***
Стас устало потер глаза, сворачивая программу и отворачиваясь от монитора. Бит не хотел писаться, ни в какую. Темноту в комнатушке рассеивал только белый свет от экрана, да красная подсветка клавиатуры. Поглядев пару секунд на свое мутное бледное отражение в темном окне, он скучающе глянул в нижний правый угол монитора. Три минуты второго. Телефон пиликнул и замигал синим огонечком, оповещая о входящем сообщении в телеграмме, но Конченков только хмыкнул, откидываясь на спинку стула и разминая шею. Плевать. Узкая пачка с сигаретами суперлайт, которые Игорь по старой дворовой привычке окрестил «крысиными тампонами», нашлась на тумбочке у кровати, рядом с новенькой металлической зажигалкой изумрудно-зеленого цвета. Лавров вручил ему через пару дней, после того, как Стас разъебал крикет, «настоятельно рекомендуя» не бить ее в истерике об асфальт. Стас повел плечами, отгоняя щемящее чувство за грудиной, которое возникало каждый раз, стоило только подумать о любовнике. Взгляд зацепился за лежащую поверх кучи шмоток серую толстовку. Игорь так спешил свалить в последний раз, что напрочь забыл о том, как, матерясь на жару в хате парня, скинул ее на ближайшую поверхность. Пальцы сами собой потянулись было к мягкому хлопку, но Стас прервал себя на полпути, громко цокая. Он уже знал. Уже знал, что сейчас покурит, проветрит голову и все равно, несмотря на приобретенную с трудом волю, завернется в эту толстовку и отпишется Игорю, что ложится спать. И это знание, с каждым шагом от кофты до окна, отдавалось волнительным возбуждением где-то чуть выше желудка. Возбуждением с примесью тошноты и пьянящего стыдливого страха. Окно легко открылось, тут же впуская в застоявшийся дух комнаты влажный ветерок июльской ночи и запах мокрой от недавно прошедшего дождя листвы. Зябко поежившись, он сжал губами тоненький фильтр сигареты, ловя почти эстетическое наслаждение от чирканья колесика зажигалки, треска разгоревшегося огонька и шипящего звука тлеющей папиросной бумаги. Все это было так приглушенно-приятно в звонкой тишине комнаты, после нескольких часов в наушниках за непрерывным сведением долбящих басов. Стас облокотился на подоконник, подставляя горящее лицо освежающе-сладкому воздуху и прикрывая глаза. По спине туда-сюда, по маршруту затылок-поясница-затылок, бегали стайки мурашек. Если он замерзнет, это будет хорошим оправданием, ведь правда? Смартфон от скромных пиликаний перешел в режим беспрерывной вибрации. Конченков, не открывая глаз, схватил его со стола и наугад долбанул по той кнопке, что отвечала за принятие вызова. В его жизни был только один еблан, способный позвонить в час ночи из-за того, что на его смс не отвечали. — Тебе лучше сейчас постараться и сделать очень сонный голос, — сходу буркнул Лавров в трубку. — Чтобы я поверил, что ты просто уснул и забыл. Парень, вслушиваясь в бормотания, лениво затянулся, зная, что это прекрасно слышно Игорю, равно как и шум мокрых листьев из палисадника под его окнами. — Я не уснул, — хрипло выдавил Стас, выпуская дым струйкой в темноту. От никотина и нескольких часов молчания голос вполне мог бы зайти за сонный, но нахуя обманывать, Игорь бы догадался все равно. Тот громко вздохнул, бурча себе под нос что-то вроде «ебать, за что мне это…», но Конченков не расслышал. Еще несколько секунд комфортной тишины, которую удавалось поймать только с Игорем, пускай и молчали они в разных квартирах в противоположных концах города. — Самолет в десять утра, Стас, — мягко и устало вдруг сказал Лавров, будто заранее заебался спорить. Или эта тишина и была их так и не начавшейся ссорой. — По-хорошему, тебе пора спать уже несколько часов как. Конченков тяжело сглотнул, чувствуя, как желудок в мгновение будто подпрыгивает до кадыка. Боже, он больной, если его так вставляет просто от голоса, которым Игорь отчитывал его, как ребенка. В голове что-то щелкнуло, будто по волшебству, делая из него, взрослого парня, который курит, пьет и пишет треки про кокс и шлюх (хотя это, на самом деле, не является показателем зрелости), маленького мальчика, бормочущего сбивчивые оправдания в трубку. — Я понял-понял, — прервал его словесный поток Лавров, с тихим смешком. — Рифмы не рифмуются, бит не сводится, Фадеев пидор, а ты должен был лечь спать еще… — Игорь видимо убрал телефон от уха, проверяя время. — Тринадцать минут назад. Как минимум. Стас, уже и забывший о тлеющей в пальцах сигарете, хохотнул в трубку, щелчком отправляя окурок в небытие палисадника. — Ну, он правда пидор, — непонятно откуда взявшееся веселье золотыми искорками, как взрывная карамель, лопалось в горле, выходя наружу булькающими смешками. Игорь тоже приглушенно захмыкал, пытаясь подавить смех, но очень хуево с этим справляясь. Отсмеявшись, Конченков шумно и счастливо выдохнул, будто с его груди сняли бетонную плиту весом с тонну. И снова тишина. Парень боялся, что вот сейчас-сейчас папочка скажет, что ему нужно положить трубку и лечь спать, но пока Лавров молчал. Ветерок, казавшийся освежающим пару минут назад, теперь холодными порывами забирался под тонкую ткань футболки, неприятно щекоча ребра. Зябко поежившись в очередной раз, Стас потянулся к ручке, закрывая окно и прижимая телефон к уху плечом. — Ты что, — вальяжная мягкость в голосе Игоря сменилась неподдельной строгостью, — все это время у открытого окна стоял? Стас, повернувшись к комнате лицом, многозначительно выдал «э-э-эм», надеясь, что это все объяснит. — Стас, — недовольно рыкнул Лавров, — че за хуйня вообще происходит? Конченков в панике забегал глазами по комнате, ища себе оправдание, но понимая, что это просто его маленькая блажь. Раздраконить Игоря, проверить границы дозволенного. На каком моменте Лавров скажет «стоп», в какой точке перестанет говорить с этим мягким укором, перестанет быть таким всепрощающим и всепонимающим? Насколько далеко Стас может зайти в маленьких косяках, в пустячных нарушениях уже обговоренных правил? Как оказалось, недалеко. И от того, насколько резко его затормозили, горячая волна стыдливого возбуждения нахлынула с такой силой, что аж пальцы на ногах свело судорогой. Как оказалось, ему многое нельзя, и это почему-то заводило похлеще развязных группис, готовых бухнуться на колени и отсосать прямо там, где их кумир того захочет. Если от мягких упреков у него сердце делало кульбит и желудок сжимался от сладко-нежного возбуждения, то от строгого рычания на него тяжело наваливалась похоть. С нуля до ста за секунду, скачок стрелки спидометра и визг тормозов, как у пиздатых тачек в Форсаже. Глаза зацепились вновь за серую ткань, и Стас прерывисто шумно выдохнул в динамик. Игорь на том конце провода молчал. Конченков же, с трудом набравшись смелости, на выдохе протянул: — Папочка? Мужчина хмыкнул довольно, все еще радуясь, когда Стасу хватало смелости произнести это вслух. — Да? — он все еще старался говорить строго, хотя в голосе через недовольство чувствовалась подавляемая улыбка. — Можно мне… — парень замялся на пару секунд, в два широких шага преодолевая расстояние между окном и креслом, где лежала кофта. Проведя кончиками пальцев по шву на рукаве, но не решаясь взять ткань в руки, он продолжил, — подрочить? Рот резко наполнился слюной от наплывшего марева непреодолимого желания, и Стас тяжело сглотнул пару раз, кое-как хрипло договаривая и чувствуя себя просто извращенцем. — Подрочить в твоей толстовке. Лавров прокашлялся, то ли переваривая информацию, то ли обдумывая ответ. — Значит, ты, — хрипло выдавил он, послышалось бренчание кружек и звук закипающего чайника. Видимо, Диана уже спала, и Игорь разговаривал с ним на кухне, — серьезно считаешь, что нарушить правила, а потом попросить подрочить — это нормально? — Прости, — выдавил Конченков, тут же быстро начиная тараторить, — я просто хотел покурить и потом пойти спать… — Не пизди, — прервал Лавров. — Ты прекрасно знал, что я позвоню. Стас стыдливо задохнулся, подавляя желание капризно захныкать и начать умолять, чтобы ему разрешили подрочить, хотя бы просто дотронуться до себя, уже заведомо сходя с ума от мысли, что ему могут это запретить. — Поставь телефон на громкую связь, — приказал Игорь, на что Конченков тут же обрадованно угукнул, нажимая на кнопку и откидывая смартфон на стоящую рядом кровать. Лавров громко что-то отхлебнул, скорее всего чай, и довольным низким голосом проговорил. — Разденься. Полностью. Заливаясь удушливым румянцем от этого тона, Стас, кусая тонкие губы, стянул спортивки вместе с нижним бельем и футболку, оставаясь абсолютно обнаженным посреди пустой комнаты. Поведя плечами, он зачем-то оглянулся на окно и по сторонам, будто кто-то мог увидеть его сейчас. Внизу живота все начало перекручивать и тяжелеть, сердце стучало где-то в горле. Парень тихо выдохнул: — Всё, — в надежде, что Лавров услышит. — А теперь скажи, почему ты не лег спать вовремя? — почему Игорь звучал так довольно, блять? Он явно наслаждался ситуацией, зная, что парень надеялся на что-то большее, чем просто выговор. — Чего молчишь-то? Стас раздраженно буркнул «ты знаешь», переминаясь с ноги на ногу и не зная куда пристроить свои длинные руки, безвольно висевшие вдоль туловища. — Я знаю, да, — мужчина хмыкнул, резко понижая голос до рычания, от которого у Конченкова побежали мурашки от лопаток до ягодиц. — Знаю, что у моего маленького мальчика встает от того, что папочка с ним грубо разговаривает. Стас впился короткими ногтями в бледную кожу бедер, изо всех сил сдерживая порыв нырнуть ладонью к паху. Член будто бы лениво дернулся от глубокого голоса Игоря, на крупной розовой головке выступила блестящая капля смазки. Все буквально гудело и ныло от желания. — А еще, — добавил Лавров, — знаю, что мальчик решил проверить, что будет, если он нарушит правила. Это так, малыш? Конченков дернулся с непривычки, пытаясь ответить, но срываясь в хрип. — Д-да, — он прокашлялся и повторил. — Да, папочка. Сука, это было стыдно. Стыдно было за сам порыв «проверить», стыдно было за то, что любовник так запросто видел его насквозь. — Тебе не обязательно что-то нарушать, — судя по голосу, Игорь явно вовсю наслаждался, пока Стаса кидало из жара в озноб. — Достаточно просто попросить, чтобы папочка тебя отшлепал… Мышцы живота сотрясло в болезненно-сладкой судороге, член дернулся с такой силой, что подскочил, а по телу прошлась крупная дрожь. Это ощущение было похоже на что-то очень близкое к оргазму, только дольше, намного-намного дольше и мучительнее, ужасающе-сладкое, липкое чувство недостаточности. Скулеж сам сорвался с губ, будто бы поднимаясь от паха, колени подогнулись, и Стаса хватило только на жалобное: — Пожалуйста, папочка, пожалуйста-пожалуйста… Хотелось Игоря рядом прямо сейчас. Чтобы его крупные гладкие ладони прошлись по холодной бледной коже, оставляя после себя ощущение жара. Он всегда ласкал так, будто пытался разгладить пальцами мурашки, которые снова и снова шли табунами только от его присутствия. Хотелось улечься на его острые колени животом, стыдливо зарываясь лицом в ладони, и позволить делать все, что только захочется Лаврову и чего, несомненно, хотелось самому Стасу. — Можешь надеть толстовку, — разрешил мужчина таким тоном, что отказать ему Конченков бы не смог, тем более в таком состоянии. Белые тонкие пальцы почти болезненно вцепились в серую ткань, поспешно натягивая ее через голову, даже не расстегивая холодящую возбужденную кожу змейку молнии. — Блять, — выдохнул Стас сквозь зубы, понимая, что кофта настолько больше него, что рукава болтались, а длина была практически до середины бедра. Их различие в размерах было не таким очевидным, как, например, у Игоря с Элом. Но от этого почему-то это было только горячее. От того, что приходилось всматриваться. От того, что, по сути, Стас был каланчой не хуже Лаврова, но все равно оставался маленьким на его фоне. Игорь был потрясающе огромным. Настолько, что иногда у Стаса спирало дыхание от его ладоней, ступней, длины ног, ширины плеч. — Она тебе большая? — Игорь, возможно, умел читать его мысли. Стас бы не удивился. Мужчина тоже звучал напряженно. Стас залез на кровать, выключая громкую связь и прикладывая телефон к уху. — Большая, — выдохнул он, откидываясь на подушки и чувствуя, что ноги самопроизвольно разъезжаются в стороны, а пятки скользят по гладкой простыне. Парень повернул голову, зарываясь в ворот носом, шумно вдыхая аромат Игоря, с легкими нотками цитруса и мускуса, от которого все внутри перетряхивало и переворачивало. — Пахнет тобой. Игорь беспомощно зарычал в трубку, и пусть Стас не мог его видеть, он почему-то знал, что мужчина сейчас с силой растирает себе лицо ладонью, чтобы потом сжать переносицу двумя пальцами. Обычные его действия, чтобы заставить себя сосредоточиться. Стас перевернулся на живот, слегка потираясь об угол одной из подушек ноющим членом, как течная сучка. Хотя именно течной сучкой он себя сейчас и чувствовал. Пенис сочился предэякулятом так, будто Стас действительно тек. Тек только от того, что папочка упомянул порку. Конченков снова заскулил, не в силах остановиться, толкаясь бедрами в подушку через ткань толстовки, одной рукой сжимая телефон, а второй прижимая ворот к лицу, зарываясь в него, не оставляя себе даже капли свежего воздуха. Было так горячо, и стыдно, влажно. Кофта липла к мокрой спине. — Остановись, — грубо приказал знакомый до боли голос. Стас тут же застыл, чуть ли не воя от несправедливости. — Что именно ты сейчас делал? — Терся, — сбивчиво буркнул парень, держа бедра навесу и задыхаясь. Губы пересохли, а в голове была одна единственная мысль. — пожалуйста, можно мне кончить? — Нет, — хмыкнул Игорь, тут же шикая на его скулеж, — Перевернись на спину, малыш… — спустя пару секунд шебуршания и вздохов, он продолжил. — У тебя есть два варианта: ты можешь кончить сейчас, — Стас застонал в одобрение, — но всю следующую неделю работаешь только ртом и ничего не получаешь взамен, — стон перешел в обиженный скулеж, — или ты сейчас успокаиваешься и ложишься спать, а завтра я тебя накажу за нарушение правил, а после сам доведу до оргазма. Выбирать тебе. Конченков задохнулся, обиженно сопя. — Блять, Игорь, это не… — Нечестно? — Лавров издевался над ним, точно издевался. — Я даю тебе выбор, что же тут нечестного? Стас сжал свободную руку в кулак, подавляя желание забить пятками по кровати. Несправедливо! — Ненавижу тебя, блять, — забурчал он, вставая и направляясь в ванную. — Ты просто садист. Игорь засмеялся в трубку. — Не забудь почистить зубки, — давя смешки, сказал он, — Папочка заедет за тобой завтра утром. Не проспи и позавтракай обязательно, хорошо? Парень, почему-то смущаясь сильнее сейчас, когда о нем проявляли заботу, чем когда любовник рычал в трубку про то, что его нужно отшлепать, угукнул, все еще недовольным голосом желая папочке спокойной ночи. Хотя в собственном отражении, в зеркале над раковиной, видел расплывающуюся на лице улыбку.***