Шутки

Мозг Стаса бился в черепной коробке и вопил: «какого хуя мы творим вообще?», колени, несмотря на смягчающий мех шубы, начинали болеть, тело пробивала крупная дрожь, и те два шага, что Игорь сделал ему навстречу, гулко отдавались в голове, как грохот барабанов перед казнью. Раз. Стас глубоко вдохнул, не отводя глаз от лица любовника и пытаясь унять заходящееся в истерике сердце. Два. Горячие пальцы легли на загривок, холодя чувствительную кожу перстнями и притягивая ближе. Стас выдохнул, кое-как справляясь с дрожью и опуская взгляд на ширинку стоящего вплотную Лаврова. Металлическая пряжка ремня тускло отсвечивала в мягкой полутьме закутка, и Конченков вспомнил приятную шершавость и теплоту на кончиках пальцев, когда он полчаса назад поглаживал ее под носом у половины гримерки. — Тебе так понравился мой ремень, что не терпелось потрогать, да? — насмешливо поинтересовался Игорь откуда-то сверху. Парень запрокинул голову, чтобы взглянуть в глаза любовника, и нехотя кивнул, облизывая губы. Полчаса назад все это было забавно. Забавно было наблюдать, как папочка дергается и нервничает под его ладонью. Забавно было рассматривать выражение его лица и жилку, панически бьющуюся на виске. Забавно было смотреть на его ровные сильные пальцы, сжимающие красный мех. Полчаса назад Стас был до смешного пьян. До виноградных пузырьков шампанского в носу, заставляющих хихикать и нести глупости. — Тогда снимай. Но сейчас Стас трезв, а руки от нервов холодеют и трясутся, что не унять никак. Пальцы с трудом отцепились от собственных джинсов, а поднять их оказалось тяжелее, чем забраться с десятикилограммовым пакетом цемента в гору. Металл пряжки теплый, черная кожа ремня жесткая и приятная наощупь, а загорелая кожа Игоря, где-то в миллиметрах от его белеющих костяшек, обжигающе-горячая. Он медленно потянул на себя ремень, сглатывая и стараясь заглянуть любовнику в лицо, пока аксессуар лениво выскальзывал из петель. — Держи его крепко, малыш, — холодные глаза мужчины, прожигающие его насквозь, пронизывающие иголками через все тело, заставили сердце томно и тягуче замереть где-то между ударами, — Обеими руками. Это приказ. Пальцы судорожно сжались на грубой коже так сильно, что острые края бляшки впились в мягкие ладони. — Хороший мальчик, — мягко сказал Игорь, и Стас впервые в своей жизни почувствовал такие сильные эмоции от простой похвалы. Тело перетрясло волной мурашек, а мозг будто бы расплавился и стек вниз живота, между ног стало обжигающе горячо, влажно и твердо. Стыдно. Но зудяще-хорошо. Огромная ладонь ласково прошлась по шее, вернулась на макушку, и парень замер под ее тяжестью, боясь вздохнуть. Папочка цокнул наигранно-разочарованно и пробурчал: — И ухватиться не за что, — а потом со смешком взглянул вниз. Вторая загорелая ладонь легла на ширинку, выдавливая медную пуговичку из петельки. В тишине коридора вжикнула молния. И Стасу показалось, что его рот не просто заполняется слюной, а он захлебывается в ней, сглатывая и сглатывая все чаще. Черные боксеры охватывали напряженный член любовника, и парень подался было вперед, когда пальцы с макушки перекочевали к подбородку, задирая его вверх и удерживая на месте. — То, что я похвалил тебя, не значит, что ты был настолько хорошим мальчиком, — Игорь улыбался, но смотрел все еще охлаждающе-строго, заставляя внутренности подпрыгивать в нетерпении. Рука с ширинки скользнула под резинку трусов, и перед лицом Конченкова, наконец, оказался ровный и длинный член папочки. Пальцы, украшенные перстнями, сжались вокруг него, медленно, тягуче-медленно, оттягивая крайнюю плоть от головки. Стас, не отводя завороженного взгляда, облизал тонкие губы и поерзал, ощущая, как его собственное возбуждение отходит на второй план. Мышцы живота, плеч, даже скулы сводило от желания взять его в рот. Зарыться лицом, вдохнуть полной грудью запах его возбуждения. Широко лизнуть от основания до гладкой влажной головки. Ощутить знакомую тяжесть на языке. — Папочка, пожалуйста, — не выдержав, проскулил он, срываясь в хрип. Голос подводил, как и тело, и мозг. Перстни, при движении руки вверх, мазнули по губам Стаса, и он, не отдавая себе отчет в том, что делает, припал к ним, аккуратно целуя один за одним, переходя на большие выпирающие костяшки сжатых пальцев. Зная, что до члена дотрагиваться без разрешения нельзя, но и целовать и облизывать его через ладонь было практически так же охренительно. — Что «пожалуйста», малыш? — голос Игоря был не менее хриплым, и парень поднял на него взгляд, влажно проводя языком по пальцам, чувствуя фантомный вкус смазки. Уши пылали от стыда и наслаждения, и он готов был сейчас на все, лишь бы… — Можно мне тебе отсосать? — собственные пальцы уже перекрутили ремень, сжимая его до боли, и он, чуть повернув голову, уткнулся лицом в паховую складку любовника, вдыхая терпкий запах, холодная молния ширинки царапала и холодила горящую стыдом щеку, но было плевать, — Пожалуйста… Лаврова было недостаточно, будто весь воздух из коридора выкачали, и единственное, что могло бы помочь ему снова начать дышать, это любовник. Стас действительно почувствовал, что задыхается, сбиваясь на тихие мольбы. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Ладонь снова вернулась на макушку, заставляя поднять голову. — Открой рот, Стас, — приказали сверху, и парень уже ничего не видел, не слышал и не ощущал, кроме такой желанной тяжести гладкой влажной головки, давящей на небо. Кроме горячей плоти на языке и вкуса смазки. Отсасывать, не помогая себе руками, было сложно, но он все равно старательно двигал головой, упиваясь тоннами ощущений, заглатывая, захлебываясь этим всем до слипшихся, от выступивших слез, ресниц. Мокро, горячо и грязно. Большие и теплые ладони папочки гладили его по голове и шее, медленно в одном ритме вбиваясь в его горло, пока Конченков не поднял свои заплаканные глаза вверх. Игорь зарычал, срываясь, и его пальцы скользнули на тонкую белую шею, сжимаясь и фиксируя на месте. Бедра задвигались интенсивнее, буквально трахая жаркий рот, пока мужчина не замер, толкаясь глубже, не отводя взгляда от Стаса. Зрачками в зрачки. Холодные серо-голубые глаза против влажных темно-карих. В горло брызнула сперма, но ладонь все еще сжималась на кадыке, не позволяя отодвинуться и вздохнуть. И Конченков плавился. Плавился, ощущая недостаток воздуха в легких. Чувствуя, как пальцы сжимаются на шее все сильнее, до черных точек перед глазами, которые он просто не мог отвести от папочки. Стас плавился от наслаждения, стоя на коленях перед лучшим другом, задыхаясь и покорным взглядом пялясь на него снизу-вверх. Лицо любовника смягчилось и он, пошатнувшись, отпустил его и отступил на шаг, быстро приводя себя в порядок. В голове гудело, все тело трясло, а легкие никак не хотели нормально работать. Перед глазами вспыхивали разноцветные круги, и Стас не до конца понимал, где находится и что только что произошло. На щеки легли крупные теплые ладони, и папочка, мягко заглядывая ему в глаза, прижался к его рту, зализывая зудящие губы, нежно и тепло. Успокаивая. — Ты молодец, малыш, — он еще раз коротко поцеловал его, выпрямляясь и вытягивая руку, — Давай ремень. Парень, не успевший окончательно прийти в себя, озадаченно моргнул пару раз, опуская глаза на ремень в своих пальцах. Он даже не задумался, зачем тот Игорю. Но послушно отдал, заискивающе заглядывая папочке в лицо. Сейчас, когда невероятная потребность отсосать Лаврову была удовлетворена, он почувствовал, как горячо у него в штанах. Как все тело трясет от возбуждения, а до него еще ни разу не дотронулись толком. Ладони горели и зудели, поперек белой кожи остались длинные красные полосы. Игорь вздернул его на ноги, задирая толстовку, и, усмехаясь почти ласково, заговорил: — Тебе нравится дразниться, — начал он, вдевая ремень в петли на джинсах Стаса, — Хочется внимания, — мужчина мягко поцеловал его подбородок, пока протягивал грубую кожаную полоску через петли на копчике, — И хочется «жестче», — бляшка резко застегнулась, туго фиксируя ремень и прижимая эрекцию парня к ширинке, — Правильно? Конченков непонятливо нахмурил брови, наблюдая за этими действиями, и, вздрагивая от щелчка пряжки, с до боли приятным ужасом понял, что кончить ему сейчас не дадут. — Папочка, — проныл он, но довольный собой Лавров уложил свою огромную ладонь на его промежность, большим пальцем поглаживая сквозь деним, и Стас, чувствуя, как уши и лицо полыхают, подался узкими бедрами вперед, теряя все подготовленные слова про несправедливость и закидывая длинные худые руки на его широкие плечи. — Ты, наверняка, уже весь мокрый, — в горячее ухо ткнулись прохладные губы любовника, — Тебя заводит это слишком сильно, — тон был насмешливым, но Конченков и возразить ничего не смог бы. В трусах действительно было влажно, и он действительно кайфовал от того, что любовник кончил, а он еще нет. Точно, определенно точно извращенец. — И порку никто не отменял, — палец заскользил выше, проходясь по металлу бляшки, а потом все резко исчезло, и Игорь уже поднимал свою шубу с пола, оттряхивая подкладку от грязи и будничным тоном говоря, — Но ты, конечно же, можешь отказаться и пойти подрочить в туалете, как тебе такой вариант? Стас негодующе посмотрел на него, ощущая свое бессилие в этой ситуации и еще большее возбуждение, заставляющее кусать воспалившиеся губы. — Что выбираешь? — улыбнулся Лавров, перекидывая шубу через плечо и подходя ближе. — Ненавижу тебя, — рыкнул Конченков, растирая лицо и отлипая от стены, — такси вызови. — Пиздеж, — заржал мужчина и, продолжая светить довольным лицом, направился за своим мальчиком в гримерку.

***

Дальше Стас смутно понимал, что происходит. Игорь, быстро и небрежно запихав шубу в спортивную сумку, накинул свою куртку, и, подхватив парку парня с вешалки, покинул гримерку, одевая его уже в коридоре. Конченков послушно позволил застегнуть молнию до подбородка, замотать шарф вокруг шеи, накинуть капюшон на голову, наблюдая за пальцами Лаврова, проворно совершавшими всю цепочку действий. Что-то глубоко внутри неудовлетворенно чесалось и зудело, заставляя нервно кусать губы и притоптывать ногой. Улица встретила их холодным ветром в лицо, колким сухим снегом и заледеневшими улицами. — Диму ждать не будем? — без интереса спросил он у мужчины, усаживаясь на заднее сиденье такси. Туго затянутый ремень не мешал, но его присутствие ощущалось фантомной тяжестью на тазобедренных косточках. Стас скинул капюшон, складывая руки на груди и съезжая ниже по кожаной спинке. — Нахуй его, — отмахнулся Игорь, ставя свою сумку между их бедрами. Парень с сожалением взглянул на нее, давя в себе желание прижаться к Лаврову как можно ближе. Закинуть ногу на его колено. Потереться пахом, чтобы хоть как-то унять этот невероятный зуд. От этих мыслей легче не становилось, но Конченков никак не мог прекратить думать. Легковушка мчала их через широкие, оранжевые в свете ночных фонарей, проспекты Уфы. Красивые старые дома, напоминающие и Питер, и Москву, и Самару, сперва сменились новостройками, а затем панельными девятиэтажками. Номер в хостеле был ничем не примечательный. Полуторка, две тумбочки, прикроватная лампа, кресло. Синий дешевый ковролин, прожжённый когда-то давно сигаретами и старательно затертый стиральными порошками. Лямка спортивной сумки лениво скользнула с плеча Игоря, и Стас, развалившийся было в кресле, подобрался, садясь ровно. Лавров насмешливо хмыкнул, прожигая его взглядом, брошенным из-за плеча, и уселся на край кровати. Напряженная тишина повисла над ними, почти ощутимо давя на плечи. И парень понял, что, впервые за долгое-долгое время, Игорь его пугает. До сладкой дрожи, до трясущихся поджилок. Он смотрел так, словно всегда знал, что этим закончится. Будто чувствовал, что все закончится тем, что они будут сидеть в тишине в каком-то хостеле на окраинах Уфы. Что Стаса будет колотить от нетерпения и желания. А сам Игорь будет насмешливо и неправдоподобно-спокойно ждать. И Конченкова вдруг осенило. — Это же ты, — хрипло вылетело из него с остатками воздуха из легких. Лавров приподнял бровь в недоумении, пока Стас, уткнувшись в ладони, с силой растирал лицо, — Это ты… Ты первый пошутил про папочку. Ты это все с самого начала задумал, да? Игорь пожал плечами, спокойно разглядывая его. — Не с самого начала, — все же ответил он, упираясь локтями в свои колени и наклоняясь вперед. А потом почесал ногтями щетину, смешно морща нос, и Стаса прошило внезапной нежностью от макушки до пяток, — Но до меня дошло быстрее. Шутки с третьей. Пока Конченков почти месяц чуть ли не орал от бешенства… — Ну ты говнюк, — восторженно протянул парень, его каким-то внутренним импульсом вытолкнуло из кресла, и он быстро преодолел пару метров между ними, усаживаясь у длинных ног. Прямо на дешевый синий ковролин. Ладонь любовника тут же тепло опустилась на макушку, посылая волны удовлетворения по плечам вниз. — Тебе нравится, мне нравится. Так в чем проблема? — спросил он, мягко оглаживая тыльной стороной острые скулы, — Мы можем продолжать разыгрывать из себя извращенцев или мой мальчик сегодня не хочет кончить? Сладкая истома прошлась по телу, и Стас, потягиваясь, встал на колени между его разведенных ног. Лавров полунасмешливо, полу-восторженно проследил за ним взглядом, улыбаясь. — Папочка собирается меня отшлепать? — с усмешкой спросил Конченков, заглядывая ему в глаза, пока щеки снова наливались жарким стыдом от того, что он говорил. Но желание было слишком сильным. Мышцы внутренней стороны бедер свело мелкой судорогой. Да, ему хотелось напористого, пышущего злостью Игоря. Но таким: насмешливым, выебистым, раздражающим, видящим его насквозь, вместе со всеми извращенными желаниями, фетишами, горячими ладонями, прохладными губами — таким хотелось Лаврова постоянно. Без перерывов на обед и сон. Сердце в волнении грохотало в груди, когда Стас, резко растерявший игривый настрой, потерся впалой щекой о его коленку, выдыхая: — Придурок, я тебя люблю. Игорь расплылся в глупой улыбке. — Протяни руки, малыш. Конченков вытянул трясущиеся ладони перед собой, с замиранием сердца наблюдая, как Лавров наклоняется и медленно целует каждый из его тонких пальцев по очереди, по поцелую на костяшку, придерживая аккуратно за хрупкие запястья. Щемящая нежность комком встала в горле, когда мужчина перевернул его ладошки, влажно и щекотно прижимаясь губами по серединке к каждой, а потом, отстраняясь, плавно начал снимать с собственных пальцев многочисленные перстни, складывая их в сложенные ковшиком руки Стаса. — Боюсь, с гайками тебе не понравится… Подержи их для папочки, хорошо? — парень серьезно кивнул, сжимая бренчащие цацки и успокаивая сбивающееся с ритма сердце, колотящееся о ребра. Игорь тоже кивнул и громко сглотнул, прикрывая на секунду глаза и хлопая себя по коленям. — Ложись сюда. Преодолевая внезапную слабость в ногах, Стас кое-как поднялся, покачиваясь. Пальцы папочки ухватили его за бляшку ремня, удерживая на месте и стабилизируя. — Это нужно снять, малыш, — усмехнулся он, медленно расстегивая ремень, и Конченков неосознанно сжался, отступая на полшага. Игорь нахмурился, — Я не буду бить тебя ремнем, Стас, моей ладони вполне достаточно. О, боже. Боже-боже-боже. Стас зажмурился, пытаясь подавить в себе ту бешенную смесь различных чувств, что просто сметала все границы в голове. Короткие вдохи и выдохи наслаивались, сбивались, накрывали друг друга, как штормовые волны. Ладони Игоря были…совершенные. Они были горячие, сильные, широкие. Именно такие, как надо. Узкие джинсы были спущены до лодыжек, и эти самые ладони прошлись по худым бедрам, разглаживая колючие мурашки. — Я точно недостаточно хорошо слежу за твоим питанием, — пробурчал мужчина, вздыхая, и повторил, — Ложись. Стас, облизывая пересохшие губы, неловко опустился животом на острые колени любовника, впервые оказываясь в таком унизительном положении. Удушливая волна такого желанного стыда захлестнула с головой, заставляя прятать лицо в рукавах толстовки. Член, прикрытый лишь тонкой влажной от смазки тканью боксеров, чуть касался бедра Игоря, посылая электрические разряды по всему телу и томную, тягучую как патока, похоть. Привычные горячие ладони заскользили от низа спины, большой палец провел вдоль резинки трусов. Ноги, несмотря на лежачее положение, дрожали от напряжения в ожидании удара, который вот-вот должен был последовать. Но ладони все скользили, то поглаживая, то с силой сжимая, то легонько царапая ногтями, пока Стас не выдохнул протяжно весь задерживаемый в легких воздух, расслабляя плечи и растекаясь по коленям папочки. Шлепок получился глухой, но внезапный и ощутимый. Практически не болезненный, скорее обидный, потому что парень так просто позволил себя подловить, и обещающий большее. Тянущее чувство пустоты разлилось в животе, пока отголоски удара жаркими волнами набегали на поясницу. — Сильнее, — выдохнул Стас тихо. Лицо пульсировало от стыда и жара, но этого было недостаточно. Хотелось, чтобы Игорь полностью отпустил себя, — Пожалуйста, давай сильнее. — Сильнее? — эхом отозвался Лавров. Послышался тихий опасный смешок, отозвавшийся где-то в животе вспышкой возбуждения, — Мой мальчик мазохист? Мужчина рывком стянул его боксеры, когда одна из, секунду назад нежных, ладоней легла на загривок, сжимая шею и вдавливая Стаса лицом в матрас. Шлепок по обнажившейся ягодице зазвенел в ушах, кожу обожгло жаром и сладкой болью, заставляя коротко взвыть, тут же кусая губы. — Я чувствую пальцами твои мурашки, малыш, — довольно прорычал мужчина, шлепая еще раз с оттяжкой и наслаждаясь хриплым хныканьем, — Видел бы ты себя сейчас, — мечтательно протянул он, пока Конченков еле справлялся, чтобы не завыть от бессилия, стыда и возбуждения, он чувствовал себя в сладкой-сладкой ловушке, из которой не было выхода. — Уже весь красный, — ногти коротко царапнули раздраженную кожу и Стаса перетряхнуло под его ладонями, — Кайфующий от того, что папочка его шлепает, — Шлепок, за ним еще один, поглаживание, — Тебе же нравится, малыш? Стас глухо угукнул, тут же хныча от резкого шлепка, растекающегося в удовольствии и стыде. — Я что-то плохо услышал, — проворковал Игорь, так довольно, что парню до боли захотелось увидеть его лицо. Повернув голову, он прижался пылающей щекой к гладкой простыне, сверкая темными глазами на любовника. Тот выглядел…властным. Довольным собой, вальяжным, но собранным, контролирующим ситуацию и Стаса. Его насмешливый, темный от возбуждения, взгляд пронзительно изучал Конченкова. Ладони, гладкие и прохладные, по сравнению с горячей кожей ягодиц, поглаживали нежно, но доставляя легкий дискомфорт, отдающийся комом нервного напряжения где-то в груди. — Да, — выдохнул парень, для уверенности неуклюже кивая, — Да, мне нравится. Стас сам попросил. Стасу нравится. Нравится лежать на его коленях задницей к верху, сдерживаться, чтобы не потереться стояком, ждать шлепков, нетерпеливо поджимая ягодицы. Нежная, покрасневшая от ударов кожа, пошла тысячами мурашек, приподнимающих тонкие, еле заметные волоски под горячими пальцами. — Еще? — спросил Игорь, занося ладонь для шлепка. — Блять, да… Конченков подался навстречу его ладони, дрожа и чуть расставляя ноги, будто растекался по коленям, и Лавров утробно рыкнул, теряя самообладание. — Чье это, Стас? — пальцы грубо сжались на заднице, заставляя мычать и задыхаться, — Четко, словами. — Папочкино, — хныкнул парень, приподнимая бедра, чтобы потереться, в конце концов, о грубую ткань джинсов. Шлепок, затем второй, и еще несколько, без перерывов, не давая даже вздохнуть — только скулить жалобно на одной ноте. Возбуждение было невыносимым. Ладонь скользнула от ягодиц вниз, к мошонке, и по члену, как тысяча маленьких молний, едва касаясь, прошлась подушечка большого пальца. — А это чье? Стас дернулся и тут же расслабился, выдыхая почти обреченно: — Твое. Все…твое. Пальцы разжались одновременно и на загривке, и на ягодицах. Игорь перегнулся через него, синтетика футболки щекотно скользнула по горящей коже. Щелкнула крышечка тюбика, и Стас вздрогнул от ощущения холодной смазки между ног, тут же упираясь в исступлении лбом в матрас, когда средний палец любовника беспрепятственно скользнул внутрь, заставляя ерзать и насаживаться глубже. Сухая ладонь шлепнула несильно по ягодице, напоминая о том, как следует себя вести. Мышцы инстинктивно сжались, и Конченков снова бессильно заскулил, упираясь пальцами ног в кровать и безбожно скользя ими по простыне. — Тише, малыш, — шикнул Лавров, добавляя второй палец. За дверью кто-то громко протопал по коридору. Стас, покрываясь красными пятнами до самых ключиц, ощутил насколько ему на самом деле жарко в толстовке, закусывая до ломоты в зубах костяшку указательного пальца. Металл колец нагрелся в ладонях, и он сжал их сильнее, заставляя себя отвлечься от этого сосущего ощущения недостаточности. — Давай, — сквозь зубы выдавил он, — Я готов. Давай. Мир пошатнулся и уехал куда-то вниз, когда Игорь вдруг оказался над ним, а под затылком мягкая пуховая подушка. Ноги трясло и сводило в судороге, колени были как желе, в голове пусто. В ушах гул. И прохладные губы папочки, оставляющие влажные холодящие поцелуи на его красных скулах, остром подбородке, прикрытых веках. Перстни, звонко стуча друг о друга, ссыпались из влажной ладони куда-то слева от подушки и затерялись в складках смятого одеяла. Стас, схватив тонкими пальцами лицо любовника, заглянул в стеклянно-блестящие глаза, наполненные удовлетворением. «Собственник», — мысленно фыркнул он, позволяя Игорю убрать свои руки от лица, и нежно вдавить их в матрас, удерживая оба запястья над головой одной ладонью. — Кайфуешь от того, что ты больше? — хихикнув, спросил Конченков, выгибаясь и подаваясь бедрами вперед. Лавров невозмутимо кивнул, вцепляясь в его худое белое бедро скользкими пальцами, заставляя согнуть ногу в колене и плавным ровным движением входя до основания. Стас захлебнулся воздухом, в очередной раз за вечер теряя все мысли из головы, кроме «еще» и «пожалуйста». Член мужчины входил как надо, под определенным углом, проезжая по простате с каждым толчком, и доводя его до исступления и белых пятен перед глазами. С губ срывались томные вздохи и тихий скулеж. Невыносимо. Мучительно-медленно. Конченков судорожно подался навстречу, обвивая талию Игоря ногой и упираясь пяткой ему в ягодицу. Хотелось резче, сильнее, быстрее. Но Лавров, тихо смеясь, толкнулся вперед и лег сверху, упираясь мокрым лбом в его лоб и заглядывая зрачками в зрачки. — Тише, малыш, тише, — успокаивающе прошептал он, свободной рукой обвивая его влажный от длительного напряжения член. Стас всхлипнул, чуть опуская ресницы, но продолжая смотреть в глаза папочки, — Нам некуда торопиться… Он даже не толкался, а скорее совершал круговые движения бедрами, заставляя парня чуть ли не выть на одной ноте от томного бесконечного возбуждения, собирающегося от ключиц вниз, ниже и ниже, к члену, чтобы выплеснуться, наконец, наружу. — Папочка, — голоса не было, как и воздуха в легких, как и сил на то, чтобы просить, но без этого было никак, — Разреши мне кончить… Пожалуйста, можно мне кончить? — Ты уверен? — насмешливо поинтересовался любовник, сжимая основание члена и шепча совсем уж тихо. — Тебе же так нравится, что я могу тебя этого лишить, правда? Парень заскулил, все тело вмиг превратилось в перетянутую струну. Казалось, что от одного неосторожного движения он просто лопнет, треснет, взорвется к чертям. — Мне нравится, когда ты такой, — нежно сказал Игорь, член в его ладони конвульсивно дергался, тек и изнывал, но мужчина продолжал крепко держать, не двигая рукой и на миллиметр, — Я бы хотел держать тебя так постоянно. Вытрахивая всю дурь из твоей головы, день за днем, без надежды на то, что ты и близко не подберешься к оргазму… — Пожалуйста, — скулеж перешел в тихие всхлипы. Папочка держал крепко его всего. От хрупких запястий над головой до ноющего члена. Он был внутри него, снаружи и повсюду. Сейчас весь мир — Игорь. Шершавая подушечка большого пальца двинулась от основания к головке, и Лавров отпустил себя, наконец-то двигаясь под судорожные стоны. — Кончай. И Стас выгнулся, замирая на пике, пока все мышцы в теле будто бы перекручивало от наслаждения и остроты навалившегося оргазма. Это были не искры из глаз и не фейерверк, а скорее бесконечная белая пелена слепого удовольствия на километры вперед. — Спасибо, — прохрипел он, когда смог нормально дышать и более-менее соображать, — Спасибо… Внутри было горячо от спермы любовника, а он даже не заметил, когда тот кончил. Но думать об этом было лень. Игорь свалился рядом, сгребая его обеими руками и прижимая к себе, и Стас начал было проваливаться в сон, когда вдруг вспомнил: — Папочка, — сказал он тихо и слишком высоко, но мужчина угукнул сонно, показывая, что слушает, — Раз ты начал эту хуйню с шутками, то сам и закончи, окей? Лавров довольно хмыкнул ему в затылок, соглашаясь, и Конченков, устраиваясь поудобнее, закрыл горящие от усталости глаза.

***

— Стас, — с довольной лыбой протянул Фадеев, усаживаясь напротив него за столик в кафе неподалеку от хостела. Конченков, прихлебывая свой идеальный, горячий, но не обжигающий (Игорь трижды повторил официантке, какой нужен), чай, поднял бровь, предчувствуя пятой точкой очередную искрометную остроту. Но ленивое утро в объятьях любовника, заживляющая мазь на пятой точке и, в первую очередь, чай, так и быть, сглаживали его желание послать Диму в далекое путешествие нахуй. — А что ты своему папочке на День Отца подаришь? Пухлощекое лицо диджея чуть не лопалось от удовольствия. Стас, отхлебывая манерно чай, сверлил его взглядом, пока на плечо Фадеева не опустилась широкая загорелая ладонь. — Дим, — выдохнул Игорь, напустив на себя самое обеспокоенное выражение лица. Он иногда был очень хорошим актером. Конченков спрятал улыбку в очередном глотке, — Я понимаю, что у тебя недотрах и комплексы, связанные с родителями, но надо как-то завязывать… Стас многое бы отдал за фотографию ошарашенного парня, хлопающего ртом в возмущении, но, увы, когда он хотел полезть за телефоном, его взгляд зацепился за хитрые глаза Лаврова. А там уже было не до того.

Конец.