Стас в панике метался по своей маленькой квартирке, судорожно впихивая в рюкзак вещи. Дверной звонок не затыкался ни на секунду, и он уже чувствовал пятой точкой, что ему огромный такой пиздец.
«Не проспи», сказал Игорь. «Не забудь позавтракать», сказал Игорь. «ОТКРОЙ, БЛЯТЬ, ДВЕРЬ», сказала ему смс, пришедшая минуту назад. От Игоря, конечно же.
Запихнув последнюю футболку, Конченков обеими ладонями растер лицо, чтобы выглядеть максимально не заспанным, и аккуратно щелкнул замком, опасаясь словить пиздюлей прямо на пороге.
Лавров недовольно оглядел голые худые ноги, до середины бедра прикрытые его же серой толстовкой, затем потрепанный видок любовника, расстегнутый рюкзак посреди коридора, и громко вздохнул.
— Серьезно?
Звучал он устало и недовольно. Протиснувшись мимо парня, смущенно потупившего взгляд, он скинул кроссовки, топая на кухню. Стас, все еще с опаской, последовал за ним.
Игорь хозяйничал на его кухне уже далеко не в первый раз, скинув какой-то пакет на стул, и включил чайник.
В пакете, на удивление парня, оказалась еда, которую мужчина сейчас доставал и раскладывал на лакированной поверхности маленького кухонного столика.
Скосив глаза на мявшегося в дверном проеме Стаса, Лавров буркнул:
— Сядь уже, — он хотел добавить что-то еще, но оборвал себя на полуслове, отворачиваясь.
Конченков сел, разглядывая широкую спину и нервно дергая ногой.
— Игорь, — нерешительно подал он голос, когда любовник уже начал делать ему чай. Тот промычал что-то, выковыривая остатки сахара из вазочки алюминиевой ложкой, — А мы успеем?
Мужчина хмыкнул, ставя перед ним кружку и тарелку с бутербродами.
— Во-первых, учитывая скорость, с которой ты уничтожаешь еду, мы бы успели в любом случае, — Стас под его насмешливым взглядом, уже запихнув один из бутербродов в рот, поспешил уткнуться лицом в чай.
Щеки опалило горячим стыдом и теплым паром. Да, он ел… быстро.
Мягко говоря.
Чай был идеальной температуры: почти горячий, но не обжигающий, чтобы Стас, со своей привычкой делать большие глотки не проверяя, не обжегся, как в прошлый раз.
Игорь запомнил, и это приятной теплой волной прошлось по внутренностям.
— А, во-вторых, — продолжил Лавров, усаживаясь напротив и подвигая тарелку еще ближе к любовнику, — я вчера тебе кое-что пообещал, поэтому приехал на час раньше.
Бутерброды, секунду назад казавшиеся просто божественно вкусными, вдруг тяжелым комком встали где-то над желудком. Кое-как проглотив то, что было у него во рту, парень отложил надкусанный хлеб обратно на тарелку. Нога задрожала еще сильнее.
Какого хуя все важные разговоры происходят на кухне?
Мозг вопил «Я не готов!», в то время как тело вдруг вспомнило, что было вчера ночью. Кожу под тканью толстовки окатило жаром вперемешку с мурашками, бедра непроизвольно разъехались в разные стороны и пришло осознание, что он сидит перед Игорем в его же кофте, под которую, еще перед сном, не додумался ничего надеть.
— Ешь, малыш, — приказал любовник, подпирая небритую щеку кулаком.
Это
«малыш» звучало так странно. Глупое прозвище, которое одновременно возмущало и заставляло его полыхать от смущения аж до ключиц. Папочка и его малыш.
Как вообще ему есть, когда желудок закрутило в болезненном волнении?
— Ты, блять, серьезно? — на судорожном выдохе произнес Стас, отодвигая еще и чай, — Сказать такое, а потом «ешь»?
Лавров пожал плечами, вставая и заворачивая бутерброды в какой-то пакет, чтобы убрать в свою сумку.
Конченков, заламывая пальцы, ждал, когда же он перестанет бродить и сядет на место. Ладони зудели, в голове была мешанина, а пальцы ног в страхе поджимались.
Он не готов, сука,
не готов к наказаниям. Дышать было практически невозможно, грудную клетку будто сжали тиски, и получались лишь порывистые поверхностные вдохи.
Игорь, наконец, уселся обратно, внимательно разглядывая его лицо.
— Выдохни, — посоветовал он, и Стас, слушаясь, выпустил воздух из легких, которые готовы были уже разорваться от волнения, — Я не заставлю тебя делать что-то, что ты не сможешь сделать.
Любовник подождал еще пару секунд, пока Конченков, успокаиваясь, рвано и шумно вздыхал в тишине, нарушаемой лишь размеренным гудением холодильника.
— По-хорошему, мы должны были заранее обговорить наказания, но у тебя было всего два правила, и я не думал, что ты так быстро кинешься их нарушать, — его голос звучал скорее насмешливо, чем зло или расстроенно, что уже невероятно радовало и успокаивало, — Поэтому я предлагаю наказание, а ты можешь его оспорить, если приведешь достойные аргументы,
договорились?
Он почти промурлыкал последнее слово, и вся фраза звучала достаточно мягко, но от этого становилось только хуже.
Это значило, что Игорь уверен в том, что ни одного достойного аргумента у Стаса нет. Это значило, что Игорь уже все продумал. Это значило, что он обязательно проследит, чтобы наказание было исполнено.
И это, почему-то, заставляло все внутри сжиматься от опьяняюще сладкого страха.
Конченков, сглатывая и облизывая свои тонкие, пересохшие в один миг, губы, кивнул, ерзая на стуле в томительном ожидании.
— А потом я дам тебе кончить, — добавил Игорь, усмехаясь еще шире.
Блять, это было почти подло с его стороны, но Лавров прекрасно знал, куда давить, чтобы это их «обсуждение» не продлилось долго.
Тело тут же прошило возбуждением, колени предательски задрожали, а член под толстовкой дернулся.
Стас всхлипнул еле слышно, откашливаясь и с трудом выдавливая:
— Хорошо, говори уже.
Мужчина на эти поторапливания лишь усмехнулся, откидываясь на стуле поудобнее и разглядывая парня напротив.
Черт, как же все это было
странно.
Еще месяц назад они были друзьями. Ладно, друзьями, которые трахались в любую свободную секунду, на всех доступных поверхностях, но
друзьями.
А теперь Стас сидит, натягивая на костяшки холодных от волнения пальцев рукава толстовки любовника, и ждет, какое
наказание он ему назначит за невыполнение правил.
И Конченков сам это попросил.
От воспоминаний о своих же просьбах накрыло сладкой волной стыда. В ушах эхом отдалось:
«Я хочу, чтобы ты меня наказывал», произнесенное сбивчивым шепотом.
Черт-черт-черт, а если Игорь
действительно захочет его выпороть?
Парень еле остановил себя от позорной попытки побега, замирая под строгим взглядом папочки, и складывая зудящие ладони на дергающиеся коленки.
Вчера, под мягким покровом ночи, от навалившейся усталости, тихой тоски и скопившегося возбуждения, было совсем не стыдно умолять его позволить дотронуться до себя.
Но сейчас было стыдно.
Стыдно, страшно, а холодные голубые глаза внимательно рассматривали каждую эмоцию, проскакивающую на его лице.
Лавров все тянул, выдерживая театральную паузу, и наслаждался зрелищем.
И, чем дольше он молчал, тем более виноватым чувствовал себя Стас.
— Какое правило ты нарушил? — подал, наконец, голос мужчина, и желудок Конченкова тут же сделал кульбит.
Началось.
— Не лег вовремя, — осторожно и чуть запинаясь ответил он, вновь ерзая по твердой сидушке стула.
— Предлагаю поступить так, — Игорь подался вперед, упираясь локтями в столешницу. Он выглядел так же взволнованно, и тут до парня дошло, что любовник тоже нервничал. Он сжал пальцами переносицу, зажмуриваясь на секунду, и продолжил, — Какое правило нарушаешь, такое наказание получаешь. Справедливо?
Стас, не до конца понимая, к чему это все, кивнул. Звучало, действительно, справедливо.
— Неделю ложишься спать не в час ночи, а в двенадцать, — ровно сказал Лавров, смотря ему в глаза, — Это достаточно честно?
Ощущения были, словно парня окатили из огромного ведра с холодной водой.
Эмоции смешались в кучу, и он не понимал, облегчение он испытывает, разочарование или досаду.
Это было…глупо.
И нихуя не справедливо.
Вот абсолютно.
Напряжение отпустило, сменившись негодованием.
— Ты серьезно? — нахмурившись, буркнул он, вставая и выливая остывший чай в раковину, тут же споласкивая кружку. В груди бурило что-то очень странное, замешанное на почти детской обиде, злости и, самую капельку, возбуждении, которое он ни в какую не хотел признавать. Стряхнув капли воды с пальцев, он обернулся, складывая руки на груди, — Я уже взрослый, Игорь!
Лавров усмехнулся, поднимаясь и медленно подходя вплотную к нему.
Каждый шаг любовника отдавался гулким ударом сердца, пока горячее тело не вжало его в мойку. Широкие ладони скользнули вверх от худых коленок по бедрам, приподнимая низ толстовки.
— Да? — мурлыкнул он, довольно сверкая глазами, и прижимаясь еще крепче, ловя губами прерывистые вздохи Стаса. — Поэтому ты,
как взрослый мальчик, нарушил правило, чтобы посмотреть на реакцию?
Дыхание Игоря влажно оседало на чувствительной коже, отчего по шее пошли мурашки, а ноги разъехались, позволяя папочке придвинуться ближе.
— Это несправедливо, — уже не так уверенно прошептал Конченков. Сосредоточиться было сложно, особенно когда гладкие огромные ладони уверенно легли на бедра, а большие пальцы поглаживали тазовые косточки.
Каждое движение, каждый вздох, каждый взгляд будто вытягивали из него недовольство и любое желание спорить, оседая горячим и терпким возбуждением внизу живота.
— Одиннадцать, — вдруг выдал Игорь.
Уже закрывающиеся глаза парня распахнулись в недоумении.
— Я передумал, — пояснил мужчина, усмехаясь и подаваясь бедрами вперед, вырывая из Стаса полустон-полувсхлип, — Неделю ложишься в одиннадцать. И признаешь, что ты не настолько взрослый, как тебе казалось, м?
Возбуждение было уже болезненным, член ныл, ноги не держали, а тело Игоря было таким твердым и большим. Хотелось уже просто согласиться, чтобы папочка позволил ему, наконец, кончить.
— Я, — с трудом выдавил из себя Конченков, закрывая глаза и набираясь смелости. Черт, было стыдно, а Лавров выглядел так довольно, будто выиграл ебанную лотерею, — Я…не такой взрослый…
Мужчина улыбнулся, одной ладонью скользя к его паху и обхватывая пенис, размазывая по чувствительной гладкой головке капельку смазки и глубоким голосом приказывая:
— А теперь скажи, что ты папочкин
маленький мальчик и что будешь всю эту неделю ложиться в одиннадцать, потому что не умеешь соблюдать простые правила, — тон был беспрекословный, да и без него, пальцы, оттягивающие нежную плоть от кончика до основания, посылая зудящие волны наслаждения, не дали бы ему и шанса возмутиться.
— Я папочкин маленький мальчик, — парень зажмурился до белых кругов под веками, не веря, что действительно произносит это. Вцепившись в футболку любовника, он стыдливо зарылся в его плечо, подавая узкими бледными бедрами навстречу медленным скользящим движениям, — Я буду ложиться в одиннадцать, буду… Игорь, — дыхания не хватало, —
Игорь, пожалуйста…
Хмыкнув довольно, Лавров ускорился, мурлыча ему на ухо:
— Я запомню, малыш…
***
В аэропорту, как и всегда, было многолюдно, шумно и душно. Горячий влажный воздух обволакивал тело, как не до конца застывшее и чуть теплое желе, проникая в легкие лишь до середины груди.
Стас изнывал от этой духоты, жары и скуки. Томительные минуты ожидания между регистрацией и посадкой тянулись тягуче-медленно. Чьи-то неугомонные дети орали и носились туда-сюда, от металлических сидений затекала спина и задница, а в лицо через огромные окна навязчиво светило июльское солнце, и парню отчаянно не хотелось быть здесь
сейчас.
Глупые гоночки на телефоне приелись на третьем же заезде. Тело было готово вот-вот растечься по неудобному сидению: в мышцах еще ощущалась посторгазменная нега, от которой плавились кости и безвольно болтались конечности. В груди теплилось удовлетворение, то и дело пролезающее на лицо еле сдерживаемой улыбкой.
Жалко только, что на этих прибитых к глянцевому полу стульях нельзя было крутиться. Поэтому парень, съехав пониже, лениво дергал коленкой, под медленный ритм где-то глубоко в голове, и время от времени тяжело и скучающе вздыхая.
Дима, сидящий по правую руку, на третьем таком вздохе перестал поднимать глаза от экрана смартфона, бездумно пролайкивая всю ленту в инстаграме.
Пидор.
Игорь сосредоточенно хмурился в свой айфон, что-то яростно печатая, читая, а потом снова печатая.
И Стасу, из чистой вредности, хотелось ткнуть ему острым локтем под ребра, чтобы мужчина отвлекся.
Но вместо этого он вздыхал, дергал ногой и следил за беготней чьих-то детишек, раздумывая, сколько оров будет, если один из них запнется и разобьет себе нос.
В желудке внезапно громко забурчало, и Конченков поспешил сложить руки на животе, будто это помогло бы.
Зато Лавров отвлекся, наконец, от телефона, смеряя его насмешливым взглядом и доставая из своей сумки утренние бутерброды, завернутые в пакет, молчаливо скидывая их на колени любовника.
Ну да, он прекрасно
знал, что так будет.
Стас тут же зашуршал целлофаном, доставая и в два укуса уничтожая первый бутерброд.
Фадеев, видно почуявший аромат копченой колбасы, тоже протянул было лапы к его еде, но парень, фыркнув, показательно убрал мешок подальше.
— Эй, братан, ну поделись, — выдал диджей, тут же заблокировав телефон и пытаясь перегнуться через Стаса, чтобы достать до пакета, — Я позавтракать не успел!
Игорь тихонько рассмеялся себе под нос, выуживая один из бутербродов и откусывая сразу половину, чтобы на возмущенный взгляд Димы буркнуть:
— Бухать меньше надо, — он вдумчиво пережевывал, зажав хлеб между большим и средним пальцами, оттопырив мизинец и указывая им в лицо Фадееву, — Может тогда не проспал бы и все успел…
Мужчина запихнул последний кусок в рот, чистой рукой оттряхивая джинсы от крошек, а второй, вопреки своим же словам, уже протягивал диджею один из оставшихся бутербродов.
Стас, развеселенный этой перепалкой, не заметил, что съел почти все содержимое пакета. Игорь улыбнулся ему, потрепав по голове и шутливо выдавая:
— Хороший мальчик…
Внутри все перевернулось, в секунду подлетая вверх и с грохотом несясь вниз, как на высоченных экстремальных аттракционах. Похвала жаркой волной разлилась по ключицам, заставляя опустить смущенно глаза, чтобы сдержаться и не ластиться под широкую ладонь.
Дима за его плечом громко фыркнул, вновь утыкаясь в телефон.
— Снова папочку включил, — сам себе под нос буркнул он, посмеиваясь.
Только вот Стас знал, что Игорь и не
«выключал» папочку.
Сейчас эта шутка казалась еще более дебильной, чем месяц назад. Потому что они ехали к съемочной группе, которая, не затыкаясь, наперебой шутила на тему «папочки Игоря», даже не подозревая, насколько это теперь
правда.
Парень, вдруг разозлившись на самого себя, на Лаврова и на весь, блять, белый свет, вывернулся из-под ладони любовника, отворачиваясь.
Он даже не задумывался о том, насколько сложно это будет.
Даже на секунду.
На первый план выходили собственное смущение, стыдливое возбуждение, эти странные и волнующие перемены в их отношениях. Он и думать забыл о том, что его будут продолжать подъебывать.
И о том, что Игорь будет этим пользоваться, прикрывая за шутками
реальное положение вещей.
От этой мысли было охренительно-зудяще-горячо где-то за ребрами, а сердце замирало в сладком ужасе от осознания, что это
не Самара. У любовника было разрешение Стаса и полная свобода действий.
Конченков так и проерзал оставшееся время до посадки, погрузившись в глубокие раздумья о том, в восторге он от идеи полного контроля со стороны любовника или в ужасе.
Однако, стоило самолету взлететь, а табличке «пристегните ремни» погаснуть, недосып, полный желудок и полученная утром разрядка навалились на него тяжелой, как шерстяное одеяло в плацкарте, усталостью.
Чуть опустив шторку, чтобы солнце не светило прямо в глаза, Стас откинул голову на спинку удобного кресла, проваливаясь в беспокойный сон.
***
Питер встретил их шквальными порывами холодного ветра, изморосью и однотонно-белым низким небом, нехарактерным для середины июля, но вполне типичным для Северной столицы.
Такси мчало их от Пулково к центру, вдоль желто-серых сталинок Московского проспекта, вглубь города, к Сенной площади.
Светящийся циферблат на Диминых часах показывал двенадцать утра, но по ощущениям и стремительно сереющему небу казалось, что дело идет к вечеру.
Стас, привалившись к теплому боку Игоря, все еще немного хмуро со сна оглядывал пробегающие мимо фигурки людей в куртках, плащах, капюшонах.
От такого моросящего дождя не скрыться под зонтом. Капельки будто бы витали в воздухе, как снежинки, а ветер дул со всех сторон одновременно, загоняя их в лица прохожих.
Студия находилась в двух дворах от хостела, в котором им предстояло жить ближайшие три недели.
Поверх жестяных питерских крыш, прогулки по которым предлагались восторженным туристам буквально на каждом шагу, виднелись карамельно-пряничные купола Спаса на Крови, будто декорации Конфетного города к балету Щелкунчик, ярким пятном выделяясь на фоне грязно-белого неба.
Вылезая из такси, Стас оглядел желтые стены высоких домов, складывающиеся в двор-колодец, и покрытые многолетним слоем грязи.
Центр города шумел где-то поблизости: приглушенные гудки машин, стоящих в пробках Невского проспекта; бренчание гитары какого-то уличного музыканта, обосновавшегося на углу Конюшенной и прокуренным голосом поющего в нос приевшуюся «Звезду по имени Солнце»; звуки колес, шуршащих по влажному асфальту; чей-то излишне-громкий смех.
Хостел был малоизвестный, зато уютный. Чуть дороже «популярных и доступных» ночлежек, чуть дешевле настоящей гостиницы.
Им даже выделили отдельные номера, с кроватями-полуторками, на которой можно было бы уместиться вдвоем, но в их с Лавровым случае только с
большим трудом.
Дима поспешил скрыться в своей комнате, на ходу набирая чей-то номер. Стас только лениво проводил взглядом его спину, поворачиваясь к Игорю, все еще переминающемуся с ноги на ногу между дверьми их номеров.
— Нам надо быть на студии через час, — нехотя выдавил мужчина, поправляя лямку спортивной сумки на плече. Стас кивнул, прислоняясь к стене и складывая руки на груди, — Все нормально?
Конченков непонимающе поднял взгляд от своих кроссовок на любовника, нахмурившись.
Тот выглядел немного заебанно, как, впрочем, и всегда, холодные бледно-голубые глаза почти безразлично смотрели сверху вниз, но во всей его позе, в нервно сжатых на лямке пальцах, в идеально-ровной, для постоянно горбящегося Игоря, спине, было заметно напряжение, которое тот маскировал под равнодушие.
Был за ними обоими этот грешок.
Парень задумался, перебирая в голове, что могло такого произойти, чтобы Лавров сейчас выставил щиты на максимум, но ничего, кроме его реакции на шутку диджея, на ум не приходило.
Мозг отказывался соображать, поэтому Стас, доверившись внутреннему порыву, сделал шаг вперед, вставая вплотную и еле слышно, но оглушительно громко в тишине полутемного коридора, выдыхая:
—
Папочка.
Широкие плечи Игоря в секунду расслабились, опускаясь, ладонь соскользнула с лямки, укладываясь горячо на его талию, лицо смягчилось, а тон сразу съехал с напряженного в довольный:
— Не забудь про отбой в одиннадцать, малыш, — любовник почти мурчал ему на ухо, прижимая к себе лишь на короткое мгновение крепче и отстраняясь, чтобы скрыться в своем номере, напоследок уже громче добавляя, — Я приду проверить.
Дверь с легким щелчком закрылась, а Стас так и остался стоять, смотря прямо перед собой и раз за разом пропуская волной мурашек через себя это насмешливое
«проверить».
***
