Ben Howard — Oats In The Water
Падать было не долго. Совсем скоро тело ударилось о твёрдую землю. Винсент почувствовала, как боль вспыхнула в руке и ноге — она шлёпнулась на бок. Прокатилась по инерции какое-то время, успев испачкать всю одежду и сильно удариться где-то в районе рёбер. С трудом соображая, что произошло, Фрай открыла глаза. Свинцовое небо висело над головой, закрытое плотным слоем облаков. Что-то подсказывало, что это явно не юг страны. Еле сдерживаясь, чтобы не стонать от боли, Винсент села, бегло оглядывая сначала себя, а потом обстановку. Джинсы порвались на коленке, белая футболка была в грязи. По ощущениям она содрала кожу на бедре и ушибла колено. Подняться было больно. Мир всё ещё крутился вокруг, её тошнило. Винсент огляделась. В паре шагов от неё с таким же трудом на ноги поднялся Пирс. — Твою мать! — до него произошедшее дошло почти сразу после Фрай. — И кто тебя, чёрт подери, просил?! Винсент опешила. — Я виновата? Не я выбросила нас сюда! — Нужно было хоть немного подумать своими маленькими мозгами прежде чем лезть! — уже криком сорвался Пирс, краснея от ярости. От возмущения Фрай растерялась, глотая слова и не находя сил, чтобы их произнести. Пирс резко развернулся, вынул телефон, но не найдя сети со всех сил швырнул девайс в сторону, повторно громко выругавшись. — Не моя вина, что ты стоял ближе всех, а та девчонка решила сымпровизировать, — от обиды и негодования Винсент затрясло. Ей становилось всё хуже и хуже, мир поплыл. — Это у тебя маниакальное желание всё контролировать, так нужно было просчитывать все варианты! Пирс развернулся, шагнул вперёд, впиваясь взглядом, прошивающим до костей. — Твоё дело было показать дорогу! — его лицо приняло такое выражение, что Винсент на мгновение показалось, что он её сейчас ударит. — Так какого же чёрта тебя понесло за этим выродком?! Она открыла рот, чтобы что-то бросить. Сжала кулаки до такой степени, что ногти до боли впились в содранные ладони, оставляя полукруглые отпечатки. И в этот момент голова закружилась, ноги ослабели, а сама она стала будто воздушный шарик — пустой и натянутый. Винсент помнила, как потемнело в глазах, но как коснулась земли, потеряв сознание, уже не уловила.***
Запах. Запах был первым, что Винсент уловила. Пахло старыми простынями, давно отпечатанными книгами и сухой травой. Девушка открыла глаза, сразу натыкаясь на старинный радиоприёмник, наверное, начала тысячелетия. Взгляд бродил по комнате ещё какое-то время, пока она не поняла окончательно, что жива и более того лежит на каком-то скрипучем и пыльном диване в незнакомой комнате. Винсент села. Окна были закрыты и поток светло-рыжего мягкого закатного солнца проникал сквозь стёкла, оставляя на деревянном полу широкие полосы. Бок, которым она ударилась при падении, после долгого лежания на нём ныл дико. Голова всё ещё напоминала кузню, где только что стих молот, бивший по наковальне. Лицо горело, но пальцы рук были ледяными. Она вдохнула пыльный воздух и, кое-как держась за подлокотник дивана, поднялась на ноги. Вышла в прихожую. Сквозь окно на половину входной двери была видна прокатанная дорога и брошенный во дворе старый пикап без передних колёс. Слой пыли на столике в гостиной, где она лежала, стопка писем у входной двери и многие другие вещи указывали на то, что хозяева дома, где бы они не были, давно не появлялись здесь. Замок с двери был сорван и она немного криво болталась на петлях. Винсент, чуть прихрамывая, потому что наступать на ушибленную ногу было немного больно, прошла дальше, замирая у распахнутой двери ванной комнаты. На опущенной крышке унитаза стояла раскрытая аптечка, но ничего кроме бинтов не было тронуто. Сами бинты, преимущественно окровавленные, были разбросаны на раковине вместе с надорванными упаковками, кусками ваты и одиноко лежащей у мыльницы иголки с ниткой. Винсент поджала губы, поглядела вправо. Там, за старомодной занавеской в виде нитей бусин виднелась маленькая кухня. Фрай повернулась, ещё раз оглядывая залитое вечерним светом помещение и подумала, что хотя это был чужой дом, он выглядел в сотню раз уютнее чем помещения, где она проводила предыдущие ночи. Винсент вернулась в гостиную, ещё раз убеждаясь, что никого нет. С фотографии на столике на неё глядели двое людей. Она несмело взяла рамку, протирая стекло от осевшей пыли. На фото был парень и девушка, счастливо, даже картинно улыбающиеся на фоне нового дома. Судя по всему, того самого, в гостиной которого стояла Винсент. Фото было давнишним, на то указывала подпись внизу: «Джексон. Вайоминг. 1987 г.». «Вайоминг. Далековато» — пронеслось в голове. Не успела Винсент об этом подумать, как входная дверь позади хлопнула и голос произнёс «А на вид в тебе меньше ста фунтов*». От неожиданности Фрай выронила рамку, та ударилась о край стола и упала на пол. Стекло треснуло. Девушка быстро подняла фото, оборачиваясь. Пирс стоял в проходе в одной футболке и без очков, прислонившись левым плечом к косяку. Фрай бросила мимолётный взгляд на другое плечо и заметила, что даже на чёрной ткани футболки видно пятно крови. Это объясняло бинты в ванной. Запястье живой руки слегка распухло, должно быть, было вывихнуто. За годы работы в генном центре она научилась распознавать такие мелочи. — Чей это дом? — Понятия не имею. Он единственный в округе. Пирс пожал плечами. Попытался во всяком случае, словно забыв о боли, которая вернулась, стоило сделать движение. Он невольно скривился от неприятного ощущения, хоть и пытался не подавать виду, развернулся и зашагал в ванную. Винсент пошла следом. — Мы будем ночевать в чужом доме? — Хочешь ночевать на улице? — почти сразу отозвался мужчина, не глядя на неё, только на собственное отражение в зеркале. Он сдвинул край футболки, и Винсент ненароком заметила кровь. Запястье дало о себе знать едва Пирс попытался осмотреть рану позади. Рука отозвалась болью на это движение и он чертыхнулся про себя, опираясь о раковину второй, механической рукой. Фрай подумала, что впервые видит его таким: уставшим и раненым. Хотя он и пытался это скрывать, пройдя мимо, будто ничего не произошло. Сама не зная зачем, она шагнула в ванную, прихватывая аптечку и иглу, а потом проследовала в гостиную, произнося скорее как факт, чем как вопрос: — Ты ранен. Пирс обернулся, но на лице не отразилось никаких явных эмоций. — Потрясающая наблюдательность. Девушка застыла у дивана. Какое-то время они смотрели друг на друга молча, пока, Винсент не бросила, устав ждать: — Садись, пока я не передумала. — Какое тебе до этого дело? — поинтересовался Пирс прищуриваясь, но всё же послушно опускаясь на просиженный диван. — Я это делаю не из тёплых чувств, — хладнокровно отозвалась Фрай, распаковывая аптечку на столике. — Считай, что я так плачу тебе за то, что тебе пришлось тащить меня сюда от того места, где я вырубилась. Пирс помолчал. А после не без труда и боли стянул с себя футболку. Винсент на какое-то мгновение растерялась, тут же понимая, как глупо выглядит. Она отвернулась, вынимая последние чистые бинты, перекись и вытирая руки смоченной в спирте тканью. Ранение было ножевым и лезвие прошло почти насквозь. Винсент ужаснулась тому, как он вообще ещё не истёк кровью и принялась обрабатывать рану. Приятного было мало, как для неё, так и для Пирса, хотя он и пытался не показывать эмоций всякий раз, когда Винсент касалась раны или надавливала слишком сильно. В конце концов, закончив с обработкой, Фрай взялась за иглу. Она никогда прежде не зашивала ран, только видела, как это однажды делал кое-кто из докторов в генном центре. — Уверена? — поинтересовался Пирс, когда она замерла с иглой. Мужчина продолжил, спокойно комментируя: — Тебя трясёт. Девушка подняла голову. Его лицо оказалось слишком близко, но вопреки всему она не сделала попытки отдалиться. — У меня не было практики в подобном и я не хочу причинить боль. На лице мужчины вдруг появилось удивление. Она так откровенно и серьёзно сказала эти слова, что он даже не сразу понял, что именно услышал. Эта тревога не была вызвана каким-то особым отношением персонально к нему — она просто переживала за чувства других и подобная наивная забота казалась невероятной. В конце концов, Пирс уже так привык к боли — к той, что причиняли ему, но больше к той, что причинял он, что вообще слабо понимал, как с подобным почти что детским волнением можно выжить в мире. Тем не менее, даже с дрожащими руками, едва ли кто-то мог сделать лучше. И хотя она делала всё медленнее, чем хотелось бы, через какое-то время, девушка щёлкнула ножницами и стала накладывать бинт на довольно аккуратный для того, кто делал это впервые шов. Потом лёгкая и тонкая ладонь Фрай вдруг коснулась запястья Пирса. Он дёрнулся от неожиданности такого жеста, будто она не руку его сжала, а ударила по лицу. — Тебе нужно кость вправить, — спокойно прокомментировала свои действия Винсент, ни на йоту не изменившись в лице. — Ты и кости вправлять умеешь? — как-то недоверчиво отозвался Пирс. — Научилась у одного из тех людей, что ты убил, — ледяным голосом ответила девушка. Её пальцы коснулись точки у начала запястья. Винсент потянула руку мужчины и вдруг резко, но уверенно дёрнула её, будто встряхнув. Что-то неприятно щёлкнуло, но в раз стало лучше, чем было. Признательность наравне с привязанностью, добротой или сочувствием была вещью, не входившей в стандартный набор солдата-убийцы, так что Пирс, думая, что, наверное, стоит поблагодарить девушку, всё же промолчал. Впрочем, она и не требовала благодарности. Как и сказала Винсент, это не было жестом доброй воли. Обычным обменом «Ты мне — я тебе». Она, не поднимаясь с пола, стала складывать всё назад в аптечку. — Чтобы ты знала, не всех их убил лично я, — спустя какое-то мгновение молчания отозвался Пирс. — Ох, ну это многое меняет, — ехидно бросила Фрай в ответ. — И скольких же из них? Пятерых? Восьмерых? — Троих. Винсент скривила губы, поднимаясь на ноги. Теперь она глядела на мужчину сверху вниз. — Неужели ты правда не понимаешь? Мне не важно сколько людей ты убил. Я говорю о самом факте этого. Так нельзя. Нельзя просто выстрелить человеку в голову, а потом спокойно спать, будто ничего не произошло! — Что ты хочешь услышать? Что мне жаль? Нет, — произнёс он абсолютно откровенно, поднимаясь с дивана и разводя руками. — Мне нет никакого дела до этих людей и до их жизней. — И почему меня это не удивляет? — разочарованно покачала головой Винсент, спрашивая скорее у самой себя. Она отвернулась, намереваясь уйти, но на мгновение задержалась, оборачиваясь через плечо. — Я доверяла тебе, Дональд. Когда-то давно. А сейчас я даже не уверена, что могу поворачиваться к тебе спиной. Потом развернулась и вышла, хлопнув входной дверью. Прохладный вечерний воздух коснулся открытой кожи рук, заставляя поёжиться. Винсент поглядела вперёд, туда, где линия горизонта стала окрашиваться тёмным. Там была только тонкая, похожая на ленту просёлочная дорога и верхушки деревьев. Вдохнув пыльный воздух, Винсент опустилась на скрипучие садовые качели, что стояли прямо на просторной веранде. Облака вдали наливались свинцом, казалось, ночью пойдёт дождь. Девушка откинулась на спинку, разглядывая линии на собственных ладонях. В голове настойчиво бились несколько слов: «Ты никогда не думала, почему тебя никто не искал». Винсент почувствовала, что устала. Она толком не спала прошлую ночь, потом теряла сознание, но это нельзя считать отдыхом. И нынешнее спокойствие захолустной глуши подействовало как-то умиротворяюще. Винсент легла на бок, подложив руки под голову и всё ещё не сводя взгляда с горизонта. Закрыла их, как ей показалось, на мгновение, но когда открыла вновь горизонт уже был чёрным и неразличимым. Назойливый комар вился над ухом, издавая противный писк, так что о сне не было и речи. Винсент выдохнула, садясь и ощущая, как ноет каждая клеточка, каждая мышца в теле. Спать на садовых качелях оказалось не лучшей идеей. Она размяла шею и встала, тихо проходя в дом, потому что снаружи уже стало зябко. Внутри дома, впрочем, тоже было не очень уютно. Пыльно, темно и тихо, как в склепе. Единственный свет вырывался из гостиной, где, как оказалось, горела лампа. Винсент прошла в комнату, застав Пирса ковыряющимся в разобранной рации с помощью инструментов, что, видимо, он нарыл в доме. Он не поднял головы, хотя слышал, как она вошла. — Ты что, вообще не спишь? — спокойно поинтересовалась девушка. Её было легко разозлить, а злилась Винсент обычно так, что без какой-нибудь сломанной вещи не обходилось. Но вместе с тем она очень быстро отходила и могла позволить себе безмятежно говорить с объектом собственной злости уже через час. — Только когда не один. Девушка криво усмехнулась. Села в кресло, закинув ноги на подлокотник. — А я-то думала, это у меня серьёзные проблемы с доверием. Комментарий остался без внимания. Винсент подумала, что у него и раньше все было нормально с реакцией, а после махинаций Transigen, восприимчивость чувств, наверное, стала раз в десять выше. Так что даже если бы она захотела убить его во сне, он проснулся бы раньше, чем она вообще вошла бы в комнату. Стальные глаза Эдвина всё ещё смотрели на неё из глубины сознания. Она не могла отделаться от звучащих в голове навязчивых слов: «Я хотел сражаться за мир». Какая глупость. На дворе двадцать седьмой год, в конце-то концов. Всем плевать на мир и на то, чем он становится. Или уже стал. И всё же звук его голоса, его наивный, доверчивый взгляд почти что ребёнка стали личными призраками Фрай по крайней мере на эту ночь. И того таких призраков выстроился уже целый ряд. Она прекрасно знала, что виновата в его смерти и, кажется, даже убеждения, что она не хотела этого и оправдания, что она делала это ради Шейна уже больше ничего не стоили. Винсент злилась, но эта злость перерастала в бессилие и отчаяние. Злилась на Каннингема за то, что он пришёл к ней. За то, что он сказал так мало. За, что не нашёл её раньше, если так нуждался в помощи. За то, что решил, будто взвалить такую ответственность на её девичьи плечи будет справедливо. Чёрта с два это справедливо! Впрочем, на справедливость всем тоже было плевать. С другой стороны, что у него было? Безоружный старик, пытающийся противостоять огромной машине Transigen с её идеальными солдатами. Наверное, самому себе он казался профессором Ксавьером — этаким спасительным маяком для мутантов, нуждающихся в прибежище. Вот только свет маяка оказался не путеводным лучом, а ловушкой, манящей лампой во тьме, которая сжигает всякого, кто к ней приблизится. Она поглядела на Пирса: внимательно и не отрывая взгляда. Он чувствовал этот пристальный взгляд на себе, но не придавал ему значения. Куда важнее было закончить с рацией, передать сигнал и выбраться к чёртовой матери из этой дыры. Винсент же, думая об отчаянии, в котором прибывал Каннингем придя к ней, решила, что это должно быть безумное чувство. Просыпаться посреди ночи с ощущением, что кто-то сжимает тебе горло холодными пальцами. Вздрагивать от каждого шума, бояться собственной тени. И осознав тяжесть такой жизни, девушка впервые подумала, что ей очень повезло не то что не прочувствовать такое, но даже краем уха не слышать обо всём том, что творилось с её бывшими коллегами. И здесь, словно собака, гоняющаяся за своим хвостом, Винсент снова вернулась к той же мысли о брошенных в мастерской словах. Она боялась получить в ответ молчание или что-то расплывчатое, а потом жалеть, что вообще спросила, но всё же любопытство было сильнее. — Что ты имел в виду, когда сказал, что меня не искали по какой-то причине? Голос в тишине ночного, погруженного в темноту дома казался неестественным. Винсент даже удивилась, что он принадлежит именно ей. — А как ты думаешь? — непривычно серьёзно переспросил мужчина. Винсент помолчала, собираясь с мыслями. Где-то в глубине души она знала ответ. Просто не могла (или не хотела?) соглашаться с ним. Гораздо проще было бы услышать что-то другое, что-то вроде: «Ты просто не представляешь ценности, потому что ты бессмысленная девчонка». — Полагаю, меня каким-то образом упустили из виду, — сама не слыша собственных слов проговорила Винсент. — Вся информация на каждого сотрудника, на каждого солдата, каждого мутанта держится в базе данных Transigen. Нет данных — нет человека. Ей стало не по себе. Transigen держит в шаговой доступности всё, чем ты являешься. Твою семью, твои привычки, твои страхи и слабости. Маленький фрагмент огромного банка данных — целая жизнь другого человека. И кто-то судя по всему просто выкинул её оттуда, будто не было никогда жизни человека под именем Винсент Фрай. В конце концов, кто станет задавать вопросы о девчонке-секретарше? — Чтобы провернуть такое, человек должен быть вхож в компанию. Да и не просто вхож, а… Она не договорила, потому что мысль оборвалась, словно кто-то щёлкнул ножницами. Только глупо моргнула и подняла глаза, замечая, что Пирс оторвался от работы и смотрит на неё. Мысли выстроились стройным рядком и то, к чему они её привели казалось каким-то странным и невозможным, так что Винсент даже не сразу восприняла это всерьёз. — А теперь скажи ещё раз, что я эгоистичный ублюдок, — наигранно пародируя её собственный тон, произнёс Пирс негромко. — Я с удовольствием послушаю. Она только закусила губу, невольно чувствуя себя, как ребёнок, которого тыкают носом в его же ошибки. Было неловко, непонятно и неприятно. Многовато «не» для одного разговора. Вместе с тем сама мысль о том, что он говорит с ней откровенно (если он говорит откровенно) пусть даже в заброшенном доме в глуши, где кроме них двоих никого нет на десятки миль, заставила Винсент ощутить, как кольцо собственных предубеждений медленно скручивается вокруг её горла. — Это в какой-то мере воровство, — наконец отозвалась она, пытаясь звучать легко. Получалось паршиво. — Раньше за воровство отрубали руки. Интересно, Transigen такое практикует? Она многозначительно поглядела на механический протез, даже криво усмехнулась про себя, но на деле столкнулась с беспристрастным взглядом холодных глаз и поняла, что это было глупо. — Ладно, неудачная шутка, — девушка вскинула руки как будто в защитном жесте. — Извини. — Хватит уже извиняться, — бросил Пирс чуть раздражённо. — Тебе это не идёт. Винсент поглядела в окно. В саду за домом рос большой клён, очень старый, судя по рассохшемуся стволу. Она неожиданно вспомнила, что на таком же дереве у неё в детстве были качели. Теперь тень ушедших дней казалась в сотню раз более реальной, чем серьёзный и, что важнее, честный с ней Пирс прямо здесь, в этой комнате. В горле как-то пересохло. И всё же она нашла силы спросить: — Но зачем тебе это? — У меня были свои причины. Какие? Он и сам не до конца был уверен, что знает. Может быть, ему было спокойнее, когда он знал, где она находится. Может, Фрай права и он вправду собственник — ребёнок, не умеющий делиться своими игрушками. А самое главное, не желающий этого делать. Но тогда было бы проще позволить Transigen убить её и просто забыть обо всём. А он этого не сделал. — Мне казалось, ты будешь рад придушить меня, после того как я сбежала, — девушка пожала плечами. — Ты сбежала… — тихо повторил Пирс, растягивая слова. Потом снова поднял взгляд и поглядел так, будто девушка была глупым ребёнком, не способным понять простые истины. — Ты правда такая наивная или только притворяешься? Винсент нахмурилась. — В каком это смысле? — Ты думаешь, что после того, что было я бы позволил тебе так просто исчезнуть? Ехидная усмешка скривила её лицо. — Надо же, какой ты сентиментальный, — тон вышел куда более насмешливым, чем планировалось. Пирс покачал головой. От этого движения светлые волосы и раньше находившиеся в беспорядке теперь окончательно растрепались. — Это вопрос скорее личной безопасности, чем сантиментов, — он наконец сдался, устав копаться в рации и звенеть инструментами и откинулся на спинку дивана, глядя чуть лениво и устало. — Винсент, детка, ты слишком много знаешь, чтобы я мог оставить тебя без присмотра дольше, чем на месяц. Кровь прилила к лицу и стало неуютно. Фрай нервно заёрзала, скидывая ноги и придвигаясь ближе к краю кресла. — Хочешь сказать, ты следил за мной? — Присматривал. Как я и сказал. Она рывком вскочила, будто по голове ударили чем-то тяжёлым. Выходит, она вообще никогда не была одна в полном смысле этого слова. Так чувствуют себя жертвы маньяков-преследователей. Она уехала из Финикса на север страны — он знал. Она перебралась на побережье, встретила Шейна — он знал. Она короткий срок жила у давних знакомых в Нью-Йорке — он знал. Она, наконец, вернулась к Шейну, решив, что снимать квартиру на двоих проще — он знал и это. «Как замечательно, что у тебя не появился дружок за это время. Кто знает, может быть, ты нашла бы его хладный труп одним прекрасным вечером», — подначивал внутренний голос. Винсент была слишком ошарашена, чтобы что-то говорить, а потому просто быстро шагнула к двери, но уже там её нагнали единственные слова, что она смогла связать в предложение. Она вернулась и, глядя в лицо мужчины, бросила сердито: — Ты долбанный извращенец, Пирс. *100 фунтов — примерно 45 килограмм.