеющуюся, то улыбающуюся, то выпивающую, то закусывающую, ни в том, ни в другом случае не зная, хочет этого организм или нет, нравится ему это или нет, Лору. Внешняя ипостась была обманчива. А внутренняя — хладнокровная и апатичная, — дивилась: как же Блэр удается держаться так непринужденно? Откуда у нее еще столько сил, контроля, воли, выдержки? Хорошо было и другое: под конец вечера Лора, похоже, сумела-таки убедить друзей, что те принесли ей умиротворение и покой. Справедливости ради, стоит сказать, провожая их в по-детски ранний час и выслушивая пожелания спокойного сна, она действительно была совершенно спокойна и умиротворена, однако единовременно принимала неизбежность того, что скоро грянет и «буря» — так сразу, как только все уйдут. Но миг этой бури оказался отложен. Под предлогом желания помочь Блэр убрать посуду и стаканы за гостями Кирк задержался, а девушка ответила на его предложение «подсобить» быстрым взглядом, который дал понять, что капитан нисколько не обманул ее. Он это знал, она это знала, но оба до поры до времени в полном молчании сосредоточенно занимались делом. Конечно, намерения Джеймса были ясны и — в сложившейся ситуации — прозаичны: оставшись с Лорой наедине, он хотел узнать от нее правду. Не нужно было быть гением или проницательным сверхчеловеком, чтобы с легкостью угадать эти желания, а в случае с Кирком у Блэр было к тому же и преимущество, ибо с ним у нее за годы общения развилась платоническая, телепатическая связь и набрался навык точного прочтения мыслей капитана. Но вот посуда была убрана по ящикам, стаканы расставлены и протерты. Наступила минута обязательных объяснений, которую никто не решался обозначить дебютным словом. Со вздохом опустившись на диван, Джеймс подался вперед и уложил подбородок на сцепленные в замок руки; взгляд его, нацелившись на одну неприметную точку на паркете, замер, могучая грудная клетка медленно и тяжело поднялась, выдавая внутреннее напряжение. Лора видела: он готовится, пытается, хочет заговорить, наконец, с ней да не знает, с какой стороны подступиться, как начать, как не сделать ей больно, как не ранить. Она вздохнула тоже, прикрыла ненадолго глаза и на выдохе притворно небрежным голосом произнесла: — Ну что ты, Джеймс? Я же знаю, что тебя гнетет. — Кирк резко вскинул на нее пронзительный взгляд. Младший лейтенант вяло и устало улыбнулась ему. Сделав шаг навстречу, она остановилась напротив, скрестила руки на груди и, не разрывая визуальный контакт, отважилась переступить точку невозврата. Она спросила спокойно, решительно, напрямик: — Тебя интересует, что он сделал мне? Капитан вздрогнул, когда она сама, первая, лично упомянула своего похитителя, хоть и не по имени, и его небесные глаза даже при таком косвенном помине блеснули враждебным блеском. Нервно облизнув губы, он отрывисто и коротко кивнул, и этот кивок был красноречивее любых уговоров. — Сломал, а затем спас жизнь, — неотрывно глядя Кирку в глаза, выговорила она глухо, но убежденно; тихо, но твердо, — неоднократно… И придал ей ценность… Каким-то странным образом, — прошептала она, все же не выдерживая и отводя в сторону предательски заблестевший против воли взор. — Возможно, он сделал для меня то же, что и ты в свое время… — Расскажи, — так же коротко, но непередаваемо красноречиво, хрипло и негромко попросил Кирк. Лора горько улыбнулась ему и покачала головой. Присев рядом, она с мягкой непоколебимостью накрыла его ладонь своей. — Ты должен простить мне мою неразговорчивость. Однажды я все тебе расскажу. Быть может… Но, — она запнулась и с выражением трогательной уязвимости, испуга и мольбы посмотрела на мужчину, — только не сегодня. Джеймс серьезно заглянул в ее полные муки глаза. И, поднеся ладонь девушки к губам, покорно и низко склонил голову в жесте безоговорочного согласия.***
Три… Видно, и вправду есть нечто мистическое, магическое в этом числе, так часто используемом в сказках, библейских сюжетах, для многих олицетворяющем гармонию, единство, целостность, предвещающем успех и везение… Для Блэр прошло три дня в Сан-Франциско, для Хана — три дня в пустыне, и третьим днем все завершилось. На третью ночь у Лоры снова случилась паническая атака. Но в этот раз, мечась по постели в бреду, она взывала не к брату. А наутро, проснувшись и включив телевизор, не могла избежать нового удара судьбы — она бы ни за что его не избежала, ибо чуть ли не на всех новостных каналах только об этом и говорили. Хана поймали на третий день. Он успел умертвить нескольких военных прежде, чем оставшимся удалось его оглушить. Теперь он под стражей перевезен в Сан-Франциско. День суда уже назначен.